3. Строение души
Вначале несколько слов относительно методологии исследования душевных явлений. Для нас очевидно, что единственным адекватным методом исследования внутреннего мира субъекта - является метод интроспекции.
Вначале несколько слов относительно методологии исследования душевных явлений. Для нас очевидно, что единственным адекватным методом исследования внутреннего мира субъекта - является метод интроспекции.
Мы способны познавать собственный внутренний мир лишь постольку, поскольку имеем прямой рефлексивный доступ к субъективным феноменам. Однако здесь возникает целый ряд проблем. Прежде всего, не ясно как вообще возможен рефлексивный акт и что он собой представляет.
Если рефлексия - это описание приватного, скрытого от посторонних глаз "моего собственного только" бытия - то, спрашивается, как я способен сообщить окружающим этот уникальный приватный опыт - опыт приобретенный в сфере лишь мне одному доступного бытия, и почему окружающие способны понять то, что я им сообщаю?
Могут сказать: окружающие понимают меня, поскольку они такие же люди, как и я, поскольку они обладают аналогичным внутренним миром. Однако, где гарантия, что это так? Например, передо мной лежит зеленая тетрадь. Если я спрошу соседа: "какого цвета тетрадь?", то он ответит: "она зеленая". Однако, где гарантия, что его "зеленое" совпадает с моим "зеленым"?
Представим себе субъекта, у которого ощущения зеленого и красного поменялись местами: то, что я вижу зеленым, он видит красным и наоборот. Однако в ответ на вопрос: "какого цвета трава и какого цвета солнце" он, очевидно, ответит: "трава зеленая, а солнце красное". Ведь когда он учился различать цвета, ему указывали на траву и говорили: "это - зеленое", а, указывая на солнце, говорили: "это - красное". То есть он выучил, что то, что он видит зеленым, называют "красным", а то, что он видит красным - называют "зеленым".
По всей видимости, ни он, ни я никогда не сможем догадаться, что мы видим цвета различным образом. (Единственное различие между нами, связанное с различием в цветовом восприятии, может касаться лишь эстетической, эмоциональной оценки того или иного цвета - поскольку чистый цветовой тон оказывает на человека специфическое эмоциональное воздействие. Однако различия в эмоциональном восприятии цветов могут быть вызваны различными причинами и не могут служить прямым доказательством различий в сенсорном восприятии чистого цветового тона).
Субъекты могут отличаться друг от друга не только спектром переживаемых чистых модально-специфических качеств, но также, например, способом восприятия пространственных отношений. Можно, например, допустить, что мой сосед видит предметы в несколько раз меньшего размера, чем их вижу я, или же видит мир "вверх ногами" - и опять, никакие доказательства того, что мы видим мир по-разному, в этом случае не возможны. Ведь я не могу заглянуть в чужой внутренний мир и сравнить его со своим собственным внутренним миром. Как же мы, в таком случае, способны понимать друг друга?
Очевидно, это возможно только в том случае, если есть нечто гарантированно тождественное, совершенно одинаковое во внутреннем мире любого субъекта.
Ясно, что, несмотря на все возможные вариации способа чувственного видения окружающего мира, "образ мира" должен в определенном смысле "соответствовать" тому, что он отображает, иначе субъект был бы не способен адекватно действовать в окружающей его действительности. Необходимым и достаточным условием адекватности восприятия является наличие взаимнооднозначного соответствия (изоморфизма) образа и объекта. (Реально, конечно, имеет место лишь частичный изоморфизм). Мы познаем окружающий мир с точностью до изоморфизма, т.е. подлинное знание заключено лишь в абстрактной структуре образа, тогда как "способ представления" этой структуры, обусловленный используемым набором переживаемых чувственных качеств, а также пространственной и временной формой переживаний, - никакого знания об окружающем нас мире не содержит.
Но и о собственном внутреннем мире мы способны сообщить окружающим лишь с точностью до изоморфизма - рассказывая о собственных переживаниях, я сообщаю окружающим лишь абстрактную структуру моего внутреннего мира, но не его подлинное качественное содержание. Эта абстрактная структура - и есть то, что можно назвать "чистой информацией" или "чистым знанием". Этим "чистым знанием" мы, по сути, и обмениваемся друг с другом. Это "чистое знание" - есть сфера универсального опыта, единая для всех. Можно сказать, что в сфере "чистого знания" наши души как бы соприкасаются, сливаются в единое целое - что создает "общую почву", благодаря которой мы обретаем способность понимать друг друга.
Далее мы увидим, что "слияние душ" здесь нужно понимать не фигурально, а буквально. На уровне "чистого знания" действительно преодолевается субъективная замкнутость нашего "Я" - все "Я" в конечном итоге взаимосвязаны через общую "почву" - сверхчувственную реальность, в которой они укоренены.
Такого рода "незамкнутость" души позволяет понять еще один удивительный аспект нашей рефлексивной способности - возможность осознать себя как единичное "Я", отделенное и противопоставленное "объективному миру" - миру "за пределами "Я"". Ясно, что сама способность к рефлексивному описанию собственного внутреннего мира уже изначально предполагает осознание различия между "Я" и "не-Я", субъектом и объектом, осознание приватного характера собственного внутреннего мира, его нетождественности бытию в целом. Каким же образом, однако, я способен осознать, что сфера моих субъективных переживаний - это не весь мир, если все, что мне непосредственно доступно - это мои собственные субъективные переживания?
Для того чтобы осознать, что вне меня есть что-то иное, я, очевидно, должен иметь каким-то образом прямой доступ к этому "миру вне меня". То есть, в составе моего субъективного опыта должны присутствовать содержания, указывающие за пределы всякого субъективного опыта, содержания воистину объективные. Иными словами, для того, чтобы осознать различие "Я" и "не-Я", субъекта и объекта - я должен поместить себя в некую "точку", в которой различия между "Я" и "не-Я", субъектом и объектом отсутствуют и, именно поэтому я способен из этой точки как бы одновременно видеть "Я" и "не-Я", "субъекта" и "объект" - в их непосредственном отношении друг к другу. Эта точка - это и есть, очевидно, "точка слияния душ" - надиндивидуальная реальность, в которой укоренено каждое конкретное индивидуальное "Я".
