В европейской психотерапии до сегодняшнего дня царит миф о том, что сознательный инсайт в причины проблемы - это существенный фактор терапевтического изменения. Такой взгляд опирается на фрейдовской концепции бессознательного.
Фрейд был убежден, что бессознательное это склад вытесненных, инфантильных фантазий, определенный тип отложений, опасных "отходов" души. Но если проанализировать метафоры, с помощью которых он описывал бессознательное, станет ясно, какой была внутренняя позиция Фрейда по отношению к бессознательным процессам.
В контексте сопротивления, вызванного у пациентов при интерпретации снов, он писал: "Мы встречаем регулярное сопротивление, если желаем пройти от символического элемента сна к скрытому бессознательному. Относительно этого, мы можем сделать вывод, что за этой "заменой" кроется нечто важное. Ибо, какую иную цель могут преследовать такие трудности, удерживающие эту тайну? Если ребенок не хочет разжать свой кулачок, что бы показать, что он прячет, то наверняка это что-то запрещенное, то, что ему нельзя иметь."
Эриксон противопоставил этим негативным взглядам на бессознательное исключительно позитивный образ. По его мнению, если вообще можно говорить о бессознательных процессах в такой конкретной форме, бессознательное далеко превышает человеческое сознание с точки зрения ориентации и мудрости. Это огромный склад, содержащий также весь опыт, обучение, воспоминания и ресурсы, дающие возможность человеку ощутить и сохранить свою интегральность, не важно на каком уровне.
Хейли так описывает тезисы Эриксона:
"Взгляды Эриксона на бессознательное были противоположностью психодинамических точек зрения. Терапия, ориентированная на инсайт, опиралась на убеждении, что бессознательное это центр негативных сил и идей, принятие которых оказалось настолько невозможным, что их пришлось вытеснить. Согласно такому взгляду, пациенту необходимо защищаться перед своими бессознательными мыслями, не доверяя враждебным и агрессивным импульсам, готовым через них проявиться. Эриксон представлял противоположную точку зрения, поддерживая идею того, что бессознательное это позитивная сила, имеющая больше знания, нежели сознание. Если человек просто позволит работать своему бессознательному, то оно будет позитивным образом заботится обо всем. Эриксон подчеркивал, что необходимо ему доверится и ожидать от него множество пользы. Он говорил, например, что когда ему случается положить что-то и забыть, то он не нервничает и не пытается это найти. Он убежден, что всё зарегистрировало его бессознательное и в соответствующий момент это проявится".
Такой взгляд Эриксона нисколько не исходил из абсолютно оптимистической точки зрения. Он не только так считал, он также жил согласно этим убеждениям. Его доверие бессознательным процессам опиралось на собственный жизненный опыт.
Джеффри Зейг описывает способ, с помощью которого Эриксон победил свои сильные боли: он входил в транс, просил свое бессознательное дать ему хорошее настроение и следовал за услышанными подсказками. При этом он не реализовывал сознательно запланированные цели, поддаваясь импульсам, вытекающим из бессознательного.
Особенно в более поздние годы, когда его болезни усилились, Эриксон разработал для себя точную и разнообразную идеомоторную систему сигналов. Эта система показывала ему, насколько ночью ему удалось удержать под контролем боль. Когда он просыпался утром, то обращал внимание на положение своего большого пальца. Если он находился между мизинцем и безымянным пальцем, то Эриксон знал, что его бессознательное нивелировало во время сна множество боли. Если же его большой палец лежал между безымянным и средним, это говорило о том, что бессознательное добилось меньшего успеха. Еще хуже было, если он пробуждался с большим пальцем, размещенным между средним и указательным. Это означало, что в этот день у него будет мало сил для работы.
Однако контроль над болью не был единственным поводом сотрудничества Эриксона со своим бессознательным. В разговоре с Хейли, он говорил, что во время работы с пациентами, чаще всего сам пребывает в трансе. Благодаря этому, он приобрел впечатление, что понимает их лучше. Когда он их отсылал, то пробуждался от транса. Обычно не помня разговоров, в таких случаях. В конце встреч, он обычно брался за перо, чтобы, не зная о чём будет писать, сделать записи. Когда он начинал писать, постепенно воссоздавался весь разговор. …
В том же интервью, Эриксон также признался, как он обычно применял свои сны для решения определенных проблем. Несмотря на то, что он был человеком, твердо стоящим на земле и не занимался проблемами метафизического и духовного плана, казалось в этом случае, он применял метод, практикуемый также в эзотерических кругах. Когда он ложился спать, то намеревался увидеть сон, целью какого была разработка данной проблемы. Эриксон говорил, что никогда не знал, чем конкретно занимается его бессознательное. Зачастую лишь через неделю или месяц он вспоминал, о чем был сон. Однако, всегда, в некий момент появлялась мысль, которую он мог сознательно использовать. Восхитительно то, что такие решения и связанные с ними сны, он осознавал, часто лишь когда внешние условия допускали успешное решение данной задачи. Многие его статьи, как говорил Эриксон, возникли именно так.
