МЕСТО ДУХА В РАЦИОНАЛИСТИЧЕСКОМ
МИРОВОЗЗРЕНИИ
#
"Бывали хуже времена, но не было подлее"
Мировая философия издавна занята проблемой первичности-вторичности материи и духа (или в другой терминологии- идеи). Проблема эта всегда представлялась настолько кардинальной, что в соответствии с тем, как та или иная философия решала ее, все они с древнейших времен подразделялись на материалистические, идеалистические и дуалистические (в последних признавалась независимость этих двух глобальных начал).
По сложившемуся и весьма распространенному стереотипу рационализм отождествляется с материализмом. Поскольку предлагаемая вниманию читателя философия, базирующаяся на модельном подходе, является, безусловно, рационалистической (хотя содержание рационализма уточнено по сравнению с классическим (см. главу 1)), то инерция мысли толкнет многих к предположению, что она исходит из первичности материи. Однако это не так. Более того, сама постановка проблемы первичности представляется мне неверной и уводящей философию от ее истинных задач.
В самом деле, как было показано выше (см. главу 1), все наши понятия, включая "материю", "дух" или "идею" имеют условные границы. Что касается материи и духа, то тут границы настоль условны, что дай Бог сформулировать эти понятия так, чтобы осталось что-то содержательное от них, хоть в каких-то границах. Для материи я и не берусь этого делать. Читатель легко может убедиться, что нигде выше я не пользовался этим понятием. В свое время, лет 200 .назад и прежде, понятие материи казалось самоочевидным, поскольку она отождествлялась со всем тем, что имеет массу покоя. Однако, со времени открытия силовых полей, со времени введения понятия энергии не связанной обязательно с массой покоя, со времени установления превращения массы в энергию и наоборот, со времени обнаружения факта, что интеллектуальная и психическая деятельность вызывают изменения определенных физических полей, подразделение сущего на материю и дух или идею стало не то чтобы невозможным (это можно сделать проведением границы произвольно там или сям), но не дающим никакой пользы познанию. Тем более нелепо сегодня рассуждать о первичности -вторичности материи и духа.
Отмечу здесь, что не следует путать подразделение сущего на материю и дух (или идею) и проблему познания, занимающуюся соотношением между всем сущим вообще, включая идею и дух, и нашим восприятием его, и отражением в сознании. (Решение последней дано в главе 1).
Цель данной главы - вычленить из всего сущего с помощью определения понятие духа (а заодно и души), указать способ включения его в модели общественных процессов и в самом общем виде описать его взаимодействие с прочими параметрами этих моделей или иными словами описать его влияние на общественные процессы с одной стороны и на индивидуума, участвующего в этих процессах, с другой.
Я хочу напомнить здесь то, что отмечал уже в главе 1, а именно, что познание моделями хоть и включает в себя все научное познание, в том числе и тех времен, когда модельный подход как таковой не осознавался, однако не является единственно возможным. Другим способом познания является, например, искусство. Поскольку есть альтернативные виды познания, то уместно говорить об их сравнительных достоинствах и можно предположить, что для каждого вида есть своя сфера действительности, которой он наиболее адекватен. Очевидно, что в эмоциональной сфере духа и души искусство обладает несравненно большими возможностями передачи всех оттенков предмета, чем любая модель. Отличным тому примером служит для меня знаменитый дуалистический принцип Бубера ("Я и ты"). Методом философии, т. е. по сути, модельным методом, хотя и не без художественности стиля, Бубер отобразил определенную сферу действительности, тесно связанную с душой и духом. Но упомянутая сфера отражалась уже много, много раз и до него, но иными средствами, а именно искусством и прежде всего поэзией. И как по мне, несколько строк из Данте, Петрарки, Шекспира или Пушкина, ("Я помню чудное мгновенье, Передо мной явилась Ты...") гораздо лучше выражают суть дуалистического принципа, чем посвященная предмету и доставившая известность автору работа Бубера. Кстати, вышесказанное не уменьшает значимости его, как философа, в моих глазах, но упомянутое "Я и ты" очаровывает меня гораздо меньше других его работ.
Зачем я сделал вышеупомянутую оговорку? Прежде всего, чтобы показать, что адекватно определить понятия души и духа в рационалистической модели не легко. Затем, чтобы заявить заранее, что я не собираюсь соревноваться с искусством в исследовании души и духа во всех нюансах. В чем я да собираюсь соревноваться с искусством, осознавая при этом полное преимущество моего метода для предмета, это в установлении взаимосвязи и пропорций между явлениями души и духа и явлениями общественной жизни и жизни индивидуума.
Как уже сказано в главе 1, каждое определение не является хорошим или плохим само по себе. Оно является хорошим или плохим лишь для той задачи, для которой оно строится. Теперь, когда ясно, что именно я хочу исследовать, я могу позволить себе сформулировать определение духа.
Духом и душой я буду называть в дальнейшем эмоциональную привязанность человека к надличному. Определение не блещет излишней строгостью, но таков предмет. Для того же, чтобы было яснее, что я имею в виду (а также, чтобы "отделить" душу от духа) я буду вынужден пуститься в более или менее многословные объяснения.
Я буду называть душевными привязанности к конкретным людям: любимой женщине, детям (своим), родителям, друзьям, товарищам и даже более дальним, но все же конкретным, зримым, а не абстрактным людям вообще, и, наконец, к конкретным животным, местам и вещам.
Духовной я буду называть привязанность к некой абстрактной идее, содержание которой может быть самое разное: Бог, благо всего человечества, причем соответственным образом понимаемое (скажем социализм или технический прогресс), благо своего народа (его освобождение, или культурное развитие, или экспансия и мировое господство), отвлеченная справедливость ("пусть рухнет мир, но торжествует справедливость"), истина, наука, искусство, всевозможные фетиши вроде отдельно взятых правил морали (семья), традиции (шабат, хождение в Мекку, христианский Новый год), правил, запретов и требований к поведению (например, рыцарская честь, кодекс самураев, правила джентльмена, китайская церемония питья чая и даже воровской "закон"), природа как таковая (пантеизм), конкретный вид животных, как таковой (священная корова в Индии), и даже конкретный предмет, но в функции фетиша, святого (священный камень в Мекке; Иерусалим не просто, как любимый город, а как священный город; священный дуб языческих Полян; священные идолы; иконы) и т. д.
Одни и те же люди и вещи могут быть объектами порознь душевной, либо духовной привязанности, либо и той и другой вместе взятой, либо, естественно ни той, ни другой. Например, можно любить жену свою и членов семьи своей в силу душевной привязанности к ним как таковым, но это будет одновременно и выражением духовной привязанности, служения надличной идее, например, Богу, который заповедовал "Возлюби жену свою" или абстрактной морали или фетишу семьи. Может также быть ситуация, когда человек не любит душевно свою жену или даже всю семью, но относится к ним хорошо, выполняя свой долг перед великой идеей. И, наконец, у человека могут быть заглушены, подавлены и душевная и духовная привязанности, и тогда его близким нечего ждать от него ничего хорошего, да и сам он рано или поздно станет себе тошен.
Еще примеры: Иерусалим может быть предметом и душевной и духовной привязанности. Человек может любить Иерусалим, потому что он в нем родился и вырос. В другом случае он его в глаза не видел, но любит как символ. Аналогично, природа, народ, родина и т. д.
Теперь можно перейти к рассмотрению способа включения понятий души и духа в рационалистические модели. Собственно говоря, это уже было сделано вкратце в предыдущей главе, где указывалось, что в числе внутренних потребностей природы человека, обуславливающих структуру функции качества жизни, наряду с физиологическими потребностями, потребностями в свободе и прочими, есть также душевные и духовные.
Существование, по крайней мере, некоторых из душевных потребностей в природе человека легко может быть проиллюстрировано и даже доказано (в той мере, в какой вообще можно говорить о доказательствах вне математики). Например, такой вид душевной привязанности (т.е. потребности в такой привязанности), как любовь родителей к детям, хорошо известен и принят под названием материнского и вообще родительского инстинкта, тем более, что он существует не только у людей, но и у многих высших животных.
Точно так же любовь детей к родителям не есть лишь результат воспитания. Хорошо известно, что рано осиротевшие люди, у которых эта чувство не могло быть воспитано, как правило, проносят через всю жизнь жажду этой любви, тоску по ней, ощущение неудовлетворения этой душевной потребности.
Что касается любви между мужчиной и женщиной, любви хоть и связанной с сексуальным влечением, но не сводящейся вполне к нему, то нет нужды приводить примеры, что таковая существует у людей и может достигать необычайной силы, превзойдя по потенциалу все прочие потребности, включая инстинкт жизни. Можно сослаться на примеры избирательной любви (сама избирательность которой свидетельствует о том, что она не сводится к одному лишь либидо) в мире животных, например лебедей, у которых, как известно, самец погибает от тоски, утратив возлюбленную, и никогда не спаривается с другой. Все это, однако, не будет доказательством (даже не математическим) того, что любовь между мужчиной и женщиной есть обязательная, нормальная часть природы человека, поскольку есть очень много людей (во всяком случае, не исключения), которые проживают всю свою жизнь без нее и по крайней мере не жалуются, что им ее недоставало.
То же самое, и даже в большей мере, можно сказать о большинстве других видов душевных привязанностей, а именно, можно дать много ярких примеров существования и силы их, но при этом окажется, что многие люди, а для некоторых видов привязанностей - подавляющее большинство, проживают свою жизнь, не испытав их и не осознавая своей обездоленности при этом. Например, бывают случаи сильной привязанности к любимой собаке, но те, кто не имел такой привязанности, не чувствуют себя обездоленными.
Еще в большей мере это относится к духовным привязанностям. Мы знаем, что во имя служения истине, Богу своему народу, Родине, кодексу чести и т. д. люди всходили на костры, закрывали грудью амбразуры, проходили через невообразимые пытки, истязали себя голодом, заточались добровольно в пещеры, дрались на дуэлях и даже приносили в жертву детей своих. С другой стороны, именно в наш бездуховный век, растленный "новой ментальностью",, крайне тяжело убедить среднего человека Запада, зачастую не имеющего ничего за душой, не говоря о духе, убедить его, что ему чего-то не хватает, особенно, если у него есть хороший "джоб", вилла, машина и т. д. Правда, можно сослаться на другие эпохи, например, средневековье, во время которого вряд ли кому-нибудь в христианской Европе пришло бы в голову отрицать наличие в человеке духовной потребности. Да и в; наши дни положение аналогично для многих мусульманских стран, например, хумейнистского Ирана.