Таким образом, мы видим, что сама возможность рефлексии весьма нетривиальна и сам факт наличия этой способности указывает на некоторые особенности "устройства" нашей души.
Дальнейшее исследование рефлексии, к сожалению, не возможно без детального анализа самого предмета рефлексивного исследования - души (поскольку она есть не только предмет, но и субъект рефлексии). Поэтому мы пока принимаем без дальнейших обоснований наличие у человека рефлексивной способности как эмпирический факт и постараемся, опираясь на эту способность дать описание строения и основных свойств сферы субъективных явлений.
Предварительно проведем некоторые терминологические разграничения. Основной наш термин "душа" - используется нами как обозначение тотальной совокупности любых субъективных явлений, т.е. всего того, что непосредственно, без всякого вывода, "дано" познающему субъекту, переживается им в той или иной форме. Достаточно часто в сходном смысле употребляется термин "сознание". Однако сознание, как нам представляется, предполагает не просто наличие того или иного содержания, но и, по крайней мере, возможность рефлексивного самоотчета о наличии данного содержания. Осознаем - в подлинном смысле этого слова - мы только то, о чем способны дать отчет себе или окружающим. Однако, существует, вне всякого сомнения, и "внерефлексивное" содержание нашего внутреннего мира - то, что обычно обозначают как "бессознательное". Например, в составе нашего чувственного восприятия имеет место разделение на "фигуру" и "фон" - то, что лежит в фокусе внимания и то, что находится за пределами этого фокуса, но, тем не менее, присутствует в душе как некоторое чувственное переживание. Элементы фона непосредственно не осознаются, но, тем не менее, присутствуют в составе "непосредственно данного". Кроме того, как мы увидим далее, в составе сферы субъективного присутствует "сверхчувственное" содержание, которое само по себе, как таковое, никогда не является непосредственным предметом рефлексии.
Сказанное объясняет, почему мы будем говорить преимущественно о душе, а не о сознании. Сознание - это, по сути, лишь специфическая форма организации душевных явлений, тесно связанная с рефлексивной способностью. Эта сфера выделяется по своим функциональным, а не по онтологическим свойствам, т.е. деление на "осознаваемое" и "неосознаваемое" не является разделением "по форме бытия", но лишь делением по форме функционирования одной и той же онтологической сущности. (Хотя сама возможность такого функционирования, как мы видели, требует онтологического обоснования).
Отметим, что рефлексивное исследования "устройства" душевной жизни мы рассматриваем как онтологическое исследование, то есть как исследование формы бытия субъективного. Более того, с нашей точки зрения рефлексивное исследование души - это единственная возможная форма онтологического исследования. Действительно, единственная форма бытия с которой мы непосредственно имеем дело - это наше собственное бытие. Внеположный душе мир (объективная реальность) может быть предметом онтологического исследования лишь в том случае, если он подлинно (неопосредованно, нерепрезентативно) присутствует в составе душевных явлений, т.е. в силу упомянутой выше предполагаемой "разомкнутости" нашей души на одном из онтологических уровней и укорененности ее в надындивидуальной всеобщей реальности.
Цель онтологии - миросозерцание, т.е. построение некой "схемы мироздания", осмысленна и достижима лишь в том случае, если мироздание каким-то образом непосредственно, во всем своем объеме, дано нам в опыте, т.е. существует для нас как объективное по своему статусу душевное явление. Иными словами, Вселенная познаваема для меня лишь в том случае, если не только я - часть Вселенной, но и Вселенная - есть часть меня, т.е. если мироздание есть всеединство, в котором все содержится во всем, все пронизывает все, не утрачивая, при этом, своей самобытности.
Таким образом, приступая к исследованию душевных явлений, мы учитываем, также, возможность построения на этой основе общей онтологии, а не только онтологии души.
Традиционно выделяют три основных области душевных явлений, которые, с нашей точки зрения, обладают различным онтологическим статусом. Это сфера чувственных переживаний, аффективно-волевая сфера и сфера "чистых смыслов".
К чувственным явлениям относят: ощущения, чувственные (сенсорные) образы (образы восприятия), а также представления - образы воспоминаний и образы воображения. Основные свойства ощущений и сенсорных образов - это качественная определенность, специфическая для каждой сенсорной модальности, а также наличие более-менее определенной пространственной и временной локализации (имеется в виду локализация в "чувственном", субъективно переживаемом пространстве и времени). Временная локализация чувственных феноменов позволяет мыслить чувственную сферу души как "поток событий" - поток сменяющих друг друга констелляций чувственных переживаний.
Представления также обладают временной локализацией, но их пространственная локализация, а также качественные свойства - могут быть весьма неопределенными, объективно смутными или даже частично отсутствовать (в случае так называемых "абстрактных представлений"). Так, например, мы вполне можем вообразить движение, не воображая при этом сам движущийся предмет, представить форму - не представляя цвета, или цвет - лишенный всякой формы и т.п.
Смутность, неопределенность, слабая интенсивность переживания, а также отсутствие отдельных модально-специфических чувственных качеств - это те свойства представлений, которые отличают их от сенсорных образов.
Волевые акты, аффекты и смыслы - составляют внечувственное (идеальное) содержание души. Они лишены, по крайней мере, пространственной локализации и качественной определенности. Смысл "теплого" не является теплым, а смысл "зеленого" - зеленым. Бессмысленно говорить, что смысл слова или мое желание находятся слева или справа от меня, вверху или внизу, или что они имеют какую-либо геометрическую форму или размеры. Волевые акты и эмоции, однако, локализованы во времени, чего, как мы увидим далее, нельзя сказать о "чистых смыслах". Поэтому необходимо рассмотреть смыслы и аффективно-волевые явления отдельно друг от друга.