На этих примерах видно, что взгляды Эриксона на бессознательное сильно отличались от объясняющей концепции Фрейда. Представления Эриксона ближе принципам идеомоторного движения, например движению маятника или работе с неосознанными движениями пальцев. Согласно этому, бессознательное человека, это главным образом психофизические процессы, протекающие вне сознательного внимания личности.
Эти процессы явно проступают в мимовольных, управляемых бессознательным движениях, а также (как постоянно подчеркивали Бэндлер и Гриндер) в подборе слов и фраз в определенных ситуациях.
Согласно этим взглядам, вербальные и невербальные средства выражения не случайны, а являются результатом принятия бессознательных решений. Таким образом, они становятся целым, из наиболее существенных источников информации о клиенте, которые имеет терапевт. Поэтому точное распознание и оценка вербальных и невербальных паттернов коммуникации - это наиважнейшее умение, каким должен владеть терапевт.
Взгляды Эриксона на существо бессознательных процессов, объясняют также, почему он отрицал методы терапии, основанные на сознательном инсайте.
Бессознательные процессы демонстрируют постоянно возвращающиеся паттерны и поэтому очевидно, что они подвержены правилам. Внимательный наблюдатель не может не заметить их. Поэтому результатом знания и искусства терапевта будет лишь вызов такого изменения этих процессов, чтобы они привели к желаемым результатам без сознательного усилия клиента.
Эриксона не удовлетворяло ненарушение бессознательных паттернов пациента и сознательное изменение их оценки и ценностей. У него был свой собственный стиль, при помощи которого он делал из этих паттернов непосредственный предмет интервенции. Хейли пишет: "Эриксон не считал, что инсайт в бессознательное и подавленные мысли имели непосредственное значение для изменения. Здесь находится причина, по который его практика казалась странной для терапевта, ориентированного на инсайт. Каким образом мог бы такой терапевт понять, что страдающая депрессией женщина, каждую неделю выделяет для неё определенное время? Или как мог бы инсайт-терапевт понять, что человек может парадоксально усиливать симптом?
Эриксон практиковал противоположность инсайта, укрепляя амнезию и изменял людей без их согласия. Он хотел так изменять людей, чтобы они по-иному видели сны и фантазировали, а не помогать им в понимании скрытых в снах и фантазиях значений. Интерпретации он считал абсурдной редукцией принципов коммуникации.
В прошлом, клиницисты для получения информации об аналогиях, проявляющихся у клиентов, спрашивали их, например, о фантазиях и снах. Они считали, что приведут к изменению, если дадут осознать пациенту метафорическое значение этих аналогий, описывая подобия, между содержанием его фантазий и реальной жизненной ситуацией.
Эриксон видел это иначе: дать осознать человеку его метафорические описания - это не только не вызывает изменения, а наоборот тормозит их. Сознание понижает сложность проблемы, которую необходимо решить.
Когда мы видим человека с проблемой, повторяющейся в последовательности поведения, то, согласно традиционным принципам, необходимо дать ему осознать этот цикл, предполагая, что он будет в состоянии перестать копировать этот тип поведения. Эриксон вообще не давал осознать клиенту цикл поведения, сразу пытаясь его изменить. При этом он мог вызвать даже амнезию, так что человек после гипноза делал что-то, забывая об этом. Он также не понимал, почему делает это снова. Повторение заставляет людей изменять реакцию в цикле и, следовательно, изменяется установленный паттерн".
Терапия Эриксона была сконцентрирована на реальной жизни его клиентов. Прежде всего, он искал решения, которые можно было бы применить. Сознательный просмотр причин неудач, он принципиально считал вредным. В анализе прошлого он не видел никакой практической пользы для настоящей и будущей жизни своих клиентов. Он считал, что занятие негативными личными переживаниями прошлого, скорее мешает людям в концентрации на их актуальных проблемах. Он также обращал внимание на то, что нас редко интересует, почему кто-то чувствует себя хорошо.
Для Эриксона было важно довести клиента до того, чтобы он активно сделал что-то для решения своих трудностей. Поэтому целью его интересов было непосредственное изменение симптоматического поведения и переживания. Взгляд о том, что работа, сконцентрированная на симптомах, ведет к их перемещению, он считал просто бессмысленным. Согласно ему, такое убеждение не было результатом практической эффективной работы над изменениями. Он утверждал, что оно возникло на основе теоретической модели, опирающейся на убеждении в том, что симптомы не важны, поскольку их настоящие корни можно найти в таких абстракциях, как структура характера или личность человека.