Можно продолжить исследование вопроса, существуют все же или нет рассматриваемые душевные и духовные потребности в природе человека, в том же смысле, как в ней существует потребность в еде и питье, но я этого делать не буду. Я лично считаю, что существуют, хотя они и моложе по происхождению в эволюционном смысле, чем физиологические, а что касается духа, то я считаю, что потребность в нем еще не закончила процесса формирования. Кстати, такое предположение, будучи эволюционистским, не противоречит и религии (монотеистической), согласно которой Бог сначала создал тело человека, а затем вдохнул в него душу.
Кроме того, эти потребности, если существуют, то, конечно, не в такой дифференциации, как они перечислены в пояснении к определению. Т. е. материнский инстинкт и потребности в некоторых других видах душевных привязанностей существуют как таковые, но вряд ли существует в чистом виде потребность в привязанности, скажем, к собаке. Точно также не существуют в дифференцированном виде конкретные духовные потребности. Скорее всего помимо упомянутого материнского инстинкта и некоторых других видов, существует еще недифференцированная душевная и духовная потребность, которая может проявлять себя в привязанности к друзьям, животным; конкретным предметам, местам и т. д., и в привязанности к одному или нескольким вышеперечисленным объектам духа.
Но как я уже сказал, доказывать этого я не буду, поскольку для моей модели неважно, существуют ли эти потребности в природе человека в том же смысле что, скажем, потребность в пище или являются результатом воспитания и обстоятельств жизни. Замечу только, что если даже они и существуют, то уж, во всяком случае, их дифференциация, т. е. обращение на тот или иной конкретный объект, включая идею, есть, безусловно, результат воспитания и внешних обстоятельств, что особенно очевидно для духовных привязанностей. Человек не рождается ни с верой в Бога, тем более в конкретного, иудейского, скажем, или христианского, ни с любовью к Родине, ни с кодексом джентльмена.
Что же да, важно для модели? Важно то, что качество жизни человека, при прочих равных, безусловно, выше, у того, кто имеет или осознает свои душевные и духовные потребности и удовлетворяет их, по сравнению с тем, кто осознает, но испытывает неудовлетворение этих потребностей, или по сравнению с тем, кто не имеет или не осознает их. Доказательством этого служит как сила положительных эмоций человека, имеющего душевные привязанности и живущего духовной жизнью, так и сила отрицательных эмоций, а проще глубина страдания и горя человека, у которого по каким-то причинам разорвана упомянутая привязанность или разрушен идеал, бывший объектом духа его. Кстати, хоть я и сказал, что не намерен доказывать наличие душевных и духовных потребностей в природе человека, но не могу все же по ходу не отметить, что могучий потенциал соответствующих переживаний является, безусловно, аргументом в пользу наличия их. Коль скоро потребности душевные и духовные, независимо от того, той же они природы, что и физиологические, или нет, удовлетворяясь, повышают качество жизни, то и входят они в функцию качества жизни так же, как и прочие потребности и как это уже было описано в главах 3 и 4, т. е. в виде слагаемых с поправочными коэффициентами. Это и дает ключ к включению души и духа в рационалистические модели.
Подобно тому, как это было сделано раньше, я не буду и не могу, естественно, строить точно функцию качества жизни, а воспользуюсь для дальнейшего лишь существованием ее и знанием ее структуры, включающей, как было сказано, душевные и духовные потребности человека. Для того же, чтобы по возможности представить, как эти последние влияют на упомянутую функцию в сравнении с прочими, а также во взаимосвязи с ними, рассмотрим свойства души и духа, имеющие отношение к модели.
Прежде всего, замечу, что, как уже было сказано в главе 4, душевные и духовные потребности гибче, чем физиологические (особенно такие, как в пище). Гибче - это значит, что их удовлетворение может откладываться на более долгий срок, особенно, если они не разбужены изначально. В последнем случае их неудовлетворение может не замечаться и всю жизнь. Однако эта большая гибкость не означает меньшего потенциала. Скорее, верно обратное. Как уже сказано, движимые душевными порывами и во имя служения духовным идеалам люди способны жертвовать своей жизнью. (Что касается чужих жизней, то жертвование успешно происходит и по причинам душевно-духовным и под влиянием физиологических и прочих потребностей). Это в индивидуальном плане. Что касается потенциала влияния на общественные процессы, то здесь дух и живот, а заодно и либидо и жажда свободы успешно соревнуются, хотя, как по мне, дух оказал более сильное влияние на человеческую историю, чем живот и прочее. Конечно, не мало значительных и кровавых событий истории происходили под влиянием голода или угнетенной свободы - мятежи, войны, революции, массовые миграции и т. д. Но из них разве одни только голодные бунты и миграции могут быть отнесены целиком за счет недуховных потребностей. Уже освободительные войны - явление более духовного, чем иного плана, ибо главная цель их - свобода своего народа намного превалирует над вспомогательной целью - индивидуальной свободой, которая для многих была, возможно, изначальным импульсом борьбы, зато для многих других она не только не возростала, но даже убывала в процессе борьбы (военная дисциплина). В различных революциях духовный и недуховный элемент переплетены сильно и
разнообразно. Конечно, почти во всех них работал потенциал голодного желудка и жажда свободы личной, но поверх этого непременно накладывался и господствовал дух, в виде заботы о свободе и желудке не только своих, но и всего народа, а также в виде таких идеалов, как равенство, справедливость, достоинство и проч.
Наконец, история знает и мощнейшие и продолжительнейшие чисто духовные движения, прежде всего религиозные, включая религиозные войны, но еще более того внутренние не военные, но глубокие и существенные изменения человеческого общества под влиянием религий, а также великих нерелигиозных учений, как то идеология буржуазных революций, марксизм, экзистенциализм.
Говоря о потенциале душевно-духовных потребностей, нужно отметить еще одну их особенность. Потенциал большинства прочих потребностей по мере его удовлетворения убывает, или, если растет, то ограничено. Поэтому возможности повышения качества жизни человека и общества за счет удовлетворения большинства потребностей, кроме душевно-духовных, представляются также ограниченными. Т. е. на этапе острой неудовлетворенности этих потребностей их потенциал может быть огромен: в минус, к аду жизни мы можем сползать сколько угодно. Но когда мы находимся в области приличного среднего уровня, скажем, в современных промышленно-развитых странах, то возможности существенного дальнейшего повышения качества жизни за счет еще большего удовлетворения этих потребностей становятся все более ограниченными, хотя инерция жизни потребительского общества и мешает это понять (значительную роль здесь играет и искусственное разжигание потребительских страстей). Замена холодильника еще лучшим холодильником, а машины еще более шикарной машиной имеет отношение лишь к весьма иллюзорному счастью и удовлетворяет по преимуществу относительно слабую и лишь искусно раздуваемую потребность быть не хуже других или лучше других, причем лучше или не хуже - только в смысле материального уровня. В отличие от прочих потребностей удовлетворение душевно-духовных не только не приводит к снижению их потенциала, но даже наоборот. И хотя дух зачастую разгорается, наталкиваясь на препятствия, но неизвестно, нужно ли считать эти препятствия неудовлетворением духа или его пищей, т. е. удовлетворением. Интересен в этом отношении пример Сэнт Экзюпери в "Ночном полете", где он описывает отношение арабов к Лоуренсу. Лоуренс был их заклятый и горячо ненавидимый враг и борьба с ним давала пищу духу и наполняла их жизнь содержанием и острым интересом. Когда же он уезжал, эта жизнь погружалась в сонную спячку. Главное же, что во многих случаях удовлетворение потребностей души и духа и без упомянутых препятствий и остроты способствует разгоранию, усилению и углублению их потенциала. Так происходит и в случае любви к детям и в случае любви к женщине (не всегда), и в случае любви к Родине и любви к искусству и т. д. Причем существенно, что разгорание это может происходить, очевидно, в неограниченных масштабах. Поэтому хоть душа и дух играли существенную роль и на всех предыдущих этапах истории, но, начиная с какого-то момента, душевно-духовная сфера должна будет стать основным и чуть ли не единственным поприщем поисков дальнейшего улучшения качества жизни человека и общества.
Тут следует заметить, что вообще-то не только духовные потребности могут расти вследствие их удовлетворения, разжигания, пробуждения, воспитания и т. п. Даже такую фундаментальную потребность, как в пище, можно развивать доводя до обжорства. Тем более это относится к потребностям не чисто физиологическим, но и не душевно духовным, а, например, таким, как потребность в развлечениях, приключениях, азарте, риске, успехе и т. д. Более того, следует заметить, что существуют потребности изначально решительно не присущие человеческой натуре, а являющиеся результатом исключительно воспитания, привития и разжигания, и посему вообще встречающиеся лишь у тех, у кого они привились. Это такие потребности как в курении, алкоголе, наркотиках и т. п. Однако потенциал всех этих потребностей (за исключением потребности в свободе) не может быть развит до такой степени, как потенциал духовных потребностей. Человек, будучи голодным, может убить другого из-за пищи, но не пожертвовать собой. Можно рисковать собой во имя риска, как такового, в азарте борьбы за успех, в погоне за красивой женщиной, из-за наркотиков, даже из-за бутылки водки и сигареты. Но! Но не сознательно жертвовать собой, как во имя души и духа (и свободы).
Есть и другой путь сравнения возможного максимального потенциала духовных и недуховных потребностей. Многочисленные мемуары, художественная литература и личный опыт, подтверждают, что, если в юности, скажем, человек вел богатую духовную жизнь с борьбой за идеалы, но одновременно и с физическими лишениями, связанными с этой борьбой, а со временем "остепенился", т. е. дух угас, а материальное положение стабилизировалось, то всю свою жизнь он будет вспоминать тот духовный период не только, как лучшую часть жизни, но и вообще как единственную часть, которую только и можно по настоящему называть жизнью, в отличие от сыто спокойного существования.
Следует отметить, что любые потребности под влиянием внешних обстоятельств могут не только разжигаться, но и подавляться и увядать. Классический пример тому -увядание сексуальных потребностей в старости. Для нашей модели ущественно, что не только удовлетворение одних потребностей может сокращать удовлетворение других, но и разростание одних потребностей может подавлять другие. Крайние примеры - это, скажем, разрастание потребности, а проще говоря, чрезмерное употребление наркотиков или алкоголя, которое может приводить к разрушению организма и вместе с тем и к увяданию жизненно важных его функций и потребностей.
