2.5.1.3. Безумству храбрых поем мы песню!
С некоторых пор я стал коллекционировать интересные начала и интересные концовки лекционных курсов. Это хобби появилось у меня после многочисленных опросов наших бывших учеников. Они ведь ежегодно собираются на свой традиционный сбор. Во время я спрашиваю у них, что они помнят из моего лекционного курса. Многие не помнят, увы, ничего, кроме… театрализованного начала первой лекции и напутствия в конце последней лекции. Это запомнилось большинству (на 15 и даже 20 лет!). Значит, это важно! Особенно, если считать, что задача лекционного курса состоит не в том, чтобы выдать как можно больше информации, а в том, чтобы пробудить интерес, ввести в круг проблем. К сожалению, об этом мало думают.
Я спрашивал многих профессоров (в том числе и профессиональных педагогов), как они начинают и как заканчивают курс лекций. Оказалось, что чаще всего начинают с изложения требований кафедры или с изложения истории соответствующей науки, а заканчивают информацией о том, как будет проходить экзамен, где и когда можно отработать пропущенные занятия ил (в лучшем случае) просто добрыми пожеланиями. Вот почему, несмотря на многолетнее собирательство, в моей коллекции накопилось всего 5-6 вариантов ярких вступлений и 4-5 вариантов интересных заключений.
В качестве примера хочу привести театрализованное вступление к лекционному курсу, которое мы использовали много раз. После традиционного приветствия я говорил своим слушателям, что мы долго думали, как начать курс лекций. Нам представляется это важным, ибо хорошее вступление запоминается на многие годы. Дисциплина, которую мы преподаем, является философской. Фактически это философия медицины. Сразу найти общий язык с аудиторией совсем непросто. А нам очень важно настроить вас на философский лад. Может быть, прибегнуть к помощи языка, понятного всем – языка музыки? Музыки серьезной, философской… Представьте себе, что открывается крышка рояля и …
Я включал магнитофон. В притихший зал лились божественные звуки «Лунной сонаты» Бетховена. Через 5 минут звуки музыки затихали. «Нет, - говорил я, - мы не будем так начинать лекцию. Для многих это было бы все-таки непонятным. Вы впервые переступили порог теоретической медицинской кафедры. Вы начинаете изучать основы теории медицины, и вы вправе ожидать от меня разговора о роли научного познания в медицине. В чем-то мы с вами похожи на космонавтов. Сегодня мы отправляемся в безбрежные, воистину космические просторы медицинской науки. Наш космический корабль готов к старту. Устройтесь поудобнее в ваших креслах. Представьте себе, что открывается дверь салона и…»
В это время включалась музыка, открывалась дверь и в актовый зал входили стюардессы. В руках они несли подносы с конфетами. Студенты заметно оживлялись. Было видно, что такой поворот событий был им по душе. Стюардессы не спеша продвигались между рядами. Когда они доходили до середины зала, музыка умолкала.
«Нет, - говорил я, - мы не будем так начинать лекцию. Иначе обязательно найдутся люди, которые скажут, что кафедра патофизиологии заигрывает со студентами, вырабатывает у них положительный пищевой условный рефлекс на свою лекцию. Может быть, лучше всего, не мудрствуя лукаво, «по простому» попросить моих коллег, моих товарищей по работе выйти на сцену (в это время все сотрудники кафедры, действительно, выходили на сцену и выстраивались там в одну шеренгу) с тем, чтобы поздравить наших учеников с праздником знаний, с началом нового учебного года, поприветствовать их на первой лекции по патофизиологии и пожелать успехов в учебе.
Всего на театрализованное представление уходило минут 10. Оправданы ли были эти затраты с «материальных» и с моральных позиций? Некоторые из моих коллег отвечают на этот вопрос отрицательно, упрекая нас не столько в потере времени, сколько в «легковесности», в отступлении от позиций строгого академизма.
Когда я попросил своего товарища профессора фтизиатра, прекрасного пианиста, сыграть на моей первой лекции «Лунную сонату», он соглашался только при условии, что я предоставлю ему слово для выступления по проблемам здравоохранения. Когда же я заявил, что у меня жесткая программа и выступление фтизиатра в нее никак не вписывается, он обиделся. Чтобы обидеть меня, он сказал, что он не тапер и согласится играть только в том случае, если я соглашусь выступать с художественным свистом (!?).
Я думаю, что мои коллеги не правы. Наша практика свидетельствует о том, что театрализованное вступление значительно облегчает последующий творческий контакт с аудиторией. На первой лекции мы обычно начинаем изложение сложнейших вопросов общего учения о болезни. Это, поверьте, нелегко, тем более, что сам лектор на первой лекции волнуется значительно больше обычного. По собственному опыту могу сказать, что после такого вступления наступает какая-то эмоциональная разрядка. Дышать становится легче. Напряженность спадает, и мне кажется, что лица слушателей начинают излучать неподдельный интерес и доброжелательность.
Вступление дает нам возможность, пусть вскользь и в общей форме, но провести мысль о том, что наша кафедра является теоретической, и не просто теоретической, а еще и философской. К этой мысли мы в дальнейшем будем неоднократно возвращаться, но нам кажется, что она уже на первой лекции оседает у слушателей где-то в подкорке. Музыка и космический корабль оставляют свой след! Вступление помогает нам намекнуть на приверженность коллектива нашей кафедры к нестандартному мышлению, к творческому поиску, т.е. к тем качествам, которые мы постараемся культивировать у наших учеников в течение всего курса обучения. Вступление, наконец, позволяет нам выказать свое уважение к аудитории, коллективно приветствовать и поздравить ее с праздником знаний.
На заключительной лекции минут за 10 до ее окончания весь коллектив кафедры вновь выходит на сцену. У сцены выстраиваются лучшие (по нашему предмету) студенты курса, которым экзамен зачитывается автоматически (на кафедральном языке «гвардейцев» вооружают «автоматами»), или предоставляется право сдавать экзамен на льготных условиях (отвечать только на один вопрос вместо трех). Лектор благодарит курс, и, особенно, лучших студентов курса за творческое сотрудничество и на прощанье обращается к ученикам с напутствием.
Напутствия бывают разными. В прошлом году, например, я рассказал своим ученикам о напутствии, с которым обратился более 40 лет назад к нам, слушателям Военно-медицинской Академии, один из моих учителей.
«В жизни, - сказал он, - можно по разному относиться к происходящим событиям. Можно быть человеком активным, горячим, созидающим. Такие люди во все вмешиваются, во всем участвуют. Их девиз – бороться и искать, найти и не сдаваться! Можно быть человеком расчетливым, во всем сомневающимся и все анализирующим, человеком «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет». К сожалению, кроме горячих и холодных людей бывают еще люди «тепленькие». Это их хата всегда с краю. Это их девиз – как бы чего не вышло… Это про них писал Горький: «Ну, что же небо? – Пустое место. Как мне там ползать? Мне здесь приятно: тепло и сыро…».
«Так вот, - говорил мой учитель, - прощаясь с вами, я хотел бы пожелать, чтобы вы были или горячими или холодными. Но, ради бога, не будьте «тепленькими». «Не бойтесь друзей своих, - писал Бруно-Ясенский. – Худшее, что они могут сделать – это предать вас. Не бойтесь врагов своих. Худшее, что они могут сделать – это убить вас. Бойтесь равнодушных. Это с их молчаливого согласия на Земле совершаются убийства и предательства».
«Слово моего учителя, - продолжал я, - глубоко запали мне в душу. И сегодня (почти через половину века), когда я обращаюсь уже к вам, моим ученикам, я хотел бы передать вам эти слова как эстафетную палочку поколений. Но прежде чем это сделать, я хотел бы напутствие моего учителя несколько перефразировать. Я желаю вам, дорогие друзья, чтобы всюду и всегда вы были горячими. Только горячими! «Безумству храбрых поем мы песню!» Доброго вам пути».
Я любил это напутствие. Я не мог произносить его без волнения. По-видимому, оно оставляло след и в душе моих учеников. Во всяком случае, на одном из традиционных сборов, когда через 10 лет после окончания института наши выпускники собрались в Актовом зале, один из них, обращаясь ко мне с трибуны, сказал: «Мы можем с гордостью рапортовать, что мы выполнили Ваш наказ: десять лет не прошли даром – всегда и всюду мы были только горячими». Может быть, я чрезмерно сентиментален. Но в эту минуту я чувствовал себя по настоящему счастливым. Ради таких минут, право же, стоит тщательно и творчески готовить каждое свое выступление. Как это у Маяковского? И стоило жить, и работать стоило!
Впрочем, все не так просто. Прошли годы. Распался Советский Союз. Россия пережила глубочайший кризис, который охватил все стороны жизни. Напомню: у нас самая низкая продолжительность жизни в Европе и самая высокая заболеваемость и смертность. Люди «голосуют ногами» - эмигрируют на Запад, потому что жить там значительно комфортнее. Итоги революции показали, что ее лучше было бы не делать (126). Надо задуматься над педагогическим контекстом кровавых войн и революций, которые пережил мир: есть ли взаимосвязь между этими трагедиями человечества и воспитанием новых поколений. Марксизм-Ленинизм проиграл соревнование с буржуазными странами. Учение Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина оказалось ошибочным: нельзя строить социалистическое общество насильственным путем! Может быть, в далеком будущем еще вернутся к идеям социализма и коммунизма, но для этого необходимо, по меньшей мере, два условия: высокий уровень экономики и высокий уровень культуры населения.
Какую цену Россия (и не только Россия!) заплатила за кровавый эксперимент мы до сих пор не знаем, и узнаем, по-видимому, не скоро. Скорее всего это сотни миллионов жизней… Спасибо безымянным героям, которые отдали свои жизни за торжество, как им казалось, великих идей добра и справедливости.
В своей «Песне о соколе» Максим Горький явно симпатизирует революционной философии Сокола (время было такое):
Безумству храбрых поем мы песню.
Безумство храбрых – вот мудрость жизни!
О смелый Сокол, в бою с врагами истек ты кровью,
Но будет время и капли крови твоей горячей
Как искры вспыхнут во мраке жизни,
И много смелых сердец зажгут безумной жаждой
Свободы, Света. Пускай ты умер, но в песне смелых
И сильных духом всегда ты будешь живым примером,
Призывом гордым к Свободе, к Свету. Безумству храбрых
Поем мы славу!
Но там воспевается и другая, мирная философия ужа:
Пусть те, кто землю любить не могут, живут обманом.
Я знаю правду, и их призывам я не поверю:
Земли творенье, землей живу я.
Не случайно Владимир Высоцкий пел:
Я не люблю большие перемены,
И я их никогда не полюблю!
Может быть, теперь, после краха ленинизма, следует повнимательней отнестись к этой идеологии?
2.5.1.4. Убийца среди нас…
Я считаю, что каждый педагог должен иметь в запасе хотя бы несколько приемов, с помощью которых всегда можно привлечь внимание аудитории и доставить аудитории удовольствие. Убежден, что никогда не следует начинать прямо с изложения сути дела. Начинать надо с установления эмоционального и интеллектуального контакта с аудиторией. У нас на кафедре есть шуточный афоризм: «Начинать надо с убийства» (помните: дю-тюк-тив»!). Правда, тут надо проявлять известную осмотрительность.
Помню, как однажды я начал лекцию о злокачественных новообразованиях фразой: «Убийцы среди нас!» При этом я имел ввиду, что каждую минуту на нашей планете 10 человек погибают от рака. К сожалению, я не учел, что эту лекцию пришла послушать врач – терапевт, которую студенты не знали. Она сидела в середине зала и была хорошо заметна, потому что отличалась высоким ростом и броской сединой. Когда я без подготовки сказал, что убийца среди нас, студенты удивленно стали поворачиваться в ее сторону… Пришлось потом извиняться.
Следует также иметь ввиду, что среди слушателей могут быть люди, лишенные чувства юмора. Или, еще того хуже, люди, у которых нет чувства, что у них нет чувства юмора, как это однажды прозвучало в телевизионной программе «Вокруг смеха». Со мной, например, был такой казус. Нас вместе с известным хабаровским биологом и большим знатоком аутотренинга Д.Э. Бауманом как-то пригласили в Дом актера с просьбой рассказать о йогах. Мы прекрасно понимали, что актеры в свой выходной день хотят получить не только новую научную информацию, но и удовольствие. С учетом этого и был составлен сценарий нашего выступления. Мы уселись на сцене за столом с длинной и широкой (до пола) скатертью.
«О йогах, - начал разговор я, - рассказывают разные небылицы. Говорят, например, что йог может взять свою ногу и положить ее себе на плечо». При этом я, используя шутку, показанную как-то одной из команд КВН (кажется, одесситами), брал свою ногу и, действительно, укладывал ее … на плечо. Эффект был потрясающим. Публика привстала со своих мест. Шеи вытянулись. Глаза полезли из орбит. Потом раздался дружный хохот (актеры это делают особенно смачно!), потому что я показал, что нога была не моя. Бутафорская была нога. Специально для нашего выступления ее сделали в театре. Дальше шел уже серьезный разговор о философии йогов и об их системе физических упражнений. Казалось бы, ничего особенного. Обычная шутка. Как бы не так!
На следующий день у нас в институте на заседании Ученого Совета слово попросил заведующий кафедрой психиатрии (к счастью, он уже не работает в нашем институте) и сказал буквально следующее: «А вчера в Доме актера профессор Линденбратен поднимал ногу…» Аудитория (да и я тоже) вначале приняли это за шутку. Не тут то было! Оратор поднял вопрос на принципиальную высоту: «А имеет ли право, - патетически вопросил он, - советский профессор публично поднимать ногу?» В воздухе запахло скандалом. Была назначена комиссия из трех профессоров, которая специально занималась «делом о поднятии ноги». Времена-то тогда были брежневские. Мне пришлось приносить справку из Дома актера о том, что нога, действительно, была не моя.
Думаю, что если кто-нибудь из вас во время публичного выступления отважится использовать какие-либо нестандартные приемы, то и ему рано или поздно придется переживать нечто подобное. К сожалению, не так уж редко встречаются люди, которые всякое отклонение от их собственных стандартов воспринимают как личное оскорбление. Помните, у Маршака: «Фу ты, - кричит из окошек народ…» Об этом надо помнить. Однако, ни в коем случае нельзя идти у этих людей на поводу. Важно, чтобы вы сами внутренне были убеждены в том, что используемые вами приемы адекватны цели и обстановке вашего выступления. Конечно, на академической лекции перед студентами я бы не стал поднимать ногу. Но в выходной день, вечером, перед актерами…
Помнится, как нас, хабаровчан, делегатов съезда работников народного образования, повели в Москве в одну из средних школ. Наверное, школа считалась хорошей, и нам хотели показать «товар лицом». Я пошел на урок биологии. Учительница вошла, поздоровалась и сразу начала диктовать план урока. Я смотрел на безразличные лица учеников, и мне было очень грустно.
2.5.1.5. О великий, могучий, правдивый и свободный русский язык
Слово – великая сила. Словом можно убить. Был описан такой случай. В Нью-Йорке преступника посадили на электрический стул. Палач подошел к пульту управления, сказал: «Ток», - и включил рубильник. Преступник скончался мгновенно. Тока не было. Сам палач об этом не знал. Отчего же умер этот человек? От слова «ток».
Словом можно вылечить. Великий Бехтерев считал, что если после разговора с врачом больному не становится легче (без всяких лекарств!), то это не врач. Он не умеет использовать целебную силу слова. «Сердце надо лечить сердцем» (т.е.добрым словом), - писал с курорта своему другу художник Левитан. Как тут не вспомнить пушкинское:
Глаголом жги сердца людей!
Крупнейший наш терапевт А.Л. Мясников считал, что искусство и эстетическое впечатление (а они прежде всего связаны со словом) вызывают у современного человека большую разрядку, чем крик и рукопашная схватка наших древних предков.