Хейли пишет об этом: "Из этого следует, что клиницисты не только не знали, как изменять симптомы, но также аргументировали взгляд о том, что их изменять нельзя. Эриксон занял абсолютно противоположную точку зрения, построив свою терапию как раз на симптомах. Он доказал, что структура характера изменяется, посредством концентрации терапии на специфической проблеме. По его словам, симптом - как ухват для горшка, если его удобно держать в ладони, то можно легко управлять горшком. Он учил, что не стоит игнорировать симптом, а нужно замечать все его аспекты. Во время анализа частоты проявления, интенсивности и т.д. Симптом превращается в нечто, что мы можем видеть, как это имеет место, в случае всех аспектов жизни человека.
Терапевты, игнорирующие симптомы, и утверждающие, что этим не нужно заниматься, не смогли научиться ценить сложность симптоматических поведения. И не научились также изменять то, что хотел изменить пациент".
Одним из новшеств, введенных Эриксоном в гипнотерапевтическую работу, был принцип косвенного влияния. Избегая, принятых в гипнозе непосредственных приказов, он заменял их различными утонченными методами косвенного влияния. Смысл этой техники состоит в целенаправленном вызове желаемых конотации у клиента. Такая шахматная стратегия была непосредственным следствием взглядов Эриксона на природу бессознательных процессов.
Эриксон обожал ставить своих клиентов в конфронтацию с удивительными историями, содержащими скрытую аналогию на специфическую ситуацию, в который они находились. При этом он обращал огромное внимание на то, чтобы ими не были замечены эти сходства. Если он видел, что данный человек начинает понимать скрытый смысл его слов, то сейчас же менял тему. Таким образом, переводя внимание, он вызывал амнезию. Второстепенное значение имел для него вопрос: поймет ли клиент, - а если поймет, то когда, - глубокий смысл его рассказа.
Основной целью применения метафор, было воссоздание бессознательного и, возможно, забытого опыта обучения, и использование его для решения актуальных проблем.
Трудности часто состоят, главным образом в том, что в определенных обстоятельствах, люди не способны использовать эти навыки, которые в другой ситуации применяют без труда. Если можно расслабиться в ванне, почему нельзя сделать это выступая перед публикой?
Сидней Розен так пишет об этом: "Рассказывая историю, Эриксон вводит новые данные, новые чувства и вызывает новые переживания. Пациент, долгое время страдавший от сильного чувства вины и ограничивающих взглядов на жизнь, возможно, благодаря этим рассказам, познакомится со свободной и жизнеутверждающей философией Эриксона. Его способ видеть жизнь доходит до различных уровней личности, также и до бессознательного. Его представляют пациенту, как в состоянии бодрствования, так и во время гипноза. И тогда, быть может, пациент поймет, что ему не нужно полагаться лишь на собственные, обычные, повторяющиеся друг за другом паттерны мышления. Ему нет нужды ограничиваться собственной узкой философией и своими ограниченными духовными программами. С помощью этих рассказов, он частично осознает наличие новых возможностей, которые можно совершенно свободно принять или отбросить, как сознательно так и бессознательно".
Польза от метафорической коммуникации явная - рассказы не наносят вреда. Они приковывают сознательное внимание и поддерживают чувство независимости клиента. Клиенты сами могут придать специфический смысл информации, скрытой в рассказе. От их личных переживаний зависит, какие выводы они сделают. Иногда рассказы могут вызвать непонимание и этим подготовить клиента к гипнозу. Кроме того, хорошие истории отлично помогают обойти сопротивление к переменам, так как требования включены в них лишь условно. Кроме того, интересно рассказанная история, может помочь в усвоении, ведь она иллюстрирует важные мысли, которые необходимо передать человеку, проходящему терапию.
"Своими рассказами Эриксон отдавал честь [...] доисторической традиции. С незапамятных времен истории применяют, чтобы передавать культурные ценности, этику и обычаи. Легче проглотить горькую таблетку, когда она упрятана в сладкую оболочку. Возможно, игнорируются непосредственные моральные указания, однако духовную атмосферу и лидерство легче принять, если убеждение об их необходимости вплетено в историю, рассказанную интересно и забавно. Поэтому в своих рассказах Эриксон применяет множество успешных техник, например, использует юмор и вводит интересную информацию о мало известных фактах из медицины, психологии и антропологии. В рассказы он добавляет терапевтические предложения, содержание которых далеко, как от желаний пациента, так и от внешних точек интереса терапевта"(Розен).
…
Групповой контекст заставил Эриксона выбирать достаточно открыто сформулированные истории, чтобы по мере возможности, оптимально удовлетворить нужды всех присутствующих в помещении людей. Его слава и умение подстраивать рассказы к реакции слушателей, а также вводить соответствующие нюансы, приводили к тому, что большинство его студентов считала, что Эриксон обращается именно к ним.