Смыслы, как сказано, лишены качественной определенности и пространственных свойств и, таким образом, никак чувственно не переживаются - ведь почувствовать что-то - это и значит определить "что" (какого качества) и "где" присутствует. Но, тем не менее, смысл непосредственно присутствует в составе душевных явлений как нечто непосредственно данное, наличное. Хотя наличие смысла в душе как бы не замечается нами, тем не менее, ситуации "потери смысла" или "возникновения смысла" - четко фиксируются, обнаруживая тем самым непосредственное присутствие смысла как постоянного сверхчувственного "фона", на котором разворачиваются последовательности чувственных переживаний.
"Незримость", неощутимость смысла, казалось бы, вступает в очевидное противоречие с тем фактом, что мы обладаем способностью сообщать, раскрывать смысл того или иного чувственно воспринимаемого предмета, образа, слова, текста и т.п. Мы способны актуализировать, развертывать смысл - в виде, например, серии представлений, поясняющих слов или предложений. Однако ясно, что смысл как таковой и его возможные "развертки" - это далеко не одно и то же.
Во-первых, переживание смысла, например, того или иного слова, вовсе не требует явной развертки данного смысла. Мы, как правило, переживаем смысл прямо и непосредственно без всяких его пояснений или чувственных иллюстраций.
Во-вторых, нет оснований думать, что та или иная явная развертка смысла дает нам его полное раскрытие. Допустим, меня просят пояснить смысл слова "собака". Я говорю: "собака - это млекопитающее, хищник, она лает, имеет хвост, собака - друг человека и т.д." Означает ли это, что я раскрыл смысл слова "собака"? Очевидно, что нет. Ведь необходимо еще понять, что я сказал, например, понять что такое "млекопитающее", "хищник", "хвост" и т.д. Слова, с помощью которых мы пытаемся раскрыть смысл, - также обладаю смыслом, который также требует раскрытия. Но раскрыть смысл этих слов можно только произнеся какие-то другие слова, которые также имеют смысл, и, значит, тоже требуют "раскрытия" и так далее до бесконечности.
Возникает парадоксальная ситуация: с одной стороны ясно, что сущность смысла заключается в некотором соотнесении осмысляемого с чем-то находящимся за пределами непосредственно чувственно переживаемого, соотнесении его с "прошлым опытом", со всем имеющимся у нас в наличии знанием. Если такого знания нет или соотнесение осмысляемого предмета с этим знанием не возможно - то никакого смысла не возникает.
С другой стороны, мы видим, что знание не есть что-то такое, что можно разбить на какие-то куски или порции. Любой элемент знания является осмысленным лишь постольку, поскольку он связан со всеми другими элементами знания, составляет с ними единое целое. Чтобы знать, например, что такое "интеграл", необходимо знать, что такое "дифференциал", что такое число, знать элементарные арифметические операции и т.д. Следовательно, осмысление какого-либо чувственного элемента нашего сознания с необходимостью требует задействовать сразу все наличное знание об окружающем нас мире и о себе самом. "Объективный" смысл той или иной вещи - это то "место", которую данная вещь занимает в системе мироздания. "Субъективный" смысл не может быть ничем иным, как отображением "объективного" смысла - т.е. переживанием соотнесенности образа данной вещи с единой целостной субъективной "моделью мироздания".
Ясно, что реально осуществить соотнесение осмысляемого предмета с внутренней "моделью мироздания", т.е. фактически со всем содержимым памяти субъекта, - не представляется возможным. Да и интроспекция указывает нам на отсутствие явного соотнесения осмысляемого предмета с информацией, хранящейся в "информационных файлах" нашего мозга. То, что мы испытываем в момент "постижения смысла", отнюдь не напоминает процедуру последовательного или одновременного просмотра записей, фиксированных в нашей памяти, и сопоставление их с той чувственной единицей, смысл которой постигается нами в данный момент времени.
Хотя постижение смысла (уразумение) занимает некоторое конечное время, это время не заполнено какими-то последовательными, отделимыми друг от друга операциями с информационными единицами, не может быть разбито на отдельные этапы постижения. Смысл присутствует в нашей душе как целостная, неразложимая единица и лишен какого-либо явного, переживаемого нами становления.
Часто непредставленность в наших субъективных переживаниях тех информационных процессов, которые должны обеспечивать акт осмысления, объясняют "бессознательным" характером этих процессов. "Бессознательное", при этом, понимается как нечто, находящееся за пределами переживаемого, "данного", за пределами нашего "Я". Предполагается, что когда я пытаюсь уяснить смысл какого-либо объекта, где-то в моем мозге с очень большой скоростью просматривается вся информация, имеющая отношение к данному объекту, и, далее, эта информация каким-то образом соотносится с данным объектом. Субъективно же нами переживается лишь некоторый конечный результат этого процесса.
Однако этот вывод равнозначен признанию иллюзорности переживания смысла и противоречит данным самонаблюдения. Субъективно смысл во всем своем объеме присутствует в нашей душе как нечто непосредственно наличное, данное. В противном случае душа уподобилась бы "экрану", на который неизвестные внешние механизмы проецируют различные изображения, тогда как смысл происходящего на экране действия остается совершенно недоступен для психического субъекта (опыт которого ограничен тем, что происходит в пределах экрана).
Итак, противоречивая природа смысла заключается в том, что, с одной стороны, осмысление требует соотнесение осмысляемого с прошлым опытом, а с другой стороны, в явной, развернутой форме такое соотнесение не осуществляется. Тем не менее, смысл в полном объем присутствует в составе нашей душевно жизни, создавая "смысловую глубину" чувственно воспринимаемого.
История науки показывает, что когда возникают такого рода парадоксы - самое разумное и эффективное решение - отказаться от попыток разрешить подобный парадокс в терминах устоявшихся представлений или здравого смысла, а вместо этого - просто констатировать, что "таково объективное положение дел", т.е. рассматривать данное парадоксальное свойство реальности в качестве аксиомы. Именно таким образом, к примеру, была создана теория относительности. И в рассматриваемом нами случае также необходимо сказать себе: "да, смысл действительно есть нечто внутренне противоречивое, он как бы одновременно существует и не существует, присутствует и не присутствует в составе душевных явлений".
