ОПИСАНИЕ
Человек всю свою скоротечную жизни стремится к неудержимой и манящей его бесконечности – «прекрасного далеко», у которого он ждет сочувствия и как мотылек, обжигая об лампочку искусственных достояний техногенной действительности свои мечтательные крылья, наталкивается на пределы пограничных рубежей своего существования.
Человек всю свою скоротечную жизни стремится к неудержимой и манящей его бесконечности – «прекрасного далеко», у которого он ждет сочувствия и как мотылек, обжигая об лампочку искусственных достояний техногенной действительности свои мечтательные крылья, наталкивается на пределы пограничных рубежей своего существования.
Идея бытия не отвечает взаимностью, в ней самосознание жизни видит лишь свое отражение ничто. На лезвии экзистенционального нерва игры, вычурных бритвой Оккама гносеологических степей имманентного и не покоренных вершин субъективных пределов определяющей себя действительности неудержимо стекаются свободы представительства абсолютов, предъявляющих свое право собственности на бытие в юрисдикции величественности и власти тотальных противоположностей целесообразной действительности. В аксиологии пространственной структуры разности потенциалов приложенных усилий, распределяющих потенции жизнедеятельности, обнажая просторы поля ценностей, смысл существования и целевые прерогативы целесообразной необходимости функционального развития сущего в стратегической логике осуществления перспективы бытия.
Вот нам и предстоит экскурсом пройти по пограничным рубежам этих динамик противотока жизни и смерти как мотивационного обновления способности в перспективе возможности жизни, преодолевая пространство, время и матрицу становления качества в состояния бытия обозначающей себя способности быть. Включая все объективные физиологические, социальные, душевные и духовные факторы ее обусловленности в контексте свободы возможности приграничных и заграничных пространств онтологии субъекта состояния.
Метафизика и религия, наука, история, и дополняющее их незаполненные пробелы белых пятен и черных дыр плодом достойным воображения, будут нам помощниками, объединяющими в онтологию участи-участия сакральный опыт миропонимания бытия способности и разваливающуюся на куски эмпирию гносеологии отношения человеческого сознания созерцательно соприсутствующего в контексте науки с силовыми тенденциями функции жизни. Функционал станет основополагающим фундаментом приделов разворачивания событийности эмпирического царства состояния, схваченного в качестве явления совершая работу собственного определения и выделяясь из контекста возможности в значении объективной реальности.
Субъект откроет для себя «дом бытия» эссенции нового схоластического мировоззрения, преодолевающий экзистенцию субъективности состоятельного обязательства становления, в коммуникации языковой вовлеченности сознания в мотивационное пространство функционала, неотъемлемо содержащегося в нем атрибута бытия. Мы сметем в модерн деструкции всю гносеологию предикативности и откроем для себя дом мотивации жизни – язык, на котором говорит природа творческого, предшествующего знамению творения мира начала. Именно так человек становится не просто соглядатаем, промышляющим воровством из недр природы, выбирающим для себя землю обетованную – цивилизацию независимую от метафизики жизни, а преступившим в грехе перед судебным представительством меры ответственности за жизнь, но амнистированным прямо перед смертной казнью не по закону, но по благодати. И получив для себя «аршин пространства» как естественное условие душевной напряженности переживания временности жизни в централизующей изначальности сопровождения собой функционала возможности в динамике развития жизнеспособности находит для себя почву аксиологии девальвации ценности: «кто мы и куда идем» в контексте метафизического предназначения свободы личного и его принципиальной открытости миру вечного. И этим возвращает себе право особенности представлять собой лицо будущего этой приговоренной жизни, пронизывая историю и архаику уходящего в лету и возрождаясь из пепла, обнаруживая в глубине своих недр неотъемлемое качество органической целостности и органичной самодостаточности сознания погруженного в мотивацию жизненного усилия. Спасти космическую целостность бытия – следовательно, ввергнуть самосознание жизни в переживание судьбоносной и судебно неумолимой участи мироздания и пронести в себе всю эту боль до приделов выздоровления и возрождения сущего в силе.