А какой эффект имели телевизионные психотерапевтические сеансы А. Кашпировского и А.Чумака! Я имел неосторожность написать в нашу краевую газету критическую статью о сеансах Кашпировского. Почему критическую? Основная заповедь медицины – Noli nocere! (Не навреди!). А Кашпировский – талантливый психотерапевт. На многих телезрителей его выступление оказывало благотворное влияние. Они об этом писали и говорили, и он об этом сообщал. Однако, он не сообщал о другом – о том, что примерно у 18% телезрителей выявлялись отрицательные эффекты. Достоевский мучился вопросом – стоит ли счастье всего человечества слез одного-единственного ребенка? Вы будете ратовать за продолжение сеансов, если узнаете, что это приведет к болезни или смерти близкого Вам человека?
Другая заповедь медицины гласит – Medice, cura aegrotum, sed non morbum (врач, лечи больного, а не болезнь). Кого лечит Кашпировский? Он этого не знает. Он даже не знает, какие болезни лечит. Все – от облысения до рака! Трансляция идет на миллионы. А ведь каждый больной строго индивидуален. Кроме того, мы не знаем, к каким отдаленным последствиям приведут телевизионные сеансы. Все это нуждается в изучении. В аптеках ведь никто продавать еще не изученное лекарство, даже если оно кому-то уже помогло!
Все это и побудило меня написать критическую статью. После опубликования статьи я получил массу ругательных писем. Авторы писем обзывали меня последними словами. Я не обиделся на них. Писали ведь пожилые, больные, одинокие люди. Кашпировский силой словесного внушения удовлетворял потребность этих людей во внимании, доброте, опоре. Он давал людям надежду, разрешал переложить их заботы на его плечи. Короля ведь создают подданные. А ведь 90% людей являются внушаемыми. Да и на что надеяться больным и немощным, когда в больницах они встречают равнодушие врачей, а в аптеках – отсутствие необходимых лекарств. Слово Кашпировского заполнило в сердцах и душах людей ТОТ вакуум, который у них образовался от соприкосновения с системой нашего здравоохранения.
Я зачитал некоторые из полученных писем прямо на лекциях студентам и сказал им, что у нас сейчас много пишут и говорят о милосердии. Не надо много говорить. Вот вам адреса одиноких и больных людей. Сходите к ним, поговорите с ними. Уделите им частицу своего тепла. Человек так в этом нуждается. Внушите людям, что нет неразрешимых проблем. Посоветуйте, как нужно поступить. Не надо никакого гипноза. Надо просто восстановить в человеке веру в свои силы, вселить в него оптимизм. Доброе слово – отличное лекарство. Ведь Кашпировский, действительно, совершал чудеса. У лысых вырастали волосы на голове, у больных рассасывались келоидные рубцы и опухоли, закрывались дефекты в межжелудочковой перегородке сердца, восстанавливалась мышца сердца после инфаркта миокарда. С помощью лекарств достичь таких результатов не удается. Объяснить эти результаты с научных позиций мы пока не можем. Выходит, что слово сильнее лекарственных препаратов?
Увы, на мои призывы никто из будущих врачей не откликнулся…
А какое удовольствие доставляет слушателям красивая речь. Иной раз слушаешь, и дух захватывает. Не могу без волнения вспоминать лекции академического «соловья» - А.В. Лебединского. Может быть, это сугубо личное, но у меня его рулады вызывали какое-то особое ощущение – как-будто тепло разливалось по телу, бывало даже щекотно. Такое удовольствие! А вспомните, как красиво, как своеобразно выступали Корней Иванович Чуковский, Дмитрий Борисович Кабалевский. В нашем институте весьма красочно говорит профессор фармаколог Н.К. Фруентов.
К сожалению, правильную, красивую, сочную речь приходится слышать не так уж часто. Лексикон Пушкина включал 21 тысячу слов. Не соревнуются ли некоторые наши педагоги с людоедкой Эллочкой? Часто на нас обрушиваются: ну, значит, так; капитализьм, идеализьм… Профессор Л.Б. Наумов называет это «клизьмами». Несколько таких «клизьм» и дальше лектора уже не слушают. Первые выступления в этом смысле особенно ответственны. Волнение мешает. Можно оговориться, сказать не то… Увы, это может обернуться дурной славой. Мне рассказывали, что в педагогическом институте один из молодых руководителей, стремясь красиво закончить свое выступление перед студентами (а говорил он о трудностях административной работы), сказал: «Да, тяжела ты, шапка Ламанаха…» С тех пор прошло уже много лет, но оговорка передается из уст в уста. И когда студенты видят этого человека, то говорят: «Вон пошел Ламанах». Еще «почище» был казус в нашем институте. Бывает так, что перед лекцией преподавателю не дают собраться с мыслями. Приходят студенты, сотрудники, руководители. Спрашивают, требуют, обвиняют. Так было и с одним нашим профессором хирургом. Расстроенный, он опоздал на собственную лекцию и, не успев собраться с мыслями, запыхавшись, сказал фразу, которая на долгие годы «прославила» его имя. «Беременность, - сказал он, - чаще встречается у женщин». Думаю, что тексты первых выступлений надо заучивать или, по крайней мере, многократно «обкатывать».
Мы много слышим о загрязнении внешней и внутренней среды организма и совсем мало – об информационной загрязненности. Ею страдают и школьные учебники, и лекционные курсы в вузах. Грешат фальшью, пустословием, мелкотемьем, скукой многие публикации в прессе, передачи радио и телевидения. Руководители всех рангов произносят речи, многократно повторяя зады общеизвестных истин. Конечно, такие выступления удовольствия слушателям доставить не могут.
В 1883 г. Чехов писал: «В обществе, где презирается истинное красноречие, царят риторика, ханжество слова или пошлое краснобайство. И в древности, и в новейшее время ораторство было одним из сильнейших рычагов культуры… Все известные государственные люди в эпоху процветания государств… были в то же время и лучшими ораторами».
В наше время, когда общество необычайно политизировано, выступают все. Дорогой читатель, тебе тоже приходится или придется выступать. Запомни, пожалуйста, завет Твардовского:
И я, чей хлеб насущный слово,
Основа всех моих основ,
Я за такой закон суровый,
Чтоб ограничить трату слов.
Итак, интригующие названия, нестандартные формы, изящный и разнообразный стиль выступлений, театрализованные приемы, яркая и красивая речь – все это призвано доставить удовольствие слушателям. Я фиксировал внимание на этих элементах, потому что мой опыт преподавателя вуза свидетельствует о том, что публичные выступления (на лекциях, на практических занятиях, на конференциях и собраниях) лежат в основе педагогической деятельности учителя.
Однако этим, конечно же, далеко не исчерпывается педагогическое мастерство. Главное – это содержание работы – способность учителя воспитать у учеников высокие человеческие качества, потребность в приобретении знаний, высокий профессионализм, стремление к творчеству. Методы, о которых шла речь – путь к реализации этих задач. Методами силовой педагогики решить эти задачи невозможно.
Тезис «цель обучения – удовольствие» некоторые понимают слишком упрощенно. Дескать, надо забавлять учеников, чуть ли не петь и плясать перед ними. Да не об этом же речь! Хотя я глубоко убежден, что юмор должен быть обязательной составной частью учебного процесса. Японский педагог Масахиро Нода пишет об учении с развлечением, причем под развлечением он разумеет наживку на крючке знаний. Ученики хватают наживку и вместе с ней проглатывают знания. Запомним: не учение с мучением (как у нас), а учение с развлечением. Но основное все-таки не это. Основное – интеллектуальное удовольствие. Оно не приходит само по себе. Его нужно формировать.
Я стою в очереди за билетами в театр на Таганке (в Хабаровск, увы, такие театры не приезжают). Стою часами. Мне физически тяжело. Но я предвкушаю удовольствие, которое я получу от высокого искусства. Даром ничего не дается. За все надо платить. Но самое высшее для Homo sapiens интеллектуальное удовольствие дорогого стоит. Можно часами занудно зубрить латинские пословицы, чтобы потом испытать наслаждение от приобщения к миру мудрых и красивых мыслей. Вот о чем речь! Все остальное – детали. Но… очень важные. Ведь без деталей не будет и целого!
2.5.2. Принцип второй «СПОСОБ ОБУЧЕНИЯ»
2.5.2.1. Ничто великое в мире не совершалось без страсти
Из основной идеи В.А. Сухомлинского (о цели обучения) вытекает другая, особенно важная для педагогов идея – о способе обучения. Способ обучения, по В.А. Сухомлинскому, - эмоциональное пробуждение разума. Что это значит? Раньше мы считали, что самый короткий путь: знание учителя – знание ученика. Оказалось, что это путь ненадежный. Добиться прочных знаний таким путем (от интеллекта к интеллекту) чрезвычайно трудно. Значительно короче и надежнее другой путь: знание учителя – эмоции учителя – эмоции ученика – знание ученика.
А.Н. Леонтьев писал: «Чтобы не формально усвоить материал, нужно не «отбыть» обучение, а прожить его». «Память, - считал Бальзак, - это оборотная сторона страсти». «Лучшим стимулятором памяти является возбуждение интереса к запоминаемому». Это уже – П.К. Анохин, известный физиолог.
В наш институт приезжал преемник П.К. Анохина академик АМН СССР К.В. Судаков. Он рассказывал об опытах, которые проводились в его институте. У собак вырабатывали пищевой условный рефлекс. Если зажигалась красная лампочка, то собаку подкармливали из правой кормушки, если включался звонок, то – из левой. Собаки постепенно «запоминали», куда надо бежать по какому сигналу. У голодных собак рефлекс вырабатывался значительно быстрее и, главное, сохранялся гораздо дольше, чем у сытых собак. Еще бы! Ведь они проявляли к пище значительно больший интерес.
«Сначала заинтересовать, а потом научить» - один из основных педагогических приемов В.Ф. Шаталова. Используем ли мы, педагоги, этот важнейший прием? В подавляющем большинстве случаев, увы, нет. Мы торопимся научить, и эта торопливость оборачивается невосполнимыми потерями. «Festine lente», - советовали древние римляне. Поспешай медленно… Как это мудро сказано! Это как раз тот случай, когда журавль в небе лучше, чем синица в руках. Не слишком ли часто мы хватаем синицу и не слишком ли редко смотрим в небо?
Чем отличается Вольтер от Шекспира? Вольтер говорит: «Я плачу…» А Шекспир плачет!
Оторвитесь на минутку от чтения и попробуйте припомнить какой-нибудь школьный урок или лекцию в вузе. Вспомнили? Не правда ли, ваше воспоминание связано с информацией, которая запечатлелась благодаря яркому эмоциональному фону? Я тоже проделал этот маленький эксперимент. Отчетливо помню, как наш курс собрали в клубе академии. Было это в 1945 г. вскоре после окончания войны. Вначале перед нами выступил начальник политотдела. О чем он говорил, не помню. Затем на трибуну вышел профессор педиатр. Его выступление врезалось в память. «В том, что тут говорил генерал, - сказал он, - нет ни одного слова, ни одной мысли…» Зал замер. Слышно было, как жужжала большая муха. Еще бы! Это были сталинские времена. Сказать такое про начальника политотдела – самоубийство! Профессор сделал паузу, полез в карман, вытащил носовой платок, громко высморкался и продолжал: «…с которыми нельзя было бы не согласиться». Не знаю уж, специально он так сказал или это получилось случайно, но его слова произвели впечатление разряда молнии. Зал громко выдохнул. С тех пор прошло без малого 50 лет. Я отчетливо помню этот эпизод. Зачем? К чему мне эта совершенно ненужная информация? Столько важного забыто, а это помню! Эмоциональный фон…
Врачи знают, что при восстановлении утраченной памяти в первую очередь оживают эмоционально значимые события. В свое время З.Фрейд считал, что лучше запоминаются события, связанные с положительными эмоциями. Известный наш педагог П.П. Блонский, напротив, полагал, что большее значение имеют отрицательные эмоции. Исследования последних 10-15 лет показали, что успешность обучения может зависеть от разных эмоций.
Были поставлены, например, такие опыты. Две группы белых крыс учили находить выход из лабиринта. Первую группу обучали на отрицательном эмоциональном фоне: как только зажигалась лампочка, в лабиринт подавался электрический ток, который раздражал крыс, принуждая их метаться в поисках выхода. После нескольких сочетаний свет-ток, свет-ток у крыс вырабатывался условный рефлекс: завидев свет, крысы, образно говоря, «соображали»: «Будут бить током», - и мигом мчались к выходу. Другую группу воспитывали на положительных эмоциях: как только включали звонок, у выхода из лабиринта появлялась кормушка с лакомой пищей. После нескольких сочетаний звонок-пища, звонок-пища у крыс вырабатывался пищевой условный рефлекс: когда включали звонок, крысы бежали к выходу завтракать. А потом сделали вот что. Изменили структуру лабиринта так, что выход можно было найти, двигаясь более коротким путем. Как в этих условиях вели себя крысы? Те, которых били током, не искали новых путей. Свет! Будут бить! Вжик проторенной дорогой к выходу. Те, которых подкармливали, вели себя иначе. Звонок! Принюхивались: вот же корм – рядом, и бежали к выходу новым, более коротким путем.
Короче, положительные эмоции благотворны для творчества, так как они повышают пластичность головного мозга. Отрицательные эмоции делают нервную систему более жесткой, но зато и более способной к быстрым и четким решениям. Необходим лишь оптимальный уровень эмоционального напряжения: и слишком слабые, и слишком сильные эмоции могут быть вредны или неэффективны.
Известно, что левое полушарие мозга имеет преимущественное отношение к интеллектуальной, а правое – к эмоциональной сфере. В школе адресуются, главным образом, к интеллекту. Механизмы эмоциональной деятельности поневоле «атрофируются». Вот и вырастает ребенок черствым, сухим, «казенным», чиновником. Или наоборот: ребенок начинает испытывать неутолимую жажду эмоций. Увы, это иногда приводит к антисоциальным поступкам.
Искусство педагога состоит в том, чтобы разумно сочетать интеллектуальную и эмоциональную деятельность. Прекрасно это делал болгарский лингвист Лозанов. Обучая иностранному языку, он ставил со своими учениками спектакли. И совершалось чудо! В процессе репетиций «артисты» незаметно для себя начинали говорить на незнакомом языке. По сути, это ролевая игра.
В одном из своих выступлений Аркадий Райкин издевался над неуместным превращением детской игры в деловую игру:
- «Инфекционное лото» дает возможность ребенку, шутя и играя, изучить инфекционные болезни. – «Девяносто девять – что? Девяносто девять – холера. У тебя холера. Ты выиграл. Тебе повезло».
Это, действительно, смешно. Однако, сама по себе игра при правильном ее использовании является весьма серьезным способом обучения. Она позволяет создавать типичные жизненные ситуации, ставит студента перед необходимостью мобилизовать все свои знания, опыт и воображение. По данным Б.Лисина, интенсивность интеллектуальной работы в процессе деловой игры такова, что усваивается до 90% учебного материала, в то время как на обычной лекции – не более 20%. У нас есть некоторый опыт использования элементов деловой игры на практических занятиях и на заседаниях студенческого научного кружка. Впечатление самое благоприятное. Однако, дело это весьма непростое.
«Ничто великое в мире не совершалось без страсти», - писал Гегель. Запомним эти слова. Открытие, озарение – это процесс творческий и всегда эмоциональный.
Евгений Евтушенко спросил у своего трехлетнего сына Саши, что такое кот? Глаза мальчика обратились с вопросом к окружающим, и один из них начал ему объяснять. «Мы приучаем детей с измальства, - пишет Евтушенко, - к нашим подсказкам и убиваем в них творцов. Каждый должен открывать истину сам, и от этого истина, оставаясь собой, никогда не будет скучна». Задумайтесь над словами Маршака:
Он взрослым досаждал вопросом «почему?»,
Его прозвали «маленький философ».
Но только он подрос, как начали ему
Преподносить ответы без вопросов.
И с той поры он больше никому
Не задавал вопроса «почему».
Мы любим повторять, что ученик не сосуд, который надо заполнить знаниями, а факел, который надо зажечь. А сами только тем и занимаемся, что заполняем и заполняем…Откройте любой учебник. На вас обрушатся потоки фактов. Скучнее книги трудно придумать. К чему это приводит?
На экзамене по моему предмету студентка вытягивает «счастливый» билет. По выражению ее лица я вижу, что вопросы ей нравятся. 1-ый вопрос: Критика монокаузализма.