Можно сказать, что смысл обладает особой формой бытия, особым бытийным модусом, отличным от модуса, в котором существует чувственное содержание души. Наиболее подходящая характеристика бытийного модуса, в котором пребывают смыслы, - это "потенциальность". Потенциальное бытие - это нечто промежуточное между полноценным актуальным (действительным) бытием и полным небытием. Это как бы небытие, содержащее в себе возможность бытия, небытие, "засеянное семенами" бытия, которые при определенных условиях могут "взойти", развернуться, перейти в полноценное актуальное бытие.
Согласно учению Аристотеля, потенциальное (возможное) бытие столь же реально, как и актуальное (действительное) бытие. Реальность с этой точки зрения не исчерпывается действительностью. Действительность должна быть дополнена реальным существованием онтологически наличных возможностей действительного бытия.
Таким образом, можно определить смысл как особую потенциальную (возможную, но не действительную) форму бытия.
Сущность смысла, как уже говорилось, в соотнесении осмысляемого чувственного содержания с чем-то, находящимся за пределами непосредственно чувственно данного. Мнимое "непереживание" этого соотнесения - есть следствие потенциального характера данного процесса. Не соотнося осмысляемый чувственный элемент с прошлым опытом явно, актуально, мы проделываем это "в потенции", "в возможности". Т.е., по сути, переживание смысла - есть переживание возможности соотнесения осмысляемого с прошлым опытом, как бы "предчувствование" возможности такого соотнесения. Но при этом никакого явного, актуального соотнесения не осуществляется. С этой точки зрения смысл в полном объеме присутствует в нашей душе, в нашем "Я" - как совокупность возможностей, присущих тому или иному актуально переживаемому чувственному феномену. (Отметим, что смысл всегда есть смысл чего-то, он всегда направлен на какой-то осмысляемый чувственный объект и, с этой точки зрения, можно говорить об "интенциональной" (соотносительной) природе смысла).
Такого рода "потенциальный доступ" к прошлому опыту, безусловно, дает нашей психике огромные преимущества. В самом деле, принципиальное отличие возможного от действительного заключается в том, что действительность конкретна и единична, а возможностей всегда множество. Причем потенциальное, в отличие от актуального, не чувствительно к противоречиям - одновременно могут сосуществовать исключающие друг друга возможности. Такая "множественная" природа потенциального позволяет "в возможности" параллельно "просматривать" (точнее, предчувствовать возможность просматривания) неограниченное множество "информационных файлов", что и создает эффект полноты присутствия смысла в душе. Этим разрешается упомянутый выше парадокс "регрессии в бесконечность" смысловых интерпретаций - чтобы понять смысл А, нужно знать смысл В, а это требует знания С и так далее до бесконечности. В сфере актуального бытия эта цепочка должна рано или поздно прерваться, ибо в актуальном, действительном мире нет ничего бесконечного. Но в сфере потенциального бесконечное вполне возможно и, следовательно, вполне возможны бесконечные цепочки смысловых интерпретаций. Причем эти цепочки присутствуют в составе потенциального бытия не отдельными фрагментами, а сразу во всей своей полноте - создавая эффект "объемности" смысла - непосредственно переживаемой смысловой "глубины" осмысляемого предмета.
Потенциальность смысла, также, объясняет его внепространственную и вневременную природу. Потенция, возможность - это не событие. К ней неприложим вопрос: "где" и "когда". Потенция не имеет пространственной, а также и временной локализации, поскольку она "еще не случалась", она обладает лишь возможностью пространственной и временной локализации.
Отсутствие "событийности" и локализованности потенций объясняет, также, целостный, неразложимый на какие-либо дискретные единицы, характер переживания смысла. Поскольку здесь нет пространства - то нет и отделимых друг от друга "единиц", каждая "составляющая" смысла находится "в том же месте", где и все остальные составляющие, точнее, вообще нигде не находится. Т.е. здесь выполняется принцип "все во всем".
Смысл, таким образом, существует не в виде отдельных, дискретных, отделимых друг от друга "смысловых единиц", а в виде единого, лишь мысленно, условно разложимого "смыслового поля", где каждый осмысляемый объект приобретает смысл лишь в соотношении с этим "смысловым полем" как целым.
Если смысл мы определяем как "потенциальное", то "актуальное" в составе душевной жизни - это, очевидно, чувственность. Связь смысла и чувственности в нашей душе - это связь потенциального и актуального, возможного и действительного. Чувственный образ, с этой точки зрения, - есть актуализированный смысл, т.е. смысл соединенный с пространством, временем и качественностью - которые составляют форму актуального бытия. Соответственно, смысл - это потенциальный образ. Поскольку смысл всегда есть смысл какого-либо чувственного содержания, то его можно также истолковать как онтологически наличную, непосредственно переживаемую возможность перехода от одного чувственного содержания к другому: от одного актуального образа - к другому, пока еще потенциальному.
Смысл и образ составляют неразрывное единство. Всякий смысл - есть смысл определенного образа, есть совокупность потенций, присущих данному образу. Сами эти потенции - есть возможности перехода к каким-то другим, возможным, еще не проявленным образам, а также есть возможности осуществления различных операций с данными возможными и действительными образами. Это означает, что смысл и чувственность образуют единую структуру, существуют не независимо друг от друга, не самостоятельно, но соотносительно друг с другом, "по поводу" друг друга, необходимым образом предполагают друг друга.
Нам осталось рассмотреть природу третьей, аффективно-волевой составляющей души.
Ясно, что ни волевые акты, ни эмоциональные переживания, - не тождественны каким-либо чувственным феноменам - ощущениям, образам или представлениям, хотя и воления, и аффекты, как правило, сопровождаются каким-то определенными чувственными переживаниями. Даже боль не тождественна голому "ощущению боли". Чтобы возник болевой аффект, к ощущению должен присоединиться сверхчувственный "модус" "страдания" - неприятие данного ощущения, выражающееся, в частности, в стремлении избежать его. Точно так же переживание "намерения" не тождественно представлению о планируемом действии, поскольку такое представление возможно и без всякого намерения.
