Вернёмся в Китай. Конец пятнадцатого столетия. Будущий философ Ван Янмин собрался жениться. В свадебный вечер он пошел на прогулку и не вернулся. Ему сообщили, что в окрестных горах живет отшельник; туда он и направился, и они проговорили до рассвета.
В доме жены случился большой переполох, во все стороны послали на поиски людей, и в конце концов его обнаружили в горах.
Впоследствии, будучи чиновником, Ван Янмин вступил в конфликт с вышестоящим начальством и был сослан в деревню. В одну из ночей его озарило: всё обладает знанием. Ошибочно искать истину вовне. Путь мудреца заключён в нем самом, – сознание этого пришло к нему внезапно вечером в безлюдном месте, где не было ни книг, ни товарищей, с которыми можно было бы поспорить, ни наставника. Это был его мистический опыт.
В 39 лет он вернулся в столицу, а в 46 стал военным генерал-губернатором и усмирял повстанцев. Одновременно Ван Янмин продолжал страдать от клеветы чиновников, но этим только укреплялось его мировоззрение.
Кодекс чести японских самураев имеет те же конфуцианские корни, что и учение Ван Янмина. Хотя символом самурая являлся меч, главным оружием самурая был его дух. Меч – это лишь продолжение самурайского духа. На поле боя, где свистели стрелы и повсюду витала смерть, воин должен был уметь не только сохранить ясность ума, но и заставить себя мыслить и действовать намного быстрее, чем в обычной обстановке, чтобы использовать даже малейшие возможности для победы и выживания на поле боя. Поэтому самураи стремились исследовать и развивать способности своего духа, и в этом им помогали мастера дзэн-буддизма, ставшие наставниками многих прославленных воинов.
«Я постиг, что Путь Самурая – это смерть.
В ситуации «или-или» без колебаний выбирай смерть. Это нетрудно. Исполнись решимости и действуй. Только малодушные оправдывают себя рассуждениями о том, что умереть, не достигнув цели, означает умереть собачьей смертью». Так учит средневековый кодекс чести самураев «Хагакурэ».
Революция пустоты есть соединение самурайского духа, нигилизма и прямого действия. Поскольку прямое действие непосредственно связано со смертью, мыслители, которые хотя бы один раз оставили кабинетные размышления и вступили в мир действия, легко становятся адептами мистицизма, с его стремлением к спонтанной удаче, и сторонниками нигилизма, сознающими своё и всеобщее несуществование.
Китайский философ Ван Янмин жил в конце 15 – начале 16 века. Он создал многочисленные философские сочинения – «Чуань си лу» («Записи преподанного и воспринятого»), «Да сюэ вэнь» («Вопросы к Великому учению»), «У цзин и шо» («Собственное мнение о Пяти канонах»), «Чжу-цзы вань нянь дин лунь» («Положения, установленные Чжу Си в конце жизни») и другие. Теоретические основы системы Ван Янмина таковы:
1) положение о едином происхождении принципа и внутренней силы;
2) положение о достижении благого знания;
3) положение о единстве знания и действия
Ван Янмин был склонен подчеркивать значение интроспекции и медитативной практики для достижения самопознания, без которого внешнее знакомство со многими предметами могло оказаться бесполезным. Наиболее оригинальным в учении Ван Янмина должно быть, по-видимому, признано его знаменитое положение о том, что вне сердца-ума нет ни принципа-ли, ни предметов-явлений, ни занятий-деятельности. При этом Ван Янмин считал сердце-ум не органом в физиологическом смысле, а своего рода средством познания, тело-сущность которого – совершенное благо. Вместо того, чтобы утверждать, что добро и зло познаются благодаря исследованию действительности, Ван Янмин настаивал на том, что благое уже содержится внутри сердца-ума, и поэтому его легко распространить в действие. Практика познания названа Ван Янмином «распространением благосмыслия до предела», это означает, что человек «должен всегда поступать так, как подсказывает ему сердце». Таким образом, «благосмыслие» становится основанием для интеграции личности во внешний мир. Это может быть описано как ощущение единства со всем окружающим миром – от собственных детей до чужестранцев и даже вплоть до черепицы на крыше и камней. «Даже Небо и Земля не могут существовать как таковые без человеческого благосмыслия».