- Монокаузализм, - бодро и весело начинает студентка, - это направление в области общей этиологии. Сторонники этого направления считают, что если на организм действует причинный фактор болезни (например, микробы), то болезнь будет развиваться обязательно. Сколько микробов – столько болезней. Монокаузалисты игнорируют роль условий. Такой односторонний, метафизический подход к проблеме причинности ведет к фатализму: чему быть – того не миновать!
Все правильно. Нужно ставить пятерку. Но я «копаю» глубже. Я хочу понять – понимает она суть проблемы или вызубрила.
- Пусть так. Но представьте себе, что я провожу эксперимент: помещаю белую мышку в склянку и склянку герметизирую. Мышка дышит – поглощает кислород и выдыхает углекислый газ.
- Да, - говорит студентка.
- У мышки развивается кислородное голодание.
- Да, - говорит студентка.
- От этого патологического процесса мышка в конце-концов погибнет.
- Да, - говорит студентка, пока еще не почувствовав подвоха.
- Она обязательно погибнет, - говорю я и вопросительно смотрю на экзаменуемую.
-Да-а, - уже менее уверенно отвечает она.
- Значит, правы монокаузалисты, которые говорят, что если причина есть, то болезнь будет обязательно?
- Да-а-а, - говорит студентка, и глаза ее начинают наполняться слезами.
- Но Вы же только что обзывали их метафизиками!
- Да-а-а, - плачет студентка.
Она не понимает сути проблемы. Хотя занималась в году и готовилась к экзаменам добросовестно. И студентка она толковая. Однако, настоящих знаний, личного взгляда, «выстраданных» убеждений у нее нет. Она не виновата. Мы ее так учим. При этом мы не задумываемся о возможных последствиях такого обучения. Увы, они могут быть весьма серьезными.
Что ему книга последняя скажет,
То на душе его сверху и ляжет.
Верить, не верить – ему все равно,
Лишь бы доказано было умно.
А ведь можно учить иначе. В Тбилиси работает прекрасный педагог доктор психологи Ш.А. Амонашвили. Он проводит педагогический эксперимент с будущими первоклашками. «7 + 3 > 6 + 4», - пишет он на доске.
- Пачему болше? – негодуют приготовишки.
-Ах, дети, простите, пожалуйста, - вздыхает учитель. – Я ошибся. Надо было написать - мэнше…
Тут уже взрывается весь класс. Дети размахивают руками и, перебивая друг друга, стремятся восстановить истину. Это и есть эмоциональное пробуждение разума.
Я пробовал применить этот метод на практических занятиях со студентами.
- Гормоны коры надпочечников понижают неспецифическую устойчивость организма, - написал я на доске абсурдную фразу. С надеждой я вглядывался в лица студентов. Увы, они не отражали никаких эмоций. Некоторые старательно переписывали эту абракадабру в свои тетради. Как же! Раз учитель написал, значит, правильно. Боже мой! Сколько раз на лекциях я рассказывал о том, что кортикоидные гормоны повышают устойчивость организма! Ну, почему никто не возмутился? Неужели им все безразлично? Мозг сверлили жестокие стихи С.Викулова о римском императоре Калигуле:
И – четко: «Есть желанье у меня
(Он не спеша ронял за словом слово)
Произвести в сенаторы… коня,
Поскольку и умен мой конь, и ловок!
И самых благороднейших кровей,
А кроме – золотистой, редкой масти».
И смолк. И поглядел из-под бровей
Игриво на столпов верховной власти.
«Кто возразит? Кто первый, оскорблен,
С желанием моим не согласится?..
Я награжу того!» - Так думал он,
Почти с мольбою вглядываясь в лица.
Но зал молчал. Надежно. Гробово…
Амонашвили читает ребятам вслух два стихотворения.
- Не знаю почему, - говорит он, - но первое мне нравится больше. Леван бурно поддерживает учителя:
- Канэчно, пэрвое лучше. Оно красивее. В нем так харашо сказано о природе.
Нана совершенно согласна с обоими. И Гуго «за» обеими руками. Все ясно, можно идти дальше. Однако, учитель почему-то мнется.
- Вы знаете, дети, я сейчас подумал и вижу, что ошибся. Второе стихотворение все же лучше. Послушайте, какие точные слова нашел поэт. – Он читает еще раз. Пауза. Класс думает. Наконец, поднимается рука. Леван все-таки настаивает на своем мнении. Гуго передумал. Нана молчит.
Я спрашиваю у студента, какую форму имеет ядро у лимфоцитов. Вопрос элементарен. И в прошлом, и в этом году студенты неоднократно видели (и рисовали!) круглые ядра этих клеток.
- Ядро у лимфоцитов, - бодро отвечает студент, - имеет круглую форму.
- Круглую?!? – с поддельным возмущением переспрашиваю я.
- Нет, нет, - быстро перестраивается студент, - сегментированную…
Как это трудно – формировать убеждения. Как это важно – найти путь к разуму через эмоции. Боюсь, что многие педагоги пока этого не понимают.
Поприсутствуйте на итоговой годичной конференции научного общества учащихся города. Все, как в Академии наук. На трибуну, сменяя друг друга, поднимаются ученики старших классов, которые зачитывают написанные или тщательно отредактированные взрослыми доклады. Обзор литературы. Цели и задачи исследования. Методика. Результаты. Выводы. Все «шпарят» дословно. Как в диссертации. Тоска! И изменить это трудно. Нужно преодолеть некий психологический барьер.
Мы вывесили в учебном классе транспарант:
«ТУМАТЬ НАДА, СБРЖАТЬ»
(А.Райкин)
Председатель обследовавшей институт комиссии долго и упорно смотрел на эти слова, и по выражению его лица я никак не мог понять, о чем он думает. Не сказал ничего. Ушел. Через 10 минут пришла сотрудница деканата.
- Что за табличка висит у вас в учебном классе? – спросила она.
Я объяснил.
- Председатель комиссии, - сказала она, - считает, что эту табличку нужно снять.
- Почему? – взмолился я. – Разве думать не надо?
- Надо.
- А соображать?
- Тоже надо.
- Так что?
- Снять!
И табличку сняли. И в классе стало как-то пусто и уныло. И у меня уже не было возможности под веселый смех студентов показывать указкой на эту веселую табличку в тех случаях, когда кто-то из опрашиваемых отвечал бездумно.
В коридоре нашей кафедры мы вывесили электрифицированные стенды. Они предназначены для самоконтроля знаний. Три из них были посвящены аритмиям сердца. На них демонстрировались электрокардиограммы при разных видах патологии. Фоном служил популярный сюжет – Волк гонится за Зайцем.
- При чем тут волк? – заносчиво спросил меня один очень-очень серьезный доцент.
- Волк вызывает у Зайца аритмию. Впрочем, теперь уже, наверное, наоборот: Заяц вызывает аритмию у волка, - попробовал отшутиться я.
- Несерьезно все это, - менторским тоном произнес доцент.
- Да поймите же вы, что красочный рисунок, популярные герои привлекают к себе внимание, вызывают улыбку, т.е. положительные эмоции. А дальше само собой возникает желание проверить свои знания. Эмоциональная реакция этому только способствует. Еще Павлов показал, что подкорка заряжает энергией кору больших полушарий! – Доцент не понимал. Не мог же я напомнить ему райкинскую интермедию с доцентом и Авасом… Так мы и расстались, непонятые друг другом.
Что же нужно для эмоционального пробуждения разума? Думаю, что прежде всего – эмоциональный контакт между учителем и учеником, между лектором и аудиторией. Тут я, пожалуй, отважусь, опираясь на собственный опыт, дать некоторые рекомендации.
2.5.2.2. Контакт! Есть контакт!
Рассказывают, что Маяковский на сцене держался очень свободно. Он выходил, снимал пиджак, вешал его на стул, подтягивал брюки… Как-то одна дама крикнула ему из партера:
- Маяковский, что вы тянете штаны? Даже смотреть противно!
- А что, Вам будет приятнее, если они упадут? – парировал поэт.
Маяковский на сцене работал. Эмоциональный контакт между ним и зрителем возникал быстро и непринужденно. Я не призываю к развязности, но, согласитесь, что отсутствие внутренней свободы , скованность и напряженность подавляющего большинства наших ораторов отнюдь не способствует установлению душевных связей со слушателями. Хороший педагог должен уметь легко и непринужденно думать вслух.
Большинство лекторов во время выступления прочно обосновывается на кафедре. Конечно, это очень субъективно, но у меня к трибуне какая-то идиосинкразия. Мне кажется, что трибуна отдаляет оратора от аудитории. Когда оратор поднимается на трибуну, я не могу отделаться от мысли, может быть, и смешной, что вот Он там на Олимпе, а под ним где-то внизу толпа, чернь, которую Он должен поучать. Нет человеческого разговора, доверительного и искреннего, их души в душу, от сердца к сердцу. Каждый, кто поднимается на кафедру, на какое-то время становится как бы «начальством».
Некоторые лекторы предпочитают движение. В процессе изложения лекционного материала они ходят по сцене. Взад – вперед, взад – вперед. Так им лучше думается. При этом они углубляются в свои мысли. Эмоциональный контакт с аудиторией при таком способе выступления, конечно же, отсутствует. Более того, слушатели нередко превращаются в зрителей. Я наблюдал, как они начинают следить за перемещениями лектора, поворачивая голову слева направо, справа налево. Как будто перед ними тигр в клетке.
Один из моих учителей академик А.В. Лебединский, тот самый «соловей», о котором я уже упоминал, читал лекции, сидя в кресле. Кресло было полумягкое, с подлокотниками. На столе возле лектора стоял стакан чая в подстаканнике. По-видимому, чай был сладкий. Во всяком случае, Андрей Владимирович периодически помешивал его ложечкой. Ложечка очень аппетитно позвякивала. Андрей Владимирович изредка попивал из стакана мелкими глотками.
- Товарищи знают, - обычно начинал он свой рассказ, - товарищи помнят!..
Он не «читал» лекцию. Он рассказывал. И все это было так уютно. Как будто мы сидели у него в гостях за чашкой чая. Через много лет, когда я сам приступил к чтению лекций в Хабаровском медицинском институте, я решил использовать этот метод. Эффект был самым неожиданным. Когда наши студенты проходили практику в госпитале, где я до увольнения из Армии и перехода в мединститут был начальником экспериментальной лаборатории, сотрудники госпиталя спросили у них, как там в институте работает «наш» Виталий Давидович. Ребята ответили, что вроде все хорошо, только… «жалко его».
- Это почему же жалко? – удивились мои бывшие сотрудники.
- Больной он – ревматик. Даже лекцию читает сидя. Наверное, ему трудно передвигаться…
С тех пор на первой лекции я стал говорить, что я спортсмен, что у меня первый разряд по теннису, что лекции я буду читать сидя не потому, что мне трудно двигаться, а потому, что это, на мой взгляд, самый удобный способ ведения беседы. В самом деле, в ногах правды нет». Слушатели ведь всегда сидят. Так им удобнее. Они работают. Разве лектор не работает? Иногда приходится читать по 2, а то и по 3 лекции подряд. Я устаю даже после 1,5 часового стояния. «Высидеть» же можно и 3, и 4 часа без особого напряжения. Рядом с собой на столике можно разложить все необходимые материалы. Но главное состоит в том, что при таком способе беседы легко можно установить эмоциональный контакт с аудиторией.
Весьма существенным является вопрос о том, «читать или говорить». Еще Петр I в специальном Указе повелевал «Господам сенаторам речь держать в присутствии не по писанному, а только своими словами, дабы дурь каждого всем видна была». К сожалению, этот Указ давно забыт. Сложилась дурная традиция – текст выступления (даже свои собственные мысли!) читать по шпаргалке.
Я много лет руководил философским семинаром. В нашей группе занимались профессора, доценты, ассистенты, т.е. весьма квалифицированные преподаватели. На выступление отводилось по 15-20 минут. Вставал убеленный сединами опытный оратор, вынимал «бумажку» и «шпарил» все дословно, не отрываясь от текста. Однажды я не выдержал и сделал замечание.
- Чтение текста выступления, на мой взгляд, свидетельствует о недостаточной подготовленности докладчика, об отсутствии у него глубоких знаний, прочно сформированных убеждений, если угодно.
Тут же поднялся один уважаемый профессор и произнес:
- Вы нас обижаете! Мы твердо стоим на гранитном фундаменте диалектического материализма.
- Тогда почему вы читает? Почему не излагаете свои убеждения свободно и эмоционально?
- Мы боимся допустить неточность.
- Кого Вы боитесь? Тут все свои. Есть руководитель, есть знающие люди. Ошибетесь – поправим. Если бы я спросил, что Вы сегодня ели на завтрак, вряд ли бы вы вынули бумажку и стали читать: «Салат из огурцов, котлету с картошкой и чай с вареньем».
- Не упрощайте, пожалуйста. Завтрак – дело нехитрое, а мы тут обсуждаем сложнейшие философские проблемы.
- Тем более важно во всем разобраться самостоятельно, от души и для души, без шпаргалок.
Известный физик и прекрасный оратор лауреат Нобелевской премии Уильям Лоуренс Брэгг как-то писал, что, по его мнению, читать свое выступление это все равно, что, пригласив товарища на прогулку, самому сесть в автомобиль, а товарищу предложить семенить за машиной сзади. Утрачивается эмоциональный контакт. Оратор не должен превращаться в приспособление для озвучивания конспекта. Лучше уж конспект размножить и раздать слушателям. Самое ценное – это личный взгляд оратора, его отношение к обсуждаемой проблеме.
К сожалению, «человек со шпаргалкой» стал у нас неизменным атрибутом собраний, семинаров и конференций. Более того, такой стиль в ряде случаев даже насаждается. Вот вам пример… Выступая в качестве официального оппонента на защите диссертации во Владивостокском медицинском институте, я поделился с членами Ученого совета своими деловыми и эмоциональными соображениями по поводу основных достоинств и недостатков работы. После меня выступил в качестве неофициального оппонента один из профессоров института и сказал, что он не понимает, как это «наш уважаемый гость» взял на себя смелость нарушить инструкцию ВАК, предписывающую отзыв зачитывать дословно. В перерыве, правда, ко мне подходили профессора института и извинялись за «бестактное», как они выражались, выступление неофициального оппонента, которого, по их словам, всегда отличали «формализм и буквоедство».
Однако, ведь инструкция ВАК, действительно, существовала. Для чего? Чтобы предупредить несерьезность рецензий? Но ведь официальными оппонентами назначаются достаточно серьезные и ответственные люди. Кроме того, машинописный текст отзыва все равно в обязательном порядке направлялся в ВАК. Может быть, смысл инструкции в том, чтобы обеспечить доведение до членов совета не только основных, но и второстепенных замечаний оппонента? Но ведь все детали «с голоса» уловить практически невозможно. Обилие малозначащих деталей может даже помешать понять основное. На практике это оборачивается тем, что оппонент долго и нудно читает свой отзыв. «Выдержать» такое дано немногим. Эмоционального контакта никакого. Внимательно слушают только родственники диссертанта. Подавляющее большинство членов Ученого Совета не слушает, хотя некоторые и изображают внимание.
Об этом писал в своих мемуарах в журнале «Знамя» академик Е.И. Чазов: «Порой кажется, будто некоторые оппоненты боятся, что останутся в долгу перед Ученым Советом и диссертантом, если их выступление займет менее 40 минут. Вот и дут пересказ диссертации, которую уже, как правило, прекрасно изложил сам диссертант, реверансы в адрес учреждения, где происходит защита, в адрес научного консультанта и т.д. То, что можно изложить за 10-15 минут, излагается пространно за 40-50 минут».
Мы упорно стремились к тому, чтобы докладчики на заседаниях студенческого научного кружка не читали текста выступлений, а свободно излагали свои мысли. Добиться этого нам долго не удавалось. Помог случай. Однажды во время очередного заседания потух свет – перегорела пробка. Стали искать свечи. Нашли всего одну. Комната озарилась тусклым светом. Надежда на шпаргалки рухнула. Да и обстановка стала какой-то интимной что ли, располагающей к разговорам и размышлениям. И ребята разговорились. Да так хорошо, что мы приняли решение все последующие заседания проводить при свете свечей. Так сформировалась одна из наших традиций.
