Интервью с Ричардом и Лесли Бах

Однако все те волнения от встреч были ничто по сравнению с тем, что я испытал, впервые встретившись с Ричардом Бахом и Лесли Пэрриш-Бах.

Это больше походило на трансцендентальный опыт, чем на обычную встречу людей. Случилось это много лет тому назад, в аэропорту, куда я приехал, чтобы забрать их. Высокий худой мужчина под руку с красивейшей женщиной подошли ко мне, обняли и сказали: «Как мы рады, Джон, опять видеть тебя в первый раз!» Женщина солнечно улыбнулась и возникло ощущение, будто я нахожусь в компании существ из ангельских миров.

С тех пор они и я были связаны посредством снов, безмолвного общения, а также более прозаического канала в виде телефонной связи. Чем больше мы общались, тем больше я чувствовал глубокое духовное родство, синергетическую связь с этой удивительной парой.

После публикации, ставшей настоящей классикой среди бестселлеров, «Чайки по имени Джонатан Ливингстон» Ричард Бах стал повсеместно известен. Журнал «Тайм» поместил его на свою обложку, назвав «Чайку» «первым из десяти издательских чудес».

В последующие годы появились другие бестселлеры. За «Иллюзиями» появились «Нет такого места – далеко», «Мост через вечность», «Единственная»…

Когда Голливуд открыл для себя Лесли Пэрриш, ей было только девятнадцать. Актерский успех последовал незамедлительно: главные роли в таких знаменитых фильмах, как «Лиль Абнер» и «Маньчжурский кандидат», вторые роли в сериалах «Стар трек», «Манникс», «Большая долина» и многих, многих других* (* Фильмография Лесли Пэрриш насчитывает 22 фильма и участие в 38 сериалах. – прим. перев. ). Одаренная и красотой, и талантом, Лесли стала одним из первых голливудских женщин-продюсеров. Значительную часть своего времени она уделяла также политическим и социальным вопросам.

Уже ставший знаменитым Ричард Бах встретил Лесли Пэрриш, работая в Голливуде над экранизацией свой «Чайки». Они влюбились друг в друга и поженились. Трогательная история их взаимоотношений описана Ричардом в книге «Мост через вечность».

Ричард Бах оказал огромное воздействие на космическое сознание миллионов людей. Его послание рождает надежду, а не зависимость. Он не из тех, кто верит, что лишь немногие избранные являются «существами света», а все остальные – «из праха вышли и в прах вернутся». Нет, он верит и знает: «Все мы – на одном корабле, плывущем по жизни, и тебе не удастся отстраненно наблюдать, как тонет твой ближний, не потонув при этом самому».

Живое общение, приведенное ниже, – одновременно мистическое, практическое, местами полемическое и полное ценнейших уроков. Оно произошло буквально через несколько дней после того, как умерла моя жена, и послужило не только утешением, но и источником радости и надежды. Я рад поделиться им с вами.

Джон Харричаран: Ричард, у тебя репутация человека, у которого трудности с общением с публикой. Ты возвел огромные стены и выходишь за них лишь, когда сам того хочешь – немного пообщаешься с публикой и тут же возвращаешься назад, за эти стены. Почему?

Ричард Бах: Трудности? Абсолютно никаких. Но стены, конечно, есть. Как и большинству писателей, нам нравится делиться тем, что мы узнали, передавать свои открытия всем, кому это нужно. Когда же это совершено, то есть как только мы высказали все лучшее из того, что смогли узнать, – не остается ничего такого о нас, хоть отдаленно интересного кому-либо, и мы возвращаемся назад, за стены. Мы можем быть очень интимны в своих книгах, можем быть интимны в разговоре, но нам необходимо время побыть одним. Если же на нас давят, требуют общения – то да, мы действительно способны стать несколько хóлодны с такими людьми.

Джон Харричаран: Лесли, прокомментируешь то, что сказал сейчас Ричард?

Лесли: Как более практичная из нас двоих, я хотела бы обратить внимание именно на прагматичную сторону необходимости «затворничества». Давайте подумаем, что произошло бы в случае непрерывных притязаний на наше время со стороны семьи, со стороны работы, будничных дел, которые мы взяли себе за правило ежедневно исполнять. Все это замечательные аспекты жизни, некоторые из них действительно важны, но если на всех их реагировать – или даже на малую их часть – то нет уже времени думать, работать, нет времени на свою собственную жизнь.

У нас был наглядный пример подобного, после выхода в свет «Моста через вечность». Это очень интимная книга, и читатели слали нам удивительные письма о самом сокровенном в себе. Мы были так тронуты этими письмами (о чем и написали в введении к новой книге), что потратили больше года, отвечая на них.

Затем пришло время писать «Единственную» и мы вынуждены были отложить всю почту в сторону. А ведь могли писать люди, которые очень нуждались в поддержке в критические моменты своей жизни, может даже, во времена полного отчаяния. Когда мы перестали читать почту, то отдавали себе отчет, что среди писем могут попадаться и такие. В тот периода они оставались без ответа, и мы очень волновались ха этих людей.

Период, когда мы писали эту книгу, со стороны мог казаться полным нашим «затвором». Но теперь, когда книга готова, мы читаем все накопившиеся за это время письма, и отвечаем на них, но только наши ответы очень поздние. Мы вовсе не труднодоступны для людей, у нас просто есть приоритеты, о которых не все знают.

Джон Харричаран: То есть ваш временный затвор от мира связан с намерением сконцентрироваться, интенсивно поработать и произвести на свет нечто, чем можно будет потом со всеми поделиться?