Разростание духовных потребностей может также приводить к увяданию прочих потребностей. Это в сильной степени зависит от того,на что направлен дух, от его идеи. Опять же в качестве крайнего примера можно привести различные изуверские секты, изнуряющие плоть и даже толкающие своих членов на самоубийство (хлысты, адвентисты седьмого дня и проч.). Но даже если идея духа не направлена непосредственно против каких-либо потребностей человека, экзальтированное, неуравновешенное, нарушающее гармонию служение этому духу может приводить к увяданию многих, так сказать, нормальных потребностей, к увяданию самого интереса к жизни.
Правда, тут зависимости сложны и эффекты экзальтированного духа могут быть самыми разнообразными и неожиданными, в том числе и прямо противоположными тому, о котором идет речь. К тому же здесь мы вступаем в сферу большого индивидуального отличия людей.
Продолжая тему потенциала душевно-духовных потребностей, следует отметить еще, что упомянутое разрастание их по мере удовлетворения имеет и отрицательную сторону, а именно, если удовлетворение прекращается, это приводит к снижению качества жизни, причем чем больше был потенциал, тем резче снижение, что в принципе вызывает неустойчивость жизни человека и общества и может приводить к катаклизмам и трагедиям. Все зависит от того, на что направлена духовная потребность и каковы возможности ее удовлетворения в настоящий момент в обществе вообще и у индивидуума в частности. Это обстоятельство является причиной того, что во многие века для большинства населения такие потребности, как любовь мужчины и женщины, любовь к искусству и даже жажда справедливости и чести считались и действительно являлись недопустимой роскошью и были уделом аристократии (всяких там Нифертити). Более того, и сегодня и в развитых и просвещенных странах есть немало людей, которые добровольно отказываются от этих потребностей, от развития их потенциала, опасаясь, что их неудовлетворение сделает жизнь хуже, чем она есть, не желая
рисковать неустойчивостью, не желая бороться, и обрекая себя на серое существование.
Следует, однако, отметить, что в тех случаях, когда обстоятельства позволяют удовлетворение тех или иных душевно-духовных потребностей, их наличие и потенциал делают жизнь человека, а заодно и его самого, не только богаче, но и устойчивей. Не случайно поэтому не только в суровые давние времена, когда семейный союз был необходим для выживания, как самая удобная форма кооперации (муж гоняется с дубиной за дикими зверями, а жена шьет из их шкур одежды), но и сегодня в развитых странах семейные люди считаются в среднем более надежными и устойчивыми в жизни. Примеров необычайной устойчивости, которую придает людям подлинный и высокий дух, помогая им проходить через невообразимые испытания, не стану приводить: их слишком много и они хорошо известны из истории и литературы.
Еще одно свойство духа, именно духа, а не души, отличающее его ,от всех прочих потребностей человека, это его возможная нетерпимость к другому духу, духу направленному на другой объект или идею, зачастую весьма близкую идее или объекту данного духа. Примеров этому несть числа в истории. Это - и многовековая вражда христианства и иудаизма и протестантизма с католицизмом внутри христианства, и фарисеев и садукеев внутри иудаизма, и марксизма с буржуазной идеологией, и большевиков и меньшевиков внутри марксизма и т. д., и т. д., и т. д. Эти свойственные духу (хотя и необязательные) фанатизм и нетерпимость, как уже сказано, не имеют места у прочих потребностей человека, как,( например, физиологических, что порождает иллюзию преимущества последних и опасности духа для человечества, иллюзии, широко использованной "новой ментальностью" в ее борьбе с духовностью. Я хочу подчеркнуть, что это все-таки иллюзия, ибо как ни много бедствий знало человечество от фанатичной духовности, еще больше бедствий происходило от такой недуховной потребности, как жажда власти и подобные, которые всегда расцветают там, где слабеет дух.
Теперь перейдем к рассмотрению связей духа и души с другими потребностями человеческой натуры и прочими параметрами модели, естественно под углом зрения, как эти связи могут отражаться на качестве жизни и на общественных процессах.
Прежде всего, нужно отметить, что наличие душевно-духовных потребностей и их удовлетворение, как правило, сочетается, способствует и • усиливает, причем в немалой степени, и удовлетворение некоторых других потребностей человеческой натуры, таких как потребность в общении, потребность в глубоких, сильных положительных эмоциях (вспомним, например, рублевскую "Троицу") потребность в ощущении принадлежности и некой человеческой общности. Все это дополнительный вклад в улучшение качества жизни, помимо того, что дает непосредственно само удовлетворение потребностей души и духа.
Противоположно этому работает связь душевных и духовных привязанностей со свободами. И те и другие ограничивают определенные свободы. Правда ограничения привязанностью отличается от ограничений законом или моралью и принятостью, тем, что последние являются ограничениями внешними, навязанными, даже если и осознается их необходимость. Ограничения привязанностью являются самоограничениями, ограничениями добровольными и все-таки ограничениями. Подтверждение тому встречающийся тип крайних ценителей свободы, сознательно избегающих любви, семьи и прочих привязанностей душевных и духовных во имя максимальной свободы. Насколь правильно они понимают свою собственную натуру - это уже другой вопрос. Многие из них жестоко расскаиваются в избранном пути на определенном этапе жизни. Другим подтверждением, что рассматриваемые привязанности ограничивают свободу, служит ощущение облегчения и освобождения, испытываемое человеком, избавившимся от неудачной любви.
Удовлетворение душевных и духовных потребностей ограничивает также, как правило, удовлетворение физиологических и некоторых других эгоистических потребностей (в развлечениях и отдыхе, скажем), хотя с другой стороны может и увеличивать. Но, вообще говоря, мы жертвуем чем-то ради своих близких, тем более во имя идеи, которой служим. Жертвуем временем, которое могло бы быть потрачено на зарабатывание денег и вообще на личный успех, жертвуем и "материей".
Все прочие связи душевно-духовных потребностей, а также и уточнение вышерассмотренных, зависят от того, что является объектом соответствующих привязанностей. В этом смысле есть существенная разница между привязанностями душевными и духовными, особенно если учесть, что мы рассматриваем эти связи с точки зрения, в какой степени" душа и дух отражаются на качестве жизни индивидуума и общества. Было показано, что при прочих равных они повышают качество жизни и очевидно могут повышать его в сильнейшей степени. Однако существенно, что прочих равных в жизни нет. И нет их именно потому, что есть связи. Так вот разница в этом смысле между душой и духом в том, что удовлетворение душевных потребностей может ограничиватьсвободу, материальное потребление и прочее, как правило, только того индивидуума, который соответствующие привязанности имеет, ну и, максимум, тех людей, на которых они направлены, хотя в последнем случае, как правило, больше дается, чем берется. Т. е. в основном душевные привязанности существенны лишь в личном плане, повышая, как правило, качество жизни индивидуума, их имеющего. Что же касается качества жизни всего общества, то влияние на него индивидуальных душевных привязанностей в высшей степени ограничено, если только соответствующий тип душевной привязанности не становится объектом духовной идеи, как это было, скажем, с романтической любовью в рыцарские времена, как это было и есть с почитанием родителей и вообще с семейными узами у некоторых народов и т. п.
Что касается духа, то он способен увлекать огромные массы в едином направлении и посемуоказывать сильнейшее влияние на уровень качества жизни целых народов и цивилизаций, причем как в ту, так и в другую сторону.
Между духом и объектом, на который он направлен, есть прямая и обратная связи. Прямая - это если дух направлен на свободу, то он способствует вообще говоря увеличению свободы в обществе, если на справедливость, то справедливости, если на патриотизм, то процветанию Родины.
Обратная связь состоит в том, что сила духа тем большая и дух тем выше, чем он более надличен, чем более всеобщую потребность он отражает и чем острей эта потребность в настоящий момент. Так, например, идея перераспределения имущества в сторону выравнивания, если она служит основанием для конкретного грабежа, то это вообще не дух, не надлично, это злоумышление, преступный замысел и т. д. Если же она обобщается до перераспределения имущества в масштабах всего человечества, то она становится объектом духа и, как нас учит недавняя история, еще какого духа. Как писал в нашумевшей в 20-е годы в России книге "Шоколад" Родионов-Никитин: "самые высокие взлеты духа рождаются из самых низменных потребностей масс". С другой стороны сила духа зависит от насущности той потребности, на которую он направлен, и если речь идет о потребностях материальных, то он слабеет по мере их удовлетворения. Это одна из причин, по которой дух марксизма ослабел в целом в Союзе, где материальный уровень достиг некоторого относительно сносного уровня, и силен в странах третьего мира, где, грубо говоря, многим есть нечего. Конечно, для ослабления духа марксизма в Союзе есть и другие причины и, прежде всего то, что марксизм не выполнил обещанного равенства ни материального, ни в правах, что в среднем материальный уровень в бывшем Союзе был ниже, чем в Западных странах, и что он ущемил другие насущные потребности, которые ропщут, а именно в свободе, но подробнее об этом ниже.
Потенциал духа зависит также от убедительности истинности его идеи. Дух всегда на что-либо направлен, как правило, на что-либо желанное само по себе, в силу нашей природы. Но всегда есть сомнение, поддерживаемое опытом, что, послушавшись велению духа, мы можем прийти к негативным результатам. Поэтому для распространения духа, укрепления его авторитета, усиления веры, в общем, для увеличения потенциала очень существенна привязанность духа к некой общей и авторитетной концепции, объясняющей по возможности все в мире, т. е. к религии, философии, в крайнем случае, истории и традиции, которые хотя бы уж тем убедительны, что вот так жили наши предки и, в общем, как-то жили и что-то хорошее от жизни имели, так давайте, чтоб не было хоть хуже.
Теперь рассмотрим связь духа с таким объектом или параметром жизни общества как организация. Дух, как уже сказано, всегда направлен на некоторый объект, идею, идеал, как правило, общий для большого количества людей, зачастую соизмеримого со всем обществом. Именно эта едино направленность сильной привязанности многих людей делает дух мощным фактором общественных процессов (как писал Маркс: "Идея овладевшая массами, становится силой"). Как правило, эти идея, идеал и т. п. имеют внешние препятствия для их реализации. Эмоциональная привязанность требует действия для преодоления этих препятствий и такое действие является, кстати, пищей духа, удовлетворением его. Например, идея национального освобождения и возникает как следствие внешнего ограничения на свободу народа, т. е. порабощения его другим народом, и привязанность к этому идеалу требует свержения ига. Идея социальной справедливости требует свершения социальной революции или социальных реформ или филантропической деятельности.