Другая родилась как-то незаметно, сама собой… Сейчас модно петь под гитару. Однажды после дискуссии ребята попросили разрешения остаться в аудитории, попеть. А мы подумали, почему бы не использовать гитару… в процессе заседания. Долго слушать реферативные сообщения утомительно. Нужен отдых. А что может быть лучше гитары? Дальше – больше. Ребята стали сами сочинять тематические (по теме дискуссии) песенки. К песням добавились инт ермедии, шарады и викторины. Дело дошло до рок-оперы о роли наследственности в патологии. Заседания стали превращаться в творческие вечера. А какой вечер без чая? Чай потянул за собой угощенье. Начались соревнования хозяек. Кто-то сообразил, что угощение может быть тематическим. Например: атерогенная и антиатерогенная диета, «живая» и «мертвая» вода, адаптогены и прочие вкусные вещи. Короче, возникли и закрепились три обязательные программы каждого заседания: научная, культурная и кулинарная. Так заседания превратились в маленькие праздники науки.
Дух соревнования, который пронизывает подготовку и проведение таких заседаний и который подогревается преподавателями (итоги заседания обсуждаются на занятиях и на лекциях, лучшие кружковцы получают право на льготный экзамен), делает чудеса. Прежде преподаватели усиленно приглашали студентов на заседания кружка. Теперь студенты приглашают преподавателей, причем, соревнуясь друг с другом, стараются сделать это нестандартно, творчески, например, присылают телеграммы, ребусы, шифровки, записки с голубиной почтой, присылают прямо на лекцию делегацию некоей экзотической страны с красочным транспарантом и проч. Конечно, это не главное, это – форма, а не содержание. Однако, это тоже, своего рода игра, иногда неожиданно для нас раскрывающая высокий интеллектуальный и эмоциональный потенциал наших учеников.
При обсуждении вопроса «читать или говорить» наиболее ехидные оппоненты иногда ссылаются на то, что государственные деятели доклады и речи всегда зачитывают дословно. Думаю, что такая ссылка не к месту. Доклады больших руководителей представляют собой коллективное творчество. Они предварительно обсуждаются и утверждаются. Они содержат большой объем информации и, в частности, много цифрового материала. Они имеют международный резонанс. Вольно пересказывать их содержание ответственные лица просто не имеют права. Сопоставлять такие доклады с выступлениями, в которых излагается личное мнение оратора, по меньшей мере некорректно.
Для установления эмоционального контакта со слушателями педагог должен уметь «видеть» аудиторию: видеть, кому интересно, кто спит, кто играет в карты (на лекциях и такое бывает). Однажды я присутствовал на поучительной в этом смысле лекции. Было это в Иркутске, где проходил Пленум правления общества патофизиологов. В конце заседания объявили, что вечером выступит с лекцией известный советский патофизиолог профессор Н.Н. Зайко. Я знал, что Николай Никифорович – блестящий оратор. Однако, лекций его слушать мне не доводилось. Люблю хорошие лекции! Мне они доставляют большее удовольствие, чем театральные премьеры. Поэтому вечером, когда большинство членов Правления отправились в театр, я пошел на лекцию.
Лекция читалась для врачей города. Николай Никифорович вошел в зал, поздоровался, оглядел присутствующих и, увидев меня, - по-видимому, единственного знакомого ему в этой аудитории человека – слегка поклонился. А потом он поступил так. Читая лекцию, он все время смотрел на меня. Очень скоро мне стало как-то неловко. Я сдвинулся в сторону, пытаясь спрятаться за сидевших впереди. Не тут то было. Лектор сделал шаг в сторону и продолжал смотреть на меня. После лекции я подошел к Николаю Никифоровичу и поблагодарил его за доставленное удовольствие (лекция, действительно, была превосходной). При этом я все-таки не удержался и спросил, почему он все время «ел меня глазами».
- То есть, как – почему? – удивился Николай Никифорович. – У меня такая метода. Когда я в Киевском мединституте читаю лекцию, я всегда поступаю так. Вхожу в зал. Оглядываю аудиторию. Выбираю какую-нибудь студентку и, читая лекцию, наблюдаю за ней, чтобы выяснить, как она реагирует на мои слова.
- Помилуйте, Николай Никифорович! Она же реагирует не на Ваши слова, а на Ваш «гипноз»! Подобный прием, если верить анекдоту, использовал в свое время известный французский физик Поль Ланжевен. Вы, наверное, слышали об этом?
- Нет.
- О Ланжевене рассказывали разные чудеса. Говорили, например, что он может на лекции изложить самый сложный материал так, что всем он становится понятным. Однажды в одном очень представительном собрании его спросили, как это ему удается. «Очень просто, - ответил Ланжевен. – Перед лекцией я выбираю самую тупую физиономию. Излагая материал, я в дальнейшем все время наблюдаю за этой тупой физиономией и «разжевываю» материал до тех пор, пока эта тупая физиономия не прояснится. При этом я рассчитываю на то, что раз этот тупица понял, то все остальные поняли и подавно». И надо же было такому случиться, что именно в этот момент вошел опоздавший на заседание Президент биологического общества, который прямо с порога воскликнул: «Ланжевен, Вы вчера прочли великолепную лекцию, но я не понял, почему вы все время смотрели на меня!»
Думаю, что каждый педагог обязан научиться следить за настроением аудитории, чувствовать ее «пульс». Надо иметь в виду, что и слушателям небезразлично, куда смотрит «человек с трибуны». Они хотят видеть его глаза.
В старых фильмах о летчиках нередко можно услышать фразы: «Контакт!» - «Есть контакт!» Неплохо бы эти фразы ввести в профессиональный обиход лекторов. Я спрашивал многих студентов и бывших студентов разных институтов (в том числе таких прославленных, как МГУ и Физтех). Все они в один голос заявляли, что эмоциональный контакт слушателей с лекторами это, скорее, исключение, чем правило. Да и о каком эмоциональном контакте может идти речь, если лектор монотонным голосом (иногда еще и без пауз) бубнит и бубнит свое, «капает на мозги». Между тем, еще со времен Павлова известно, что длительные монотонные раздражения вызывают в нервных клетках коры больших полушарий развитие запредельного торможения.
Помню, как в годы учебы мы засыпали на лекциях по физике. И вовсе не потому, что пренебрежительно относились к этому предмету. Напротив, на первом курсе мы отличались особым рвением. Это рвение постоянно подогревалось начальником нашего курса Александром Осиповичем Сенкевичем, который почти каждый день напоминал нам, что «конкурс продолжается». Не помню фамилии лектора, но помню, что прозвали его по названию детали аналитических весов «Гусариком». Увы, прозвища всегда запоминаются легче фамилий, и это тоже связано с тем, что они воздействуют через эмоциональную сферу. Так вот, «Гусарик» обладал удивительной способностью усыплять. Говорил он размеренно и очень монотонно. Выдерживали мы минут 15-20. После этого «погружались». У нас это называлось «У с нуликом» («Гусарик» очень часто в формулах применял обозначение U0).
Ну как не вспомнить тут знаменитого итальянского трагика Томмазо Сальвини, в совершенстве владевшего своим великолепным голосом. Сальвинии мог взять любой совершенно индифферентный текст, например, меню, и так его прочесть, что все плакали. Правда, Райкин по этому поводу иронизировал, что можно прийти в некоторые столовые, взять меню, прочесть его обычным голосом, и все тоже будут плакать. Но это уже из другой оперы.
Педагог должен уметь использовать богатые возможности человеческого голоса, уметь варьировать интонации. Есть хорошая игра для тренировки. Играющие по очереди произносят слово «Да», но каждый раз вкладывают в него с помощью интонации разный смысл. Выигрывает тот, кто последний найдет новую интонацию. Практика показывает, что использовать 10-15 интонаций «Да» может любой оратор. Попробуйте. А «Нет»?! Бернард Шоу утверждал, что есть 80 способов произнести слово «Да» и 500 (пятьсот) способов произнести слово «Нет»! И лишь один способ написать эти слова.
Варьировать нужно не только интонации, но и громкость речи. Умело этим пользовался опытный и хитрый лектор Георгий Николаевич Сорохтин. Что делает преподаватель, когда аудитория начинает шуметь? Обычно в такой ситуации он повышает голос, стремясь перекрыть шум. Георгий Николаевич никогда этого не делал. Он, напротив, понижал голос до шепота. Как правило, это оказывало магическое действие. Ведь когда человек говорит шепотом, он, наверное, сообщает какую-то тайну… Шеи вытягивались. К ушам приставляли ладоши. Раздавались возгласы: «Тише!»
А паузы… Сколько в них может быть скрытого смысла! Они могут быть интригующими, вопросительными, музыкальными, настораживающими, подготавливающими, да мало ли какими! И всем этим богатством педагогу надо овладевать.
Каждый уважающий себя педагог должен позаботиться о хорошей дикции. У нас в институте произошел курьезный случай. На экзамене профессор спросил студентку:
- Как передается бешенство?
Студентка без запинки ответила:
- Бешенство передается через собак и рыжих кошек.
- То, что через собак и кошек правильно, но почему обязательно через рыжих? – удивился профессор.
- Вы так сказали на лекции.
- Да ничего подобного я не говорил!
- Нет, сказали. У меня это записано в конспекте.
Посмотрели конспект. Действительно, у этой студентки да и у всех других тоже было записано: «…через рыжих кошек». Стали выяснять, в чем дело. Оказалось, что у профессора была плохая дикция. Он сказал: «Бешенство передается через собак и реже – кошек». Слово «реже» в устах профессора прозвучало как «рыжих». Все записали, и, главное, выучили!
Ну как тут не вспомнить райкинскую интермедию. К режиссеру пришел молодой человек и заявил:
- Я хочу стать артистом.
При этом, когда он произносил букву «с», раздавался свист. Режиссер сначала не обратил на это внимания и попросил юношу прочесть какое-нибудь стихотворение.
- «Парусс», - объявил молодой человек, - стихотворение Лермонтова. И буква «с» опять засвистела. В процессе чтения предательская буква заливалась на все лады, а когда дело дошло до слов: «…играют волны, ветер сссвищет…», раздался такой заливистый свист, что режиссер прервал абитуриента:
- Почему Вы так читаете?
- А у меня ззуб ссо сссвисстом…
так вот, если у Вас зуб со свистом, если Вы картавите, гнусавите, шепелявите, не произносите ряда букв да еще плюетесь во время речи, то на сцену и тем более на трибуну Вам лучше не подниматься. Засмеют! Не поднимайтесь не вообще, а до тех пор пока не исправите дефектов своей речи.
Вспомните Демосфена! С детства Демосфен был косноязычным. А так хотелось говорить красиво! И юноша добился своего. Он ходил по берегу моря, вкладывал в рот для исправления дефектов речи камешки и произносил речи Морю. И чудо свершилось! Демосфен стал великим оратором. В наше время нет необходимости пользоваться камнями. Есть логопеды.
2.5.2.3. Штурмуем небо!
Заинтересовать окружающих можно по-разному. Наиболее надежным способом, хотя и самым трудным, является формирование у обучаемых интеллектуального побуждения. Если педагогу удастся разжечь у учеников неподдельный внутренний интерес к делу, то это уже само по себе явится мощным стимулом к дальнейшему познанию. В высшем учебном заведении прекрасным способом формирования интеллектуального побуждения является вовлечение студентов в исследовательскую работу.
Все началось со сказки. Помните: Иванушка – дурачок прыгает в котел с кипящим молоком и появляется оттуда здоровым, веселым и красивым. Отличная идея! Почему бы ее не использовать. Представьте себе: человек чувствует недомогание, заходит в термокамеру (голова снаружи), его прогревают до …40°С… 50°С …60°С… (?), обеззараживают, и … он розовый и жизнерадостный идет прямо на работу. Да, но в сказке после Иванушки в котел прыгает царь и там… сваривается.
Известно, что при температуре тела 42-43° возникает смертельная опасность. Но ведь известны случаи, когда температура тела у людей повышалась до 45° и даже до 50°! А термофильные микробы? Они спокойно живут себе при температуре 70-75°С, не говоря уже о спорах некоторых бактерий, которые переносят нагревание до 160-180°С! В хирургии на смену химическому обеззараживанию инструментов и перевязочного материала (антисептика) еще в прошлом веке пришли методы физического воздействия (асептика). Высокая температура – надежное средство уничтожения наших микроскопических врагов. В середине 20 века достигли удивительных результатов в области получения глубокой гипотермии. Теплокровных животных удалось охлаждать до 0 °С (и даже до минусовых температур) с последующим восстановлением их функций. Фантастика! Почему же нельзя вырвать у природы каких-нибудь 10-20°С при перегревании организма?
Этими мыслями я поделился со студентами 3 курса хабаровского медицинского института на лекции. Было это лет 40 тому назад. Эффект был незамедлительным. После лекции пришла группа энтузиастов и в императивной форме изъявила желание начать работу по изучению проблемы (лучше – в исследованиях на себе!).
А тут еще известный хабаровский педагог – биолог Дмитрий Эдуардович Бауман привел своих питомцев – учеников старших классов, для участия в работе студенческого научного кружка. Удивительный человек Дмитрий Эдуардович! Настоящий учитель. Он настолько был влюблен в свое дело, настолько увлечен, что отказать ему не было никакой возможности! К сожалению, насколько я знаю, в Хабаровске никогда не писали о нем, не пытались осмыслить опыт его работы, хотя имя его упоминается в нескольких книгах, изданных в Москве. Воистину, нет пророка в своем отечестве!
Поначалу на кафедре отрицательно отнеслись к новым «научным сотрудникам» с веснушками и бантиками. Однако, постепенно сердца ветеранов оттаяли. К тому же стали вспоминать, что студент Бест в свое время вместе с доктором Бантингом открыл инсулин и тем самым способствовал тому, что были спасены миллионы жизней. Другой студент Мак Лиин в лаборатории Хауэла выделил гепарин, на «оси» которого «вертятся» сейчас многие разделы современной хирургии и терапии. Студент Миллер впервые в мире осуществил синтез одной из аминокислот. К моменту совершения своих выдающихся открытий эти юноши имели весьма смутное представление о тех областях знаний, в сфере которых они занимались научной деятельностью. Известно, что на американской космической станции «Скайлэб» проводились биологические эксперименты, предложенные школьниками в процессе национального конкурса.
Словом, «академия курносых» получила право на существование. «Пусть вдохновляет наших мальчишек и девчонок мысль о том, что Исаак Ньютон открыл закон всемирного тяготения, когда ему не было еще и 25, а Лев Ландау занял кафедру теоретической физики в 24 года», - подумали мы. И работа закипела…
Поначалу в опытах на животных Ира Баранова, Витя Коган, Толя Нагавкин, Сережа Крылов искали средства, которые позволили бы повысить предел термоустойчивости организма. Работали по вечерам. Утром перед занятиями на кафедре появлялся «главный теоретик» Сережа Крылов и с видом заговорщика сообщал: «44,3°». Это значило, что с помощью исследуемых средств температуру тела белых мышек удалось повысить до такого предела.
Однако, кавалерийская атака вскоре захлебнулась. Предел термоустойчивости оказался крепким орешком. Более чем на 1,6° поднять его не удавалось. Правда, результаты исследования представляли несомненную научную ценность и даже были опубликованы в толстом журнале, но… исследователи были максималистами. Им не терпелось получить скачок. Скачка не было. Казалось бы: белки денатурируются при температурах 50-60°С, почему же организм погибает при относительно низких температурах? Природа прочно удерживала эту тайну. От кавалерийского наскока необходимо было перейти к длительной осаде.
И вдруг! Перегревая кроликов, Вера Грибанова и Нина Шачнева внезапно обнаружили, что при температуре тела 42,5° (кролики при этом находятся в тяжелеем состоянии, но не погибают) у животных из крови почти полностью исчезают белые кровяные шарики. Вся курносая Академия бросилась на поиски лейкоцитов. Но об этой истории я уже писал.