Несмотря на то, что стиль рассуждений в «Чуаньси лу» весьма близок к тому, что приянто называть идеализмом, в действительности Ван Янмин стремился как можно сильнее выразить представление о том, что моральные ценности берут начало во внутренней гармонии чувств, в сердце человека. Нравственные представления возникают внутри сердца-ума и затем распространяются на окружающий мир, а не вытекают из какого-либо внешнего источника.
Ван Янмин был неплохо знаком с буддийскими и даосскими книгами и постоянно использовал их в своей работе. Однажды философ заставил своих учеников «учиться мудрости простого народа», исходя из того, что она служит продолжением сознания человека, а не внешним по отношению к нему знанием. «Благосмыслие и благомощь у глупого мужика и глупой бабы те же, что у совершенномудрых», – говорил он.
Важнейшей характерной чертой философии Ван Янмина является трактовка им знания как смыслообразующего действия. Значение тезиса философа о «совпадающем единстве знания и действия» – в демонстрации действенного характера знания, стремлении доказать, что знание есть действие, а не наоборот, что существенно повышало статус знания и шире – сознательного начала в человеке. Для обозначения единства знания и действия Ван Янмин и сипользовал, в частности, термин «благосмыслие», под которым подразумевал «субстанциальную сущность и трансформирующую активность одновременно». Рассуждая о единстве знания и действия, Ван Янмин учил: «Знание есть начало действия; действие есть исполнение знания, знать и не действовать означает знать не вполне». Ван Янмин утверждал, что нравственная истина должна немедленно переходить в действие, в противном случае она несостоятельна. Если отсутствует действие, то нет и осознания; раз нет перехода к действию, то осознание ущербно, – именно в этом заключается самый радикальный компонент учения. Говоря более современным языком, Ван Янмин предпочитал дионисийский путь познания, заключающийся в отбрасывании разума, место которого занимает мечущееся в прямом действии тело. «Не нужно быть всё время настороже. Нужно считать, что ты уже мёртв». Так учит кодекс чести самураев «Хагакурэ». Подобный мистический опыт Хайдеггер называл бегством от себя, состоянием восторга, пребыванием вне себя от восхищения.
Итак, распространение благосмыслия до предела есть распространение знания, которое изначально содержится в уме-сердце человека, в действие. А смыслообразующее прямое действие, непосредственно связанное со смертью, порождает нигилизм. Поскольку в эпоху Ван Янмина слово «нигилизм» ещё не было известно, вместо него использовалась категория «возвращения к великой пустоте», которая традиционно рассматривалась в качестве источника возникновения всех вещей, последнего разделителя добра и зла посредством разума. Если, к примеру, разбить кувшин, то пустота, что содержалась в нем, возвращается к великой пустоте. Если представить себе человека в виде такого сосуда, то пустота, содержащаяся в нём, то есть облеченная в тело мысль, устремляется к совершенному разуму, истинной великой пустоте, разбивает кувшин (тело) и мгновенно соединяется с вечнопребывающим абсолютом. Эту великую пустоту можно определить как первооснову активного нигилизма.
Сравнивая пустоту в буддизме с ванъянминовской великой пустотой, мы видим, что пустота, растворяющая в нирване всю иллюзорную множественность вещей и великая пустота, выступающая источником прямого действия, на первый взгляд противостоят друг другу. Однако в буддизме Махаяны, где говорится о необходимости действий для спасения от заблуждений, порождаемых иллюзией «существования», неясно скрыта связь буддийской категории пустоты и великой пустоты из учения Ван Янмина. Согласно замечанию Мисимы, самосожжение вьетнамского монаха в знак протеста против войны, вполне может рассматриваться как прямое действие, совершённое в соответствии с учением Ван Янмина.