Лесли: Именно так. Нам необходим период спокойствия и сосредоточения. Некоторые люди полагают, что так как мы живем на острове, то нам нечего делать, и они могли бы похаживать к нам, подолгу болтать после ланча. Однако не важно, насколько тихим и спокойным кажется этот остров. Наш офис – это всегда настоящее торнадо активности, повсюду компьютеры, механизмы всякие гудят, налаживая связь с Нью-Йорком, Лондоном, Лос-Анджелесом. В такой плотной и сложной жизни, как наша, мы не можем позволить себе роскошь рассиживать, сложа руки, и болтать друг с другом после ланча, тем более – с приезжими. Порой нам недостает друг друга, хотя мы и находимся в одном офисе: мы очень сильно сосредоточены на работе, и очень мало – на самих себе.

Наша очередная задача: замедлиться. Попробовать испытать иные стороны жизни, вместо того, чтобы постоянно ощущать себя посланцами с высокой миссией. Нам многому должно научить то время, которое не уходит на работу. Возможно, мы тогда даже покажемся еще большими затворниками, но, может, это поможет людям разобраться, что к чему.

Джон Харричаран: Ты сказал, Ричард, что ненавидишь писать. И тем не менее после «Иллюзий» мы увидели «Мост», а теперь вот вышла в свет «Единственная». Почему ты продолжаешь писать? Может, существует некая идея, которую ты открыл, и ты чувствуешь, что должен ее выразить? Или ты просто хочешь писать по книге каждые пару лет? Ждать ли нам от тебя новой книги?

Ричард: Это как пульсар внутри меня. Огромный взрыв энергии, заставляющий меня писать. А затем эта звезда остается некоторое время спокойной, и мы думаем: «Ну вот, все прошло» – но она лишь набирает энергию для следующего взрыва. Мы с Лесли, похоже, просто невольные участники этого. В данный момент я твердо уверен: «Единственная» – наша последняя книга, мы больше не будем писать. Но я был так же уверен и раньше, уверен, что каждая из предыдущих книг – последняя. Я действительно хочу, чтобы это прекратилось, но очень подозреваю, что через пару лет нечто странное, непредсказуемое, некая не от мира сего часть меня и Лесли скажет: «Что ж, давайте посмотрим, чем можем мы поделиться с миром. Чем-то таким ошеломляюще чарующим, что они просто вынуждены будут выразить это в новой книге».

«Единственная» родилась из непреходящего любопытства: что стало бы с нами, если бы я бежал от любви, если бы бежала Лесли. Кто эти люди, которыми мы могли в этом случае стать? Где они теперь? Однажды мне попалась на глаза небольшая книжка – «Интерпретация квантовой механики с точки зрения множественности миров». Там утверждается, что каждое событие, которое лишь могло случиться, действительно произошло – в другом пространстве-времени. Похоже на теорию относительности, не правда ли? Это невероятно, но с математикой не поспоришь!

Физики не приемлют саму идею времени. Они говорят: «Не существует пространства-времени. Нет времени, нет «до», нет «после». Вопрос «что происходит потом » – не имеет смысла». И я тогда подумал: если другие пути развития ситуации действительно существуют, и если нет такой штуки, как время, тогда все эти пути – синхронны, одновременны! Но как это возможно? Как две противоположности одновременно могут быть истинными? И я пошел спать с мыслью об этом. И вдруг – бац, что-то щелкнуло у меня в уме – мне раскрылся этот бесконечный паттерн, все стало на свои места, обрело смысл!

Это вне пространства-времени. Каждое событие – часть этого паттерна. Каждая жизнь – отдельный, конкретный путь через него. И я сказал Лесли: я только что нашел ответ на все вопросы во Вселенной! Преображенный вдохновением и открывшимся пониманием, я сел за компьютер – и слова, которые я написал, были просто… ужасны. Я видел идею – но не мог записать ее! Что там у нас было с этой книгой, Лесли?

Лесли: Двадцать четыре небольшие главы по одному пути развития событий и одиннадцать глав по другому. «Протанцевав» так вокруг да около, мы вдруг ясно поняли – это та самая идея, все это время. Сложность задачи заключалась в том, чтобы написанное не выглядело чистой наукой, столь абстрактной, что никому она не интересна. Как сделать так, чтобы читатель пережил это понимание, чтобы увидел самого себя в этом бесконечном паттерне, познал силу выбора направления, которым может пойти его жизнь?

Джон Харричаран: Я знаю, что процесс написания этой книги был чрезвычайно интересен. Кажется, что стерлась всякая граница между Ричардом и Лесли. Вы пишете, что стали Ри- Лес- чард- ли, что в точности соответствует названию книги – «One »* (* Русское название книги Р. Баха «One» – «Единственная». Но слова английского языка не имеют родовых окончаний, поэтому на самом деле «One» – это единственная, единственный и единственное в одном лице, или же просто безличностное Одно. – Прим. перев. ). Как вам писалось вместе?

Ричард: Мы – словно два новичка по прыжкам с шестом. Мы берем ту или иную фразу или абзац и говорим: «Какой прекрасный шест, мы сможем очень высоко с ним прыгнуть!» И бежим как сумасшедшие, втыкаем шест в землю и взмываем в небо, в направлении к нашей высокой идее. А затем вдруг слышим треск ломающегося древка и – ох! – летим вниз и грохаемся оземь, подняв клубы пыли. В результате даже близко не подойдя к воплощению своего видения. И тогда мы приступаем к следующему абзацу: «Какой замечательный шест…»

А прекрасная идея остается парить высоко верху, вне досягаемости, и ты просто не в состоянии оставить свои попытки, не в состоянии прекратить подпрыгивать к ней. Ты надеваешь пружинистые кроссовки, тащишь под нее трамплин, направляешь на нее цирковую пушку, садишься в жерло и поджигаешь бикфордов шнур.

