Парки

Художником он стал просто потому, что после школы надо было куда-то поступать. Он знал, что работа должна приносить удовольствие, а ему нравилось рисовать – так и был сделан выбор: он поступил в художественное училище. К этому времени он уже знал, что изображение предметов называется натюрморт, природы – пейзаж, людей – портрет, и еще много чего знал из области избранной профессии. Теперь ему предстояло узнать еще больше. «Для того, чтобы импровизировать, сначала надо научиться играть по нотам...

История. Судьба (карма) есть совокупный результат типичного метода осуществления деятельности, стандартного протекания процессов, постоянного проявления одного и того же характера. Поэтому карма не фатальная неизбежность, а закономерный результат всех действий и не действий человека. Архитектура, как один из процессов общественной, социальной жизни, отражает карму народа. Этим, образ и судьба знаковых архитектурных объектов очень тесно связана с историей самого общества.

В этом даже проявляется...

Маленький провинциальный городок.

Я – в восьмом классе.
Конец семидесятых…

А Федя жил в соседнем подъезде и был моим одноклассником, хотя и два года старше.

Что непонятного? – второгодник.
Белёсые ресницы, оловянные глаза, румянец во всю щёку.
Длинный нескладень, очень худой и очень жилистый.
Таких здесь называли «мосол».

Почему «Рашпиль»? Да кто знает…
Может потому, что его отец – дядя Сёма – тоже был Рашпиль, и тоже мосол, только один мосол молодой, а другой – уже взрослый.

Хотя – нет...

КАМЕНЬ

Осенним днём я вышел из дома, сразу же отправился в лабораторию Исаака Альбертовича. Порожняком к учёному никогда не приходил, вот и сейчас принёс пакет.
- Здравствуйте, Исаак Альбертович.
- Здравствуй, Александр, что это на тебя нашло, что пришёл ко мне? Видать, что – то изобрёл?
- Нет, Исаак Альбертович, ничего не изобретал, а нашёл. Но нашёл то, что нужно.
- Надеюсь, это нужное, ты не принёс ко мне? – скривился учёный.
- Увы, нет. Но я на полном серьёзе.
- Ну, хорошо, что ты нашёл...

Глава 7

Кирилл Антонович работал директором мыловаренного завода. Он считал свою профессию, казалось бы, довольно скучную, переполненную обыденными заботами, лишенную в общем случае творческих черт, очень увлекательной и важной. Это было почти осуществление мечты его детства. Конечно, мечта была более глобальной, хотелось сделать всех людей чистыми. Чистота телесная по твердому убеждению нашего героя несла своему обладателю чистоту души, если бы можно было заставить все население планеты...

Ерёма - петербуржец, а Фома-то - москвич.
Ерёма - новгородец, а Фома-то - пскович.
Ерёма - украинец, а Фома-то - белорус.
Ерёма из рабочих, а Фома-то из крестьян.
Ерёма жил в деревне, а Фома-то в селе.
Ерёма живёт в хате, а Фома-то в избе.
Ерёма ходил в ясли, а Фома-то в детский сад.
Ерёма на салазках, а Фома-то на санях.
Ерёма был дистрофик, а Фома-то толстяк.
Ерёма был толстый, а Фома-то худой.
Ерёма курит трубку, а Фома-то кальян.
Ерёма носит сумку, а Фома-то пакет.
Ерёма носит ранец, а Фома...

Покрышка – как символ российского бытования

Когда я родился и приехал домой, в коридоре было темно, - опять украли лампочку. Мама сказала отцу – Поставь, наконец, защитный плафон!
Но папа опять был пьяный. Тогда я впервые услышал это слово: Ни дна тебе, ни ПОКРЫШКИ! На что папа ответил: - Этого у меня не отнимешь! (он был шофером).
В трехлетнем возрасте играл во дворе с собачками. Наша песочница была из большой автомобильной шины. Другие шины, поменьше, были вкопаны в землю, и я на них прыгал...

продолжение

2. ДОМА

Давид ехал домой на автобусе двадцать четвертого маршрута. Параллельным курсом
летела Птица.
"Ей легко,- с завистью думал Давид,- ни тебе еле-еле работающего кондиционера,
ни запаха потеющих пассажиров, ни бесконечных стоянок на светофорах".
Как бы там ни было, но когда Давид открыл ключом двери своей холостяцкой кварти-
ры, в неё первым делом влетела Птица.
Она уселась на спинку кресла и окинула окрестности орлиным взором.
- Да, не густо,- вздохнула Птица.
Две маленькие...

По живой луне отец показывал мне фамильное древо не раз и не два. Он меня достал с этим нафталином. В альбоме, в раме на стене, и так, и сяк: ветвящийся рисунок и обычная таблица с ремарками. Тот случай, когда я выказал пренебрежение: к чему всё это так уж хранить. Я думал о Баронском Парке, отвлёк он меня.
Отец:
– Если мы про них забудем, что, по-твоему, они будут есть?
– Па, но ведь фактически: если пирог оставить на столе, он так и будет лежать, черстветь… Еда предназначена для живых, мы её...

В доме два телика, пять гитар, пианино, бильярд, вытащенный с чердака, карты, накрытые столы, выпивка и под три сотни мужиков.
Необъяснимая тишина в большом зале, где только мы вдвоём: Слава Румын и я.
Деньгами от него – пахнет. Конкретней – приглушённым лоском не дурака. У него хмурость Межича, глубоко вырезанные ноздри, и это выражение родственного кредита. Ещё – Слава Румын очень высокий. Мы садимся, но сразу встаём и так продолжаем разговор. Зал кажется тесным.
У Славы Румына такие глаза...