Хейли иронически описал этот эффект: "С помощью введения рассказов в беседу, Эриксон передавал людям, различных взглядов, метафоры в которых они могли открывать собственные мысли. Каждая история представлялась таким образом, что часто разные люди были убеждены в том, что она была выдумана специально для них. Когда несколько моих тренеров посетило Феникс и группой встретилось с Эриксоном, вернувшись, они поделились со мной именно таким опытом. Один из них вспоминал историю, которую Эриксон рассказал о нем. Другой отрицая это, говорил, что данная история предназначалась ему. А третий был убежден, что оба ничего не поняли, поскольку история относилась именно к его опыту. Оказалось, что все в группе были убеждены, что Эриксон специально для них создал данную метафору. [...] Некоторые из этих историй я слышал уже много лет назад и конечно прекрасно знал, что они были созданы только для меня".
…
Эриксон считал, что ответственность за успех терапии, большей частью, лежит на терапевте. Это имеет свои последствия, если речь идет об обучении — согласно ему недостаточно изучения терапевтами систем убеждений и техник отдельных терапевтических школ. Он предостерегал перед тем, чтобы отмечать лишь те явления, которые вы ожидаете увидеть, применять инструменты, которые дают результаты, отбрасывая все остальные. Это было одно из его главных посланий. Он считал, что чувство ответственности, которое он ожидал видеть у представителей профессий, помогающих в исцелении, требовало постоянной проверки своей успешности, а при необходимости нужно улучшать свою квалификацию. Одновременно он предостерегал студентов от копирования его или других известных личностей. Для него, прежде всего, была важна эластичность и внутренняя свобода, позволяющие делать то, что в каждом индивидуальном случае кажется необходимым.
Эриксон ожидал от терапевта, сознающего лежащую на нем ответственность, фундаментального знания психопатологии. Он также рекомендовал выработать, широко понимаемую терпимость к людям, а также к их общественным и культурным обусловленостям.
Необходимым он считал также, умение выработать собственные способности наблюдения. Он был великолепным наблюдателем и на основе позиции тела и движений данного человека, мог сделать выводы о его мыслях и привычках. Автономные реакции тела, его позицию, он воспринимал как отдельный язык, который как и любой другой, необходимо учить и практиковаться в нём.
…
Эриксон постоянно убеждал своих студентов работать для обострения органов чувств на малейшие реакции своих клиентов. … Несмотря на широко распространенный миф, возникший в течении распространения взглядов Эриксона, он не считал что терапевту достаточно положиться на спонтанную креативность собственного бессознательного. Хотя он и полагался на свои бессознательные способности, однако этому предшествовало многолетнее и очень интенсивное обучение, во время которого он тренировал свое бессознательное. Как считал Эриксон, бессознательные процессы опираются на опыте и обучении. Не важно, идет ли речь о навыках типа умения писать, чтения или вождения машины, или же об ограничивающем образце поведения - всё, по его мнению, когда-то было выучено. Как иначе смогли бы мы бессознательно это использовать?
Эриксон не любил ленивых терапевтов, не совершенствующих свои навыки. Он сам долгие годы записывал суггестии для клиентов. Потом так долго работал над ними, пока не достигал того же эффекта более элегантным образом. Он упражнялся в поведении, играя роли перед зеркалом. Старательно планировал терапевтические стратегии, проводил эксперименты, касающиеся важных детальных вопросов и тренировал собственное умение замечать минимальные указания. Эти усилия были основой его позднейшего знания.
Джеффри Зейг утверждал, подобно другим, что коммуникационные навыки Эриксона были феноменальны. …
Эриксон постоянно подчеркивал, как важно, чтобы терапевты сознательно контролировали применение телодвижений, тембр голоса и т.д. Большинство его коллег упражняли лишь свой слух. Тем не менее, также их невербальные сигналы воздействовали на клиентов. Поэтому, Эриксон старался целенаправленно тренировать свои коммуникационные способности. Если он изменял положение тела или звучание своего голоса или подчеркивал определенные слова особыми движениями, то знал, что вызовет потенциальный эффект у собеседника. Он был готов привести дальнейшее лечение в зависимость от его реакций.
Эриксон был художником на этом поле. Всю жизнь он совершенствовал искусство терапевтической коммуникации. Он был первым терапевтом, чьи сеансы можно было изучать слово за словом, жест за жестом. Каждый элемент его терапии становился чрезвычайно успешным инструментом. До Эриксона не было терапевта, который мог бы продемонстрировать, что можно целенаправленно использовать все коммуникационные каналы, для проведения определенных изменений у клиента.
…
В круг его интересов не входили теоретические объяснения причин поддержания патологического status quo. Его занимала проблема, каким образом с помощью собственного поведения можно вызвать эффективные перемены. Решая эту проблему действием, основанным в концентрации внимания на микроанализе собственного терапевтического поведения, Эриксон выработал прототипы того, что Бэндлер и Гриндер разработали в рамках НЛП - модели обучения и запоминания коммуникационного поведения, вызывающего изменения. Это перемещение интересов познания из теории на микроанализ успешной коммуникации, представляет подлинную революцию мышления в терапии.