Мой способ написание книги – абсолютно хаотичен. Я просто бросаю себя в проблему, опять и опять. А Лесли пишет совсем иначе. Она тихо сидит и намечает логическую последовательность постепенного раскрытия идеи. Раньше я не позволял ей это делать. Я говорил: «Лесли, я собираюсь писать по-своему. Конечно, результат будет далек от совершенства, но…» – но, тем не менее, мой метод часто не срабатывал.

Я помню, как-то дал ей кипу черновых глав – не законченную книгу, а, скорее, зачин, начало. И для меня действительно наступил переломный момент, когда я понял по выражению ее лица, что она думает об этом, с позволения сказать, продукте. Однако Лесли все равно взяла эти главы и «выстроила» их, придала четкое направление – и книга пошла, дело сдвинулось с мертвой точки. Хотя это было нелегко.

Джон Харричаран: Это наверняка требует огромного терпения – безразлично, насколько сильно любишь человека. Иначе будет генерироваться больше тепла, чем света. Как вы справляетесь с этим, Лесли?

Лесли: При помощи искренности. Иначе это было бы медвежьей услугой Ричарду, читателям и самой идее. Дело ведь не просто в присутствии идеи, а в том, чтобы она присутствовала в форме, которая бы звучала, пела. Я полагаю, одно из самых замечательных качеств творчества Ричарда – то, что он способен так писать о философии, что люди, которым эта тема совсем не интересна, внезапно безоглядно очаровываются ею. Он может писать о полетах – и те, кто летать терпеть не могут, начинают любить летать. Написанное им содержит эффект некоего восхитительного присутствия. Это трогает людей, они говорят: «Да, это часть моей жизни и я вижу, как ее применить». Я думаю, это один из величайших даров Ричарда.

Первая попытка написания «Единственной» получилась очень наукообразной, очень философичной. Не было главной сюжетной линии, которая заставила бы читателя сопереживать. Идеи были удивительно захватывающи, но в такой форме они не тронули бы публику. Второй вариант был реакцией на первый – появился четкий сюжет, и книга стала выглядеть просто приключенческим романом, однако замечательные идеи, с которых все начиналось, «приказали долго жить».

Говорят, в каждом камне скрыта статуя. С книгой – то же самое: прекрасная, ясная мысль таится в массе неупорядоченных идей. Как скульптор откалывает от камня кусочек за кусочком, чтобы найти статую, так и писатель устраняет пустое многословие, чтобы читатель смог ясно распознать идею. Мой дар – умение видеть сквозь неупорядоченность, чтобы привнести порядок и простоту. И хотя Ричард – самый любящий мужчина, которого я только могу рядом с собой представить, он все же куда более скрытен в писательстве, чем я. Я часто побуждаю его смелее проявлять свои чувства в книгах.

Джон Харричаран: Выходит, синергия, совместное творчество действительно «срабатывает».

Ричард: Да! Существует два тестовых вопроса, которыми мы задаемся, когда пишем: Ну и что? и Кого это интересует? На вопрос «кого это интересует? » – ответ такой: читателя – если книга действительно написана хорошо. А на вопрос «ну и что? » – ответ: то, что поведанные идеи полностью преображают понимание, изменяют наше ощущение того, кто мы есть и почему здесь находимся.

Но путь к правильному ответу на «ну и что? » – труден: пишешь, черкаешь, переписываешь заново, редактируешь снова и снова. Выражает ли этот абзац, эта фраза, эта запятая твою идею? Если нет, переделываешь заново. Я хорошо понимаю, слушая себя сейчас, почему я так ненавижу писать. Это ужасный труд.

У Лесли – по-иному. Порой я бы бил в отчаянии по клавиатуре и посматривал на экран ее компьютера – у нее там все было просто замечательно. Она смотрела на меня с большой улыбкой: «О, Ричи, разве это не забавно? Я обожаю писать!» В такие моменты мне хотелось запустить в нее настольной лампой.

Лесли: Да, для меня писать – радость. Получаешь силу рождать настолько позитивные и прекрасные вещи, насколько только хочешь. Это магия.

Джон Харричаран: Мы следовали за чайкой по имени Джонатан, потом шли с Дональдом Шимодой через Мост к Единственной * (* В хронологическом порядке перечислены четыре книги Р. Баха: «Чайка по имени Джонатан Ливингстон», «Иллюзии» (где описан мастер Дон Шимода), «Мост через вечность» и «Единственная». – прим. перев.). Кажется, оба вы успешно экспериментировали с астральными путешествиями. Вы совершали их ради неких практических целей или просто ради отдыха, восстановления сил?

Ричард: Мы больше их не практикуем. Это интересный синдром, который регулярно случается с любителями психических исследований. Сначала мы обнаружили у себя способности, о которых никогда раньше не подозревали. По мере практики стало понятно, что мы умеем выходить из тела и узнавать, что происходит в той или иной точке, на мили и дни удаленные от той, где мы находимся, узнавать, что думают другие существа. И мы сказали себе: Вау! Это невероятно! Затем, по истечении некоего времени, мы все больше успокаивались: да, это неплохо. Новизна, рано или поздно, переходит в понимание, и наступает время уделять внимание другим аспектам жизни, новым урокам.

Лесли: Я думала, что, испытав подобное – вначале по случайности, а затем намеренно, – я не должна была продолжать практиковать. Но это стало появляться в моей жизни в других формах. Есть нечто такое, что я давила в себе всю свою сознательную жизнь. Некое психическое ощущение. Нечто, знающее много такого, что я, похоже, не имею право знать, и все же знаю. Теперь это «нечто» становится сильнее, и я учусь ему доверять.

Джон Харричаран: Можешь привести пример?