Лейкоциты – что! Наши юные исследователи Лиля Эккерт,
С некоторых пор я стал коллекционировать интересные начала и интересные концовки лекционных курсов. Это хобби появилось у меня после многочисленных опросов наших бывших учеников. Они ведь ежегодно собираются на свой традиционный сбор. Во время я спрашиваю у них, что они помнят из моего лекционного курса. Многие не помнят, увы, ничего, кроме… театрализованного начала первой лекции и напутствия в конце последней лекции. Это запомнилось большинству (на 15 и даже 20 лет!). Значит, это важно! Особенно, если считать, что задача лекционного курса состоит не в том, чтобы выдать как можно больше информации, а в том, чтобы пробудить интерес, ввести в круг проблем. К сожалению, об этом мало думают.
Я спрашивал многих профессоров (в том числе и профессиональных педагогов), как они начинают и как заканчивают курс лекций. Оказалось, что чаще всего начинают с изложения требований кафедры или с изложения истории соответствующей науки, а заканчивают информацией о том, как будет проходить экзамен, где и когда можно отработать пропущенные занятия ил (в лучшем случае) просто добрыми пожеланиями. Вот почему, несмотря на многолетнее собирательство, в моей коллекции накопилось всего 5-6 вариантов ярких вступлений и 4-5 вариантов интересных заключений.
В качестве примера хочу привести театрализованное вступление к лекционному курсу, которое мы использовали много раз. После традиционного приветствия я говорил своим слушателям, что мы долго думали, как начать курс лекций. Нам представляется это важным, ибо хорошее вступление запоминается на многие годы. Дисциплина, которую мы преподаем, является философской. Фактически это философия медицины. Сразу найти общий язык с аудиторией совсем непросто. А нам очень важно настроить вас на философский лад. Может быть, прибегнуть к помощи языка, понятного всем – языка музыки? Музыки серьезной, философской… Представьте себе, что открывается крышка рояля и …
Я включал магнитофон. В притихший зал лились божественные звуки «Лунной сонаты» Бетховена. Через 5 минут звуки музыки затихали. «Нет, - говорил я, - мы не будем так начинать лекцию. Для многих это было бы все-таки непонятным. Вы впервые переступили порог теоретической медицинской кафедры. Вы начинаете изучать основы теории медицины, и вы вправе ожидать от меня разговора о роли научного познания в медицине. В чем-то мы с вами похожи на космонавтов. Сегодня мы отправляемся в безбрежные, воистину космические просторы медицинской науки. Наш космический корабль готов к старту. Устройтесь поудобнее в ваших креслах. Представьте себе, что открывается дверь салона и…»
В это время включалась музыка, открывалась дверь и в актовый зал входили стюардессы. В руках они несли подносы с конфетами. Студенты заметно оживлялись. Было видно, что такой поворот событий был им по душе. Стюардессы не спеша продвигались между рядами. Когда они доходили до середины зала, музыка умолкала.
«Нет, - говорил я, - мы не будем так начинать лекцию. Иначе обязательно найдутся люди, которые скажут, что кафедра патофизиологии заигрывает со студентами, вырабатывает у них положительный пищевой условный рефлекс на свою лекцию. Может быть, лучше всего, не мудрствуя лукаво, «по простому» попросить моих коллег, моих товарищей по работе выйти на сцену (в это время все сотрудники кафедры, действительно, выходили на сцену и выстраивались там в одну шеренгу) с тем, чтобы поздравить наших учеников с праздником знаний, с началом нового учебного года, поприветствовать их на первой лекции по патофизиологии и пожелать успехов в учебе.
Всего на театрализованное представление уходило минут 10. Оправданы ли были эти затраты с «материальных» и с моральных позиций? Некоторые из моих коллег отвечают на этот вопрос отрицательно, упрекая нас не столько в потере времени, сколько в «легковесности», в отступлении от позиций строгого академизма.
Когда я попросил своего товарища профессора фтизиатра, прекрасного пианиста, сыграть на моей первой лекции «Лунную сонату», он соглашался только при условии, что я предоставлю ему слово для выступления по проблемам здравоохранения. Когда же я заявил, что у меня жесткая программа и выступление фтизиатра в нее никак не вписывается, он обиделся. Чтобы обидеть меня, он сказал, что он не тапер и согласится играть только в том случае, если я соглашусь выступать с художественным свистом (!?).
Я думаю, что мои коллеги не правы. Наша практика свидетельствует о том, что театрализованное вступление значительно облегчает последующий творческий контакт с аудиторией. На первой лекции мы обычно начинаем изложение сложнейших вопросов общего учения о болезни. Это, поверьте, нелегко, тем более, что сам лектор на первой лекции волнуется значительно больше обычного. По собственному опыту могу сказать, что после такого вступления наступает какая-то эмоциональная разрядка. Дышать становится легче. Напряженность спадает, и мне кажется, что лица слушателей начинают излучать неподдельный интерес и доброжелательность.
Вступление дает нам возможность, пусть вскользь и в общей форме, но провести мысль о том, что наша кафедра является теоретической, и не просто теоретической, а еще и философской. К этой мысли мы в дальнейшем будем неоднократно возвращаться, но нам кажется, что она уже на первой лекции оседает у слушателей где-то в подкорке. Музыка и космический корабль оставляют свой след! Вступление помогает нам намекнуть на приверженность коллектива нашей кафедры к нестандартному мышлению, к творческому поиску, т.е. к тем качествам, которые мы постараемся культивировать у наших учеников в течение всего курса обучения. Вступление, наконец, позволяет нам выказать свое уважение к аудитории, коллективно приветствовать и поздравить ее с праздником знаний.
На заключительной лекции минут за 10 до ее окончания весь коллектив кафедры вновь выходит на сцену. У сцены выстраиваются лучшие (по нашему предмету) студенты курса, которым экзамен зачитывается автоматически (на кафедральном языке «гвардейцев» вооружают «автоматами»), или предоставляется право сдавать экзамен на льготных условиях (отвечать только на один вопрос вместо трех). Лектор благодарит курс, и, особенно, лучших студентов курса за творческое сотрудничество и на прощанье обращается к ученикам с напутствием.
Напутствия бывают разными. В прошлом году, например, я рассказал своим ученикам о напутствии, с которым обратился более 40 лет назад к нам, слушателям Военно-медицинской Академии, один из моих учителей.
«В жизни, - сказал он, - можно по разному относиться к происходящим событиям. Можно быть человеком активным, горячим, созидающим. Такие люди во все вмешиваются, во всем участвуют. Их девиз – бороться и искать, найти и не сдаваться! Можно быть человеком расчетливым, во всем сомневающимся и все анализирующим, человеком «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет». К сожалению, кроме горячих и холодных людей бывают еще люди «тепленькие». Это их хата всегда с краю. Это их девиз – как бы чего не вышло… Это про них писал Горький: «Ну, что же небо? – Пустое место. Как мне там ползать? Мне здесь приятно: тепло и сыро…».
«Так вот, - говорил мой учитель, - прощаясь с вами, я хотел бы пожелать, чтобы вы были или горячими или холодными. Но, ради бога, не будьте «тепленькими». «Не бойтесь друзей своих, - писал Бруно-Ясенский. – Худшее, что они могут сделать – это предать вас. Не бойтесь врагов своих. Худшее, что они могут сделать – это убить вас. Бойтесь равнодушных. Это с их молчаливого согласия на Земле совершаются убийства и предательства».
«Слово моего учителя, - продолжал я, - глубоко запали мне в душу. И сегодня (почти через половину века), когда я обращаюсь уже к вам, моим ученикам, я хотел бы передать вам эти слова как эстафетную палочку поколений. Но прежде чем это сделать, я хотел бы напутствие моего учителя несколько перефразировать. Я желаю вам, дорогие друзья, чтобы всюду и всегда вы были горячими. Только горячими! «Безумству храбрых поем мы песню!» Доброго вам пути».
Я любил это напутствие. Я не мог произносить его без волнения. По-видимому, оно оставляло след и в душе моих учеников. Во всяком случае, на одном из традиционных сборов, когда через 10 лет после окончания института наши выпускники собрались в Актовом зале, один из них, обращаясь ко мне с трибуны, сказал: «Мы можем с гордостью рапортовать, что мы выполнили Ваш наказ: десять лет не прошли даром – всегда и всюду мы были только горячими». Может быть, я чрезмерно сентиментален. Но в эту минуту я чувствовал себя по настоящему счастливым. Ради таких минут, право же, стоит тщательно и творчески готовить каждое свое выступление. Как это у Маяковского? И стоило жить, и работать стоило!
Впрочем, все не так просто. Прошли годы. Распался Советский Союз. Россия пережила глубочайший кризис, который охватил все стороны жизни. Напомню: у нас самая низкая продолжительность жизни в Европе и самая высокая заболеваемость и смертность. Люди «голосуют ногами» - эмигрируют на Запад, потому что жить там значительно комфортнее. Итоги революции показали, что ее лучше было бы не делать (126). Надо задуматься над педагогическим контекстом кровавых войн и революций, которые пережил мир: есть ли взаимосвязь между этими трагедиями человечества и воспитанием новых поколений. Марксизм-Ленинизм проиграл соревнование с буржуазными странами. Учение Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина оказалось ошибочным: нельзя строить социалистическое общество насильственным путем! Может быть, в далеком будущем еще вернутся к идеям социализма и коммунизма, но для этого необходимо, по меньшей мере, два условия: высокий уровень экономики и высокий уровень культуры населения.
Какую цену Россия (и не только Россия!) заплатила за кровавый эксперимент мы до сих пор не знаем, и узнаем, по-видимому, не скоро. Скорее всего это сотни миллионов жизней… Спасибо безымянным героям, которые отдали свои жизни за торжество, как им казалось, великих идей добра и справедливости.
В своей «Песне о соколе» Максим Горький явно симпатизирует революционной философии Сокола (время было такое):
Безумству храбрых поем мы песню.
Безумство храбрых – вот мудрость жизни!
О смелый Сокол, в бою с врагами истек ты кровью,
Но будет время и капли крови твоей горячей
Как искры вспыхнут во мраке жизни,
И много смелых сердец зажгут безумной жаждой
Свободы, Света. Пускай ты умер, но в песне смелых
И сильных духом всегда ты будешь живым примером,
Призывом гордым к Свободе, к Свету. Безумству храбрых
Поем мы славу!
Но там воспевается и другая, мирная философия ужа:
Пусть те, кто землю любить не могут, живут обманом.
Я знаю правду, и их призывам я не поверю:
Земли творенье, землей живу я.
Не случайно Владимир Высоцкий пел:
Я не люблю большие перемены,
И я их никогда не полюблю!
Может быть, теперь, после краха ленинизма, следует повнимательней отнестись к этой идеологии?
2.5.1.4. Убийца среди нас…
Я считаю, что каждый педагог должен иметь в запасе хотя бы несколько приемов, с помощью которых всегда можно привлечь внимание аудитории и доставить аудитории удовольствие. Убежден, что никогда не следует начинать прямо с изложения сути дела. Начинать надо с установления эмоционального и интеллектуального контакта с аудиторией. У нас на кафедре есть шуточный афоризм: «Начинать надо с убийства» (помните: дю-тюк-тив»!). Правда, тут надо проявлять известную осмотрительность.
Помню, как однажды я начал лекцию о злокачественных новообразованиях фразой: «Убийцы среди нас!» При этом я имел ввиду, что каждую минуту на нашей планете 10 человек погибают от рака. К сожалению, я не учел, что эту лекцию пришла послушать врач – терапевт, которую студенты не знали. Она сидела в середине зала и была хорошо заметна, потому что отличалась высоким ростом и броской сединой. Когда я без подготовки сказал, что убийца среди нас, студенты удивленно стали поворачиваться в ее сторону… Пришлось потом извиняться.
Следует также иметь ввиду, что среди слушателей могут быть люди, лишенные чувства юмора. Или, еще того хуже, люди, у которых нет чувства, что у них нет чувства юмора, как это однажды прозвучало в телевизионной программе «Вокруг смеха». Со мной, например, был такой казус. Нас вместе с известным хабаровским биологом и большим знатоком аутотренинга Д.Э. Бауманом как-то пригласили в Дом актера с просьбой рассказать о йогах. Мы прекрасно понимали, что актеры в свой выходной день хотят получить не только новую научную информацию, но и удовольствие. С учетом этого и был составлен сценарий нашего выступления. Мы уселись на сцене за столом с длинной и широкой (до пола) скатертью.
«О йогах, - начал разговор я, - рассказывают разные небылицы. Говорят, например, что йог может взять свою ногу и положить ее себе на плечо». При этом я, используя шутку, показанную как-то одной из команд КВН (кажется, одесситами), брал свою ногу и, действительно, укладывал ее … на плечо. Эффект был потрясающим. Публика привстала со своих мест. Шеи вытянулись. Глаза полезли из орбит. Потом раздался дружный хохот (актеры это делают особенно смачно!), потому что я показал, что нога была не моя. Бутафорская была нога. Специально для нашего выступления ее сделали в театре. Дальше шел уже серьезный разговор о философии йогов и об их системе физических упражнений. Казалось бы, ничего особенного. Обычная шутка. Как бы не так!
На следующий день у нас в институте на заседании Ученого Совета слово попросил заведующий кафедрой психиатрии (к счастью, он уже не работает в нашем институте) и сказал буквально следующее: «А вчера в Доме актера профессор Линденбратен поднимал ногу…» Аудитория (да и я тоже) вначале приняли это за шутку. Не тут то было! Оратор поднял вопрос на принципиальную высоту: «А имеет ли право, - патетически вопросил он, - советский профессор публично поднимать ногу?» В воздухе запахло скандалом. Была назначена комиссия из трех профессоров, которая специально занималась «делом о поднятии ноги». Времена-то тогда были брежневские. Мне пришлось приносить справку из Дома актера о том, что нога, действительно, была не моя.
Думаю, что если кто-нибудь из вас во время публичного выступления отважится использовать какие-либо нестандартные приемы, то и ему рано или поздно придется переживать нечто подобное. К сожалению, не так уж редко встречаются люди, которые всякое отклонение от их собственных стандартов воспринимают как личное оскорбление. Помните, у Маршака: «Фу ты, - кричит из окошек народ…» Об этом надо помнить. Однако, ни в коем случае нельзя идти у этих людей на поводу. Важно, чтобы вы сами внутренне были убеждены в том, что используемые вами приемы адекватны цели и обстановке вашего выступления. Конечно, на академической лекции перед студентами я бы не стал поднимать ногу. Но в выходной день, вечером, перед актерами…
Помнится, как нас, хабаровчан, делегатов съезда работников народного образования, повели в Москве в одну из средних школ. Наверное, школа считалась хорошей, и нам хотели показать «товар лицом». Я пошел на урок биологии. Учительница вошла, поздоровалась и сразу начала диктовать план урока. Я смотрел на безразличные лица учеников, и мне было очень грустно.
2.5.1.5. О великий, могучий, правдивый и свободный русский язык
Слово – великая сила. Словом можно убить. Был описан такой случай. В Нью-Йорке преступника посадили на электрический стул. Палач подошел к пульту управления, сказал: «Ток», - и включил рубильник. Преступник скончался мгновенно. Тока не было. Сам палач об этом не знал. Отчего же умер этот человек? От слова «ток».
Словом можно вылечить. Великий Бехтерев считал, что если после разговора с врачом больному не становится легче (без всяких лекарств!), то это не врач. Он не умеет использовать целебную силу слова. «Сердце надо лечить сердцем» (т.е.добрым словом), - писал с курорта своему другу художник Левитан. Как тут не вспомнить пушкинское:
Глаголом жги сердца людей!
Крупнейший наш терапевт А.Л. Мясников считал, что искусство и эстетическое впечатление (а они прежде всего связаны со словом) вызывают у современного человека большую разрядку, чем крик и рукопашная схватка наших древних предков.