В контексте сопротивления, вызванного у пациентов при интерпретации снов, он писал: "Мы встречаем регулярное сопротивление, если желаем пройти от символического элемента сна к скрытому бессознательному. Относительно этого, мы можем сделать вывод, что за этой "заменой" кроется нечто важное. Ибо, какую иную цель могут преследовать такие трудности, удерживающие эту тайну? Если ребенок не хочет разжать свой кулачок, что бы показать, что он прячет, то наверняка это что-то запрещенное, то, что ему нельзя иметь."
Эриксон противопоставил этим негативным взглядам на бессознательное исключительно позитивный образ. По его мнению, если вообще можно говорить о бессознательных процессах в такой конкретной форме, бессознательное далеко превышает человеческое сознание с точки зрения ориентации и мудрости. Это огромный склад, содержащий также весь опыт, обучение, воспоминания и ресурсы, дающие возможность человеку ощутить и сохранить свою интегральность, не важно на каком уровне.
Хейли так описывает тезисы Эриксона:
"Взгляды Эриксона на бессознательное были противоположностью психодинамических точек зрения. Терапия, ориентированная на инсайт, опиралась на убеждении, что бессознательное это центр негативных сил и идей, принятие которых оказалось настолько невозможным, что их пришлось вытеснить. Согласно такому взгляду, пациенту необходимо защищаться перед своими бессознательными мыслями, не доверяя враждебным и агрессивным импульсам, готовым через них проявиться. Эриксон представлял противоположную точку зрения, поддерживая идею того, что бессознательное это позитивная сила, имеющая больше знания, нежели сознание. Если человек просто позволит работать своему бессознательному, то оно будет позитивным образом заботится обо всем. Эриксон подчеркивал, что необходимо ему доверится и ожидать от него множество пользы. Он говорил, например, что когда ему случается положить что-то и забыть, то он не нервничает и не пытается это найти. Он убежден, что всё зарегистрировало его бессознательное и в соответствующий момент это проявится".
Такой взгляд Эриксона нисколько не исходил из абсолютно оптимистической точки зрения. Он не только так считал, он также жил согласно этим убеждениям. Его доверие бессознательным процессам опиралось на собственный жизненный опыт.
Джеффри Зейг описывает способ, с помощью которого Эриксон победил свои сильные боли: он входил в транс, просил свое бессознательное дать ему хорошее настроение и следовал за услышанными подсказками. При этом он не реализовывал сознательно запланированные цели, поддаваясь импульсам, вытекающим из бессознательного.
Особенно в более поздние годы, когда его болезни усилились, Эриксон разработал для себя точную и разнообразную идеомоторную систему сигналов. Эта система показывала ему, насколько ночью ему удалось удержать под контролем боль. Когда он просыпался утром, то обращал внимание на положение своего большого пальца. Если он находился между мизинцем и безымянным пальцем, то Эриксон знал, что его бессознательное нивелировало во время сна множество боли. Если же его большой палец лежал между безымянным и средним, это говорило о том, что бессознательное добилось меньшего успеха. Еще хуже было, если он пробуждался с большим пальцем, размещенным между средним и указательным. Это означало, что в этот день у него будет мало сил для работы.
Однако контроль над болью не был единственным поводом сотрудничества Эриксона со своим бессознательным. В разговоре с Хейли, он говорил, что во время работы с пациентами, чаще всего сам пребывает в трансе. Благодаря этому, он приобрел впечатление, что понимает их лучше. Когда он их отсылал, то пробуждался от транса. Обычно не помня разговоров, в таких случаях. В конце встреч, он обычно брался за перо, чтобы, не зная о чём будет писать, сделать записи. Когда он начинал писать, постепенно воссоздавался весь разговор. …
В том же интервью, Эриксон также признался, как он обычно применял свои сны для решения определенных проблем. Несмотря на то, что он был человеком, твердо стоящим на земле и не занимался проблемами метафизического и духовного плана, казалось в этом случае, он применял метод, практикуемый также в эзотерических кругах. Когда он ложился спать, то намеревался увидеть сон, целью какого была разработка данной проблемы. Эриксон говорил, что никогда не знал, чем конкретно занимается его бессознательное. Зачастую лишь через неделю или месяц он вспоминал, о чем был сон. Однако, всегда, в некий момент появлялась мысль, которую он мог сознательно использовать. Восхитительно то, что такие решения и связанные с ними сны, он осознавал, часто лишь когда внешние условия допускали успешное решение данной задачи. Многие его статьи, как говорил Эриксон, возникли именно так.