Лесли: Был один пример, буквально на прошлой неделе. Ричард садился в самолет после того, как тот прошел свой ежегодный техосмотр. Заметьте, Ричард налетал уже уйму времени, полет для него так же обычен, как для нас поездка на машине. Но на прошлой неделе я ощутила непонятный страх уже за несколько дней до того, как он должен был поднять в небо самолет. Это было очень сильное ощущение. Оно говорило: «Что-то не так!» Я сказала Ричарду: «Мне тревожно за тебя. Еще раз, очень тщательно, проверь самолет перед взлетом». И что вы думаете? Проверка действительно выявила неисправность, которая могла его убить еще на взлетной полосе. Ричард был в сверхбдительном состоянии от всех этих моих тревог. Вообще-то, он фантастически опытный пилот и способен реагировать молниеносно, совершая единственно верные действия, так что он успел бы приземлиться до того, как произошло бы непоправимое.

Джон Харричаран: Откуда, как ты думаешь, приходит эта информация?

Лесли: Думаю, я начинаю, наконец, признавать и познавать ту часть самой себя, против которой я раньше была настроена враждебно. Из своего детства я помню, что мою мать отличали настоящие экстрасенсорные способности. Она часто знала о событии до того, как оно происходило. Я была очень напугана этим ее даром, и абсолютно не желала обнаружить такой же у себя. Я годами отвергала эти прозрения и потому совершила множество неверных выборов.

А затем мне выпало встретить этого человека, Ричарда Баха, который тоже очень одарен в этом отношении, и я просто очаровалась психическими феноменами. Мы много говорили о тех переживаниях, которые были у меня задолго до того, как я вообще впервые услышала о существовании психических экспериментов. Например, о спонтанных выходах из тела – я никому о них до Ричарда не говорила. И он спросил меня: «Ну и как ты, скептик, это объяснишь?» – и я не знала, что ответить. Мы стали экспериментировать, каждый раз поражаясь, насколько легко нам это дается.

Джон Харричаран: Как ты думаешь, всякий ли человек может развить в себе такие способности, начни он практиковать?

Лесли: Абсолютно всякий. Я упрямо отрицала эти возможности, потому что закрывалась от них. Если они смогли реализоваться во мне, значит, наверняка смогут и в тех, кто открыт им. Я думаю, многим так тяжко дается психический опыт потому, что они используют сознательную часть ума, тогда как, похоже, именно подсознательная его часть сильна в этих делах. То, что происходило со мной – происходило спонтанно, само по себе, естественно. Лучший подход здесь, на мой взгляд: сосредоточиться на чем-то прекрасном и открыть себя этим возможностям.

Ричард: Ведь не так обстоят дела, что есть мы, немногочисленные избранные, рассеянные по миру, и мы – создания света, а все остальные – простые смертные. Все мы – творения света, и если свет влечет нас, если мы, словно магнитом, привлечены пониманием той силы, которую имеем – тогда мы можем практиковать, и проявлять ее. Сначала это простое любопытство, затем смутный намек на способности, а после – явные, сильные проявления силы.

Мы – существа света, которые выбрали, по хорошо известным всем причинам, верить в ограниченность пространства-времени. Мы ведь любим преодолевать трудности (которые считаем неотъемлемым атрибутом своей жизни). И делаем это в мире, который кажется нам бездушным и жестоким. Но, в самом деле, зачем нужны трагедии и несчастья? Чтобы заставить нас обратиться к своему внутреннему свету! И тогда свет вырвется наружу, прямо в средоточие трагедии, воспевая нам нашу силу. Цель жизни – возжечь этот свет.

Лесли: Для нашего времени характерен глубокий интерес к этой теме. Кажется, человечество уже готово увидеть другой свой уровень, более высокий. Было время, когда западный ум жил в Европе и ничего не знал о Новом мире. А затем он открыл целый континент, ту часть планеты Земля, о которой никогда прежде не ведал. Теперь же мы движемся взад-вперед между старым и новым. Появилось понимание того, что физический мир – вторичен. Мы ощущаем, что уже готовы открыть себя новым эмоциональным и психическим континентам, и результатом будет эмоциональное единство. Мы видим рождение Нового мира, стены подозрительности между народами и государствами начинают исчезать. И мы, наконец, обретаем любовь, дружбу и радость, постигая другу друга.

Джон Харричаран: Если все мы – аспекты «Единственного»* (* Подразумевается название книги Р. Баха «One», в русском переводе – «Единственная». – прим. перев.), тогда получается, что все мы связаны – как в этой, так и во всех других своих жизнях. То есть я неминуемо встречу четыре десятка Клеопатр, Цезарей, различных фараонов. Обязательно ли мне пытаться попасть в жизнь, скажем, гунна Аттилы, чтобы понять, что мое отношение к нему – лишь отношение к какому-то аспекту моей собственной личности?

Ричард: Разумеется, не обязательно. Ведь все эти представления о разных жизнях находятся не в прошлом и не в будущем – они существуют прямо сейчас! И в этой синхронности бытия, никакое из них – не реально. Все это – лишь различные системы представлений, место игр и развлечений, тренировочная площадка в полях пространства-времени. Я думаю, единственная реальность – это Любовь. Любовь – это непостижимая, вечная пульсация жизни. Она знает нас теми, кто мы есть, и божественно индифферентна к тому, во что мы выбирали верить.

Джон Харричаран: И что бы сказал на возможность существования четырех десятков или четырех сотен Клеопатр – тем людям, которые ощущают связь с этим аспектом?