Вот нам и предстоит экскурсом пройти по пограничным рубежам этих динамик противотока жизни и смерти как мотивационного обновления способности в перспективе возможности жизни, преодолевая пространство, время и матрицу становления качества в состояния бытия обозначающей себя способности быть. Включая все объективные физиологические, социальные, душевные и духовные факторы ее обусловленности в контексте свободы возможности приграничных и заграничных пространств онтологии субъекта состояния.
Метафизика и религия, наука, история, и дополняющее их незаполненные пробелы белых пятен и черных дыр плодом достойным воображения, будут нам помощниками, объединяющими в онтологию участи-участия сакральный опыт миропонимания бытия способности и разваливающуюся на куски эмпирию гносеологии отношения человеческого сознания созерцательно соприсутствующего в контексте науки с силовыми тенденциями функции жизни. Функционал станет основополагающим фундаментом приделов разворачивания событийности эмпирического царства состояния, схваченного в качестве явления совершая работу собственного определения и выделяясь из контекста возможности в значении объективной реальности.
Субъект откроет для себя «дом бытия» эссенции нового схоластического мировоззрения, преодолевающий экзистенцию субъективности состоятельного обязательства становления, в коммуникации языковой вовлеченности сознания в мотивационное пространство функционала, неотъемлемо содержащегося в нем атрибута бытия. Мы сметем в модерн деструкции всю гносеологию предикативности и откроем для себя дом мотивации жизни – язык, на котором говорит природа творческого, предшествующего знамению творения мира начала. Именно так человек становится не просто соглядатаем, промышляющим воровством из недр природы, выбирающим для себя землю обетованную – цивилизацию независимую от метафизики жизни, а преступившим в грехе перед судебным представительством меры ответственности за жизнь, но амнистированным прямо перед смертной казнью не по закону, но по благодати. И получив для себя «аршин пространства» как естественное условие душевной напряженности переживания временности жизни в централизующей изначальности сопровождения собой функционала возможности в динамике развития жизнеспособности находит для себя почву аксиологии девальвации ценности: «кто мы и куда идем» в контексте метафизического предназначения свободы личного и его принципиальной открытости миру вечного. И этим возвращает себе право особенности представлять собой лицо будущего этой приговоренной жизни, пронизывая историю и архаику уходящего в лету и возрождаясь из пепла, обнаруживая в глубине своих недр неотъемлемое качество органической целостности и органичной самодостаточности сознания погруженного в мотивацию жизненного усилия. Спасти космическую целостность бытия – следовательно, ввергнуть самосознание жизни в переживание судьбоносной и судебно неумолимой участи мироздания и пронести в себе всю эту боль до приделов выздоровления и возрождения сущего в силе.
Человек возвращается в «Центр Вселенной», потому как он сонаследник Царства Божия и неотъемлемый для метафизики бытия придел качества организации сущего, ортодоксальный полюс организации разности потенциалов жизненного усилия. А для материального мира он же выступает как источник принципиальной обусловленной дополнительности "программы обеспечения" жизнеспособности, предполагающей характер исключительной особенности физиологии этого мира. Не пространственное отчуждение в значении формализации объективной реальности, изолирующее состоятельность материала в его материализации – способности совершать работу собственного определения, а содержательное основание витализма в неистовом временном вливании усилия жизни и участие самосознания в аксиологическом поле, актуализации коридора кванта времени в воплощении будущего, открывает бытие явления для функции свободы «предшествующей творению», делает его центром самоценности, гарантом организующего начала. Содержащего в качестве становления принцип возможности образования условий способности быть.
Отношение часть – Целое характеризует обусловленную динамику относительности бытия. Весь наш мир представляет не плоскость мира явления, поддерживаемую на трех слонах пространственной протяженности и уходящую в бесконечность, а сферу относительности отношений в значении особенности органической возможности бытия с эзотерической глубиной структурологии формирования фундамента организации явления сущего. Сегодня этот мир откроет нам свои секреты и заставит взглянуть на него другими глазами. Приятно увидит обыденную повседневность, беременную перспективой сущего.
Предисловие
Пристанищ не искать, не приживаться
Ступенька за ступенькой, без печали,
Шагать вперед, идти от дали к дали,
Все шире быть, все выше подниматься!