Когда нам говорят о Небе, мы обычно представляем себе голубые небеса, но Небо не есть только это. Частицы всеобщей пустоты, скрывающиеся среди камней или в речных волн —это такие же проявления абсолюта, как и небо. Небольшаая пустота, которая содержится в нас, ничем не отличается от пустоты, которой обладают святые. Если кто-нибудь пожелает вернуться к великой пустоте (абсолюту), ему следует знать, что Небо уже пребывает в его уме-сердце. Любой человек, при наличии истинного желания, может достичь пределов святости. «Святой уже сам по себе есть великая пустота; великая пустота уже сама по себе есть невыраженная святость».
Для соединения с абсолютом необходимо с чистым сердцем и искренностью отбросить любые желания, опустошить все формы. Ведь даже огромные города и целые острова разрушаются от ударов землетрясения – именно потому что обладают формой. Однако никакое землетрясение не в состоянии уничтожить великую пустоту. Именно с учётом этого, рассматривая процесс возвращения ума-сердца к великой пустоте, говорят об истинной неподвижности. Иными словами, великая пустота есть исходная сущность, вечная неразрушимость и неподвижность, действительное пребывание мира. Когда ум-сердце обращается к великой пустоте, любые действия и поступки выходят за пределы категорий добра и зла и, став результатом подлинного интуитивного знания, полностью сливаются со справедливостью Неба, превосходящей рождение и смерть.
Человеку следует не досадовать на смерть тела, но сердиться на смерть сердца. Именно из этого положения прямо вытекают крайности прямого действия. Если знать, что в действительности ум-сердце не умирает, тогда в иллюзорном мире не останется решительно ничего, чего следовало бы бояться. Сила воли становится запредельной.
Сегодня все мы живем в эпоху, когда смерть сердца представляет собой самое распространённое явление. По мере того, как средняя продолжительность жизни год от года увеличивается, умножается и количество людей, считающих, что следует опасаться не смерти сердца, а смерти тела. В таких обстоятельствах, мировоззренческая позиция, обретенная воином пустоты, как носителем прямого действия, воспринимающим смерть в виде пространственного вхождения в великую пустоту, в виде возвращения абсолюту собственной маленькой пустоты, наглядно демонстрирует нам преимущества мощи духа. Эти преимущества ясно видны на примере японского последователя учения Ван Янмина, Осио Хэйхатиро, который был предводителем восстания 1837 года, направленного против правительства сёгунов Токугава. Отряды восставших были вскоре разбиты, Осио покончил жизнь самоубийством.
В юности Осио Хэйхатиро посетил школу в Оми, где Накаэ Тодзю («Святой из Оми») за два столетия до этого излагал учение Ван Янмина. Во время возвращения в Осака, при переправе через озеро, когда лодка Осио попала в сильный шторм, он вручил свою судьбу небу и стал готовиться к смерти. В эти мгновения он обрёл просветление и понял, что его философское стихотворение, рассказывающее о необходимости потерпеть поражение для обретения интуитивного знания, написанное во время предыдущего визита в Оми, относилось не к абстрактному человечеству, но к нему самому. «Тогда пришло ко мне осознание,– писал впоследствие Осио,– что, если не смогу разобраться в себе самом, вся ученость, которую я накопил за жизнь, ничего не стоит. И, когда я сидел неподвижно, а волны бушевали вокруг, мне было видение, что я встретился с самим Ван Янмином. Если бы мне удалось оставить всякое самоосознание, разве могли бы произвести на меня малейшее воздействие волны? В тот момент всякий страх и жалость к себе исчезли, как снег, тающий под солнцем...» Вскоре шторм прекратился, и Осио спасся. Мистический опыт, обретенный на озере, придал ему полную душевную решимость и подготовил его к последним действиям и смертному концу так, как не смогла бы никакая сумма знаний, или бездна учености.