Ричард: Я полагаю, «историческая» Клеопатра и ее бессчетное количество других отражений – это аспекты всех-всех нас, до единого. Я произнес «всех-всех», но как не существует разделения между каплями воды и океаном, так нет разделения и между нами. Мы – это Единственный, Одно. Каждый из нас – океан-капля. И каждый – волен видеть себя ограниченной сущностью, с диапазоном охвата личности – лишь в одну десятую дюйма от своего центра. Но Океан говорит: «Если ты хочешь воспринимать себя так – что ж, воспринимай. Но я знаю, кто ты. Я знаю: ты – един со мной, дорогая моя маленькая капелька, и мы не можем быть разделены». Нет границ, за исключением тех, которые мы чертим у себя в уме.

Есть много тех, кто тщательно вычерчивает свои границы: «Я лишь обычный человек. Никто не совершенен. Я полностью согласен со своей ограниченностью». И есть другие, которые ведут себя иначе: «Я способен сделать все, на что падет мой выбор. В моей власти изменить мир». Это и есть те, кто чаще всего меняют мир, и их много сегодня на планете.

Джон Харричаран: Лесли, ты и Ричард так близки друг другу в этой жизни. Ричард говорит о синхронных, альтернативных жизнях, иных аспектах личности. А сама ты ощущаешь, что в тех жизнях ты сейчас находишься с другими, Ричардами? Или, может, с кем-то, кто не является аспектом личности Ричарда?

Лесли: Я не могу представить себе кого-то иного, чем Ричард. Вот почему, скорее всего, я ждала его сорок лет в этой жизни – я просто не могу представить себе кого-либо еще. Я имею в виду не именно такое физическое проявление Ричарда, а проявление его духа, которое так идеально соответствует моему духу.

Ричард: Это все равно, как прийти на вечеринку-маскарад со своей женой или мужем. Ты смотришь на этого человека – и видишь знакомые глаза за чуждой, странной маской. Лицо – другое, незнакомое, но человек – тот же. Он связан с тобой по каким-то другим переживаниям, по иной жизни. Чувствуешь связь, которую физическими глазами не увидеть.

Джон Харричаран: То, что ты говоришь, привлекает сегодня тысячи людей на Земле. Особенно таких, как я. Ведь, как ты знаешь, я несколько недель тому назад потерял очень близкого мне человека.

Ричард: Ты вовсе не потерял свою прекрасную жену, Джон. Книги наподобие «Единственной» – писательский способ поведать правду. Жил-был Ричард со своими представлениями о смерти Лесли. «Вот дом, в котором мы вместе жили. Она ушла. А это, о, боже, ее могила! Вот этот тяжелый монолит, ее надгробие – и не пытайтесь убедить меня в другом». Но другое было правдой, и в этот самый миг она сказала: «Я с тобой!».

Джон Харричаран: А если бы система твоих представлений была изменена рассудком или интеллектом – был бы ты способен воспринять, услышать «умершую» Лесли?

Ричард: Рассудок, интеллект – словно клин в нашем понимании реальности. Мы прямиком возвращаемся к единственной реальной вещи во всех вселенных – сверкающему огню Любви. Когда распознаешь присутствие Любви – прорываешься сквозь стену печали, которая стремится убедить, что дорогая тебе душа, с которой ты учился жизненным урокам и которую ты так любил, более не существует, что она уже не может говорить с тобой. Но нет той стены, которую бы Любовь не смогла расплавить. Люди – могут верить в смерть, но Любовь – не может.

Джон Харричаран: Сейчас у меня к вам совсем другой вопрос. Относительно движения «Нью-Эйдж»* (* «New Age» – Новый век. – прим. перев. ). Что вы думаете об этом? О ченнелинге, связи с мудрецами древней Индии, контакте с дельфинами, с Космической курицей** (** Имеется в виду образ Космической курицы, снесшей в начале времен Космическое яйцо – нашу Вселенную. – прим. перев.)?

Ричард: Я полагаю, все мы находимся в точке огромных личностных открытий. Сегодня много нас – извлекших верный урок из прошлого, из серых, миновавших веков. Мы утомились пустотой, готовы к Новому веку. Мы решили сами создать его. Возникло неодолимое желание открыть, на собственном опыте пережить то высочайшее, что только можно себе представить.

Будучи, как и все люди, созданиями огромных творческих способностей и гибких представлений, а не жесткой веры, мы используем ченнелинг как подспорье для духа, как маленькие колесики, которые крепятся по обе стороны от заднего колеса детского велосипеда, пока малыш еще не научился нормально ездить. Незабываемое приключение (хотя и несколько опасное) – открыть себя другим голосам. Например, если это космические дельфины – разумные и радостно игривые. Важно не то, что дельфин с нами говорит, а то, что именно он говорит. Если дельфин говорит из центра твоего существа, то ты многое узнаешь о природе любви, о своем даре миру, и как сделать жизнь счастливее. Если же «дельфин» начинает убеждать в том, что твоя миссия – уничтожить всех, кто не плавает в морях и океанах, тогда я очень рекомендовал бы закрыть этот канал.

Судите не по виду посланца, а по содержанию самого послания. Не разрушает ли послание гармонию нашего Высшего Я? Усиливает ли способность любить? Освобождает ли мир от цепей ложных представлений, которые кабалят его?

* * *

Джон Харричаран: Ричард, у меня к тебе рискованный вопрос. Не произошло ли с христианством именно то, о чем ты говоришь: все смотрели на Посланца, позабыв о самом послании?

Лесли: Некоторые аспекты ченнелинга, нас, конечно же, тревожат. Такое впечатление, что мы просто прибегаем к помощи голосов, чтобы иметь разрешение знать то, что мы уже знаем. И если все дело в том, чтобы разрешить самим себе пользоваться сверхчувственным восприятием, пробудить его от сна, в который мы сами его и погрузили – то это нормально. Но есть и другой аспект, крайне разочаровывающий: когда тот или иной человек, вроде, вовлекается в поиск духовных прозрений, а потом оказывается, что он, в действительности, с головой вовлечен в крупные финансы и делании на этой теме денег. Думаю, мы, вообще, должны быть осмотрительны, когда какие-то голоса убеждают нас совершать крупные покупки. Когда, например, покупаешь дом по совету одного из голосов, а потом оказывается, что в нем протекает крыша, то ты действительно разочарована.