Иногда эти препятствия являются следствием упомянутого выше фанатизма духа, его нетерпимости к духу другому. Так было в случае всех религиозных войн, когда носителям одного духа стремились силой навязать другой дух, так сказать, осчастливить их вопреки их желанию, поскольку носители второго духа видели врага в первом и считали, что он представляет опасность для их духа, независимо от того, были ли объективные основания для такой предпосылки или нет.
Коль скоро из-за препятствий для группового, массового духа, появляется общая цель и деятельность по ее достижению, возникает необходимость в организации. Т. е. необходимость ли, это еще вопрос, но совершенно очевидно, что организация, координирующая действия многих в одном направлении, необычайно повышает эффективность этих действий... при прочих равных. Вот на эти то "прочие равные", которых вообще никогда не бывает, тем более в данном случае, никто, как правило, не обращает внимания. Почему нет прочих равных в данном случае? Потому, что есть очень существенная обратная связь между организацией и духом. Связь эта в двух словах сводится к тому, что организация убивает дух, омерщвляет его, выхолащивает, заменяя живую привязанность к идеалу, навязанной обязанностью. Процесс этот не происходит мгновенно с возникновением организации. Поначалу люди сознают необходимость организации и это не уменьшает их энтузиазма к идее. Это самый эффективный этап реализации идеи, когда дух, энтузиазм, преданность и подъем, сочетаются с организацией их направляющей.
Однако, организация означает разделение обязанностей, управление и значит власть. Власть удовлетворяет одну из специфических потребностей человеческой натуры - инстинкт власти, который подобно духу и в отличие от физиологических инстинктов разгорается по мере его удовлетворения. Инстинкт этот можно назвать анти духом. Если дух требует служения общему интересу, вплоть до пожертвования сугубо личным, то инстинкт власти требует подчинения интересов всех интересу одного. Однако, связи общественного процесса таковы, что в определенные периоды интерес одного, стоящего у власти и интерес многих, ему подчиненных, могут совпадать, по крайней мере формально. И это, как правило, бывает при зарождении организаций, обслуживающих дух. При этом те, кто стоят вначале во главе таких организаций, они же их создатели и они же наибольшие выразители духа и служители его. Поэтому вначале, как правило, налицо полная гармония. Однако организации существуют долгое время, часто - многие поколения. Вдохновенные создатели организаций сменяются их менее одухотворенными последователями, которые к тому же, чтобы занять освободившееся место, помимо служения идее должны были еще бороться за это место с конкурентами, т. е. бороться за власть. Постепенно происходит вырождение верхушки организации. В силу формального совпадения интересов того, кто рвется к власти или владеет ею с интересами всей организации, на ,первом этапе окостенения низы не замечают подмены и сохраняют энтузиазм. Однако, по мере усиления борьбы за власть внутри организации, интересы борющихся и властвующих все более расходятся, с интересами масс носителей духа. Тогда наступает следующий этап, на котором массы осознают, что они обслуживают не столько идею, сколько верхушку организации и тогда энтузиазм начинает слабеть, хотя еще не исчезает вполне. На этом этапе стоящие у власти, сила которых базируется на эксплуатации идеи и духа, и потому заинтересованные в сохранении энтузиазма, предпринимают меры, естественно, организационные меры (поскольку на чисто духовное воздействие они уже не способны) к сохранению и внедрению духа. Меры эти сводятся к созданию всевозможных институтов по изучению, консервированию, детализации и распространению идеи, ставшей уже официальной. Это и написание бесчисленных толкований основной идеи, и толкований толкований и т. д., и создание учреждений, в которых эти толкования изучаются, а заодно и фабрикуются и оцениваются, и введение всякого рода ученых степеней и должностей, связанное с изучением, толкованием и распространением, и введение соответствующего предмета в обязательное образование или, в худших случаях, сведение обязательного образования к изучению предмета и, наконец, введение бесконечно детализируемых норм поведения для рядовых членов организации (или общества в целом, если идея победила), выполнение которых должно символизировать духовную привязанность рядового члена к идее. Введение этих норм и контроль за выполнением их является логическим завершением взаимоотношений организации и духа, ею обслуживаемого, вытекающей из их природы. Организация, призванная разделить обязанности ее членов, осуществить управление и, следовательно, контроль за выполнением, тяготеет проконтролировать и сам дух в его носителях. Но, дух невозможно проконтролировать как таковой, посему вводятся формальные признаки его наличия и степени: сколько благих дел человек сделал за год и т. п. Введение всех этих мер имеет двоякое действие. Какую-то часть населения оно возвращает в лоно организации, вытащив из кабака, зато подлинных и изначальных носителей духа оно, как правило, отталкивает. Кроме того, происходит перерождение духа, его переориентация с изначальной великой идеи на выполнение формальных правил, на служение системе, на усердное выполнение роли винтика в машине, и т. д. И тогда подлинный дух в общем то уходит из системы, а остается его оболочка - организация с ее институтами и его вышеупомянутые эрзацы.
На этом этапе эффективность организации значительно снижается, однако она еще долго может существовать, используя созданные механизмы управления и, как правило, подавления, (причем последние со временем приобретают все больший вес) и эрзацы духа.
Тут следует заметить, что продлению жизни этих омертвелых конструкций ушедшего духа способствует то обстоятельство, что альтернативой им является, как правило, не новый, вызревший, могучий дух, а полная бездуховность и отрицание духа, которые приводят при прочих равных к еще более низкому уровню качества жизни, чем эрзацы и скорлупы практически мертвого, но великого в прошлом духа.
Еще следует заметить, что если эти скорлупы имеют яркие формы церемоний и обрядов, то за периоды времени, соизмеримые с жизнью нескольких поколений, они обретают, если так можно выразиться, вторичную духовность, духовность традиции, привязанность к которой основана не на смысле традиции, а на том, что так делали предки и так делает весь народ. Это, безусловно,- тоже над личное и следовательно дух.
Дальнейшее развитие сюжета возможно уже во многих вариантах в зависимости от внешних обстоятельств и субъективного человеческого фактора (см. главу 2). Возможны реформации со сбрасыванием омертвелых скорлуп культа и с наполнением свежей кровью изначальных идей. Возможно появление новых великих идей и разгорание нового духа и повторение всей истории сначала. Возможна просто гибель общества и создание на его развалинах новых формаций.
Кстати, вышерассмотренный процесс взаимосвязанной эволюции духа и организации сочетается, также с эволюцией морали. А именно процесс зарождения идеи и разгорания духа сопровождается и выкристаллизовыванием новой морали и взлетом ее авторитета. Процесс увядания духа идет одновременно с энтропийным процессом деморализации.
Еще ряд замечаний по поводу духа и организации. Дух не обязательно требует возникновения организации и не обязательно вызывает ее. Например, джентльменский кодекс, освящение морали или только семьи и т. п. не требуют организации. С другой стороны, организация отнюдь не является прямым порождением духа. Она является прямым порождением необходимости ведения общих дел, которая существовала и существует независимо от духа и которая, кстати, гораздо более чем дух ограничивает свободы. С другой стороны, необходимость ведения общих дел способствует разгоранию духовности, осознанию и удовлетворению ее, поскольку когда человек участвует в общем деле, то хочет он или нет, он работает не только на себя, но и на других и это объективно является удовлетворением духа, которое, как уже сказано выше, разжигает саму потребность в нем. Таким образом, дух не всегда вызывает, а также не всегда предшествует возникновению организации. Возможно и одновременное их развитие и предварительное организации, причем в последнем случае организация сама может, так сказать, оформить дух, дать ему идею, направленность.
Так было, например, в случае с духом монархическим, т. е. с эмоциональной привязанностью к монарху, суверену и т. п. и преданным служением ему. В основе этого духа, как и всякого другого, лежит, конечно, сама потребность в служении над личному, но направленность этому духу, идею дала конкретная организация, именуемая монархическим государством, которая исторически возникла отнюдь не для обслуживания ни этого конкретного духа, еще не существовавшего в период ее возникновения, ни духовной потребности, как таковой. Она возникла как наилучшая и наиболее эффективная форма кооперации людей в определенный исторический период.
Кстати, организации, возникшие не вследствие великой духовной идеи, а по причинам кооперации как таковой, также эволюционируют и эволюция эта подобна вышеописанной, хотя есть и особенности. Основная особенность в том, что такая организация не начинается с наивысшего подъема духа, а дух этот разгорается в начальный период существования сравнительно медленно, причем в значительной степени сам собой, т. е. просто в результате совместной деятельности всех звеньев организации, направленной на общую цель. Как правило, к тому же те, кто стоят во главе в этот период сравнительно честно работают на общий стол (иначе организация терпит провал). Разгорание духа в этот период осуществляется также и в результате прямого (организационного) воздействия стоящих у власти, цель которого - усиление и организации и власти. Начиная с некоторого периода- максимальной точки, начинается вышеописанный процесс омертвления и окостенения духа, сопровождаемый и процессом одряхления организации. Еще точнее этот процесс сползания идет с самого начала, но сначала превалирует процесс разгорания.
Другое замечание. Вышеупомянутый фанатизм духа часто является следствием умерщвления и искривления духа организацией и появляется на соответствующем этапе. Происходит это потому, что стоящие у власти и эксплуатирующие идею, видя угасание энтузиазма и стремясь разжечь его вновь, ставят духу ложные препятствия и придумывают ложные опасности со стороны другого духа (как мы знаем, препятствия разжигают дух).
Примеров вышесказанному опять же несть числа, но особенно яркие - это захватнические войны, осуществляемые властителями народов с целью разжечь угасающий патриотизм в условиях, когда авторитет власти внутри страны подорван. Такова, например, русско-японская война 1905 г. и многие прочие.
Еще одно свойство духа, характеризующее его связь с организацией, это его способность расщепляться, ветвиться на близкие направления, каждое со своей организацией и с враждой между ними. Примеры тому были даны уже выше, когда я говорил о фанатизме духа вообще. А именно: христианство - ответвление иудаизма, католицизм и протестантизм- результат расщепления христианства (а заодно и православие и еще ряд более мелких направлений), большевики и меньшевики - расщепление марксизма и т. д. и т. п. В основе этих расщеплений лежат вариации самого духа, его объекта, идеи (иудаизм и христианство) либо вариации путей достижения соответствующей цели (большевики, меньшевики). И в том и в другом случае расщепления происходят, как правило, на этапе, когда уже есть организация (и сопровождаются и организационным же расколом), и когда налицо та или иная степень загнивания духа. Примеры приведу в дальнейшем.