После поражения возглавленного им безнадёжного восстания, Осио Хэйхатиро был осаждён в одном из крестьянских домов. Стражники призывали Осио выйти и сразиться с ними, но он не ответил на их уловки, и они решились на немедленную атаку. Осио сразу поджег солому и прочие горючие материалы, которыми обложил дом именно на такой крайний случай. Когда стражники все-таки ворвались в помещение, он выхватил кинжал около сорока сантиметров в длину и вонзил себе в горло, перерезав сонную артерию. После этого вытащил оружие из раны и швырнул его в нападавших, однако, что для него всегда было характерно, не причинил им серьезного вреда. Какое-то мгновение он стоял у входа, и охранникам была смутно видна его высокая фигура, напоминавшая священника, окруженная языками пламени. Потом он упал и погиб в горящем доме.
Деятельная сторона учения Ван Янмина становится очевидной на стадии прыжка от осознания к действию. Если бы не было великой пустоты, мы неизбежно утонули бы в осмыслениях и так и не смогли бы освободиться от рассудочности и познавания. Философия Янмина есть путь возврата к спонтанному прямому действию, которое совершают безрассудно при помощи активного нигилизма, используя как рычаг великую пустоту.
«Все мы желаем жить и поэтому неудивительно, что каждый пытается найти оправдание, чтобы не умирать. Но если человек не достиг своей цели и продолжает жить, он проявляет малодушие. Он поступает недостойно. Если же он не достиг своей цели и умер, это действительно фанатизм и собачья смерть. Но в этом нет ничего постыдного. Такая смерть есть Путь Самурая. Если каждое утро и каждый вечер ты будешь готовить себя к смерти и сможешь жить так, словно твоё тело уже умерло, ты станешь подлинным самураем. Тогда вся твоя жизнь станет безупречной и ты сможешь преуспеть на своём поприще». Так учит кодекс чести самураев «Хагакурэ».
В своём предсмертном письме японский воин пустоты Юкио Мисима сказал: «Под влиянием философии Ёмэй (Ван Янмина) я понял, что знать и не действовать – значит знать недостаточно; само же действие не предполагает какого-либо эффекта».
Впоследствии, будучи чиновником, Ван Янмин вступил в конфликт с вышестоящим начальством и был сослан в деревню. В одну из ночей его озарило: всё обладает знанием. Ошибочно искать истину вовне. Путь мудреца заключён в нем самом, – сознание этого пришло к нему внезапно вечером в безлюдном месте, где не было ни книг, ни товарищей, с которыми можно было бы поспорить, ни наставника. Это был его мистический опыт.
В 39 лет он вернулся в столицу, а в 46 стал военным генерал-губернатором и усмирял повстанцев. Одновременно Ван Янмин продолжал страдать от клеветы чиновников, но этим только укреплялось его мировоззрение.
Кодекс чести японских самураев имеет те же конфуцианские корни, что и учение Ван Янмина. Хотя символом самурая являлся меч, главным оружием самурая был его дух. Меч – это лишь продолжение самурайского духа. На поле боя, где свистели стрелы и повсюду витала смерть, воин должен был уметь не только сохранить ясность ума, но и заставить себя мыслить и действовать намного быстрее, чем в обычной обстановке, чтобы использовать даже малейшие возможности для победы и выживания на поле боя. Поэтому самураи стремились исследовать и развивать способности своего духа, и в этом им помогали мастера дзэн-буддизма, ставшие наставниками многих прославленных воинов.
«Я постиг, что Путь Самурая – это смерть.
В ситуации «или-или» без колебаний выбирай смерть. Это нетрудно. Исполнись решимости и действуй. Только малодушные оправдывают себя рассуждениями о том, что умереть, не достигнув цели, означает умереть собачьей смертью». Так учит средневековый кодекс чести самураев «Хагакурэ».