На этих примерах видно, что взгляды Эриксона на бессознательное сильно отличались от объясняющей концепции Фрейда. Представления Эриксона ближе принципам идеомоторного движения, например движению маятника или работе с неосознанными движениями пальцев. Согласно этому, бессознательное человека, это главным образом психофизические процессы, протекающие вне сознательного внимания личности.
Эти процессы явно проступают в мимовольных, управляемых бессознательным движениях, а также (как постоянно подчеркивали Бэндлер и Гриндер) в подборе слов и фраз в определенных ситуациях.
Согласно этим взглядам, вербальные и невербальные средства выражения не случайны, а являются результатом принятия бессознательных решений. Таким образом, они становятся целым, из наиболее существенных источников информации о клиенте, которые имеет терапевт. Поэтому точное распознание и оценка вербальных и невербальных паттернов коммуникации - это наиважнейшее умение, каким должен владеть терапевт.
Взгляды Эриксона на существо бессознательных процессов, объясняют также, почему он отрицал методы терапии, основанные на сознательном инсайте.
Бессознательные процессы демонстрируют постоянно возвращающиеся паттерны и поэтому очевидно, что они подвержены правилам. Внимательный наблюдатель не может не заметить их. Поэтому результатом знания и искусства терапевта будет лишь вызов такого изменения этих процессов, чтобы они привели к желаемым результатам без сознательного усилия клиента.
Эриксона не удовлетворяло ненарушение бессознательных паттернов пациента и сознательное изменение их оценки и ценностей. У него был свой собственный стиль, при помощи которого он делал из этих паттернов непосредственный предмет интервенции. Хейли пишет: "Эриксон не считал, что инсайт в бессознательное и подавленные мысли имели непосредственное значение для изменения. Здесь находится причина, по который его практика казалась странной для терапевта, ориентированного на инсайт. Каким образом мог бы такой терапевт понять, что страдающая депрессией женщина, каждую неделю выделяет для неё определенное время? Или как мог бы инсайт-терапевт понять, что человек может парадоксально усиливать симптом?
Эриксон практиковал противоположность инсайта, укрепляя амнезию и изменял людей без их согласия. Он хотел так изменять людей, чтобы они по-иному видели сны и фантазировали, а не помогать им в понимании скрытых в снах и фантазиях значений. Интерпретации он считал абсурдной редукцией принципов коммуникации.
В прошлом, клиницисты для получения информации об аналогиях, проявляющихся у клиентов, спрашивали их, например, о фантазиях и снах. Они считали, что приведут к изменению, если дадут осознать пациенту метафорическое значение этих аналогий, описывая подобия, между содержанием его фантазий и реальной жизненной ситуацией.
Эриксон видел это иначе: дать осознать человеку его метафорические описания - это не только не вызывает изменения, а наоборот тормозит их. Сознание понижает сложность проблемы, которую необходимо решить.
Когда мы видим человека с проблемой, повторяющейся в последовательности поведения, то, согласно традиционным принципам, необходимо дать ему осознать этот цикл, предполагая, что он будет в состоянии перестать копировать этот тип поведения. Эриксон вообще не давал осознать клиенту цикл поведения, сразу пытаясь его изменить. При этом он мог вызвать даже амнезию, так что человек после гипноза делал что-то, забывая об этом. Он также не понимал, почему делает это снова. Повторение заставляет людей изменять реакцию в цикле и, следовательно, изменяется установленный паттерн".
Терапия Эриксона была сконцентрирована на реальной жизни его клиентов. Прежде всего, он искал решения, которые можно было бы применить. Сознательный просмотр причин неудач, он принципиально считал вредным. В анализе прошлого он не видел никакой практической пользы для настоящей и будущей жизни своих клиентов. Он считал, что занятие негативными личными переживаниями прошлого, скорее мешает людям в концентрации на их актуальных проблемах. Он также обращал внимание на то, что нас редко интересует, почему кто-то чувствует себя хорошо.
Для Эриксона было важно довести клиента до того, чтобы он активно сделал что-то для решения своих трудностей. Поэтому целью его интересов было непосредственное изменение симптоматического поведения и переживания. Взгляд о том, что работа, сконцентрированная на симптомах, ведет к их перемещению, он считал просто бессмысленным. Согласно ему, такое убеждение не было результатом практической эффективной работы над изменениями. Он утверждал, что оно возникло на основе теоретической модели, опирающейся на убеждении в том, что симптомы не важны, поскольку их настоящие корни можно найти в таких абстракциях, как структура характера или личность человека.
Хейли пишет об этом: "Из этого следует, что клиницисты не только не знали, как изменять симптомы, но также аргументировали взгляд о том, что их изменять нельзя. Эриксон занял абсолютно противоположную точку зрения, построив свою терапию как раз на симптомах. Он доказал, что структура характера изменяется, посредством концентрации терапии на специфической проблеме. По его словам, симптом - как ухват для горшка, если его удобно держать в ладони, то можно легко управлять горшком. Он учил, что не стоит игнорировать симптом, а нужно замечать все его аспекты. Во время анализа частоты проявления, интенсивности и т.д. Симптом превращается в нечто, что мы можем видеть, как это имеет место, в случае всех аспектов жизни человека.