МИРОВОЗЗРЕНИИ
#
"Бывали хуже времена, но не было подлее"
Мировая философия издавна занята проблемой первичности-вторичности материи и духа (или в другой терминологии- идеи). Проблема эта всегда представлялась настолько кардинальной, что в соответствии с тем, как та или иная философия решала ее, все они с древнейших времен подразделялись на материалистические, идеалистические и дуалистические (в последних признавалась независимость этих двух глобальных начал).
По сложившемуся и весьма распространенному стереотипу рационализм отождествляется с материализмом. Поскольку предлагаемая вниманию читателя философия, базирующаяся на модельном подходе, является, безусловно, рационалистической (хотя содержание рационализма уточнено по сравнению с классическим (см. главу 1)), то инерция мысли толкнет многих к предположению, что она исходит из первичности материи. Однако это не так. Более того, сама постановка проблемы первичности представляется мне неверной и уводящей философию от ее истинных задач.
В самом деле, как было показано выше (см. главу 1), все наши понятия, включая "материю", "дух" или "идею" имеют условные границы. Что касается материи и духа, то тут границы настоль условны, что дай Бог сформулировать эти понятия так, чтобы осталось что-то содержательное от них, хоть в каких-то границах. Для материи я и не берусь этого делать. Читатель легко может убедиться, что нигде выше я не пользовался этим понятием. В свое время, лет 200 .назад и прежде, понятие материи казалось самоочевидным, поскольку она отождествлялась со всем тем, что имеет массу покоя. Однако, со времени открытия силовых полей, со времени введения понятия энергии не связанной обязательно с массой покоя, со времени установления превращения массы в энергию и наоборот, со времени обнаружения факта, что интеллектуальная и психическая деятельность вызывают изменения определенных физических полей, подразделение сущего на материю и дух или идею стало не то чтобы невозможным (это можно сделать проведением границы произвольно там или сям), но не дающим никакой пользы познанию. Тем более нелепо сегодня рассуждать о первичности -вторичности материи и духа.
Отмечу здесь, что не следует путать подразделение сущего на материю и дух (или идею) и проблему познания, занимающуюся соотношением между всем сущим вообще, включая идею и дух, и нашим восприятием его, и отражением в сознании. (Решение последней дано в главе 1).
Цель данной главы - вычленить из всего сущего с помощью определения понятие духа (а заодно и души), указать способ включения его в модели общественных процессов и в самом общем виде описать его взаимодействие с прочими параметрами этих моделей или иными словами описать его влияние на общественные процессы с одной стороны и на индивидуума, участвующего в этих процессах, с другой.
Я хочу напомнить здесь то, что отмечал уже в главе 1, а именно, что познание моделями хоть и включает в себя все научное познание, в том числе и тех времен, когда модельный подход как таковой не осознавался, однако не является единственно возможным. Другим способом познания является, например, искусство. Поскольку есть альтернативные виды познания, то уместно говорить об их сравнительных достоинствах и можно предположить, что для каждого вида есть своя сфера действительности, которой он наиболее адекватен. Очевидно, что в эмоциональной сфере духа и души искусство обладает несравненно большими возможностями передачи всех оттенков предмета, чем любая модель. Отличным тому примером служит для меня знаменитый дуалистический принцип Бубера ("Я и ты"). Методом философии, т. е. по сути, модельным методом, хотя и не без художественности стиля, Бубер отобразил определенную сферу действительности, тесно связанную с душой и духом. Но упомянутая сфера отражалась уже много, много раз и до него, но иными средствами, а именно искусством и прежде всего поэзией. И как по мне, несколько строк из Данте, Петрарки, Шекспира или Пушкина, ("Я помню чудное мгновенье, Передо мной явилась Ты...") гораздо лучше выражают суть дуалистического принципа, чем посвященная предмету и доставившая известность автору работа Бубера. Кстати, вышесказанное не уменьшает значимости его, как философа, в моих глазах, но упомянутое "Я и ты" очаровывает меня гораздо меньше других его работ.
Зачем я сделал вышеупомянутую оговорку? Прежде всего, чтобы показать, что адекватно определить понятия души и духа в рационалистической модели не легко. Затем, чтобы заявить заранее, что я не собираюсь соревноваться с искусством в исследовании души и духа во всех нюансах. В чем я да собираюсь соревноваться с искусством, осознавая при этом полное преимущество моего метода для предмета, это в установлении взаимосвязи и пропорций между явлениями души и духа и явлениями общественной жизни и жизни индивидуума.
Как уже сказано в главе 1, каждое определение не является хорошим или плохим само по себе. Оно является хорошим или плохим лишь для той задачи, для которой оно строится. Теперь, когда ясно, что именно я хочу исследовать, я могу позволить себе сформулировать определение духа.
Духом и душой я буду называть в дальнейшем эмоциональную привязанность человека к надличному. Определение не блещет излишней строгостью, но таков предмет. Для того же, чтобы было яснее, что я имею в виду (а также, чтобы "отделить" душу от духа) я буду вынужден пуститься в более или менее многословные объяснения.
Я буду называть душевными привязанности к конкретным людям: любимой женщине, детям (своим), родителям, друзьям, товарищам и даже более дальним, но все же конкретным, зримым, а не абстрактным людям вообще, и, наконец, к конкретным животным, местам и вещам.
Духовной я буду называть привязанность к некой абстрактной идее, содержание которой может быть самое разное: Бог, благо всего человечества, причем соответственным образом понимаемое (скажем социализм или технический прогресс), благо своего народа (его освобождение, или культурное развитие, или экспансия и мировое господство), отвлеченная справедливость ("пусть рухнет мир, но торжествует справедливость"), истина, наука, искусство, всевозможные фетиши вроде отдельно взятых правил морали (семья), традиции (шабат, хождение в Мекку, христианский Новый год), правил, запретов и требований к поведению (например, рыцарская честь, кодекс самураев, правила джентльмена, китайская церемония питья чая и даже воровской "закон"), природа как таковая (пантеизм), конкретный вид животных, как таковой (священная корова в Индии), и даже конкретный предмет, но в функции фетиша, святого (священный камень в Мекке; Иерусалим не просто, как любимый город, а как священный город; священный дуб языческих Полян; священные идолы; иконы) и т. д.
Одни и те же люди и вещи могут быть объектами порознь душевной, либо духовной привязанности, либо и той и другой вместе взятой, либо, естественно ни той, ни другой. Например, можно любить жену свою и членов семьи своей в силу душевной привязанности к ним как таковым, но это будет одновременно и выражением духовной привязанности, служения надличной идее, например, Богу, который заповедовал "Возлюби жену свою" или абстрактной морали или фетишу семьи. Может также быть ситуация, когда человек не любит душевно свою жену или даже всю семью, но относится к ним хорошо, выполняя свой долг перед великой идеей. И, наконец, у человека могут быть заглушены, подавлены и душевная и духовная привязанности, и тогда его близким нечего ждать от него ничего хорошего, да и сам он рано или поздно станет себе тошен.
Еще примеры: Иерусалим может быть предметом и душевной и духовной привязанности. Человек может любить Иерусалим, потому что он в нем родился и вырос. В другом случае он его в глаза не видел, но любит как символ. Аналогично, природа, народ, родина и т. д.
Теперь можно перейти к рассмотрению способа включения понятий души и духа в рационалистические модели. Собственно говоря, это уже было сделано вкратце в предыдущей главе, где указывалось, что в числе внутренних потребностей природы человека, обуславливающих структуру функции качества жизни, наряду с физиологическими потребностями, потребностями в свободе и прочими, есть также душевные и духовные.
Существование, по крайней мере, некоторых из душевных потребностей в природе человека легко может быть проиллюстрировано и даже доказано (в той мере, в какой вообще можно говорить о доказательствах вне математики). Например, такой вид душевной привязанности (т.е. потребности в такой привязанности), как любовь родителей к детям, хорошо известен и принят под названием материнского и вообще родительского инстинкта, тем более, что он существует не только у людей, но и у многих высших животных.
Точно так же любовь детей к родителям не есть лишь результат воспитания. Хорошо известно, что рано осиротевшие люди, у которых эта чувство не могло быть воспитано, как правило, проносят через всю жизнь жажду этой любви, тоску по ней, ощущение неудовлетворения этой душевной потребности.
Что касается любви между мужчиной и женщиной, любви хоть и связанной с сексуальным влечением, но не сводящейся вполне к нему, то нет нужды приводить примеры, что таковая существует у людей и может достигать необычайной силы, превзойдя по потенциалу все прочие потребности, включая инстинкт жизни. Можно сослаться на примеры избирательной любви (сама избирательность которой свидетельствует о том, что она не сводится к одному лишь либидо) в мире животных, например лебедей, у которых, как известно, самец погибает от тоски, утратив возлюбленную, и никогда не спаривается с другой. Все это, однако, не будет доказательством (даже не математическим) того, что любовь между мужчиной и женщиной есть обязательная, нормальная часть природы человека, поскольку есть очень много людей (во всяком случае, не исключения), которые проживают всю свою жизнь без нее и по крайней мере не жалуются, что им ее недоставало.
То же самое, и даже в большей мере, можно сказать о большинстве других видов душевных привязанностей, а именно, можно дать много ярких примеров существования и силы их, но при этом окажется, что многие люди, а для некоторых видов привязанностей - подавляющее большинство, проживают свою жизнь, не испытав их и не осознавая своей обездоленности при этом. Например, бывают случаи сильной привязанности к любимой собаке, но те, кто не имел такой привязанности, не чувствуют себя обездоленными.
Еще в большей мере это относится к духовным привязанностям. Мы знаем, что во имя служения истине, Богу своему народу, Родине, кодексу чести и т. д. люди всходили на костры, закрывали грудью амбразуры, проходили через невообразимые пытки, истязали себя голодом, заточались добровольно в пещеры, дрались на дуэлях и даже приносили в жертву детей своих. С другой стороны, именно в наш бездуховный век, растленный "новой ментальностью",, крайне тяжело убедить среднего человека Запада, зачастую не имеющего ничего за душой, не говоря о духе, убедить его, что ему чего-то не хватает, особенно, если у него есть хороший "джоб", вилла, машина и т. д. Правда, можно сослаться на другие эпохи, например, средневековье, во время которого вряд ли кому-нибудь в христианской Европе пришло бы в голову отрицать наличие в человеке духовной потребности. Да и в; наши дни положение аналогично для многих мусульманских стран, например, хумейнистского Ирана.