А какой эффект имели телевизионные психотерапевтические сеансы А. Кашпировского и А.Чумака! Я имел неосторожность написать в нашу краевую газету критическую статью о сеансах Кашпировского. Почему критическую? Основная заповедь медицины – Noli nocere! (Не навреди!). А Кашпировский – талантливый психотерапевт. На многих телезрителей его выступление оказывало благотворное влияние. Они об этом писали и говорили, и он об этом сообщал. Однако, он не сообщал о другом – о том, что примерно у 18% телезрителей выявлялись отрицательные эффекты. Достоевский мучился вопросом – стоит ли счастье всего человечества слез одного-единственного ребенка? Вы будете ратовать за продолжение сеансов, если узнаете, что это приведет к болезни или смерти близкого Вам человека?
Другая заповедь медицины гласит – Medice, cura aegrotum, sed non morbum (врач, лечи больного, а не болезнь). Кого лечит Кашпировский? Он этого не знает. Он даже не знает, какие болезни лечит. Все – от облысения до рака! Трансляция идет на миллионы. А ведь каждый больной строго индивидуален. Кроме того, мы не знаем, к каким отдаленным последствиям приведут телевизионные сеансы. Все это нуждается в изучении. В аптеках ведь никто продавать еще не изученное лекарство, даже если оно кому-то уже помогло!
Все это и побудило меня написать критическую статью. После опубликования статьи я получил массу ругательных писем. Авторы писем обзывали меня последними словами. Я не обиделся на них. Писали ведь пожилые, больные, одинокие люди. Кашпировский силой словесного внушения удовлетворял потребность этих людей во внимании, доброте, опоре. Он давал людям надежду, разрешал переложить их заботы на его плечи. Короля ведь создают подданные. А ведь 90% людей являются внушаемыми. Да и на что надеяться больным и немощным, когда в больницах они встречают равнодушие врачей, а в аптеках – отсутствие необходимых лекарств. Слово Кашпировского заполнило в сердцах и душах людей ТОТ вакуум, который у них образовался от соприкосновения с системой нашего здравоохранения.
Я зачитал некоторые из полученных писем прямо на лекциях студентам и сказал им, что у нас сейчас много пишут и говорят о милосердии. Не надо много говорить. Вот вам адреса одиноких и больных людей. Сходите к ним, поговорите с ними. Уделите им частицу своего тепла. Человек так в этом нуждается. Внушите людям, что нет неразрешимых проблем. Посоветуйте, как нужно поступить. Не надо никакого гипноза. Надо просто восстановить в человеке веру в свои силы, вселить в него оптимизм. Доброе слово – отличное лекарство. Ведь Кашпировский, действительно, совершал чудеса. У лысых вырастали волосы на голове, у больных рассасывались келоидные рубцы и опухоли, закрывались дефекты в межжелудочковой перегородке сердца, восстанавливалась мышца сердца после инфаркта миокарда. С помощью лекарств достичь таких результатов не удается. Объяснить эти результаты с научных позиций мы пока не можем. Выходит, что слово сильнее лекарственных препаратов?
Увы, на мои призывы никто из будущих врачей не откликнулся…
А какое удовольствие доставляет слушателям красивая речь. Иной раз слушаешь, и дух захватывает. Не могу без волнения вспоминать лекции академического «соловья» - А.В. Лебединского. Может быть, это сугубо личное, но у меня его рулады вызывали какое-то особое ощущение – как-будто тепло разливалось по телу, бывало даже щекотно. Такое удовольствие! А вспомните, как красиво, как своеобразно выступали Корней Иванович Чуковский, Дмитрий Борисович Кабалевский. В нашем институте весьма красочно говорит профессор фармаколог Н.К. Фруентов.
К сожалению, правильную, красивую, сочную речь приходится слышать не так уж часто. Лексикон Пушкина включал 21 тысячу слов. Не соревнуются ли некоторые наши педагоги с людоедкой Эллочкой? Часто на нас обрушиваются: ну, значит, так; капитализьм, идеализьм… Профессор Л.Б. Наумов называет это «клизьмами». Несколько таких «клизьм» и дальше лектора уже не слушают. Первые выступления в этом смысле особенно ответственны. Волнение мешает. Можно оговориться, сказать не то… Увы, это может обернуться дурной славой. Мне рассказывали, что в педагогическом институте один из молодых руководителей, стремясь красиво закончить свое выступление перед студентами (а говорил он о трудностях административной работы), сказал: «Да, тяжела ты, шапка Ламанаха…» С тех пор прошло уже много лет, но оговорка передается из уст в уста. И когда студенты видят этого человека, то говорят: «Вон пошел Ламанах». Еще «почище» был казус в нашем институте. Бывает так, что перед лекцией преподавателю не дают собраться с мыслями. Приходят студенты, сотрудники, руководители. Спрашивают, требуют, обвиняют. Так было и с одним нашим профессором хирургом. Расстроенный, он опоздал на собственную лекцию и, не успев собраться с мыслями, запыхавшись, сказал фразу, которая на долгие годы «прославила» его имя. «Беременность, - сказал он, - чаще встречается у женщин». Думаю, что тексты первых выступлений надо заучивать или, по крайней мере, многократно «обкатывать».
Мы много слышим о загрязнении внешней и внутренней среды организма и совсем мало – об информационной загрязненности. Ею страдают и школьные учебники, и лекционные курсы в вузах. Грешат фальшью, пустословием, мелкотемьем, скукой многие публикации в прессе, передачи радио и телевидения. Руководители всех рангов произносят речи, многократно повторяя зады общеизвестных истин. Конечно, такие выступления удовольствия слушателям доставить не могут.
В 1883 г. Чехов писал: «В обществе, где презирается истинное красноречие, царят риторика, ханжество слова или пошлое краснобайство. И в древности, и в новейшее время ораторство было одним из сильнейших рычагов культуры… Все известные государственные люди в эпоху процветания государств… были в то же время и лучшими ораторами».
В наше время, когда общество необычайно политизировано, выступают все. Дорогой читатель, тебе тоже приходится или придется выступать. Запомни, пожалуйста, завет Твардовского:
И я, чей хлеб насущный слово,
Основа всех моих основ,
Я за такой закон суровый,
Чтоб ограничить трату слов.
Итак, интригующие названия, нестандартные формы, изящный и разнообразный стиль выступлений, театрализованные приемы, яркая и красивая речь – все это призвано доставить удовольствие слушателям. Я фиксировал внимание на этих элементах, потому что мой опыт преподавателя вуза свидетельствует о том, что публичные выступления (на лекциях, на практических занятиях, на конференциях и собраниях) лежат в основе педагогической деятельности учителя.
Однако этим, конечно же, далеко не исчерпывается педагогическое мастерство. Главное – это содержание работы – способность учителя воспитать у учеников высокие человеческие качества, потребность в приобретении знаний, высокий профессионализм, стремление к творчеству. Методы, о которых шла речь – путь к реализации этих задач. Методами силовой педагогики решить эти задачи невозможно.
Тезис «цель обучения – удовольствие» некоторые понимают слишком упрощенно. Дескать, надо забавлять учеников, чуть ли не петь и плясать перед ними. Да не об этом же речь! Хотя я глубоко убежден, что юмор должен быть обязательной составной частью учебного процесса. Японский педагог Масахиро Нода пишет об учении с развлечением, причем под развлечением он разумеет наживку на крючке знаний. Ученики хватают наживку и вместе с ней проглатывают знания. Запомним: не учение с мучением (как у нас), а учение с развлечением. Но основное все-таки не это. Основное – интеллектуальное удовольствие. Оно не приходит само по себе. Его нужно формировать.
Я стою в очереди за билетами в театр на Таганке (в Хабаровск, увы, такие театры не приезжают). Стою часами. Мне физически тяжело. Но я предвкушаю удовольствие, которое я получу от высокого искусства. Даром ничего не дается. За все надо платить. Но самое высшее для Homo sapiens интеллектуальное удовольствие дорогого стоит. Можно часами занудно зубрить латинские пословицы, чтобы потом испытать наслаждение от приобщения к миру мудрых и красивых мыслей. Вот о чем речь! Все остальное – детали. Но… очень важные. Ведь без деталей не будет и целого!
2.5.2. Принцип второй «СПОСОБ ОБУЧЕНИЯ»
2.5.2.1. Ничто великое в мире не совершалось без страсти
Из основной идеи В.А. Сухомлинского (о цели обучения) вытекает другая, особенно важная для педагогов идея – о способе обучения. Способ обучения, по В.А. Сухомлинскому, - эмоциональное пробуждение разума. Что это значит? Раньше мы считали, что самый короткий путь: знание учителя – знание ученика. Оказалось, что это путь ненадежный. Добиться прочных знаний таким путем (от интеллекта к интеллекту) чрезвычайно трудно. Значительно короче и надежнее другой путь: знание учителя – эмоции учителя – эмоции ученика – знание ученика.
А.Н. Леонтьев писал: «Чтобы не формально усвоить материал, нужно не «отбыть» обучение, а прожить его». «Память, - считал Бальзак, - это оборотная сторона страсти». «Лучшим стимулятором памяти является возбуждение интереса к запоминаемому». Это уже – П.К. Анохин, известный физиолог.
В наш институт приезжал преемник П.К. Анохина академик АМН СССР К.В. Судаков. Он рассказывал об опытах, которые проводились в его институте. У собак вырабатывали пищевой условный рефлекс. Если зажигалась красная лампочка, то собаку подкармливали из правой кормушки, если включался звонок, то – из левой. Собаки постепенно «запоминали», куда надо бежать по какому сигналу. У голодных собак рефлекс вырабатывался значительно быстрее и, главное, сохранялся гораздо дольше, чем у сытых собак. Еще бы! Ведь они проявляли к пище значительно больший интерес.
«Сначала заинтересовать, а потом научить» - один из основных педагогических приемов В.Ф. Шаталова. Используем ли мы, педагоги, этот важнейший прием? В подавляющем большинстве случаев, увы, нет. Мы торопимся научить, и эта торопливость оборачивается невосполнимыми потерями. «Festine lente», - советовали древние римляне. Поспешай медленно… Как это мудро сказано! Это как раз тот случай, когда журавль в небе лучше, чем синица в руках. Не слишком ли часто мы хватаем синицу и не слишком ли редко смотрим в небо?
Чем отличается Вольтер от Шекспира? Вольтер говорит: «Я плачу…» А Шекспир плачет!
Оторвитесь на минутку от чтения и попробуйте припомнить какой-нибудь школьный урок или лекцию в вузе. Вспомнили? Не правда ли, ваше воспоминание связано с информацией, которая запечатлелась благодаря яркому эмоциональному фону? Я тоже проделал этот маленький эксперимент. Отчетливо помню, как наш курс собрали в клубе академии. Было это в 1945 г. вскоре после окончания войны. Вначале перед нами выступил начальник политотдела. О чем он говорил, не помню. Затем на трибуну вышел профессор педиатр. Его выступление врезалось в память. «В том, что тут говорил генерал, - сказал он, - нет ни одного слова, ни одной мысли…» Зал замер. Слышно было, как жужжала большая муха. Еще бы! Это были сталинские времена. Сказать такое про начальника политотдела – самоубийство! Профессор сделал паузу, полез в карман, вытащил носовой платок, громко высморкался и продолжал: «…с которыми нельзя было бы не согласиться». Не знаю уж, специально он так сказал или это получилось случайно, но его слова произвели впечатление разряда молнии. Зал громко выдохнул. С тех пор прошло без малого 50 лет. Я отчетливо помню этот эпизод. Зачем? К чему мне эта совершенно ненужная информация? Столько важного забыто, а это помню! Эмоциональный фон…
Врачи знают, что при восстановлении утраченной памяти в первую очередь оживают эмоционально значимые события. В свое время З.Фрейд считал, что лучше запоминаются события, связанные с положительными эмоциями. Известный наш педагог П.П. Блонский, напротив, полагал, что большее значение имеют отрицательные эмоции. Исследования последних 10-15 лет показали, что успешность обучения может зависеть от разных эмоций.
Были поставлены, например, такие опыты. Две группы белых крыс учили находить выход из лабиринта. Первую группу обучали на отрицательном эмоциональном фоне: как только зажигалась лампочка, в лабиринт подавался электрический ток, который раздражал крыс, принуждая их метаться в поисках выхода. После нескольких сочетаний свет-ток, свет-ток у крыс вырабатывался условный рефлекс: завидев свет, крысы, образно говоря, «соображали»: «Будут бить током», - и мигом мчались к выходу. Другую группу воспитывали на положительных эмоциях: как только включали звонок, у выхода из лабиринта появлялась кормушка с лакомой пищей. После нескольких сочетаний звонок-пища, звонок-пища у крыс вырабатывался пищевой условный рефлекс: когда включали звонок, крысы бежали к выходу завтракать. А потом сделали вот что. Изменили структуру лабиринта так, что выход можно было найти, двигаясь более коротким путем. Как в этих условиях вели себя крысы? Те, которых били током, не искали новых путей. Свет! Будут бить! Вжик проторенной дорогой к выходу. Те, которых подкармливали, вели себя иначе. Звонок! Принюхивались: вот же корм – рядом, и бежали к выходу новым, более коротким путем.
Короче, положительные эмоции благотворны для творчества, так как они повышают пластичность головного мозга. Отрицательные эмоции делают нервную систему более жесткой, но зато и более способной к быстрым и четким решениям. Необходим лишь оптимальный уровень эмоционального напряжения: и слишком слабые, и слишком сильные эмоции могут быть вредны или неэффективны.
Известно, что левое полушарие мозга имеет преимущественное отношение к интеллектуальной, а правое – к эмоциональной сфере. В школе адресуются, главным образом, к интеллекту. Механизмы эмоциональной деятельности поневоле «атрофируются». Вот и вырастает ребенок черствым, сухим, «казенным», чиновником. Или наоборот: ребенок начинает испытывать неутолимую жажду эмоций. Увы, это иногда приводит к антисоциальным поступкам.
Искусство педагога состоит в том, чтобы разумно сочетать интеллектуальную и эмоциональную деятельность. Прекрасно это делал болгарский лингвист Лозанов. Обучая иностранному языку, он ставил со своими учениками спектакли. И совершалось чудо! В процессе репетиций «артисты» незаметно для себя начинали говорить на незнакомом языке. По сути, это ролевая игра.
В одном из своих выступлений Аркадий Райкин издевался над неуместным превращением детской игры в деловую игру:
- «Инфекционное лото» дает возможность ребенку, шутя и играя, изучить инфекционные болезни. – «Девяносто девять – что? Девяносто девять – холера. У тебя холера. Ты выиграл. Тебе повезло».
Это, действительно, смешно. Однако, сама по себе игра при правильном ее использовании является весьма серьезным способом обучения. Она позволяет создавать типичные жизненные ситуации, ставит студента перед необходимостью мобилизовать все свои знания, опыт и воображение. По данным Б.Лисина, интенсивность интеллектуальной работы в процессе деловой игры такова, что усваивается до 90% учебного материала, в то время как на обычной лекции – не более 20%. У нас есть некоторый опыт использования элементов деловой игры на практических занятиях и на заседаниях студенческого научного кружка. Впечатление самое благоприятное. Однако, дело это весьма непростое.
«Ничто великое в мире не совершалось без страсти», - писал Гегель. Запомним эти слова. Открытие, озарение – это процесс творческий и всегда эмоциональный.
Евгений Евтушенко спросил у своего трехлетнего сына Саши, что такое кот? Глаза мальчика обратились с вопросом к окружающим, и один из них начал ему объяснять. «Мы приучаем детей с измальства, - пишет Евтушенко, - к нашим подсказкам и убиваем в них творцов. Каждый должен открывать истину сам, и от этого истина, оставаясь собой, никогда не будет скучна». Задумайтесь над словами Маршака:
Он взрослым досаждал вопросом «почему?»,
Его прозвали «маленький философ».
Но только он подрос, как начали ему
Преподносить ответы без вопросов.
И с той поры он больше никому
Не задавал вопроса «почему».
Мы любим повторять, что ученик не сосуд, который надо заполнить знаниями, а факел, который надо зажечь. А сами только тем и занимаемся, что заполняем и заполняем…Откройте любой учебник. На вас обрушатся потоки фактов. Скучнее книги трудно придумать. К чему это приводит?
На экзамене по моему предмету студентка вытягивает «счастливый» билет. По выражению ее лица я вижу, что вопросы ей нравятся. 1-ый вопрос: Критика монокаузализма.