Терапевты, игнорирующие симптомы, и утверждающие, что этим не нужно заниматься, не смогли научиться ценить сложность симптоматических поведения. И не научились также изменять то, что хотел изменить пациент".
Одним из новшеств, введенных Эриксоном в гипнотерапевтическую работу, был принцип косвенного влияния. Избегая, принятых в гипнозе непосредственных приказов, он заменял их различными утонченными методами косвенного влияния. Смысл этой техники состоит в целенаправленном вызове желаемых конотации у клиента. Такая шахматная стратегия была непосредственным следствием взглядов Эриксона на природу бессознательных процессов.
Эриксон обожал ставить своих клиентов в конфронтацию с удивительными историями, содержащими скрытую аналогию на специфическую ситуацию, в который они находились. При этом он обращал огромное внимание на то, чтобы ими не были замечены эти сходства. Если он видел, что данный человек начинает понимать скрытый смысл его слов, то сейчас же менял тему. Таким образом, переводя внимание, он вызывал амнезию. Второстепенное значение имел для него вопрос: поймет ли клиент, - а если поймет, то когда, - глубокий смысл его рассказа.
Основной целью применения метафор, было воссоздание бессознательного и, возможно, забытого опыта обучения, и использование его для решения актуальных проблем.
Трудности часто состоят, главным образом в том, что в определенных обстоятельствах, люди не способны использовать эти навыки, которые в другой ситуации применяют без труда. Если можно расслабиться в ванне, почему нельзя сделать это выступая перед публикой?
Сидней Розен так пишет об этом: "Рассказывая историю, Эриксон вводит новые данные, новые чувства и вызывает новые переживания. Пациент, долгое время страдавший от сильного чувства вины и ограничивающих взглядов на жизнь, возможно, благодаря этим рассказам, познакомится со свободной и жизнеутверждающей философией Эриксона. Его способ видеть жизнь доходит до различных уровней личности, также и до бессознательного. Его представляют пациенту, как в состоянии бодрствования, так и во время гипноза. И тогда, быть может, пациент поймет, что ему не нужно полагаться лишь на собственные, обычные, повторяющиеся друг за другом паттерны мышления. Ему нет нужды ограничиваться собственной узкой философией и своими ограниченными духовными программами. С помощью этих рассказов, он частично осознает наличие новых возможностей, которые можно совершенно свободно принять или отбросить, как сознательно так и бессознательно".
Польза от метафорической коммуникации явная - рассказы не наносят вреда. Они приковывают сознательное внимание и поддерживают чувство независимости клиента. Клиенты сами могут придать специфический смысл информации, скрытой в рассказе. От их личных переживаний зависит, какие выводы они сделают. Иногда рассказы могут вызвать непонимание и этим подготовить клиента к гипнозу. Кроме того, хорошие истории отлично помогают обойти сопротивление к переменам, так как требования включены в них лишь условно. Кроме того, интересно рассказанная история, может помочь в усвоении, ведь она иллюстрирует важные мысли, которые необходимо передать человеку, проходящему терапию.
"Своими рассказами Эриксон отдавал честь [...] доисторической традиции. С незапамятных времен истории применяют, чтобы передавать культурные ценности, этику и обычаи. Легче проглотить горькую таблетку, когда она упрятана в сладкую оболочку. Возможно, игнорируются непосредственные моральные указания, однако духовную атмосферу и лидерство легче принять, если убеждение об их необходимости вплетено в историю, рассказанную интересно и забавно. Поэтому в своих рассказах Эриксон применяет множество успешных техник, например, использует юмор и вводит интересную информацию о мало известных фактах из медицины, психологии и антропологии. В рассказы он добавляет терапевтические предложения, содержание которых далеко, как от желаний пациента, так и от внешних точек интереса терапевта"(Розен).
…
Групповой контекст заставил Эриксона выбирать достаточно открыто сформулированные истории, чтобы по мере возможности, оптимально удовлетворить нужды всех присутствующих в помещении людей. Его слава и умение подстраивать рассказы к реакции слушателей, а также вводить соответствующие нюансы, приводили к тому, что большинство его студентов считала, что Эриксон обращается именно к ним.