Можно продолжить исследование вопроса, существуют все же или нет рассматриваемые душевные и духовные потребности в природе человека, в том же смысле, как в ней существует потребность в еде и питье, но я этого делать не буду. Я лично считаю, что существуют, хотя они и моложе по происхождению в эволюционном смысле, чем физиологические, а что касается духа, то я считаю, что потребность в нем еще не закончила процесса формирования. Кстати, такое предположение, будучи эволюционистским, не противоречит и религии (монотеистической), согласно которой Бог сначала создал тело человека, а затем вдохнул в него душу.
Кроме того, эти потребности, если существуют, то, конечно, не в такой дифференциации, как они перечислены в пояснении к определению. Т. е. материнский инстинкт и потребности в некоторых других видах душевных привязанностей существуют как таковые, но вряд ли существует в чистом виде потребность в привязанности, скажем, к собаке. Точно также не существуют в дифференцированном виде конкретные духовные потребности. Скорее всего помимо упомянутого материнского инстинкта и некоторых других видов, существует еще недифференцированная душевная и духовная потребность, которая может проявлять себя в привязанности к друзьям, животным; конкретным предметам, местам и т. д., и в привязанности к одному или нескольким вышеперечисленным объектам духа.
Но как я уже сказал, доказывать этого я не буду, поскольку для моей модели неважно, существуют ли эти потребности в природе человека в том же смысле что, скажем, потребность в пище или являются результатом воспитания и обстоятельств жизни. Замечу только, что если даже они и существуют, то уж, во всяком случае, их дифференциация, т. е. обращение на тот или иной конкретный объект, включая идею, есть, безусловно, результат воспитания и внешних обстоятельств, что особенно очевидно для духовных привязанностей. Человек не рождается ни с верой в Бога, тем более в конкретного, иудейского, скажем, или христианского, ни с любовью к Родине, ни с кодексом джентльмена.
Что же да, важно для модели? Важно то, что качество жизни человека, при прочих равных, безусловно, выше, у того, кто имеет или осознает свои душевные и духовные потребности и удовлетворяет их, по сравнению с тем, кто осознает, но испытывает неудовлетворение этих потребностей, или по сравнению с тем, кто не имеет или не осознает их. Доказательством этого служит как сила положительных эмоций человека, имеющего душевные привязанности и живущего духовной жизнью, так и сила отрицательных эмоций, а проще глубина страдания и горя человека, у которого по каким-то причинам разорвана упомянутая привязанность или разрушен идеал, бывший объектом духа его. Кстати, хоть я и сказал, что не намерен доказывать наличие душевных и духовных потребностей в природе человека, но не могу все же по ходу не отметить, что могучий потенциал соответствующих переживаний является, безусловно, аргументом в пользу наличия их. Коль скоро потребности душевные и духовные, независимо от того, той же они природы, что и физиологические, или нет, удовлетворяясь, повышают качество жизни, то и входят они в функцию качества жизни так же, как и прочие потребности и как это уже было описано в главах 3 и 4, т. е. в виде слагаемых с поправочными коэффициентами. Это и дает ключ к включению души и духа в рационалистические модели.
Подобно тому, как это было сделано раньше, я не буду и не могу, естественно, строить точно функцию качества жизни, а воспользуюсь для дальнейшего лишь существованием ее и знанием ее структуры, включающей, как было сказано, душевные и духовные потребности человека. Для того же, чтобы по возможности представить, как эти последние влияют на упомянутую функцию в сравнении с прочими, а также во взаимосвязи с ними, рассмотрим свойства души и духа, имеющие отношение к модели.
Прежде всего, замечу, что, как уже было сказано в главе 4, душевные и духовные потребности гибче, чем физиологические (особенно такие, как в пище). Гибче - это значит, что их удовлетворение может откладываться на более долгий срок, особенно, если они не разбужены изначально. В последнем случае их неудовлетворение может не замечаться и всю жизнь. Однако эта большая гибкость не означает меньшего потенциала. Скорее, верно обратное. Как уже сказано, движимые душевными порывами и во имя служения духовным идеалам люди способны жертвовать своей жизнью. (Что касается чужих жизней, то жертвование успешно происходит и по причинам душевно-духовным и под влиянием физиологических и прочих потребностей). Это в индивидуальном плане. Что касается потенциала влияния на общественные процессы, то здесь дух и живот, а заодно и либидо и жажда свободы успешно соревнуются, хотя, как по мне, дух оказал более сильное влияние на человеческую историю, чем живот и прочее. Конечно, не мало значительных и кровавых событий истории происходили под влиянием голода или угнетенной свободы - мятежи, войны, революции, массовые миграции и т. д. Но из них разве одни только голодные бунты и миграции могут быть отнесены целиком за счет недуховных потребностей. Уже освободительные войны - явление более духовного, чем иного плана, ибо главная цель их - свобода своего народа намного превалирует над вспомогательной целью - индивидуальной свободой, которая для многих была, возможно, изначальным импульсом борьбы, зато для многих других она не только не возростала, но даже убывала в процессе борьбы (военная дисциплина). В различных революциях духовный и недуховный элемент переплетены сильно и
разнообразно. Конечно, почти во всех них работал потенциал голодного желудка и жажда свободы личной, но поверх этого непременно накладывался и господствовал дух, в виде заботы о свободе и желудке не только своих, но и всего народа, а также в виде таких идеалов, как равенство, справедливость, достоинство и проч.
Наконец, история знает и мощнейшие и продолжительнейшие чисто духовные движения, прежде всего религиозные, включая религиозные войны, но еще более того внутренние не военные, но глубокие и существенные изменения человеческого общества под влиянием религий, а также великих нерелигиозных учений, как то идеология буржуазных революций, марксизм, экзистенциализм.
Говоря о потенциале душевно-духовных потребностей, нужно отметить еще одну их особенность. Потенциал большинства прочих потребностей по мере его удовлетворения убывает, или, если растет, то ограничено. Поэтому возможности повышения качества жизни человека и общества за счет удовлетворения большинства потребностей, кроме душевно-духовных, представляются также ограниченными. Т. е. на этапе острой неудовлетворенности этих потребностей их потенциал может быть огромен: в минус, к аду жизни мы можем сползать сколько угодно. Но когда мы находимся в области приличного среднего уровня, скажем, в современных промышленно-развитых странах, то возможности существенного дальнейшего повышения качества жизни за счет еще большего удовлетворения этих потребностей становятся все более ограниченными, хотя инерция жизни потребительского общества и мешает это понять (значительную роль здесь играет и искусственное разжигание потребительских страстей). Замена холодильника еще лучшим холодильником, а машины еще более шикарной машиной имеет отношение лишь к весьма иллюзорному счастью и удовлетворяет по преимуществу относительно слабую и лишь искусно раздуваемую потребность быть не хуже других или лучше других, причем лучше или не хуже - только в смысле материального уровня. В отличие от прочих потребностей удовлетворение душевно-духовных не только не приводит к снижению их потенциала, но даже наоборот. И хотя дух зачастую разгорается, наталкиваясь на препятствия, но неизвестно, нужно ли считать эти препятствия неудовлетворением духа или его пищей, т. е. удовлетворением. Интересен в этом отношении пример Сэнт Экзюпери в "Ночном полете", где он описывает отношение арабов к Лоуренсу. Лоуренс был их заклятый и горячо ненавидимый враг и борьба с ним давала пищу духу и наполняла их жизнь содержанием и острым интересом. Когда же он уезжал, эта жизнь погружалась в сонную спячку. Главное же, что во многих случаях удовлетворение потребностей души и духа и без упомянутых препятствий и остроты способствует разгоранию, усилению и углублению их потенциала. Так происходит и в случае любви к детям и в случае любви к женщине (не всегда), и в случае любви к Родине и любви к искусству и т. д. Причем существенно, что разгорание это может происходить, очевидно, в неограниченных масштабах. Поэтому хоть душа и дух играли существенную роль и на всех предыдущих этапах истории, но, начиная с какого-то момента, душевно-духовная сфера должна будет стать основным и чуть ли не единственным поприщем поисков дальнейшего улучшения качества жизни человека и общества.
Тут следует заметить, что вообще-то не только духовные потребности могут расти вследствие их удовлетворения, разжигания, пробуждения, воспитания и т. п. Даже такую фундаментальную потребность, как в пище, можно развивать доводя до обжорства. Тем более это относится к потребностям не чисто физиологическим, но и не душевно духовным, а, например, таким, как потребность в развлечениях, приключениях, азарте, риске, успехе и т. д. Более того, следует заметить, что существуют потребности изначально решительно не присущие человеческой натуре, а являющиеся результатом исключительно воспитания, привития и разжигания, и посему вообще встречающиеся лишь у тех, у кого они привились. Это такие потребности как в курении, алкоголе, наркотиках и т. п. Однако потенциал всех этих потребностей (за исключением потребности в свободе) не может быть развит до такой степени, как потенциал духовных потребностей. Человек, будучи голодным, может убить другого из-за пищи, но не пожертвовать собой. Можно рисковать собой во имя риска, как такового, в азарте борьбы за успех, в погоне за красивой женщиной, из-за наркотиков, даже из-за бутылки водки и сигареты. Но! Но не сознательно жертвовать собой, как во имя души и духа (и свободы).
Есть и другой путь сравнения возможного максимального потенциала духовных и недуховных потребностей. Многочисленные мемуары, художественная литература и личный опыт, подтверждают, что, если в юности, скажем, человек вел богатую духовную жизнь с борьбой за идеалы, но одновременно и с физическими лишениями, связанными с этой борьбой, а со временем "остепенился", т. е. дух угас, а материальное положение стабилизировалось, то всю свою жизнь он будет вспоминать тот духовный период не только, как лучшую часть жизни, но и вообще как единственную часть, которую только и можно по настоящему называть жизнью, в отличие от сыто спокойного существования.
Следует отметить, что любые потребности под влиянием внешних обстоятельств могут не только разжигаться, но и подавляться и увядать. Классический пример тому -увядание сексуальных потребностей в старости. Для нашей модели ущественно, что не только удовлетворение одних потребностей может сокращать удовлетворение других, но и разростание одних потребностей может подавлять другие. Крайние примеры - это, скажем, разрастание потребности, а проще говоря, чрезмерное употребление наркотиков или алкоголя, которое может приводить к разрушению организма и вместе с тем и к увяданию жизненно важных его функций и потребностей.
