Две женщины разговорились после обеда. Говорили возбужденно, энергично и достаточно громко, так, что даже мне стало их слышно. Они ахали, кивали головами, соглашаясь друг с другом, имели полные недоумения лица. - Господи, ну почему ты так непоровну даешь? Почему у одного такие похороны пышные, вон как Ельцина вчера хоронили! А другим, абы закопали - и то хорошо. Все же одинаково рождаемся. А...

Ветерок пролетел горделиво и важно, как будто спешил на бал. Напудрился, разоделся. Пронес на длинном плаще целую тучу пыльцы, от которой ужасно защекотало в носу. Чумбрик проводил щеголя восхищенным взглядом, чихнул и свалился с дерева прямо в траву. Травинки кольнули легонько животик и спинку, он захохотал, покатился кубарем цепляя сухие прошлогодние иголки. Как легко и забавно быть маленьким...

Лена опустила сумку прямо в мокрую траву, выгнула уставшую спину, потянулась, вздохнула. Потом достала из кармана куртки измятый листок бумаги. - Ну вот, поздравляю, нашли, - обернулась она к подруге. - Точно? – Натаха взяла листок и поднесла поближе к глазам. Небрежно начертанное среди бледных клеток название улицы совпадало с надписью на доме. - Надо же. И каких только улиц в этом городе нет...

Моя душа умерла во вторник. Она мучилась долго. Болела, и болезнь оказалась неизлечимой. Я устала ощущать агонию внутри себя. Потому испытала облегчение, узнав о ее кончине. В моей жизни нет больше смысла. Я потеряла самое главное, что было во мне. И осталась одна. Я надела свое самое красивое платье, решив, что черный цвет не подходит для похорон души. Омыла лицо, накрасила губы. Взяла ее на руки...

Год 2010. Семья замерла у телевизора. Впрочем, что это была за семья? Всего лишь мама, да сын. Причем сын заметно волновался. То и дело потягивал пиво из стеклянной бутылки, покашливал и временами икал. Он догадывался о том, что сегодня многие увидят эту передачу. Что-то должно произойти. Что-то должно измениться в жизни. Предчувствие важности происходящего гложет и гложет, уже вторую неделю...