- Монокаузализм, - бодро и весело начинает студентка, - это направление в области общей этиологии. Сторонники этого направления считают, что если на организм действует причинный фактор болезни (например, микробы), то болезнь будет развиваться обязательно. Сколько микробов – столько болезней. Монокаузалисты игнорируют роль условий. Такой односторонний, метафизический подход к проблеме причинности ведет к фатализму: чему быть – того не миновать!
Все правильно. Нужно ставить пятерку. Но я «копаю» глубже. Я хочу понять – понимает она суть проблемы или вызубрила.
- Пусть так. Но представьте себе, что я провожу эксперимент: помещаю белую мышку в склянку и склянку герметизирую. Мышка дышит – поглощает кислород и выдыхает углекислый газ.
- Да, - говорит студентка.
- У мышки развивается кислородное голодание.
- Да, - говорит студентка.
- От этого патологического процесса мышка в конце-концов погибнет.
- Да, - говорит студентка, пока еще не почувствовав подвоха.
- Она обязательно погибнет, - говорю я и вопросительно смотрю на экзаменуемую.
-Да-а, - уже менее уверенно отвечает она.
- Значит, правы монокаузалисты, которые говорят, что если причина есть, то болезнь будет обязательно?
- Да-а-а, - говорит студентка, и глаза ее начинают наполняться слезами.
- Но Вы же только что обзывали их метафизиками!
- Да-а-а, - плачет студентка.
Она не понимает сути проблемы. Хотя занималась в году и готовилась к экзаменам добросовестно. И студентка она толковая. Однако, настоящих знаний, личного взгляда, «выстраданных» убеждений у нее нет. Она не виновата. Мы ее так учим. При этом мы не задумываемся о возможных последствиях такого обучения. Увы, они могут быть весьма серьезными.
Что ему книга последняя скажет,
То на душе его сверху и ляжет.
Верить, не верить – ему все равно,
Лишь бы доказано было умно.
А ведь можно учить иначе. В Тбилиси работает прекрасный педагог доктор психологи Ш.А. Амонашвили. Он проводит педагогический эксперимент с будущими первоклашками. «7 + 3 > 6 + 4», - пишет он на доске.
- Пачему болше? – негодуют приготовишки.
-Ах, дети, простите, пожалуйста, - вздыхает учитель. – Я ошибся. Надо было написать - мэнше…
Тут уже взрывается весь класс. Дети размахивают руками и, перебивая друг друга, стремятся восстановить истину. Это и есть эмоциональное пробуждение разума.
Я пробовал применить этот метод на практических занятиях со студентами.
- Гормоны коры надпочечников понижают неспецифическую устойчивость организма, - написал я на доске абсурдную фразу. С надеждой я вглядывался в лица студентов. Увы, они не отражали никаких эмоций. Некоторые старательно переписывали эту абракадабру в свои тетради. Как же! Раз учитель написал, значит, правильно. Боже мой! Сколько раз на лекциях я рассказывал о том, что кортикоидные гормоны повышают устойчивость организма! Ну, почему никто не возмутился? Неужели им все безразлично? Мозг сверлили жестокие стихи С.Викулова о римском императоре Калигуле:
И – четко: «Есть желанье у меня
(Он не спеша ронял за словом слово)
Произвести в сенаторы… коня,
Поскольку и умен мой конь, и ловок!
И самых благороднейших кровей,
А кроме – золотистой, редкой масти».
И смолк. И поглядел из-под бровей
Игриво на столпов верховной власти.
«Кто возразит? Кто первый, оскорблен,
С желанием моим не согласится?..
Я награжу того!» - Так думал он,
Почти с мольбою вглядываясь в лица.
Но зал молчал. Надежно. Гробово…
Амонашвили читает ребятам вслух два стихотворения.
- Не знаю почему, - говорит он, - но первое мне нравится больше. Леван бурно поддерживает учителя:
- Канэчно, пэрвое лучше. Оно красивее. В нем так харашо сказано о природе.
Нана совершенно согласна с обоими. И Гуго «за» обеими руками. Все ясно, можно идти дальше. Однако, учитель почему-то мнется.
- Вы знаете, дети, я сейчас подумал и вижу, что ошибся. Второе стихотворение все же лучше. Послушайте, какие точные слова нашел поэт. – Он читает еще раз. Пауза. Класс думает. Наконец, поднимается рука. Леван все-таки настаивает на своем мнении. Гуго передумал. Нана молчит.
Я спрашиваю у студента, какую форму имеет ядро у лимфоцитов. Вопрос элементарен. И в прошлом, и в этом году студенты неоднократно видели (и рисовали!) круглые ядра этих клеток.
- Ядро у лимфоцитов, - бодро отвечает студент, - имеет круглую форму.
- Круглую?!? – с поддельным возмущением переспрашиваю я.
- Нет, нет, - быстро перестраивается студент, - сегментированную…
Как это трудно – формировать убеждения. Как это важно – найти путь к разуму через эмоции. Боюсь, что многие педагоги пока этого не понимают.
Поприсутствуйте на итоговой годичной конференции научного общества учащихся города. Все, как в Академии наук. На трибуну, сменяя друг друга, поднимаются ученики старших классов, которые зачитывают написанные или тщательно отредактированные взрослыми доклады. Обзор литературы. Цели и задачи исследования. Методика. Результаты. Выводы. Все «шпарят» дословно. Как в диссертации. Тоска! И изменить это трудно. Нужно преодолеть некий психологический барьер.
Мы вывесили в учебном классе транспарант:
«ТУМАТЬ НАДА, СБРЖАТЬ»
(А.Райкин)
Председатель обследовавшей институт комиссии долго и упорно смотрел на эти слова, и по выражению его лица я никак не мог понять, о чем он думает. Не сказал ничего. Ушел. Через 10 минут пришла сотрудница деканата.
- Что за табличка висит у вас в учебном классе? – спросила она.
Я объяснил.
- Председатель комиссии, - сказала она, - считает, что эту табличку нужно снять.
- Почему? – взмолился я. – Разве думать не надо?
- Надо.
- А соображать?
- Тоже надо.
- Так что?
- Снять!
И табличку сняли. И в классе стало как-то пусто и уныло. И у меня уже не было возможности под веселый смех студентов показывать указкой на эту веселую табличку в тех случаях, когда кто-то из опрашиваемых отвечал бездумно.
В коридоре нашей кафедры мы вывесили электрифицированные стенды. Они предназначены для самоконтроля знаний. Три из них были посвящены аритмиям сердца. На них демонстрировались электрокардиограммы при разных видах патологии. Фоном служил популярный сюжет – Волк гонится за Зайцем.
- При чем тут волк? – заносчиво спросил меня один очень-очень серьезный доцент.
- Волк вызывает у Зайца аритмию. Впрочем, теперь уже, наверное, наоборот: Заяц вызывает аритмию у волка, - попробовал отшутиться я.
- Несерьезно все это, - менторским тоном произнес доцент.
- Да поймите же вы, что красочный рисунок, популярные герои привлекают к себе внимание, вызывают улыбку, т.е. положительные эмоции. А дальше само собой возникает желание проверить свои знания. Эмоциональная реакция этому только способствует. Еще Павлов показал, что подкорка заряжает энергией кору больших полушарий! – Доцент не понимал. Не мог же я напомнить ему райкинскую интермедию с доцентом и Авасом… Так мы и расстались, непонятые друг другом.
Что же нужно для эмоционального пробуждения разума? Думаю, что прежде всего – эмоциональный контакт между учителем и учеником, между лектором и аудиторией. Тут я, пожалуй, отважусь, опираясь на собственный опыт, дать некоторые рекомендации.
2.5.2.2. Контакт! Есть контакт!
Рассказывают, что Маяковский на сцене держался очень свободно. Он выходил, снимал пиджак, вешал его на стул, подтягивал брюки… Как-то одна дама крикнула ему из партера:
- Маяковский, что вы тянете штаны? Даже смотреть противно!
- А что, Вам будет приятнее, если они упадут? – парировал поэт.
Маяковский на сцене работал. Эмоциональный контакт между ним и зрителем возникал быстро и непринужденно. Я не призываю к развязности, но, согласитесь, что отсутствие внутренней свободы , скованность и напряженность подавляющего большинства наших ораторов отнюдь не способствует установлению душевных связей со слушателями. Хороший педагог должен уметь легко и непринужденно думать вслух.
Большинство лекторов во время выступления прочно обосновывается на кафедре. Конечно, это очень субъективно, но у меня к трибуне какая-то идиосинкразия. Мне кажется, что трибуна отдаляет оратора от аудитории. Когда оратор поднимается на трибуну, я не могу отделаться от мысли, может быть, и смешной, что вот Он там на Олимпе, а под ним где-то внизу толпа, чернь, которую Он должен поучать. Нет человеческого разговора, доверительного и искреннего, их души в душу, от сердца к сердцу. Каждый, кто поднимается на кафедру, на какое-то время становится как бы «начальством».
Некоторые лекторы предпочитают движение. В процессе изложения лекционного материала они ходят по сцене. Взад – вперед, взад – вперед. Так им лучше думается. При этом они углубляются в свои мысли. Эмоциональный контакт с аудиторией при таком способе выступления, конечно же, отсутствует. Более того, слушатели нередко превращаются в зрителей. Я наблюдал, как они начинают следить за перемещениями лектора, поворачивая голову слева направо, справа налево. Как будто перед ними тигр в клетке.
Один из моих учителей академик А.В. Лебединский, тот самый «соловей», о котором я уже упоминал, читал лекции, сидя в кресле. Кресло было полумягкое, с подлокотниками. На столе возле лектора стоял стакан чая в подстаканнике. По-видимому, чай был сладкий. Во всяком случае, Андрей Владимирович периодически помешивал его ложечкой. Ложечка очень аппетитно позвякивала. Андрей Владимирович изредка попивал из стакана мелкими глотками.
- Товарищи знают, - обычно начинал он свой рассказ, - товарищи помнят!..
Он не «читал» лекцию. Он рассказывал. И все это было так уютно. Как будто мы сидели у него в гостях за чашкой чая. Через много лет, когда я сам приступил к чтению лекций в Хабаровском медицинском институте, я решил использовать этот метод. Эффект был самым неожиданным. Когда наши студенты проходили практику в госпитале, где я до увольнения из Армии и перехода в мединститут был начальником экспериментальной лаборатории, сотрудники госпиталя спросили у них, как там в институте работает «наш» Виталий Давидович. Ребята ответили, что вроде все хорошо, только… «жалко его».
- Это почему же жалко? – удивились мои бывшие сотрудники.
- Больной он – ревматик. Даже лекцию читает сидя. Наверное, ему трудно передвигаться…
С тех пор на первой лекции я стал говорить, что я спортсмен, что у меня первый разряд по теннису, что лекции я буду читать сидя не потому, что мне трудно двигаться, а потому, что это, на мой взгляд, самый удобный способ ведения беседы. В самом деле, в ногах правды нет». Слушатели ведь всегда сидят. Так им удобнее. Они работают. Разве лектор не работает? Иногда приходится читать по 2, а то и по 3 лекции подряд. Я устаю даже после 1,5 часового стояния. «Высидеть» же можно и 3, и 4 часа без особого напряжения. Рядом с собой на столике можно разложить все необходимые материалы. Но главное состоит в том, что при таком способе беседы легко можно установить эмоциональный контакт с аудиторией.
Весьма существенным является вопрос о том, «читать или говорить». Еще Петр I в специальном Указе повелевал «Господам сенаторам речь держать в присутствии не по писанному, а только своими словами, дабы дурь каждого всем видна была». К сожалению, этот Указ давно забыт. Сложилась дурная традиция – текст выступления (даже свои собственные мысли!) читать по шпаргалке.
Я много лет руководил философским семинаром. В нашей группе занимались профессора, доценты, ассистенты, т.е. весьма квалифицированные преподаватели. На выступление отводилось по 15-20 минут. Вставал убеленный сединами опытный оратор, вынимал «бумажку» и «шпарил» все дословно, не отрываясь от текста. Однажды я не выдержал и сделал замечание.
- Чтение текста выступления, на мой взгляд, свидетельствует о недостаточной подготовленности докладчика, об отсутствии у него глубоких знаний, прочно сформированных убеждений, если угодно.
Тут же поднялся один уважаемый профессор и произнес:
- Вы нас обижаете! Мы твердо стоим на гранитном фундаменте диалектического материализма.
- Тогда почему вы читает? Почему не излагаете свои убеждения свободно и эмоционально?
- Мы боимся допустить неточность.
- Кого Вы боитесь? Тут все свои. Есть руководитель, есть знающие люди. Ошибетесь – поправим. Если бы я спросил, что Вы сегодня ели на завтрак, вряд ли бы вы вынули бумажку и стали читать: «Салат из огурцов, котлету с картошкой и чай с вареньем».
- Не упрощайте, пожалуйста. Завтрак – дело нехитрое, а мы тут обсуждаем сложнейшие философские проблемы.
- Тем более важно во всем разобраться самостоятельно, от души и для души, без шпаргалок.
Известный физик и прекрасный оратор лауреат Нобелевской премии Уильям Лоуренс Брэгг как-то писал, что, по его мнению, читать свое выступление это все равно, что, пригласив товарища на прогулку, самому сесть в автомобиль, а товарищу предложить семенить за машиной сзади. Утрачивается эмоциональный контакт. Оратор не должен превращаться в приспособление для озвучивания конспекта. Лучше уж конспект размножить и раздать слушателям. Самое ценное – это личный взгляд оратора, его отношение к обсуждаемой проблеме.
К сожалению, «человек со шпаргалкой» стал у нас неизменным атрибутом собраний, семинаров и конференций. Более того, такой стиль в ряде случаев даже насаждается. Вот вам пример… Выступая в качестве официального оппонента на защите диссертации во Владивостокском медицинском институте, я поделился с членами Ученого совета своими деловыми и эмоциональными соображениями по поводу основных достоинств и недостатков работы. После меня выступил в качестве неофициального оппонента один из профессоров института и сказал, что он не понимает, как это «наш уважаемый гость» взял на себя смелость нарушить инструкцию ВАК, предписывающую отзыв зачитывать дословно. В перерыве, правда, ко мне подходили профессора института и извинялись за «бестактное», как они выражались, выступление неофициального оппонента, которого, по их словам, всегда отличали «формализм и буквоедство».
Однако, ведь инструкция ВАК, действительно, существовала. Для чего? Чтобы предупредить несерьезность рецензий? Но ведь официальными оппонентами назначаются достаточно серьезные и ответственные люди. Кроме того, машинописный текст отзыва все равно в обязательном порядке направлялся в ВАК. Может быть, смысл инструкции в том, чтобы обеспечить доведение до членов совета не только основных, но и второстепенных замечаний оппонента? Но ведь все детали «с голоса» уловить практически невозможно. Обилие малозначащих деталей может даже помешать понять основное. На практике это оборачивается тем, что оппонент долго и нудно читает свой отзыв. «Выдержать» такое дано немногим. Эмоционального контакта никакого. Внимательно слушают только родственники диссертанта. Подавляющее большинство членов Ученого Совета не слушает, хотя некоторые и изображают внимание.
Об этом писал в своих мемуарах в журнале «Знамя» академик Е.И. Чазов: «Порой кажется, будто некоторые оппоненты боятся, что останутся в долгу перед Ученым Советом и диссертантом, если их выступление займет менее 40 минут. Вот и дут пересказ диссертации, которую уже, как правило, прекрасно изложил сам диссертант, реверансы в адрес учреждения, где происходит защита, в адрес научного консультанта и т.д. То, что можно изложить за 10-15 минут, излагается пространно за 40-50 минут».
Мы упорно стремились к тому, чтобы докладчики на заседаниях студенческого научного кружка не читали текста выступлений, а свободно излагали свои мысли. Добиться этого нам долго не удавалось. Помог случай. Однажды во время очередного заседания потух свет – перегорела пробка. Стали искать свечи. Нашли всего одну. Комната озарилась тусклым светом. Надежда на шпаргалки рухнула. Да и обстановка стала какой-то интимной что ли, располагающей к разговорам и размышлениям. И ребята разговорились. Да так хорошо, что мы приняли решение все последующие заседания проводить при свете свечей. Так сформировалась одна из наших традиций.