Хейли иронически описал этот эффект: "С помощью введения рассказов в беседу, Эриксон передавал людям, различных взглядов, метафоры в которых они могли открывать собственные мысли. Каждая история представлялась таким образом, что часто разные люди были убеждены в том, что она была выдумана специально для них. Когда несколько моих тренеров посетило Феникс и группой встретилось с Эриксоном, вернувшись, они поделились со мной именно таким опытом. Один из них вспоминал историю, которую Эриксон рассказал о нем. Другой отрицая это, говорил, что данная история предназначалась ему. А третий был убежден, что оба ничего не поняли, поскольку история относилась именно к его опыту. Оказалось, что все в группе были убеждены, что Эриксон специально для них создал данную метафору. [...] Некоторые из этих историй я слышал уже много лет назад и конечно прекрасно знал, что они были созданы только для меня".
…
Эриксон считал, что ответственность за успех терапии, большей частью, лежит на терапевте. Это имеет свои последствия, если речь идет об обучении — согласно ему недостаточно изучения терапевтами систем убеждений и техник отдельных терапевтических школ. Он предостерегал перед тем, чтобы отмечать лишь те явления, которые вы ожидаете увидеть, применять инструменты, которые дают результаты, отбрасывая все остальные. Это было одно из его главных посланий. Он считал, что чувство ответственности, которое он ожидал видеть у представителей профессий, помогающих в исцелении, требовало постоянной проверки своей успешности, а при необходимости нужно улучшать свою квалификацию. Одновременно он предостерегал студентов от копирования его или других известных личностей. Для него, прежде всего, была важна эластичность и внутренняя свобода, позволяющие делать то, что в каждом индивидуальном случае кажется необходимым.
Эриксон ожидал от терапевта, сознающего лежащую на нем ответственность, фундаментального знания психопатологии. Он также рекомендовал выработать, широко понимаемую терпимость к людям, а также к их общественным и культурным обусловленостям.
Необходимым он считал также, умение выработать собственные способности наблюдения. Он был великолепным наблюдателем и на основе позиции тела и движений данного человека, мог сделать выводы о его мыслях и привычках. Автономные реакции тела, его позицию, он воспринимал как отдельный язык, который как и любой другой, необходимо учить и практиковаться в нём.
…
Эриксон постоянно убеждал своих студентов работать для обострения органов чувств на малейшие реакции своих клиентов. … Несмотря на широко распространенный миф, возникший в течении распространения взглядов Эриксона, он не считал что терапевту достаточно положиться на спонтанную креативность собственного бессознательного. Хотя он и полагался на свои бессознательные способности, однако этому предшествовало многолетнее и очень интенсивное обучение, во время которого он тренировал свое бессознательное. Как считал Эриксон, бессознательные процессы опираются на опыте и обучении. Не важно, идет ли речь о навыках типа умения писать, чтения или вождения машины, или же об ограничивающем образце поведения - всё, по его мнению, когда-то было выучено. Как иначе смогли бы мы бессознательно это использовать?
Эриксон не любил ленивых терапевтов, не совершенствующих свои навыки. Он сам долгие годы записывал суггестии для клиентов. Потом так долго работал над ними, пока не достигал того же эффекта более элегантным образом. Он упражнялся в поведении, играя роли перед зеркалом. Старательно планировал терапевтические стратегии, проводил эксперименты, касающиеся важных детальных вопросов и тренировал собственное умение замечать минимальные указания. Эти усилия были основой его позднейшего знания.
Джеффри Зейг утверждал, подобно другим, что коммуникационные навыки Эриксона были феноменальны. …
Эриксон постоянно подчеркивал, как важно, чтобы терапевты сознательно контролировали применение телодвижений, тембр голоса и т.д. Большинство его коллег упражняли лишь свой слух. Тем не менее, также их невербальные сигналы воздействовали на клиентов. Поэтому, Эриксон старался целенаправленно тренировать свои коммуникационные способности. Если он изменял положение тела или звучание своего голоса или подчеркивал определенные слова особыми движениями, то знал, что вызовет потенциальный эффект у собеседника. Он был готов привести дальнейшее лечение в зависимость от его реакций.
Эриксон был художником на этом поле. Всю жизнь он совершенствовал искусство терапевтической коммуникации. Он был первым терапевтом, чьи сеансы можно было изучать слово за словом, жест за жестом. Каждый элемент его терапии становился чрезвычайно успешным инструментом. До Эриксона не было терапевта, который мог бы продемонстрировать, что можно целенаправленно использовать все коммуникационные каналы, для проведения определенных изменений у клиента.
…
В круг его интересов не входили теоретические объяснения причин поддержания патологического status quo. Его занимала проблема, каким образом с помощью собственного поведения можно вызвать эффективные перемены. Решая эту проблему действием, основанным в концентрации внимания на микроанализе собственного терапевтического поведения, Эриксон выработал прототипы того, что Бэндлер и Гриндер разработали в рамках НЛП - модели обучения и запоминания коммуникационного поведения, вызывающего изменения. Это перемещение интересов познания из теории на микроанализ успешной коммуникации, представляет подлинную революцию мышления в терапии.
Обсуждения Взгляды Милтона Эриксона на бессознательное