Таким образом, воля и аффекты, также как и смыслы, - это преимущественно сверхчувственные феномены. Отсюда возникает соблазн отождествить их со смыслами. Однако, если смысл - это "чистое знание" (знание, не имеющее чувственного воплощения), описывающее какую-либо ситуацию или положение дел, то аффекты - выражают, также, и некоторое отношение к данной ситуации или положению дел, а воления - выражают некоторую определенную деятельностную направленность субъекта в данной ситуации.
Если рассматривать воление (волевой импульс) как смысл, то этот смысл предполагает не только соотнесение чувственно переживаемого "волевого усилия" с некоторой информацией, хранящейся в памяти, но, также, и соотнесение данного чувственного переживания с определенным действием (физическим или "ментальным"), которое с необходимостью должно совершиться вследствие наличия в душе данного чувственного переживания.
"Намерение" тогда можно интерпретировать, как "переживание готовности действовать определенным образом", т.е. готовности при некоторых условиях актуализировать тот или иной "волевой импульс", запускающий определенную поведенческую реакцию.
Вместе с тем, таким же образом, как нам представляется, можно истолковать и любое эмоциональное переживание. Эмоции - это ни что иное, как смыслы, в которые интегрированы определенные поведенческие интенции. Так, страх можно истолковать, как переживание готовности убежать, ярость - как переживание готовности бороться, удовольствие - как переживание готовности "удерживать" в душе ощущения, вызываемые предметом, доставляющим нам удовольствие и т.д.
Различие волевых и эмоциональных феноменов, по-видимому, том, что в одном и в другом случаях "готовность действовать определенным образом" порождается различными психическими механизмами. При этом механизм воления представляется эволюционно более молодым, более рациональным, (подчиненным мышлению, логике), в большей степени рефлексируемым, чем механизм, ответственный за возникновение аффектов. Различие этих механизмов (они, по-видимому, обладают различным нейродинамическим субстратом) порождает возможность конкуренции, "борьбы" между волей и чувствами.
Отметим, что если понимать смысл как совокупность любых возможностей, сопряженных с данным осмысляемым чувственным феноменом, то, очевидно, в состав этих возможностей следует включить и совокупность всех возможных поведенческих интенций.
Смысл превращается в воление или аффект лишь в том случае, когда осуществляется выбор вполне определенной интенции из целого набора возможных интенций. Таким образом, онтологическая специфика волений и аффектов связана с осуществлением "редукции" спектра возможных поведенческих интенций, входящих в состав "объективного смысла" данной ситуации. Когда осуществляется выбор - возникает определенное отношение к данной ситуации - "объективный" смысл становится "личностным" смыслом, в который интегрированы эмоциональное отношение и осознанные планы деятельности субъекта.
Выше мы определили чувственность как "актуальное", а смысл - как "потенциальное". Аффекты и воля связаны с осуществлением выбора: они определяют, что же конкретно будет актуализировано из множества потенций. Иными словами "онтологическое место" воли и аффектов - это сам механизм, обеспечивающий переход от возможного к действительному. Действие этого механизма (отчасти это действие может быть связано с прямой самодетерминацией сферы субъективного), направлено на выбор, подготовку и осуществление того или иного действия субъекта, и именно это действие и переживается нами как аффект, стремление, желание или волевой акт. (Подробнее см. (7, 16)).
Если рефлексия - это описание приватного, скрытого от посторонних глаз "моего собственного только" бытия - то, спрашивается, как я способен сообщить окружающим этот уникальный приватный опыт - опыт приобретенный в сфере лишь мне одному доступного бытия, и почему окружающие способны понять то, что я им сообщаю?
Могут сказать: окружающие понимают меня, поскольку они такие же люди, как и я, поскольку они обладают аналогичным внутренним миром. Однако, где гарантия, что это так? Например, передо мной лежит зеленая тетрадь. Если я спрошу соседа: "какого цвета тетрадь?", то он ответит: "она зеленая". Однако, где гарантия, что его "зеленое" совпадает с моим "зеленым"?
Представим себе субъекта, у которого ощущения зеленого и красного поменялись местами: то, что я вижу зеленым, он видит красным и наоборот. Однако в ответ на вопрос: "какого цвета трава и какого цвета солнце" он, очевидно, ответит: "трава зеленая, а солнце красное". Ведь когда он учился различать цвета, ему указывали на траву и говорили: "это - зеленое", а, указывая на солнце, говорили: "это - красное". То есть он выучил, что то, что он видит зеленым, называют "красным", а то, что он видит красным - называют "зеленым".
По всей видимости, ни он, ни я никогда не сможем догадаться, что мы видим цвета различным образом. (Единственное различие между нами, связанное с различием в цветовом восприятии, может касаться лишь эстетической, эмоциональной оценки того или иного цвета - поскольку чистый цветовой тон оказывает на человека специфическое эмоциональное воздействие. Однако различия в эмоциональном восприятии цветов могут быть вызваны различными причинами и не могут служить прямым доказательством различий в сенсорном восприятии чистого цветового тона).
Субъекты могут отличаться друг от друга не только спектром переживаемых чистых модально-специфических качеств, но также, например, способом восприятия пространственных отношений. Можно, например, допустить, что мой сосед видит предметы в несколько раз меньшего размера, чем их вижу я, или же видит мир "вверх ногами" - и опять, никакие доказательства того, что мы видим мир по-разному, в этом случае не возможны. Ведь я не могу заглянуть в чужой внутренний мир и сравнить его со своим собственным внутренним миром. Как же мы, в таком случае, способны понимать друг друга?
Очевидно, это возможно только в том случае, если есть нечто гарантированно тождественное, совершенно одинаковое во внутреннем мире любого субъекта.