Джон Харричаран: Ричард, у меня к тебе рискованный вопрос. Не произошло ли с христианством именно то, о чем ты говоришь: все смотрели на Посланца, позабыв о самом послании?

Ричард: И не только с христианством, Джон. Это произошло со всеми религиями, которые чтят форму вместо знания. Представь себя на мгновение Иисусом, или Буддой Гаутамой. Ты поделился даром понимания со своей эпохой – настолько, насколько было в твоих силах – и теперь лишь смотришь со стороны. Проходят века, твой дар «разложен по полочкам», ритуализирован и коммерциализирован, то есть попросту превращен в источник прибыли. Каково тебе, Иисусу, наблюдать тех, кого ты хотел сделать свободными – не только обращающих себя в рабство у твоего деревянного образа, но мучащих и убивающих тех, кто поклоняется иначе? Будь ты Иисус, то воспылал бы праведным гневом.

Джон Харричаран: Что же это, в действительности, за движение – «Нью-Эйдж», и каковы, на твой взгляд, его истоки?

Ричард: Один из великих признаков Нового века – такой поворот сознания, который позволяет взглянуть за грань видимого. Но тут есть и ловушки. Это, конечно, отважный шаг – отбросить старые алтари, церкви и церемонии, которые закабаляют нас. Но вовсе не отважный шаг – заменять их псалмами, ритуалами и новым жречеством, пришедшим взамен старого.

Джон Харричаран: И все ж, Ричард, похоже, человечество ценит иерархию и ищет тех, кто знает ответы на его вопросы. Что бы ты сделал, приди я к тебе со словами: «О, Великий Небесный Гуру, ты обрел то, чего я всегда так жаждал. Ты учился с Великой Чайкой, дружил с Доном Шимодой, который может ходить по воде. Если я припаду к тебе, если стану молиться и приносить дары – мог бы ты, о, Великий и Единственный, помочь мне обрести этот путь?» Что бы ты ответил на это?

Ричард: «Никаких даров, дитя мое. Только наличкой».

Лесли: (смеется)

Джон Харричаран: Но разве людям не нужна помощь? Разве не нуждаемся мы в учителе?

Ричард: У нас уже есть учитель – это мы сами! Мы уже знаем все, что нам нужно знать – вызов лишь в том, чтобы открыть, что мы это знаем. Стать гуру-зависимым ничуть не лучше, чем нарко-зависимым, или алкоголе-зависимым. Все это потребность во внешней силе для контроля над твоей собственной жизнью. А ведь еще тысячи лет назад продвинутые учителя говорили нам, что все ответы – внутри. «И не скажут: вот, оно здесь. Или: вот, оно там. Ибо Царствие Небесное – внутри вас». «П росите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам».

Лесли: Помню, много лет тому назад я как-то пришла к психоаналитику. Я навсегда с тех пор благодарна ему за отказ дать мне его ответы, его мудрость, за принуждение меня распознать мою собственную мудрость. В то время я вся была – одно сплошное сомнение, я пыталась постоянно «прислониться» к нему, заставить его, вместо меня, жить моей жизнью. А он упорно отказывался, он настаивал, чтобы я имела свои ответы, чтобы приобрела способность выносить правильные суждения. Я поняла, в конце концов, что он был прав, и приняла, в итоге, ответственность за свою жизнь, став способной проходить по всем ее плюсам и минусам без «костылей».

Ричард: Но нам не обязательно идти к кому-то для обретения понимания. Можно просто тихо сесть, закрыть глаза, а затем, через какое-то время, открыть их, увидеть то, на что падет твой взгляд, и спросить себя: «Какой мне в этом заключен урок?» Прямо сейчас, например, я смотрю из окна и вижу огромную ель, массивное создание из ветвей, коры, иголок. Представим себе: бушует ураганный ливень и две маленькие дождевые капли упали одновременно у основания этого дерева. Они будут впитаны корневыми волосками, а дальше им откроется миллионы разнообразнейших путей к верхушке дерева. Путей, где можно выбрать каждый поворот. Одна капля, на своем пути вверх, пройдет, возможно, по одной веточке, другая – по другой.

Дерево – символ синхронности, о которой мы говорим, напоминание о том, что все эти выборы уже существовали до того, как капельки упали с неба. Они выбрали свой путь среди бесконечного числа возможностей, предлагаемых деревом, – точно так же, как мы выбрали свой жизненный путь в пространстве-времени. В результате капли выходят наружу по еловым иголкам, испаряются в воздух, конденсируются в облака – весь этот цикл может быть повторен бессчетное количество раз. Капли способны прожить каждый аспект этого дерева – или упасть в море, став единым с ним. Или могут сделать то и другое, или что-то иное, третье...

Задумайтесь: мы живем на вращающейся вокруг себя метафоре, которая обращается вокруг другой метафоры, недвижной* (* Под этими двумя метафорами Р. Бах подразумевает Землю и Солнце. – прим. перев.). Когда осознаешь, что даже Солнечная система – лишь крошечная метафора, затерянная в огромности Вселенной, то начинаешь понимать всю безмерность Любви.

Джон Харричаран: Мы все читали предсказания от Нострадамуса до пророков наших дней в отношении неотвратимых изменений физической Земли. Что вы думаете об этих предсказанных катаклизмах?