(Г. Гессе)
- Кто ты философ? Не уж-то профессор «кислых щей»?
- Нет. Я дворник, копающийся в маргиналах, дряхни несущего нечистот обыденности ускользающего дня, мусора жизненной неспособности, чтобы отыскать в ней истину самой жизни. Внешняя стерильность и формообразующая достаточность недостойна истины, порожденной из мусора жизни. Да она и сама себе истина, потому что не признает авторитет и других, таких как она. Стерильность всегда изолирована и рационалистично исключительна и исключающая в отношении к представительству жизни и потому, пренебрежительно брезгует всем, что не принадлежит ее воли и власти. И чтобы познать жизнь необходимо проявить милосердие благодати, вовлекающее в себя и представляющее собой всю полноту жизни. И только пройдя через это горнило пламени, жизнеспособность приобретает свое личное качество инициации, открытой динамике полноты жизненной актуальности. Мы ведаем, что можем владеть жизнью и быть централизующим началом ее организации. Увы, пока только она владеет нашим желанием владеть и вовлекает его дееспособность в централизующую мотивацию жизненного начала. Как без него, без начала? – ведь только оно и дает силу жизни, свободу разума и волю веры в реальность будущего.
Вот так брожу по улицам и переулкам жизни и подбираюсь за нерадивой мечтательностью - обманщицей судьбы, наяву обманывающей искреннее, человеческое, чтобы возвеличить идоложертвенное (заключить мечту в темницу власти), поглощающее собой силы жизненных влечений, ущемляя личное, богом уподобленное, потенциалом провозглашенное в человеке, спекулятивно полагающем и убеждающем другого, что жизнь непременно возможно обмануть! Глупец! Не суждено тебе даже оплакать и свою участь судьбоносной фатальной отвлеченности пути твоего выбора. Герой дня, вступивший в игру с судьбой – заведомо проигравший. Ибо сама она повелевает раздачей случайностей, как Копперфильд, сортируя фишки иллюзорной вероятности по собственной, приемлемой для игры и себя самой необходимой целесообразности использования. Близкой к исходу логического увядания жизни в представительстве ее участников расплачивающихся содержанием субъективной ценности за иллюзию удовлетворения страсти владеть ею и непременно стать счастливы как Фауст при покровительстве Мефистофеля. «Но время – царь; пришел последний миг» (Мефистофель). Конец игры, всегда логический конец свершения вовлеченности. Цена за театральное представление, билет на которое жизнь. Логическое символическое, субъективно отстраненное, торопит, обесценивается, дряхлеет, укорачивая срок пребывания в теле жизни. Чтобы сделать восприятие ее ощущения более острым, экзистенционально содержательным и высаживающим тебя на остановке ничто. Испытать и осязать вкус жизни в угоду дегустационному чувству полноты ее ощущения. Жизнь утрачивает свой плод развития и становится набором аффектов ее восприятия. Логика испытания всегда упирается в отрицание смысла жизни, ибо потребительски проживать жизнь и жить жизнью не одно и то же. И в этом сокрыта характерная закономерность для подобного отношения к жизни. Кто пользуется сам остается использованным, и не знает жизни в ее полноте. Свобода власти – ничто, свобода метафизики жизни – все! В человеке потаен и украдкой выказывает себя фарисейский нрав упокоенности с некрофилийным пониманием жизненного предназначения. Поэтому и величие жизни становится очевидным в испытании смертью и сокрыто для понимания и приятия необходимости испытаний жизнью.
Платоновская темнота субъективного мира сохраняет спекулятивное отношение в потребительски используемом восприятии жизни. Недаром философ спекулятивный разум помещает в пещеру теней. Ведь мотивации целесообразного для человеческого и богов не совпадают. И если боги олимпом централизующей власти устанавливают порядок, то человек свой бездарной назойливостью обязательно его разрушит. У человека «нет дома в сущем, он ищет свой дом в бытии» и не находит, упираясь в негостеприимную бездну ничто. А в границах природной стихийной власти он всего лишь цивилизованный бомж возомнивший себя центром Вселенной. Но кто в жизнь приходит с обманом сам бывает обманутым. Ибо жизнь, построенная на обмане, имеет под собой основание смерти. И стакан чистой воды оказывается горше яда, от которого не скрыться в отвлеченной изолирующей матрице объективности бытия, ибо этот яд исходит из тебя самого, отравляя всю эфемерную мечтательность сознания страстью вожделений и превращая будущее счастье грядущего дня в пыль упущенного и уже не обратимого вспять потенциала возможностей. Ты силишься начать жизнь с чистого листа? Но сначала нейтрализуй свой яд и тогда не придется портить страницы жизни, рисуя на них каракули чернилами, не себе самому не окружающим тебя участникам, вступившим в ауру окружения твоего пространства бытия.