Революция пустоты есть соединение самурайского духа, нигилизма и прямого действия. Поскольку прямое действие непосредственно связано со смертью, мыслители, которые хотя бы один раз оставили кабинетные размышления и вступили в мир действия, легко становятся адептами мистицизма, с его стремлением к спонтанной удаче, и сторонниками нигилизма, сознающими своё и всеобщее несуществование.
Китайский философ Ван Янмин жил в конце 15 – начале 16 века. Он создал многочисленные философские сочинения – «Чуань си лу» («Записи преподанного и воспринятого»), «Да сюэ вэнь» («Вопросы к Великому учению»), «У цзин и шо» («Собственное мнение о Пяти канонах»), «Чжу-цзы вань нянь дин лунь» («Положения, установленные Чжу Си в конце жизни») и другие. Теоретические основы системы Ван Янмина таковы:
1) положение о едином происхождении принципа и внутренней силы;
2) положение о достижении благого знания;
3) положение о единстве знания и действия
Ван Янмин был склонен подчеркивать значение интроспекции и медитативной практики для достижения самопознания, без которого внешнее знакомство со многими предметами могло оказаться бесполезным. Наиболее оригинальным в учении Ван Янмина должно быть, по-видимому, признано его знаменитое положение о том, что вне сердца-ума нет ни принципа-ли, ни предметов-явлений, ни занятий-деятельности. При этом Ван Янмин считал сердце-ум не органом в физиологическом смысле, а своего рода средством познания, тело-сущность которого – совершенное благо. Вместо того, чтобы утверждать, что добро и зло познаются благодаря исследованию действительности, Ван Янмин настаивал на том, что благое уже содержится внутри сердца-ума, и поэтому его легко распространить в действие. Практика познания названа Ван Янмином «распространением благосмыслия до предела», это означает, что человек «должен всегда поступать так, как подсказывает ему сердце». Таким образом, «благосмыслие» становится основанием для интеграции личности во внешний мир. Это может быть описано как ощущение единства со всем окружающим миром – от собственных детей до чужестранцев и даже вплоть до черепицы на крыше и камней. «Даже Небо и Земля не могут существовать как таковые без человеческого благосмыслия».
Несмотря на то, что стиль рассуждений в «Чуаньси лу» весьма близок к тому, что приянто называть идеализмом, в действительности Ван Янмин стремился как можно сильнее выразить представление о том, что моральные ценности берут начало во внутренней гармонии чувств, в сердце человека. Нравственные представления возникают внутри сердца-ума и затем распространяются на окружающий мир, а не вытекают из какого-либо внешнего источника.
Ван Янмин был неплохо знаком с буддийскими и даосскими книгами и постоянно использовал их в своей работе. Однажды философ заставил своих учеников «учиться мудрости простого народа», исходя из того, что она служит продолжением сознания человека, а не внешним по отношению к нему знанием. «Благосмыслие и благомощь у глупого мужика и глупой бабы те же, что у совершенномудрых», – говорил он.
Важнейшей характерной чертой философии Ван Янмина является трактовка им знания как смыслообразующего действия. Значение тезиса философа о «совпадающем единстве знания и действия» – в демонстрации действенного характера знания, стремлении доказать, что знание есть действие, а не наоборот, что существенно повышало статус знания и шире – сознательного начала в человеке. Для обозначения единства знания и действия Ван Янмин и сипользовал, в частности, термин «благосмыслие», под которым подразумевал «субстанциальную сущность и трансформирующую активность одновременно». Рассуждая о единстве знания и действия, Ван Янмин учил: «Знание есть начало действия; действие есть исполнение знания, знать и не действовать означает знать не вполне». Ван Янмин утверждал, что нравственная истина должна немедленно переходить в действие, в противном случае она несостоятельна. Если отсутствует действие, то нет и осознания; раз нет перехода к действию, то осознание ущербно, – именно в этом заключается самый радикальный компонент учения. Говоря более современным языком, Ван Янмин предпочитал дионисийский путь познания, заключающийся в отбрасывании разума, место которого занимает мечущееся в прямом действии тело. «Не нужно быть всё время настороже. Нужно считать, что ты уже мёртв». Так учит кодекс чести самураев «Хагакурэ». Подобный мистический опыт Хайдеггер называл бегством от себя, состоянием восторга, пребыванием вне себя от восхищения.