Ричард: Каждый из нас свободен двигать свое сознание по бесконечному паттерну возможностей, как он того захочет. Если мы наполнены страхом или верим страхам других людей, то выбираем развитие событий, в котором наш город затопит море, или грянет Третья мировая война, которая превратит человечество в облачко пара, или произойдет какой-либо другой катаклизм, завораживающе ужасный.

Однако другой человек – «другая капля» – попутчик по нашему путешествию вверх по дереву, вместе с нами подошедший к той ключевой развилке, где услышал о предсказываемых ужасах, свободен сказать: «Это не станет для меня реальностью. Я отказываюсь принимать такое бездарное, нетворческое будущее. Отказываюсь включать мировую войну в свой жизненный опыт. И я буду делать все, что смогу, чтобы мир во всем мире стал реальностью. Я буду любить моих врагов, если это поможет, стану дипломатом доброй воли. Я помогу изменить мир».

Этот человек, с его решимостью, выбирает будущее, в котором нет ядерного катаклизма. Его мир может быть тотально прожит за несколько секунд до разрушения, или на протяжении десятилетий – так или иначе, он не испытает то, что отказывается принять. Те люди, которые пророчат о земных катаклизмах, бедствиях, терроре – глашатаи возможного будущего лишь для тех, кто должен из этого извлечь для себя урок.

Джон Харричаран: По сути, ты говоришь об огромном количестве свободы. Когда я общаюсь с Божьей Силой, Бесконечным Есть, и говорю: «Отец, да будет воля Твоя» – слышу ли я в ответ: «Моя воля – это в точности то, что ты для самого себя хочешь?»

Ричард: Лично я, например, слышу: «Моя воля – уже есть, уже претворена». Нет прошлого, нет будущего. Воля Любви свершается сейчас. Но человек свободен верить во все, что только хочет. Я не думаю, что эта жизненная сила преграждает нам путь и говорит: «Я отказываю тебе в возможности верить, что ты ограничен, тленен, что ты простой объект пространства, времени и всяческих несчастий». Вместо этого Любовь говорит: «Если ты, драгоценное мое отражение Меня, выбрал это – что ж, это в твоей воле, такова твоя свобода. Но ты не в состоянии изменить реальность : Я ЕСТЬ И ПОТОМУ ЕСТЬ ТЫ».

Рожденные на этой планете, мы научены верить: видимое нами – и есть реальность. Но по мере того, как наше понимание растет, мы узнаем: эта вера – лишь разновидность гипноза, а сила, способная нас разгипнотизировать, – скрыта внутри нас. И тогда иллюзия начинает изменяться, приходя в гармонию с тем, что наиболее для нас ценно. Если больше всего ценишь любовь, то начинаешь замечать все больше и больше любви, и радости, и приключенческо-созидательных проявлений жизни, повсюду пышущей вокруг нас.

Джон Харричаран: А что ты думаешь об астрологии? В последние месяцы эту тему активно обсуждали все масс-медиа. Как думаешь, есть в ней что-нибудь верное или нет?

Ричард: Да, есть – для тех, кто в нее верит. Точно также, например, полезны и лекарства – для тех, кто верит в их полезность. Любая система работает, когда отдаешь ей свое сердце. Однако чаще всего, я полагаю, оказывается, что в жизни можно прекрасно обходиться собственным высочайшим ощущением правильности, правды.

Лесли: Все мое детство прошло в строго католической среде, и я взяла из этой системы все, что ощущала, как хорошее, используя его для духовного роста. Но когда католичество превратилось в систему ограничения моей мысли и роста – вместо того, чтобы быть частью процесса роста – я вышла из него. Я стала смотреть на другие системы, на астрологию, иные религии, ченнелинг… Теперь я понимаю: все эти системы, будь-то древние религии или методы Нью-Эйдж, – просто способы сосредоточения на высшем, врожденном чувстве правильного, способы позволить себе это увидеть. Системы дают нам разрешение отвести время для внутреннего исследования: «Час утром и час вечером у меня отведен на церковь», или «двадцать минут в день на медитацию», или «выходные на семинар».

Мы используем эти методы, чтобы достичь той части себя, которая знает больше, чем мы думаем, что знаем. Чем бы это ни было – космическим дельфином или кем-то, кто провозгласил себя последней инкарнацией Бога, – если его голос возвышает нас, позволяет яснее видеть, возвращает детскость в душу, делает жизнь счастливее – тогда слушайте.

Порой бедствие – наш учитель. Я не приглашаю его, но если оно приходит – значит, есть какой-то в нем урок. Ричард и я иногда говорили: «Мы ведь прекрасно все понимали, а все равно поступили по-дурацки. Почему, почему мы так глупо поступаем?» А затем, года спустя, обнаруживалось, что эта «глупость» были маленьким примером, слабым подобием того, что случилось бы с нами, не получи мы тот урок. Это как прививка, дающая возможность организму развить антитела. Года спустя уже можно было сказать: «Мы уже «дегустировали» это раньше, нам не обязательно сейчас через это проходить. Благодаренье Богу за испытанное некогда маленькое бедствие!»

Джон Харричаран: В книге «Единственная» ты упомянул кристаллы. Что они для тебя значат?

Ричард: Мы использовали их как образ в одной из глав. Они прекрасны.

Лесли: У нас в гостиной есть прекрасный кристалл – подарок близкого друга. Мы любим этот камень за красоту, и за любовь друга, который дал нам его. Но мы не видим в кристаллах какую-либо иную магию, кроме той, что отдаешь им себя.

Джон Харричаран: А теперь о деньгах, Ричард. О том, как делать деньги. Я знаю, некогда у тебя их было очень много, затем не стало, затем опять появились средства. Как деньги влияют на взаимоотношения с твоей родной душой* (* Soulmate – «родная душа», особо близкий тебе человек, поиск которого длится порой всю твою жизнь. Как утверждают языковеды, это слово перешло в английский язык именно из книг Ричарда Баха и, скорее всего, им же и придумано. – прим. перев.), с людьми этого мира?