Жизнь, живущая духовным корнем, есть условие процветания плотского, принимающего и усваивающего собой и сок, и плод разворачивания динамики жизни в актуальности ее становления. Без корня, реки силы жизни пересыхают, плод становления из спелой ягоды оборачивается утопией, а жизнь приобретает ностальгический мотив упущенной возможности, открывшей для себя бесцельность и обесценивание импульсивности своего самовыражения. Аффективная неадекватность восприятия жизни погружает сознание в мир страстей, тщательно оберегающих легенды спасительной лжи от насилующих очевидностей реалий. Мы просто не способны жить, ощущая себя предметом материального мира, и создаем для самих себя виртуальный мир, который насыщаем душевной и духовной полнотой. В этом онтологическая потребность веры в аксиологическое пространство ценности. Нечто над-объективное и пред-реальное. Перерастая границы восприятия себя телесного, как третьего лица, человек уже ни в состоянии распрощаться с миром подарившем ему личное качество жизни. Он чувствует себя никчемным и ничтожным без мира этой духовной полноты самодостаточности. Психиатрическая болезненность – это прерогатива человека перед животным миром, как существа обремененного духовной составляющей жизни. Мы даже не представляем, до чего в нас глубока, тотальна, обязательна и жизненно важна для нас самих как существ духовная составляющая жизни. Субъективная свобода духовной полноты жизни делает субъект состояния незавершенным в детерминации внешнего жизнеустройства. Поэтому и разрушает устои инерции по образу и подобию внутренней свободы. Полнота ощущения этой свободы и являет для нас собой качество жизни. Находясь в мире материальной отчужденности, влекущей к символизации независимости своего величия, мы имеем больше родственного общего с духовным миром, чем и сами себе предполагаем это. Субъективный мир это то качество жизни, которое хранит в себе аналогию органического достатка – эталон перспективы усилия всей жизни, пронизывающей пространство и время. Человек содержит в себе вертикаль единства, воссоединяющую его с достоинством жизни. Это мотивация жизненного соприсутствия сознанию и его заброшенности в мир напряженности жизни. Жизненной не постыдностью, неподвластной суду стыда и торжествующей над судом греховной изначальности, провозглашающим приговор заключения жизненной силы в рабстве предвзятости закона. Вечное не может быть осуждено временем, ибо преодолевает эту временность в мотивации жизни.
Так первый стыд является естественным условием взросления личного. Естественный переход из сферы субъективного в область формообразующего, эстетически превознесенного Аполлоном (богом формы) в величественности и красоте, и от нее к функциональной и переменной составляющей жизни, ведущей к содержанию значимости любого формообразования. Форма оформления всегда формальна и без содержания лишена мотивационной ценности жизни. В контексте формального все «суета сует и томление Духа». Взросление человека неотъемлемо связано со структурой жизни. Но в то же время первый стыд взросления, как встреча с функциональной значимостью в жизни, есть еще и прощание с «Эдемским садом», который живет в каждом, независимо от его желания, особенностей или способностей. Дифференциация есть преступление перед интеграцией жизни. А преступника по закону можно только осудить, или же искупить его детскую вину желания быть взрослым. Искупление слабости тела возрождает к жизни силу Духа. Прощание с младенчеством и есть уход в жизнь, к функциональному содержанию ее основания. Пространная неопределенность в придании человека свободе, утрата сознательного основания стержне образования жизни ведет к формированию вертикали духовного стержня индивидуальности (образа целостности достатка), созидании эталона жизни в личном величии ее представительства.