Итак, распространение благосмыслия до предела есть распространение знания, которое изначально содержится в уме-сердце человека, в действие. А смыслообразующее прямое действие, непосредственно связанное со смертью, порождает нигилизм. Поскольку в эпоху Ван Янмина слово «нигилизм» ещё не было известно, вместо него использовалась категория «возвращения к великой пустоте», которая традиционно рассматривалась в качестве источника возникновения всех вещей, последнего разделителя добра и зла посредством разума. Если, к примеру, разбить кувшин, то пустота, что содержалась в нем, возвращается к великой пустоте. Если представить себе человека в виде такого сосуда, то пустота, содержащаяся в нём, то есть облеченная в тело мысль, устремляется к совершенному разуму, истинной великой пустоте, разбивает кувшин (тело) и мгновенно соединяется с вечнопребывающим абсолютом. Эту великую пустоту можно определить как первооснову активного нигилизма.
Сравнивая пустоту в буддизме с ванъянминовской великой пустотой, мы видим, что пустота, растворяющая в нирване всю иллюзорную множественность вещей и великая пустота, выступающая источником прямого действия, на первый взгляд противостоят друг другу. Однако в буддизме Махаяны, где говорится о необходимости действий для спасения от заблуждений, порождаемых иллюзией «существования», неясно скрыта связь буддийской категории пустоты и великой пустоты из учения Ван Янмина. Согласно замечанию Мисимы, самосожжение вьетнамского монаха в знак протеста против войны, вполне может рассматриваться как прямое действие, совершённое в соответствии с учением Ван Янмина.
Когда нам говорят о Небе, мы обычно представляем себе голубые небеса, но Небо не есть только это. Частицы всеобщей пустоты, скрывающиеся среди камней или в речных волн —это такие же проявления абсолюта, как и небо. Небольшаая пустота, которая содержится в нас, ничем не отличается от пустоты, которой обладают святые. Если кто-нибудь пожелает вернуться к великой пустоте (абсолюту), ему следует знать, что Небо уже пребывает в его уме-сердце. Любой человек, при наличии истинного желания, может достичь пределов святости. «Святой уже сам по себе есть великая пустота; великая пустота уже сама по себе есть невыраженная святость».
Для соединения с абсолютом необходимо с чистым сердцем и искренностью отбросить любые желания, опустошить все формы. Ведь даже огромные города и целые острова разрушаются от ударов землетрясения – именно потому что обладают формой. Однако никакое землетрясение не в состоянии уничтожить великую пустоту. Именно с учётом этого, рассматривая процесс возвращения ума-сердца к великой пустоте, говорят об истинной неподвижности. Иными словами, великая пустота есть исходная сущность, вечная неразрушимость и неподвижность, действительное пребывание мира. Когда ум-сердце обращается к великой пустоте, любые действия и поступки выходят за пределы категорий добра и зла и, став результатом подлинного интуитивного знания, полностью сливаются со справедливостью Неба, превосходящей рождение и смерть.
Человеку следует не досадовать на смерть тела, но сердиться на смерть сердца. Именно из этого положения прямо вытекают крайности прямого действия. Если знать, что в действительности ум-сердце не умирает, тогда в иллюзорном мире не останется решительно ничего, чего следовало бы бояться. Сила воли становится запредельной.