Ричард: Деньги – великий изолятор. Нам ведь, фактически, не деньги нужны и не делать деньги – нам нужно, чтобы нас воспринимали как людей денежных. Так возникает изоляция от окружающей нас общности. Доходит до того, что человек с деньгами тратит огромное количество времени, контактируя с людьми, которые, на самом деле, реагируют не на него, а на его деньги.

Лесли: Ребенком и даже уже молодой женщиной я жила в настоящей бедности, и много думала о том, как заиметь много денег. Они воспринимались, как средство выбраться из постоянной борьбы за выживание, как свобода. Теперь я знаю: они – совсем не то же самое, что свобода. Это не выход, а лишь новая проблема, вызов, сопровождаемый принятием огромных обязательств.

Верный способ аннулировать финансовые проблемы с твоей родной душой – это установить абсолютное равенство в распоряжении деньгами и контроле над ними. Мы так все делим, что ни один из нас не имеет финансовой власти над другим, и это очень мудрая мера. У нас нет споров относительно денег.

Ричард: В неком высочайшем смысле (по крайней мере, на этом уровне веры в пространство-время), деньги – это способ сказать «спасибо» за дар, что был нам дан. Но с деньгами приходит и испытание. Мое банкротство, которое мы некогда воспринимали, как трагедию, обернулось потрясающим благословением. Оно так многому меня научило! Я говорил, что деньги это изолятор, разъединитель – но они также и сильнейший магнит. Который притягивает к тебе все типы людей. Ты можешь совершенно не хотеть их, но их все равно к тебе притягивает. В противоположность этому, банкротство отсылает всех прочь. Те, кого ты считал друзьями, те, кто считались членами семьи, наглядно демонстрируют, что вся их ценность измерялась в долларах. Незабываемое открытие, скажу я вам.

Лесли и я прошли через этот опыт вместе. Мы даже не были официально женаты, когда я стал банкротом. И некая часть меня, глубоко из закоулков моей циничной души, говорила: «Это испытание для нее. Друзья разбежались – что ж, посмотрим, как поступит «soulmate», родная душа ». Но Лесли не дрогнула. Тогда она была мне ближе, чем когда-либо. Уже одно это с лихвой «окупало» мое банкротство.

Принцип обмена нерушим: если ты делишься своим даром – социум благодарит тебя на языке денег. Иными словами, ты делаешь деньги.

Мы многому тогда научились, и написали об этом: что значит найти родную душу, найти счастье посреди финансовой смерти, краха. Это приключение мы назвали «Мост через вечность». Многие люди насладились этим приключением, сказав нам «спасибо» языком денег, то есть купив эту книгу – и мы были вновь финансово воскрешены. Читатели не знали этого, но их «спасибо» вывело нас из бедности.

Джон Харричаран: Я хочу зачитать сейчас часть письма, которое ты, Ричард, написал мне на следующий день после того, как умерла моя жена. «Ее свет – не более погас, чем свет Солнца, хотя может показаться, что наступила темнота. Но мир, рано или поздно, совершит полный оборот, чтобы дать тебе увидеть собственными глазами то, что ты уже знаешь в своем сердце. Помни то, что она сейчас тебе сказала». Это именно то, что ты подразумеваешь, говоря об общении на всех уровнях (не важно в теле или нет)?

Ричард: Если мы верим, что отделены от кого-то, пусть даже и находимся в одном с ним помещении, – то мы отделены. Если верим, что мы вместе, что этот человек пребывает рядом с нами, если слушаем внутренним своим слухом – то обязательно услышим. Почему мы не доверяем себе, почему не хотим узнать, что у нас есть свой собственный канал общения – через любовь?

В данный момент, Джон, мы говорим с тобой по телефону * (* Очевидно, это интервью бралось по телефону. – прим. перев.). Мы слышим голос и без возражений принимаем, что это ты, не прося тебя доказать свое существование. Хотя голос, который мы слышим, может принадлежать некоему искусному мошеннику, или даже быть речью очень умного компьютера. Так или иначе, у нас с Лесли нет физических доказательств твоего существования – и тем не менее мы обмениваемся с тобой идеями, воздействуем друг на друга, как если бы находились рядом, в одной комнате.

Лесли: Весь этот долгий период – твои финансовые проблемы, болезнь Мардай * (* Умершая жена Джона Харричарана. – прим. перев.) – мы были рядом с тобой, в духе. И ты знал об этом, знал, что мы были с тобой, посылали любящую поддержку, что мы чувствовали печаль, когда к тебе пришло это ужасное переживание, и верили, что однажды ужасное уступит дорогу прекрасному. Ты и Мардай, Ричард и я – духи друг для друга. Мы чувствовали любовь, сострадание, печаль, сочувствие так ясно, как если бы всю жизнь провели вместе. И это никуда не делось, это и сейчас доступно для тебя и твоей Мардай.

Джон Харричаран: И последний вопрос. Какой совет вы можете дать тем, кто только-только начинает понимать, что существует множество вещей за их ограниченными мирами?

Ричард: Всего два слова: Любовь ведет. Слушайте этот, звенящий в душе, колокольчик любви. Спросите себя: «Что говорит мое высшее чувство истины? Это ли направление, которым я больше всего хочу пойти? Каков путь, на котором я смогу разделить с миром свой величайший дар?» Если следовать водительству любви – то обязательно наступит полная приключений и позитива, радостная жизнь.

Лесли: Есть трудные времена, времена испытаний. Однако придет тот день, когда мы оглянемся назад, через все это, и будем горды тем человеком, которым выбрали быть.