Свобода жизни представляет собой акт взросления личного благосостояния в исполнении предназначения функции его участия. Открывший для себя свободы бытия познает уже не сущность явления, но содержания его силы. Это уже элита, преодолевшая в себе профанацию видимого, искусно скармливающая нам формы формальной реализации. Человек стремится к духовной органичности жизни именно потому, что он лишен этого ее достоинства и испытывает жажду ее отсутствия. В персональном личном выявляется качество достатка бытия способности быть. Без качества нет и количества жизни. Мир количества – мир бесконечной девальвации силы.
Именно в человеческой индивидуальности и содержится функционально образующее качество самодостаточности бытия. Он обнаруживает себя центром программной реализации жизнеспособности. Человек выходит на тропу функциональной и репродуктивной свободы и ответственности перед жизнью и ощущает себя не просто присутствием объема, занимающего пространство границами государства собственного «Я», а олицетворяет себя с процессом индивидуального участия в проблематичной составляющей жизни. Он утрачивает свою статику созерцательности и отчужденности и становится динамичной составляющей процесса роста над своей ограниченностью бытия способности быть. И уже олицетворяет персонифицированное, лично содержащее собой качество жизни.
Психологическая доминанта исполняет роль инструментария адаптации к функциональной динамике роста. Психология есть условие обремененности личного, качественно выделяющее его из животной природы и, обременяя свободой возможности жизни, тем самым преодолевает границы чистой рефлексии в интеллектуальной интуиции родового тотема. В этом интуитивная онтология свободы жизни, вовлекающая сознание в ее проблематичное поле. Игра становится частью жизни, а жизнь – совокупной составляющей этой игры. Жизнь представляет собой приграничный участок внутренней и внешней организации бытия. Поэтому мера вовлеченности в мотивацию жизни открывает нам свободы собственной ограниченности соприсутствия в ее полноте. Детерминизм есть форма частного исполнения свободы полноты жизни. А случайность – форма отвлеченности вовлечения сознания в динамику жизни. Из всех возможностей мы выбираем аксиологически пустые значения, именно поэтому для нас жизнь – игра.
Опыт дает больше шансов, но время изменяет условия игры. Адаптация к напряженности жизни становится смыслом существования. Но в нем соприсутствует еще и смысл жизни! Перед лицом жизни личное основание свободы обнаруживает свое взросление. Так играючи человек преодолевает свои комплексы неполноценности. Обнаруживает себя социальной органической составляющей движения роста. Становится глубже и масштабнее, чем был когда-то, еще вчера, и в этом процветает его функциональная значимость обозначения и обнаружения себя в теле жизни. Человек живет не телом, но духом душевной вовлеченности в функцию жизни. Его судьба не во власти обладания владений собственности, а в метафизическом процессе жизни. Он не отчужден, он в составе организации игры, которая вдохновляет и оголяет «нерв участия», реакционный нерв восприятия «игры жизни», генерируя жизненную силу насыщенности в этом новом ощущении интеграции с органической полнотой самодостаточности. Игры предназначения, обнаруживающей свою заброшенность в тело жизни, игры, имя ценности которой – жизнь.
Что ж и мусор необходимо убирать кому-то, чтобы самому мусором не стать, и не быть погоняемым чужой метлой. Но гармония улицы каждого дня скрасит ли гармонию всей жизни, коли мусора-то, прибывает, а дворник всего один. Штат не увеличивают, средства экономят на черный денечек. Копеечка к копеечке - капиталец сколачивают. А кто знает, может он уже и настал, «черный день» то, если дух покинул душевные вакансии жизни, а душа стенает и мучится, лишенная последней надежды, и уже не веруя в свои силы? Тихая жизнь серой обыденности дня подступает и поглощает своим сытеньким спокойствием духовное дерзновение порыва к жизни, степенно умерщвляя импульс «весны пробуждения».