Ясно, что, несмотря на все возможные вариации способа чувственного видения окружающего мира, "образ мира" должен в определенном смысле "соответствовать" тому, что он отображает, иначе субъект был бы не способен адекватно действовать в окружающей его действительности. Необходимым и достаточным условием адекватности восприятия является наличие взаимнооднозначного соответствия (изоморфизма) образа и объекта. (Реально, конечно, имеет место лишь частичный изоморфизм). Мы познаем окружающий мир с точностью до изоморфизма, т.е. подлинное знание заключено лишь в абстрактной структуре образа, тогда как "способ представления" этой структуры, обусловленный используемым набором переживаемых чувственных качеств, а также пространственной и временной формой переживаний, - никакого знания об окружающем нас мире не содержит.
Но и о собственном внутреннем мире мы способны сообщить окружающим лишь с точностью до изоморфизма - рассказывая о собственных переживаниях, я сообщаю окружающим лишь абстрактную структуру моего внутреннего мира, но не его подлинное качественное содержание. Эта абстрактная структура - и есть то, что можно назвать "чистой информацией" или "чистым знанием". Этим "чистым знанием" мы, по сути, и обмениваемся друг с другом. Это "чистое знание" - есть сфера универсального опыта, единая для всех. Можно сказать, что в сфере "чистого знания" наши души как бы соприкасаются, сливаются в единое целое - что создает "общую почву", благодаря которой мы обретаем способность понимать друг друга.
Далее мы увидим, что "слияние душ" здесь нужно понимать не фигурально, а буквально. На уровне "чистого знания" действительно преодолевается субъективная замкнутость нашего "Я" - все "Я" в конечном итоге взаимосвязаны через общую "почву" - сверхчувственную реальность, в которой они укоренены.
Такого рода "незамкнутость" души позволяет понять еще один удивительный аспект нашей рефлексивной способности - возможность осознать себя как единичное "Я", отделенное и противопоставленное "объективному миру" - миру "за пределами "Я"". Ясно, что сама способность к рефлексивному описанию собственного внутреннего мира уже изначально предполагает осознание различия между "Я" и "не-Я", субъектом и объектом, осознание приватного характера собственного внутреннего мира, его нетождественности бытию в целом. Каким же образом, однако, я способен осознать, что сфера моих субъективных переживаний - это не весь мир, если все, что мне непосредственно доступно - это мои собственные субъективные переживания?
Для того чтобы осознать, что вне меня есть что-то иное, я, очевидно, должен иметь каким-то образом прямой доступ к этому "миру вне меня". То есть, в составе моего субъективного опыта должны присутствовать содержания, указывающие за пределы всякого субъективного опыта, содержания воистину объективные. Иными словами, для того, чтобы осознать различие "Я" и "не-Я", субъекта и объекта - я должен поместить себя в некую "точку", в которой различия между "Я" и "не-Я", субъектом и объектом отсутствуют и, именно поэтому я способен из этой точки как бы одновременно видеть "Я" и "не-Я", "субъекта" и "объект" - в их непосредственном отношении друг к другу. Эта точка - это и есть, очевидно, "точка слияния душ" - надиндивидуальная реальность, в которой укоренено каждое конкретное индивидуальное "Я".
Таким образом, мы видим, что сама возможность рефлексии весьма нетривиальна и сам факт наличия этой способности указывает на некоторые особенности "устройства" нашей души.
Дальнейшее исследование рефлексии, к сожалению, не возможно без детального анализа самого предмета рефлексивного исследования - души (поскольку она есть не только предмет, но и субъект рефлексии). Поэтому мы пока принимаем без дальнейших обоснований наличие у человека рефлексивной способности как эмпирический факт и постараемся, опираясь на эту способность дать описание строения и основных свойств сферы субъективных явлений.
Предварительно проведем некоторые терминологические разграничения. Основной наш термин "душа" - используется нами как обозначение тотальной совокупности любых субъективных явлений, т.е. всего того, что непосредственно, без всякого вывода, "дано" познающему субъекту, переживается им в той или иной форме. Достаточно часто в сходном смысле употребляется термин "сознание". Однако сознание, как нам представляется, предполагает не просто наличие того или иного содержания, но и, по крайней мере, возможность рефлексивного самоотчета о наличии данного содержания. Осознаем - в подлинном смысле этого слова - мы только то, о чем способны дать отчет себе или окружающим. Однако, существует, вне всякого сомнения, и "внерефлексивное" содержание нашего внутреннего мира - то, что обычно обозначают как "бессознательное". Например, в составе нашего чувственного восприятия имеет место разделение на "фигуру" и "фон" - то, что лежит в фокусе внимания и то, что находится за пределами этого фокуса, но, тем не менее, присутствует в душе как некоторое чувственное переживание. Элементы фона непосредственно не осознаются, но, тем не менее, присутствуют в составе "непосредственно данного". Кроме того, как мы увидим далее, в составе сферы субъективного присутствует "сверхчувственное" содержание, которое само по себе, как таковое, никогда не является непосредственным предметом рефлексии.
Сказанное объясняет, почему мы будем говорить преимущественно о душе, а не о сознании. Сознание - это, по сути, лишь специфическая форма организации душевных явлений, тесно связанная с рефлексивной способностью. Эта сфера выделяется по своим функциональным, а не по онтологическим свойствам, т.е. деление на "осознаваемое" и "неосознаваемое" не является разделением "по форме бытия", но лишь делением по форме функционирования одной и той же онтологической сущности. (Хотя сама возможность такого функционирования, как мы видели, требует онтологического обоснования).
Отметим, что рефлексивное исследования "устройства" душевной жизни мы рассматриваем как онтологическое исследование, то есть как исследование формы бытия субъективного. Более того, с нашей точки зрения рефлексивное исследование души - это единственная возможная форма онтологического исследования. Действительно, единственная форма бытия с которой мы непосредственно имеем дело - это наше собственное бытие. Внеположный душе мир (объективная реальность) может быть предметом онтологического исследования лишь в том случае, если он подлинно (неопосредованно, нерепрезентативно) присутствует в составе душевных явлений, т.е. в силу упомянутой выше предполагаемой "разомкнутости" нашей души на одном из онтологических уровней и укорененности ее в надындивидуальной всеобщей реальности.