Разростание духовных потребностей может также приводить к увяданию прочих потребностей. Это в сильной степени зависит от того,на что направлен дух, от его идеи. Опять же в качестве крайнего примера можно привести различные изуверские секты, изнуряющие плоть и даже толкающие своих членов на самоубийство (хлысты, адвентисты седьмого дня и проч.). Но даже если идея духа не направлена непосредственно против каких-либо потребностей человека, экзальтированное, неуравновешенное, нарушающее гармонию служение этому духу может приводить к увяданию многих, так сказать, нормальных потребностей, к увяданию самого интереса к жизни.
Правда, тут зависимости сложны и эффекты экзальтированного духа могут быть самыми разнообразными и неожиданными, в том числе и прямо противоположными тому, о котором идет речь. К тому же здесь мы вступаем в сферу большого индивидуального отличия людей.
Продолжая тему потенциала душевно-духовных потребностей, следует отметить еще, что упомянутое разрастание их по мере удовлетворения имеет и отрицательную сторону, а именно, если удовлетворение прекращается, это приводит к снижению качества жизни, причем чем больше был потенциал, тем резче снижение, что в принципе вызывает неустойчивость жизни человека и общества и может приводить к катаклизмам и трагедиям. Все зависит от того, на что направлена духовная потребность и каковы возможности ее удовлетворения в настоящий момент в обществе вообще и у индивидуума в частности. Это обстоятельство является причиной того, что во многие века для большинства населения такие потребности, как любовь мужчины и женщины, любовь к искусству и даже жажда справедливости и чести считались и действительно являлись недопустимой роскошью и были уделом аристократии (всяких там Нифертити). Более того, и сегодня и в развитых и просвещенных странах есть немало людей, которые добровольно отказываются от этих потребностей, от развития их потенциала, опасаясь, что их неудовлетворение сделает жизнь хуже, чем она есть, не желая
рисковать неустойчивостью, не желая бороться, и обрекая себя на серое существование.
Следует, однако, отметить, что в тех случаях, когда обстоятельства позволяют удовлетворение тех или иных душевно-духовных потребностей, их наличие и потенциал делают жизнь человека, а заодно и его самого, не только богаче, но и устойчивей. Не случайно поэтому не только в суровые давние времена, когда семейный союз был необходим для выживания, как самая удобная форма кооперации (муж гоняется с дубиной за дикими зверями, а жена шьет из их шкур одежды), но и сегодня в развитых странах семейные люди считаются в среднем более надежными и устойчивыми в жизни. Примеров необычайной устойчивости, которую придает людям подлинный и высокий дух, помогая им проходить через невообразимые испытания, не стану приводить: их слишком много и они хорошо известны из истории и литературы.
Еще одно свойство духа, именно духа, а не души, отличающее его ,от всех прочих потребностей человека, это его возможная нетерпимость к другому духу, духу направленному на другой объект или идею, зачастую весьма близкую идее или объекту данного духа. Примеров этому несть числа в истории. Это - и многовековая вражда христианства и иудаизма и протестантизма с католицизмом внутри христианства, и фарисеев и садукеев внутри иудаизма, и марксизма с буржуазной идеологией, и большевиков и меньшевиков внутри марксизма и т. д., и т. д., и т. д. Эти свойственные духу (хотя и необязательные) фанатизм и нетерпимость, как уже сказано, не имеют места у прочих потребностей человека, как,( например, физиологических, что порождает иллюзию преимущества последних и опасности духа для человечества, иллюзии, широко использованной "новой ментальностью" в ее борьбе с духовностью. Я хочу подчеркнуть, что это все-таки иллюзия, ибо как ни много бедствий знало человечество от фанатичной духовности, еще больше бедствий происходило от такой недуховной потребности, как жажда власти и подобные, которые всегда расцветают там, где слабеет дух.
Теперь перейдем к рассмотрению связей духа и души с другими потребностями человеческой натуры и прочими параметрами модели, естественно под углом зрения, как эти связи могут отражаться на качестве жизни и на общественных процессах.
Прежде всего, нужно отметить, что наличие душевно-духовных потребностей и их удовлетворение, как правило, сочетается, способствует и • усиливает, причем в немалой степени, и удовлетворение некоторых других потребностей человеческой натуры, таких как потребность в общении, потребность в глубоких, сильных положительных эмоциях (вспомним, например, рублевскую "Троицу") потребность в ощущении принадлежности и некой человеческой общности. Все это дополнительный вклад в улучшение качества жизни, помимо того, что дает непосредственно само удовлетворение потребностей души и духа.
Противоположно этому работает связь душевных и духовных привязанностей со свободами. И те и другие ограничивают определенные свободы. Правда ограничения привязанностью отличается от ограничений законом или моралью и принятостью, тем, что последние являются ограничениями внешними, навязанными, даже если и осознается их необходимость. Ограничения привязанностью являются самоограничениями, ограничениями добровольными и все-таки ограничениями. Подтверждение тому встречающийся тип крайних ценителей свободы, сознательно избегающих любви, семьи и прочих привязанностей душевных и духовных во имя максимальной свободы. Насколь правильно они понимают свою собственную натуру - это уже другой вопрос. Многие из них жестоко расскаиваются в избранном пути на определенном этапе жизни. Другим подтверждением, что рассматриваемые привязанности ограничивают свободу, служит ощущение облегчения и освобождения, испытываемое человеком, избавившимся от неудачной любви.
Удовлетворение душевных и духовных потребностей ограничивает также, как правило, удовлетворение физиологических и некоторых других эгоистических потребностей (в развлечениях и отдыхе, скажем), хотя с другой стороны может и увеличивать. Но, вообще говоря, мы жертвуем чем-то ради своих близких, тем более во имя идеи, которой служим. Жертвуем временем, которое могло бы быть потрачено на зарабатывание денег и вообще на личный успех, жертвуем и "материей".
Все прочие связи душевно-духовных потребностей, а также и уточнение вышерассмотренных, зависят от того, что является объектом соответствующих привязанностей. В этом смысле есть существенная разница между привязанностями душевными и духовными, особенно если учесть, что мы рассматриваем эти связи с точки зрения, в какой степени" душа и дух отражаются на качестве жизни индивидуума и общества. Было показано, что при прочих равных они повышают качество жизни и очевидно могут повышать его в сильнейшей степени. Однако существенно, что прочих равных в жизни нет. И нет их именно потому, что есть связи. Так вот разница в этом смысле между душой и духом в том, что удовлетворение душевных потребностей может ограничиватьсвободу, материальное потребление и прочее, как правило, только того индивидуума, который соответствующие привязанности имеет, ну и, максимум, тех людей, на которых они направлены, хотя в последнем случае, как правило, больше дается, чем берется. Т. е. в основном душевные привязанности существенны лишь в личном плане, повышая, как правило, качество жизни индивидуума, их имеющего. Что же касается качества жизни всего общества, то влияние на него индивидуальных душевных привязанностей в высшей степени ограничено, если только соответствующий тип душевной привязанности не становится объектом духовной идеи, как это было, скажем, с романтической любовью в рыцарские времена, как это было и есть с почитанием родителей и вообще с семейными узами у некоторых народов и т. п.
Что касается духа, то он способен увлекать огромные массы в едином направлении и посемуоказывать сильнейшее влияние на уровень качества жизни целых народов и цивилизаций, причем как в ту, так и в другую сторону.
Между духом и объектом, на который он направлен, есть прямая и обратная связи. Прямая - это если дух направлен на свободу, то он способствует вообще говоря увеличению свободы в обществе, если на справедливость, то справедливости, если на патриотизм, то процветанию Родины.
Обратная связь состоит в том, что сила духа тем большая и дух тем выше, чем он более надличен, чем более всеобщую потребность он отражает и чем острей эта потребность в настоящий момент. Так, например, идея перераспределения имущества в сторону выравнивания, если она служит основанием для конкретного грабежа, то это вообще не дух, не надлично, это злоумышление, преступный замысел и т. д. Если же она обобщается до перераспределения имущества в масштабах всего человечества, то она становится объектом духа и, как нас учит недавняя история, еще какого духа. Как писал в нашумевшей в 20-е годы в России книге "Шоколад" Родионов-Никитин: "самые высокие взлеты духа рождаются из самых низменных потребностей масс". С другой стороны сила духа зависит от насущности той потребности, на которую он направлен, и если речь идет о потребностях материальных, то он слабеет по мере их удовлетворения. Это одна из причин, по которой дух марксизма ослабел в целом в Союзе, где материальный уровень достиг некоторого относительно сносного уровня, и силен в странах третьего мира, где, грубо говоря, многим есть нечего. Конечно, для ослабления духа марксизма в Союзе есть и другие причины и, прежде всего то, что марксизм не выполнил обещанного равенства ни материального, ни в правах, что в среднем материальный уровень в бывшем Союзе был ниже, чем в Западных странах, и что он ущемил другие насущные потребности, которые ропщут, а именно в свободе, но подробнее об этом ниже.
Потенциал духа зависит также от убедительности истинности его идеи. Дух всегда на что-либо направлен, как правило, на что-либо желанное само по себе, в силу нашей природы. Но всегда есть сомнение, поддерживаемое опытом, что, послушавшись велению духа, мы можем прийти к негативным результатам. Поэтому для распространения духа, укрепления его авторитета, усиления веры, в общем, для увеличения потенциала очень существенна привязанность духа к некой общей и авторитетной концепции, объясняющей по возможности все в мире, т. е. к религии, философии, в крайнем случае, истории и традиции, которые хотя бы уж тем убедительны, что вот так жили наши предки и, в общем, как-то жили и что-то хорошее от жизни имели, так давайте, чтоб не было хоть хуже.
Теперь рассмотрим связь духа с таким объектом или параметром жизни общества как организация. Дух, как уже сказано, всегда направлен на некоторый объект, идею, идеал, как правило, общий для большого количества людей, зачастую соизмеримого со всем обществом. Именно эта едино направленность сильной привязанности многих людей делает дух мощным фактором общественных процессов (как писал Маркс: "Идея овладевшая массами, становится силой"). Как правило, эти идея, идеал и т. п. имеют внешние препятствия для их реализации. Эмоциональная привязанность требует действия для преодоления этих препятствий и такое действие является, кстати, пищей духа, удовлетворением его. Например, идея национального освобождения и возникает как следствие внешнего ограничения на свободу народа, т. е. порабощения его другим народом, и привязанность к этому идеалу требует свержения ига. Идея социальной справедливости требует свершения социальной революции или социальных реформ или филантропической деятельности.