Другая родилась как-то незаметно, сама собой… Сейчас модно петь под гитару. Однажды после дискуссии ребята попросили разрешения остаться в аудитории, попеть. А мы подумали, почему бы не использовать гитару… в процессе заседания. Долго слушать реферативные сообщения утомительно. Нужен отдых. А что может быть лучше гитары? Дальше – больше. Ребята стали сами сочинять тематические (по теме дискуссии) песенки. К песням добавились инт ермедии, шарады и викторины. Дело дошло до рок-оперы о роли наследственности в патологии. Заседания стали превращаться в творческие вечера. А какой вечер без чая? Чай потянул за собой угощенье. Начались соревнования хозяек. Кто-то сообразил, что угощение может быть тематическим. Например: атерогенная и антиатерогенная диета, «живая» и «мертвая» вода, адаптогены и прочие вкусные вещи. Короче, возникли и закрепились три обязательные программы каждого заседания: научная, культурная и кулинарная. Так заседания превратились в маленькие праздники науки.
Дух соревнования, который пронизывает подготовку и проведение таких заседаний и который подогревается преподавателями (итоги заседания обсуждаются на занятиях и на лекциях, лучшие кружковцы получают право на льготный экзамен), делает чудеса. Прежде преподаватели усиленно приглашали студентов на заседания кружка. Теперь студенты приглашают преподавателей, причем, соревнуясь друг с другом, стараются сделать это нестандартно, творчески, например, присылают телеграммы, ребусы, шифровки, записки с голубиной почтой, присылают прямо на лекцию делегацию некоей экзотической страны с красочным транспарантом и проч. Конечно, это не главное, это – форма, а не содержание. Однако, это тоже, своего рода игра, иногда неожиданно для нас раскрывающая высокий интеллектуальный и эмоциональный потенциал наших учеников.
При обсуждении вопроса «читать или говорить» наиболее ехидные оппоненты иногда ссылаются на то, что государственные деятели доклады и речи всегда зачитывают дословно. Думаю, что такая ссылка не к месту. Доклады больших руководителей представляют собой коллективное творчество. Они предварительно обсуждаются и утверждаются. Они содержат большой объем информации и, в частности, много цифрового материала. Они имеют международный резонанс. Вольно пересказывать их содержание ответственные лица просто не имеют права. Сопоставлять такие доклады с выступлениями, в которых излагается личное мнение оратора, по меньшей мере некорректно.
Для установления эмоционального контакта со слушателями педагог должен уметь «видеть» аудиторию: видеть, кому интересно, кто спит, кто играет в карты (на лекциях и такое бывает). Однажды я присутствовал на поучительной в этом смысле лекции. Было это в Иркутске, где проходил Пленум правления общества патофизиологов. В конце заседания объявили, что вечером выступит с лекцией известный советский патофизиолог профессор Н.Н. Зайко. Я знал, что Николай Никифорович – блестящий оратор. Однако, лекций его слушать мне не доводилось. Люблю хорошие лекции! Мне они доставляют большее удовольствие, чем театральные премьеры. Поэтому вечером, когда большинство членов Правления отправились в театр, я пошел на лекцию.
Лекция читалась для врачей города. Николай Никифорович вошел в зал, поздоровался, оглядел присутствующих и, увидев меня, - по-видимому, единственного знакомого ему в этой аудитории человека – слегка поклонился. А потом он поступил так. Читая лекцию, он все время смотрел на меня. Очень скоро мне стало как-то неловко. Я сдвинулся в сторону, пытаясь спрятаться за сидевших впереди. Не тут то было. Лектор сделал шаг в сторону и продолжал смотреть на меня. После лекции я подошел к Николаю Никифоровичу и поблагодарил его за доставленное удовольствие (лекция, действительно, была превосходной). При этом я все-таки не удержался и спросил, почему он все время «ел меня глазами».
- То есть, как – почему? – удивился Николай Никифорович. – У меня такая метода. Когда я в Киевском мединституте читаю лекцию, я всегда поступаю так. Вхожу в зал. Оглядываю аудиторию. Выбираю какую-нибудь студентку и, читая лекцию, наблюдаю за ней, чтобы выяснить, как она реагирует на мои слова.
- Помилуйте, Николай Никифорович! Она же реагирует не на Ваши слова, а на Ваш «гипноз»! Подобный прием, если верить анекдоту, использовал в свое время известный французский физик Поль Ланжевен. Вы, наверное, слышали об этом?
- Нет.
- О Ланжевене рассказывали разные чудеса. Говорили, например, что он может на лекции изложить самый сложный материал так, что всем он становится понятным. Однажды в одном очень представительном собрании его спросили, как это ему удается. «Очень просто, - ответил Ланжевен. – Перед лекцией я выбираю самую тупую физиономию. Излагая материал, я в дальнейшем все время наблюдаю за этой тупой физиономией и «разжевываю» материал до тех пор, пока эта тупая физиономия не прояснится. При этом я рассчитываю на то, что раз этот тупица понял, то все остальные поняли и подавно». И надо же было такому случиться, что именно в этот момент вошел опоздавший на заседание Президент биологического общества, который прямо с порога воскликнул: «Ланжевен, Вы вчера прочли великолепную лекцию, но я не понял, почему вы все время смотрели на меня!»
Думаю, что каждый педагог обязан научиться следить за настроением аудитории, чувствовать ее «пульс». Надо иметь в виду, что и слушателям небезразлично, куда смотрит «человек с трибуны». Они хотят видеть его глаза.
В старых фильмах о летчиках нередко можно услышать фразы: «Контакт!» - «Есть контакт!» Неплохо бы эти фразы ввести в профессиональный обиход лекторов. Я спрашивал многих студентов и бывших студентов разных институтов (в том числе таких прославленных, как МГУ и Физтех). Все они в один голос заявляли, что эмоциональный контакт слушателей с лекторами это, скорее, исключение, чем правило. Да и о каком эмоциональном контакте может идти речь, если лектор монотонным голосом (иногда еще и без пауз) бубнит и бубнит свое, «капает на мозги». Между тем, еще со времен Павлова известно, что длительные монотонные раздражения вызывают в нервных клетках коры больших полушарий развитие запредельного торможения.
Помню, как в годы учебы мы засыпали на лекциях по физике. И вовсе не потому, что пренебрежительно относились к этому предмету. Напротив, на первом курсе мы отличались особым рвением. Это рвение постоянно подогревалось начальником нашего курса Александром Осиповичем Сенкевичем, который почти каждый день напоминал нам, что «конкурс продолжается». Не помню фамилии лектора, но помню, что прозвали его по названию детали аналитических весов «Гусариком». Увы, прозвища всегда запоминаются легче фамилий, и это тоже связано с тем, что они воздействуют через эмоциональную сферу. Так вот, «Гусарик» обладал удивительной способностью усыплять. Говорил он размеренно и очень монотонно. Выдерживали мы минут 15-20. После этого «погружались». У нас это называлось «У с нуликом» («Гусарик» очень часто в формулах применял обозначение U0).
Ну как не вспомнить тут знаменитого итальянского трагика Томмазо Сальвини, в совершенстве владевшего своим великолепным голосом. Сальвинии мог взять любой совершенно индифферентный текст, например, меню, и так его прочесть, что все плакали. Правда, Райкин по этому поводу иронизировал, что можно прийти в некоторые столовые, взять меню, прочесть его обычным голосом, и все тоже будут плакать. Но это уже из другой оперы.
Педагог должен уметь использовать богатые возможности человеческого голоса, уметь варьировать интонации. Есть хорошая игра для тренировки. Играющие по очереди произносят слово «Да», но каждый раз вкладывают в него с помощью интонации разный смысл. Выигрывает тот, кто последний найдет новую интонацию. Практика показывает, что использовать 10-15 интонаций «Да» может любой оратор. Попробуйте. А «Нет»?! Бернард Шоу утверждал, что есть 80 способов произнести слово «Да» и 500 (пятьсот) способов произнести слово «Нет»! И лишь один способ написать эти слова.
Варьировать нужно не только интонации, но и громкость речи. Умело этим пользовался опытный и хитрый лектор Георгий Николаевич Сорохтин. Что делает преподаватель, когда аудитория начинает шуметь? Обычно в такой ситуации он повышает голос, стремясь перекрыть шум. Георгий Николаевич никогда этого не делал. Он, напротив, понижал голос до шепота. Как правило, это оказывало магическое действие. Ведь когда человек говорит шепотом, он, наверное, сообщает какую-то тайну… Шеи вытягивались. К ушам приставляли ладоши. Раздавались возгласы: «Тише!»
А паузы… Сколько в них может быть скрытого смысла! Они могут быть интригующими, вопросительными, музыкальными, настораживающими, подготавливающими, да мало ли какими! И всем этим богатством педагогу надо овладевать.
Каждый уважающий себя педагог должен позаботиться о хорошей дикции. У нас в институте произошел курьезный случай. На экзамене профессор спросил студентку:
- Как передается бешенство?
Студентка без запинки ответила:
- Бешенство передается через собак и рыжих кошек.
- То, что через собак и кошек правильно, но почему обязательно через рыжих? – удивился профессор.
- Вы так сказали на лекции.
- Да ничего подобного я не говорил!
- Нет, сказали. У меня это записано в конспекте.
Посмотрели конспект. Действительно, у этой студентки да и у всех других тоже было записано: «…через рыжих кошек». Стали выяснять, в чем дело. Оказалось, что у профессора была плохая дикция. Он сказал: «Бешенство передается через собак и реже – кошек». Слово «реже» в устах профессора прозвучало как «рыжих». Все записали, и, главное, выучили!
Ну как тут не вспомнить райкинскую интермедию. К режиссеру пришел молодой человек и заявил:
- Я хочу стать артистом.
При этом, когда он произносил букву «с», раздавался свист. Режиссер сначала не обратил на это внимания и попросил юношу прочесть какое-нибудь стихотворение.
- «Парусс», - объявил молодой человек, - стихотворение Лермонтова. И буква «с» опять засвистела. В процессе чтения предательская буква заливалась на все лады, а когда дело дошло до слов: «…играют волны, ветер сссвищет…», раздался такой заливистый свист, что режиссер прервал абитуриента:
- Почему Вы так читаете?
- А у меня ззуб ссо сссвисстом…
так вот, если у Вас зуб со свистом, если Вы картавите, гнусавите, шепелявите, не произносите ряда букв да еще плюетесь во время речи, то на сцену и тем более на трибуну Вам лучше не подниматься. Засмеют! Не поднимайтесь не вообще, а до тех пор пока не исправите дефектов своей речи.
Вспомните Демосфена! С детства Демосфен был косноязычным. А так хотелось говорить красиво! И юноша добился своего. Он ходил по берегу моря, вкладывал в рот для исправления дефектов речи камешки и произносил речи Морю. И чудо свершилось! Демосфен стал великим оратором. В наше время нет необходимости пользоваться камнями. Есть логопеды.
2.5.2.3. Штурмуем небо!
Заинтересовать окружающих можно по-разному. Наиболее надежным способом, хотя и самым трудным, является формирование у обучаемых интеллектуального побуждения. Если педагогу удастся разжечь у учеников неподдельный внутренний интерес к делу, то это уже само по себе явится мощным стимулом к дальнейшему познанию. В высшем учебном заведении прекрасным способом формирования интеллектуального побуждения является вовлечение студентов в исследовательскую работу.
Все началось со сказки. Помните: Иванушка – дурачок прыгает в котел с кипящим молоком и появляется оттуда здоровым, веселым и красивым. Отличная идея! Почему бы ее не использовать. Представьте себе: человек чувствует недомогание, заходит в термокамеру (голова снаружи), его прогревают до …40°С… 50°С …60°С… (?), обеззараживают, и … он розовый и жизнерадостный идет прямо на работу. Да, но в сказке после Иванушки в котел прыгает царь и там… сваривается.
Известно, что при температуре тела 42-43° возникает смертельная опасность. Но ведь известны случаи, когда температура тела у людей повышалась до 45° и даже до 50°! А термофильные микробы? Они спокойно живут себе при температуре 70-75°С, не говоря уже о спорах некоторых бактерий, которые переносят нагревание до 160-180°С! В хирургии на смену химическому обеззараживанию инструментов и перевязочного материала (антисептика) еще в прошлом веке пришли методы физического воздействия (асептика). Высокая температура – надежное средство уничтожения наших микроскопических врагов. В середине 20 века достигли удивительных результатов в области получения глубокой гипотермии. Теплокровных животных удалось охлаждать до 0 °С (и даже до минусовых температур) с последующим восстановлением их функций. Фантастика! Почему же нельзя вырвать у природы каких-нибудь 10-20°С при перегревании организма?
Этими мыслями я поделился со студентами 3 курса хабаровского медицинского института на лекции. Было это лет 40 тому назад. Эффект был незамедлительным. После лекции пришла группа энтузиастов и в императивной форме изъявила желание начать работу по изучению проблемы (лучше – в исследованиях на себе!).
А тут еще известный хабаровский педагог – биолог Дмитрий Эдуардович Бауман привел своих питомцев – учеников старших классов, для участия в работе студенческого научного кружка. Удивительный человек Дмитрий Эдуардович! Настоящий учитель. Он настолько был влюблен в свое дело, настолько увлечен, что отказать ему не было никакой возможности! К сожалению, насколько я знаю, в Хабаровске никогда не писали о нем, не пытались осмыслить опыт его работы, хотя имя его упоминается в нескольких книгах, изданных в Москве. Воистину, нет пророка в своем отечестве!
Поначалу на кафедре отрицательно отнеслись к новым «научным сотрудникам» с веснушками и бантиками. Однако, постепенно сердца ветеранов оттаяли. К тому же стали вспоминать, что студент Бест в свое время вместе с доктором Бантингом открыл инсулин и тем самым способствовал тому, что были спасены миллионы жизней. Другой студент Мак Лиин в лаборатории Хауэла выделил гепарин, на «оси» которого «вертятся» сейчас многие разделы современной хирургии и терапии. Студент Миллер впервые в мире осуществил синтез одной из аминокислот. К моменту совершения своих выдающихся открытий эти юноши имели весьма смутное представление о тех областях знаний, в сфере которых они занимались научной деятельностью. Известно, что на американской космической станции «Скайлэб» проводились биологические эксперименты, предложенные школьниками в процессе национального конкурса.
Словом, «академия курносых» получила право на существование. «Пусть вдохновляет наших мальчишек и девчонок мысль о том, что Исаак Ньютон открыл закон всемирного тяготения, когда ему не было еще и 25, а Лев Ландау занял кафедру теоретической физики в 24 года», - подумали мы. И работа закипела…
Поначалу в опытах на животных Ира Баранова, Витя Коган, Толя Нагавкин, Сережа Крылов искали средства, которые позволили бы повысить предел термоустойчивости организма. Работали по вечерам. Утром перед занятиями на кафедре появлялся «главный теоретик» Сережа Крылов и с видом заговорщика сообщал: «44,3°». Это значило, что с помощью исследуемых средств температуру тела белых мышек удалось повысить до такого предела.
Однако, кавалерийская атака вскоре захлебнулась. Предел термоустойчивости оказался крепким орешком. Более чем на 1,6° поднять его не удавалось. Правда, результаты исследования представляли несомненную научную ценность и даже были опубликованы в толстом журнале, но… исследователи были максималистами. Им не терпелось получить скачок. Скачка не было. Казалось бы: белки денатурируются при температурах 50-60°С, почему же организм погибает при относительно низких температурах? Природа прочно удерживала эту тайну. От кавалерийского наскока необходимо было перейти к длительной осаде.
И вдруг! Перегревая кроликов, Вера Грибанова и Нина Шачнева внезапно обнаружили, что при температуре тела 42,5° (кролики при этом находятся в тяжелеем состоянии, но не погибают) у животных из крови почти полностью исчезают белые кровяные шарики. Вся курносая Академия бросилась на поиски лейкоцитов. Но об этой истории я уже писал.
Лейкоциты – что! Наши юные исследователи Лиля Эккерт,
Обсуждения Педагогическая дилемма