Цель онтологии - миросозерцание, т.е. построение некой "схемы мироздания", осмысленна и достижима лишь в том случае, если мироздание каким-то образом непосредственно, во всем своем объеме, дано нам в опыте, т.е. существует для нас как объективное по своему статусу душевное явление. Иными словами, Вселенная познаваема для меня лишь в том случае, если не только я - часть Вселенной, но и Вселенная - есть часть меня, т.е. если мироздание есть всеединство, в котором все содержится во всем, все пронизывает все, не утрачивая, при этом, своей самобытности.
Таким образом, приступая к исследованию душевных явлений, мы учитываем, также, возможность построения на этой основе общей онтологии, а не только онтологии души.
Традиционно выделяют три основных области душевных явлений, которые, с нашей точки зрения, обладают различным онтологическим статусом. Это сфера чувственных переживаний, аффективно-волевая сфера и сфера "чистых смыслов".
К чувственным явлениям относят: ощущения, чувственные (сенсорные) образы (образы восприятия), а также представления - образы воспоминаний и образы воображения. Основные свойства ощущений и сенсорных образов - это качественная определенность, специфическая для каждой сенсорной модальности, а также наличие более-менее определенной пространственной и временной локализации (имеется в виду локализация в "чувственном", субъективно переживаемом пространстве и времени). Временная локализация чувственных феноменов позволяет мыслить чувственную сферу души как "поток событий" - поток сменяющих друг друга констелляций чувственных переживаний.
Представления также обладают временной локализацией, но их пространственная локализация, а также качественные свойства - могут быть весьма неопределенными, объективно смутными или даже частично отсутствовать (в случае так называемых "абстрактных представлений"). Так, например, мы вполне можем вообразить движение, не воображая при этом сам движущийся предмет, представить форму - не представляя цвета, или цвет - лишенный всякой формы и т.п.
Смутность, неопределенность, слабая интенсивность переживания, а также отсутствие отдельных модально-специфических чувственных качеств - это те свойства представлений, которые отличают их от сенсорных образов.
Волевые акты, аффекты и смыслы - составляют внечувственное (идеальное) содержание души. Они лишены, по крайней мере, пространственной локализации и качественной определенности. Смысл "теплого" не является теплым, а смысл "зеленого" - зеленым. Бессмысленно говорить, что смысл слова или мое желание находятся слева или справа от меня, вверху или внизу, или что они имеют какую-либо геометрическую форму или размеры. Волевые акты и эмоции, однако, локализованы во времени, чего, как мы увидим далее, нельзя сказать о "чистых смыслах". Поэтому необходимо рассмотреть смыслы и аффективно-волевые явления отдельно друг от друга.
Смыслы, как сказано, лишены качественной определенности и пространственных свойств и, таким образом, никак чувственно не переживаются - ведь почувствовать что-то - это и значит определить "что" (какого качества) и "где" присутствует. Но, тем не менее, смысл непосредственно присутствует в составе душевных явлений как нечто непосредственно данное, наличное. Хотя наличие смысла в душе как бы не замечается нами, тем не менее, ситуации "потери смысла" или "возникновения смысла" - четко фиксируются, обнаруживая тем самым непосредственное присутствие смысла как постоянного сверхчувственного "фона", на котором разворачиваются последовательности чувственных переживаний.
"Незримость", неощутимость смысла, казалось бы, вступает в очевидное противоречие с тем фактом, что мы обладаем способностью сообщать, раскрывать смысл того или иного чувственно воспринимаемого предмета, образа, слова, текста и т.п. Мы способны актуализировать, развертывать смысл - в виде, например, серии представлений, поясняющих слов или предложений. Однако ясно, что смысл как таковой и его возможные "развертки" - это далеко не одно и то же.
Во-первых, переживание смысла, например, того или иного слова, вовсе не требует явной развертки данного смысла. Мы, как правило, переживаем смысл прямо и непосредственно без всяких его пояснений или чувственных иллюстраций.
Во-вторых, нет оснований думать, что та или иная явная развертка смысла дает нам его полное раскрытие. Допустим, меня просят пояснить смысл слова "собака". Я говорю: "собака - это млекопитающее, хищник, она лает, имеет хвост, собака - друг человека и т.д." Означает ли это, что я раскрыл смысл слова "собака"? Очевидно, что нет. Ведь необходимо еще понять, что я сказал, например, понять что такое "млекопитающее", "хищник", "хвост" и т.д. Слова, с помощью которых мы пытаемся раскрыть смысл, - также обладаю смыслом, который также требует раскрытия. Но раскрыть смысл этих слов можно только произнеся какие-то другие слова, которые также имеют смысл, и, значит, тоже требуют "раскрытия" и так далее до бесконечности.
Возникает парадоксальная ситуация: с одной стороны ясно, что сущность смысла заключается в некотором соотнесении осмысляемого с чем-то находящимся за пределами непосредственно чувственно переживаемого, соотнесении его с "прошлым опытом", со всем имеющимся у нас в наличии знанием. Если такого знания нет или соотнесение осмысляемого предмета с этим знанием не возможно - то никакого смысла не возникает.
С другой стороны, мы видим, что знание не есть что-то такое, что можно разбить на какие-то куски или порции. Любой элемент знания является осмысленным лишь постольку, поскольку он связан со всеми другими элементами знания, составляет с ними единое целое. Чтобы знать, например, что такое "интеграл", необходимо знать, что такое "дифференциал", что такое число, знать элементарные арифметические операции и т.д. Следовательно, осмысление какого-либо чувственного элемента нашего сознания с необходимостью требует задействовать сразу все наличное знание об окружающем нас мире и о себе самом. "Объективный" смысл той или иной вещи - это то "место", которую данная вещь занимает в системе мироздания. "Субъективный" смысл не может быть ничем иным, как отображением "объективного" смысла - т.е. переживанием соотнесенности образа данной вещи с единой целостной субъективной "моделью мироздания".