Иногда эти препятствия являются следствием упомянутого выше фанатизма духа, его нетерпимости к духу другому. Так было в случае всех религиозных войн, когда носителям одного духа стремились силой навязать другой дух, так сказать, осчастливить их вопреки их желанию, поскольку носители второго духа видели врага в первом и считали, что он представляет опасность для их духа, независимо от того, были ли объективные основания для такой предпосылки или нет.
Коль скоро из-за препятствий для группового, массового духа, появляется общая цель и деятельность по ее достижению, возникает необходимость в организации. Т. е. необходимость ли, это еще вопрос, но совершенно очевидно, что организация, координирующая действия многих в одном направлении, необычайно повышает эффективность этих действий... при прочих равных. Вот на эти то "прочие равные", которых вообще никогда не бывает, тем более в данном случае, никто, как правило, не обращает внимания. Почему нет прочих равных в данном случае? Потому, что есть очень существенная обратная связь между организацией и духом. Связь эта в двух словах сводится к тому, что организация убивает дух, омерщвляет его, выхолащивает, заменяя живую привязанность к идеалу, навязанной обязанностью. Процесс этот не происходит мгновенно с возникновением организации. Поначалу люди сознают необходимость организации и это не уменьшает их энтузиазма к идее. Это самый эффективный этап реализации идеи, когда дух, энтузиазм, преданность и подъем, сочетаются с организацией их направляющей.
Однако, организация означает разделение обязанностей, управление и значит власть. Власть удовлетворяет одну из специфических потребностей человеческой натуры - инстинкт власти, который подобно духу и в отличие от физиологических инстинктов разгорается по мере его удовлетворения. Инстинкт этот можно назвать анти духом. Если дух требует служения общему интересу, вплоть до пожертвования сугубо личным, то инстинкт власти требует подчинения интересов всех интересу одного. Однако, связи общественного процесса таковы, что в определенные периоды интерес одного, стоящего у власти и интерес многих, ему подчиненных, могут совпадать, по крайней мере формально. И это, как правило, бывает при зарождении организаций, обслуживающих дух. При этом те, кто стоят вначале во главе таких организаций, они же их создатели и они же наибольшие выразители духа и служители его. Поэтому вначале, как правило, налицо полная гармония. Однако организации существуют долгое время, часто - многие поколения. Вдохновенные создатели организаций сменяются их менее одухотворенными последователями, которые к тому же, чтобы занять освободившееся место, помимо служения идее должны были еще бороться за это место с конкурентами, т. е. бороться за власть. Постепенно происходит вырождение верхушки организации. В силу формального совпадения интересов того, кто рвется к власти или владеет ею с интересами всей организации, на ,первом этапе окостенения низы не замечают подмены и сохраняют энтузиазм. Однако, по мере усиления борьбы за власть внутри организации, интересы борющихся и властвующих все более расходятся, с интересами масс носителей духа. Тогда наступает следующий этап, на котором массы осознают, что они обслуживают не столько идею, сколько верхушку организации и тогда энтузиазм начинает слабеть, хотя еще не исчезает вполне. На этом этапе стоящие у власти, сила которых базируется на эксплуатации идеи и духа, и потому заинтересованные в сохранении энтузиазма, предпринимают меры, естественно, организационные меры (поскольку на чисто духовное воздействие они уже не способны) к сохранению и внедрению духа. Меры эти сводятся к созданию всевозможных институтов по изучению, консервированию, детализации и распространению идеи, ставшей уже официальной. Это и написание бесчисленных толкований основной идеи, и толкований толкований и т. д., и создание учреждений, в которых эти толкования изучаются, а заодно и фабрикуются и оцениваются, и введение всякого рода ученых степеней и должностей, связанное с изучением, толкованием и распространением, и введение соответствующего предмета в обязательное образование или, в худших случаях, сведение обязательного образования к изучению предмета и, наконец, введение бесконечно детализируемых норм поведения для рядовых членов организации (или общества в целом, если идея победила), выполнение которых должно символизировать духовную привязанность рядового члена к идее. Введение этих норм и контроль за выполнением их является логическим завершением взаимоотношений организации и духа, ею обслуживаемого, вытекающей из их природы. Организация, призванная разделить обязанности ее членов, осуществить управление и, следовательно, контроль за выполнением, тяготеет проконтролировать и сам дух в его носителях. Но, дух невозможно проконтролировать как таковой, посему вводятся формальные признаки его наличия и степени: сколько благих дел человек сделал за год и т. п. Введение всех этих мер имеет двоякое действие. Какую-то часть населения оно возвращает в лоно организации, вытащив из кабака, зато подлинных и изначальных носителей духа оно, как правило, отталкивает. Кроме того, происходит перерождение духа, его переориентация с изначальной великой идеи на выполнение формальных правил, на служение системе, на усердное выполнение роли винтика в машине, и т. д. И тогда подлинный дух в общем то уходит из системы, а остается его оболочка - организация с ее институтами и его вышеупомянутые эрзацы.
На этом этапе эффективность организации значительно снижается, однако она еще долго может существовать, используя созданные механизмы управления и, как правило, подавления, (причем последние со временем приобретают все больший вес) и эрзацы духа.
Тут следует заметить, что продлению жизни этих омертвелых конструкций ушедшего духа способствует то обстоятельство, что альтернативой им является, как правило, не новый, вызревший, могучий дух, а полная бездуховность и отрицание духа, которые приводят при прочих равных к еще более низкому уровню качества жизни, чем эрзацы и скорлупы практически мертвого, но великого в прошлом духа.
Еще следует заметить, что если эти скорлупы имеют яркие формы церемоний и обрядов, то за периоды времени, соизмеримые с жизнью нескольких поколений, они обретают, если так можно выразиться, вторичную духовность, духовность традиции, привязанность к которой основана не на смысле традиции, а на том, что так делали предки и так делает весь народ. Это, безусловно,- тоже над личное и следовательно дух.
Дальнейшее развитие сюжета возможно уже во многих вариантах в зависимости от внешних обстоятельств и субъективного человеческого фактора (см. главу 2). Возможны реформации со сбрасыванием омертвелых скорлуп культа и с наполнением свежей кровью изначальных идей. Возможно появление новых великих идей и разгорание нового духа и повторение всей истории сначала. Возможна просто гибель общества и создание на его развалинах новых формаций.
Кстати, вышерассмотренный процесс взаимосвязанной эволюции духа и организации сочетается, также с эволюцией морали. А именно процесс зарождения идеи и разгорания духа сопровождается и выкристаллизовыванием новой морали и взлетом ее авторитета. Процесс увядания духа идет одновременно с энтропийным процессом деморализации.
Еще ряд замечаний по поводу духа и организации. Дух не обязательно требует возникновения организации и не обязательно вызывает ее. Например, джентльменский кодекс, освящение морали или только семьи и т. п. не требуют организации. С другой стороны, организация отнюдь не является прямым порождением духа. Она является прямым порождением необходимости ведения общих дел, которая существовала и существует независимо от духа и которая, кстати, гораздо более чем дух ограничивает свободы. С другой стороны, необходимость ведения общих дел способствует разгоранию духовности, осознанию и удовлетворению ее, поскольку когда человек участвует в общем деле, то хочет он или нет, он работает не только на себя, но и на других и это объективно является удовлетворением духа, которое, как уже сказано выше, разжигает саму потребность в нем. Таким образом, дух не всегда вызывает, а также не всегда предшествует возникновению организации. Возможно и одновременное их развитие и предварительное организации, причем в последнем случае организация сама может, так сказать, оформить дух, дать ему идею, направленность.
Так было, например, в случае с духом монархическим, т. е. с эмоциональной привязанностью к монарху, суверену и т. п. и преданным служением ему. В основе этого духа, как и всякого другого, лежит, конечно, сама потребность в служении над личному, но направленность этому духу, идею дала конкретная организация, именуемая монархическим государством, которая исторически возникла отнюдь не для обслуживания ни этого конкретного духа, еще не существовавшего в период ее возникновения, ни духовной потребности, как таковой. Она возникла как наилучшая и наиболее эффективная форма кооперации людей в определенный исторический период.
Кстати, организации, возникшие не вследствие великой духовной идеи, а по причинам кооперации как таковой, также эволюционируют и эволюция эта подобна вышеописанной, хотя есть и особенности. Основная особенность в том, что такая организация не начинается с наивысшего подъема духа, а дух этот разгорается в начальный период существования сравнительно медленно, причем в значительной степени сам собой, т. е. просто в результате совместной деятельности всех звеньев организации, направленной на общую цель. Как правило, к тому же те, кто стоят во главе в этот период сравнительно честно работают на общий стол (иначе организация терпит провал). Разгорание духа в этот период осуществляется также и в результате прямого (организационного) воздействия стоящих у власти, цель которого - усиление и организации и власти. Начиная с некоторого периода- максимальной точки, начинается вышеописанный процесс омертвления и окостенения духа, сопровождаемый и процессом одряхления организации. Еще точнее этот процесс сползания идет с самого начала, но сначала превалирует процесс разгорания.
Другое замечание. Вышеупомянутый фанатизм духа часто является следствием умерщвления и искривления духа организацией и появляется на соответствующем этапе. Происходит это потому, что стоящие у власти и эксплуатирующие идею, видя угасание энтузиазма и стремясь разжечь его вновь, ставят духу ложные препятствия и придумывают ложные опасности со стороны другого духа (как мы знаем, препятствия разжигают дух).
Примеров вышесказанному опять же несть числа, но особенно яркие - это захватнические войны, осуществляемые властителями народов с целью разжечь угасающий патриотизм в условиях, когда авторитет власти внутри страны подорван. Такова, например, русско-японская война 1905 г. и многие прочие.
Еще одно свойство духа, характеризующее его связь с организацией, это его способность расщепляться, ветвиться на близкие направления, каждое со своей организацией и с враждой между ними. Примеры тому были даны уже выше, когда я говорил о фанатизме духа вообще. А именно: христианство - ответвление иудаизма, католицизм и протестантизм- результат расщепления христианства (а заодно и православие и еще ряд более мелких направлений), большевики и меньшевики - расщепление марксизма и т. д. и т. п. В основе этих расщеплений лежат вариации самого духа, его объекта, идеи (иудаизм и христианство) либо вариации путей достижения соответствующей цели (большевики, меньшевики). И в том и в другом случае расщепления происходят, как правило, на этапе, когда уже есть организация (и сопровождаются и организационным же расколом), и когда налицо та или иная степень загнивания духа. Примеры приведу в дальнейшем.
Обсуждения Неорационализм. Глава 5