С переполненным брюхом нет желания творить и самовыражаться? Животное возобладало над душевной составляющей личного. Человек стал вулканом разжигания страсти преследующей удовлетворения наслаждениями. Вот и ходят, мусорят по улицам своим душевным смрадом отрицания жизни и думают, что так счастье свое отыщут. Каждый содержит в себе силу жизни, и если эту силу не организует воля дерзновения к жизни, открывающая путь веры, то сила жизни становится жертвой обстоятельств. Слепым усилием над собой и собственным правом быть. Воля к жизни всегда есть условие разворачивания качества ее способности. Анархия права бесправия и хаос разрушения потенциала способности своими усилиями эдак счастье еще никому не приносили. И не имея своего основания, основывают свою значимость на отрицании ценности самой жизни, как очевидного авторитета бытия способности. Величественнее ли станет «Моська», облаяв проходящего слона?
Вот так простое человеческое счастье продается с молотка, спекулятивно подменяется жаждой значимости, безосновательной и мистифицировано жаждущей подчинения себе жизненного порыва, в желании повлиять на моду признанной обусловленности в построении формообразующего величия бытия способности, но такой символичной наградной и привлекательно яркой, как падающая звезда. Абстракция символичности всегда привлекала на свой свет мотыльков лишая их природной добродетели полета саомовыражения. А ценность жизни в контексте такого восприятия всегда подвергалась инфляции. Поэтому и символ победы над неспособностью жизни неоднократно совпадал с символичной узаконенностью права разрушителя, несущего с собой организационную активность жертвоприношения, когда утверждение величия волей власти испытывало устои формирования инфляцией падения ценности жизни. Когда право жизни необходимо было подтвердить своей полезностью политизированной в экономической преданности имманентному счастью. Т.е. беспринципной принадлежности закону энтропии временности и потребительского использования жизнеспособности в отвлеченной обязательности ноосферы жизнеустройства, присягнувшим символу власти внутренней формообразующей организации жизненной обусловленности, фальсифицирующей собой традиционную ценностную составляющую родового значения жизни и символично претендующую на содержательную глубину жизнеспособности.
Свобода права жить, низводима до социализации детерминирующего пространства удовлетворяющего праву есть. Социальное право власти берет на себя роль власти решать, кому жить, а кому умереть. Так что ж сетуем что жизнь покидает нашу социологию пространства разума сокращая ее носителей в экономике счастья. Искусство искусственного не способно подменить собой витализм жизни даже если оно возглавлено разумным начинанием власти. Для жизни нужна естественная обусловленность бытия, а над нею, увы, уже поглумился атеизм. Где быть серьезному отношению к жизни, ежели в бытии уже нет душевных устоев ее сакральной организации присутствия? Вот так и нарываемся на то, что имеем в девальвации мотивационного пространства ценности жизни. В этом участь участия разумной действительности и скорбь ее падения.
Устои порядка испытывают на прочность. Ждут моего преткновения утомленности жизнью, да и не вечно же мне исполнять сей тяжкий труд, гляди, и пенсия не за горами…
Лишь бы жизнь сама не осерчала на мои хлопоты. Да и доброе слово щедрой наградой послужит мне, все ж порядок наличествует, коль и не такой дотошный, как в иных дворцах да палатах изобилует. Но это плацдарм для меры будущего задела, а там родной как сам покумекаешь, так и откроешь для себя тайну жизни и в чем она-то истина есть, не каждому своя, а жизненная, за которую кровь проливали, да жертвой расплачивались. Вот оно то, как бывает – близко и дорого, а не ухватишь. Ведь сокрыто оно в сердечности и только через сердце для себя, изъять, и осознать его возможно. Прочувствовав да пережив как собственную горечь, емкую и дорогую, открывающую в личном глубину душевного мира. Так и получается, занятый своей сущностью духовной сокровищницы, стало быть, смыслом появления в этой жизни, целью и ценностью динамики неустанного движения, приемлет себя в жизни, и находит место ему приготовленное да подходящее, предусматривающее и свободу относительного участия, и творчество самовыражения. А отвлеченный не знает себя и жизнь знать не желает, ибо для него она остается мешком изобилия, который он вытрусить норовит да не получается…
Жизнь не внешне ценность свою таит, а сокровенно, внутренне, следует то в сердцевину смотреть, рентгенографию строить, а не формами любоваться.
Глядишь и получиться!
Обсуждения Обученность и метафизика