Сегодня все мы живем в эпоху, когда смерть сердца представляет собой самое распространённое явление. По мере того, как средняя продолжительность жизни год от года увеличивается, умножается и количество людей, считающих, что следует опасаться не смерти сердца, а смерти тела. В таких обстоятельствах, мировоззренческая позиция, обретенная воином пустоты, как носителем прямого действия, воспринимающим смерть в виде пространственного вхождения в великую пустоту, в виде возвращения абсолюту собственной маленькой пустоты, наглядно демонстрирует нам преимущества мощи духа. Эти преимущества ясно видны на примере японского последователя учения Ван Янмина, Осио Хэйхатиро, который был предводителем восстания 1837 года, направленного против правительства сёгунов Токугава. Отряды восставших были вскоре разбиты, Осио покончил жизнь самоубийством.
В юности Осио Хэйхатиро посетил школу в Оми, где Накаэ Тодзю («Святой из Оми») за два столетия до этого излагал учение Ван Янмина. Во время возвращения в Осака, при переправе через озеро, когда лодка Осио попала в сильный шторм, он вручил свою судьбу небу и стал готовиться к смерти. В эти мгновения он обрёл просветление и понял, что его философское стихотворение, рассказывающее о необходимости потерпеть поражение для обретения интуитивного знания, написанное во время предыдущего визита в Оми, относилось не к абстрактному человечеству, но к нему самому. «Тогда пришло ко мне осознание,– писал впоследствие Осио,– что, если не смогу разобраться в себе самом, вся ученость, которую я накопил за жизнь, ничего не стоит. И, когда я сидел неподвижно, а волны бушевали вокруг, мне было видение, что я встретился с самим Ван Янмином. Если бы мне удалось оставить всякое самоосознание, разве могли бы произвести на меня малейшее воздействие волны? В тот момент всякий страх и жалость к себе исчезли, как снег, тающий под солнцем...» Вскоре шторм прекратился, и Осио спасся. Мистический опыт, обретенный на озере, придал ему полную душевную решимость и подготовил его к последним действиям и смертному концу так, как не смогла бы никакая сумма знаний, или бездна учености.
После поражения возглавленного им безнадёжного восстания, Осио Хэйхатиро был осаждён в одном из крестьянских домов. Стражники призывали Осио выйти и сразиться с ними, но он не ответил на их уловки, и они решились на немедленную атаку. Осио сразу поджег солому и прочие горючие материалы, которыми обложил дом именно на такой крайний случай. Когда стражники все-таки ворвались в помещение, он выхватил кинжал около сорока сантиметров в длину и вонзил себе в горло, перерезав сонную артерию. После этого вытащил оружие из раны и швырнул его в нападавших, однако, что для него всегда было характерно, не причинил им серьезного вреда. Какое-то мгновение он стоял у входа, и охранникам была смутно видна его высокая фигура, напоминавшая священника, окруженная языками пламени. Потом он упал и погиб в горящем доме.
Деятельная сторона учения Ван Янмина становится очевидной на стадии прыжка от осознания к действию. Если бы не было великой пустоты, мы неизбежно утонули бы в осмыслениях и так и не смогли бы освободиться от рассудочности и познавания. Философия Янмина есть путь возврата к спонтанному прямому действию, которое совершают безрассудно при помощи активного нигилизма, используя как рычаг великую пустоту.
«Все мы желаем жить и поэтому неудивительно, что каждый пытается найти оправдание, чтобы не умирать. Но если человек не достиг своей цели и продолжает жить, он проявляет малодушие. Он поступает недостойно. Если же он не достиг своей цели и умер, это действительно фанатизм и собачья смерть. Но в этом нет ничего постыдного. Такая смерть есть Путь Самурая. Если каждое утро и каждый вечер ты будешь готовить себя к смерти и сможешь жить так, словно твоё тело уже умерло, ты станешь подлинным самураем. Тогда вся твоя жизнь станет безупречной и ты сможешь преуспеть на своём поприще». Так учит кодекс чести самураев «Хагакурэ».
В своём предсмертном письме японский воин пустоты Юкио Мисима сказал: «Под влиянием философии Ёмэй (Ван Янмина) я понял, что знать и не действовать – значит знать недостаточно; само же действие не предполагает какого-либо эффекта».
Обсуждения Сон 8. Пустота как прямое действие