Ясно, что реально осуществить соотнесение осмысляемого предмета с внутренней "моделью мироздания", т.е. фактически со всем содержимым памяти субъекта, - не представляется возможным. Да и интроспекция указывает нам на отсутствие явного соотнесения осмысляемого предмета с информацией, хранящейся в "информационных файлах" нашего мозга. То, что мы испытываем в момент "постижения смысла", отнюдь не напоминает процедуру последовательного или одновременного просмотра записей, фиксированных в нашей памяти, и сопоставление их с той чувственной единицей, смысл которой постигается нами в данный момент времени.
Хотя постижение смысла (уразумение) занимает некоторое конечное время, это время не заполнено какими-то последовательными, отделимыми друг от друга операциями с информационными единицами, не может быть разбито на отдельные этапы постижения. Смысл присутствует в нашей душе как целостная, неразложимая единица и лишен какого-либо явного, переживаемого нами становления.
Часто непредставленность в наших субъективных переживаниях тех информационных процессов, которые должны обеспечивать акт осмысления, объясняют "бессознательным" характером этих процессов. "Бессознательное", при этом, понимается как нечто, находящееся за пределами переживаемого, "данного", за пределами нашего "Я". Предполагается, что когда я пытаюсь уяснить смысл какого-либо объекта, где-то в моем мозге с очень большой скоростью просматривается вся информация, имеющая отношение к данному объекту, и, далее, эта информация каким-то образом соотносится с данным объектом. Субъективно же нами переживается лишь некоторый конечный результат этого процесса.
Однако этот вывод равнозначен признанию иллюзорности переживания смысла и противоречит данным самонаблюдения. Субъективно смысл во всем своем объеме присутствует в нашей душе как нечто непосредственно наличное, данное. В противном случае душа уподобилась бы "экрану", на который неизвестные внешние механизмы проецируют различные изображения, тогда как смысл происходящего на экране действия остается совершенно недоступен для психического субъекта (опыт которого ограничен тем, что происходит в пределах экрана).
Итак, противоречивая природа смысла заключается в том, что, с одной стороны, осмысление требует соотнесение осмысляемого с прошлым опытом, а с другой стороны, в явной, развернутой форме такое соотнесение не осуществляется. Тем не менее, смысл в полном объем присутствует в составе нашей душевно жизни, создавая "смысловую глубину" чувственно воспринимаемого.
История науки показывает, что когда возникают такого рода парадоксы - самое разумное и эффективное решение - отказаться от попыток разрешить подобный парадокс в терминах устоявшихся представлений или здравого смысла, а вместо этого - просто констатировать, что "таково объективное положение дел", т.е. рассматривать данное парадоксальное свойство реальности в качестве аксиомы. Именно таким образом, к примеру, была создана теория относительности. И в рассматриваемом нами случае также необходимо сказать себе: "да, смысл действительно есть нечто внутренне противоречивое, он как бы одновременно существует и не существует, присутствует и не присутствует в составе душевных явлений".
Можно сказать, что смысл обладает особой формой бытия, особым бытийным модусом, отличным от модуса, в котором существует чувственное содержание души. Наиболее подходящая характеристика бытийного модуса, в котором пребывают смыслы, - это "потенциальность". Потенциальное бытие - это нечто промежуточное между полноценным актуальным (действительным) бытием и полным небытием. Это как бы небытие, содержащее в себе возможность бытия, небытие, "засеянное семенами" бытия, которые при определенных условиях могут "взойти", развернуться, перейти в полноценное актуальное бытие.
Согласно учению Аристотеля, потенциальное (возможное) бытие столь же реально, как и актуальное (действительное) бытие. Реальность с этой точки зрения не исчерпывается действительностью. Действительность должна быть дополнена реальным существованием онтологически наличных возможностей действительного бытия.
Таким образом, можно определить смысл как особую потенциальную (возможную, но не действительную) форму бытия.
Сущность смысла, как уже говорилось, в соотнесении осмысляемого чувственного содержания с чем-то, находящимся за пределами непосредственно чувственно данного. Мнимое "непереживание" этого соотнесения - есть следствие потенциального характера данного процесса. Не соотнося осмысляемый чувственный элемент с прошлым опытом явно, актуально, мы проделываем это "в потенции", "в возможности". Т.е., по сути, переживание смысла - есть переживание возможности соотнесения осмысляемого с прошлым опытом, как бы "предчувствование" возможности такого соотнесения. Но при этом никакого явного, актуального соотнесения не осуществляется. С этой точки зрения смысл в полном объеме присутствует в нашей душе, в нашем "Я" - как совокупность возможностей, присущих тому или иному актуально переживаемому чувственному феномену. (Отметим, что смысл всегда есть смысл чего-то, он всегда направлен на какой-то осмысляемый чувственный объект и, с этой точки зрения, можно говорить об "интенциональной" (соотносительной) природе смысла).
Такого рода "потенциальный доступ" к прошлому опыту, безусловно, дает нашей психике огромные преимущества. В самом деле, принципиальное отличие возможного от действительного заключается в том, что действительность конкретна и единична, а возможностей всегда множество. Причем потенциальное, в отличие от актуального, не чувствительно к противоречиям - одновременно могут сосуществовать исключающие друг друга возможности. Такая "множественная" природа потенциального позволяет "в возможности" параллельно "просматривать" (точнее, предчувствовать возможность просматривания) неограниченное множество "информационных файлов", что и создает эффект полноты присутствия смысла в душе. Этим разрешается упомянутый выше парадокс "регрессии в бесконечность" смысловых интерпретаций - чтобы понять смысл А, нужно знать смысл В, а это требует знания С и так далее до бесконечности. В сфере актуального бытия эта цепочка должна рано или поздно прерваться, ибо в актуальном, действительном мире нет ничего бесконечного. Но в сфере потенциального бесконечное вполне возможно и, следовательно, вполне возможны бесконечные цепочки смысловых интерпретаций. Причем эти цепочки присутствуют в составе потенциального бытия не отдельными фрагментами, а сразу во всей своей полноте - создавая эффект "объемности" смысла - непосредственно переживаемой смысловой "глубины" осмысляемого предмета.
Потенциальность смысла, также, объясняет его внепространственную и вневременную природу. Потенция, возможность - это не событие. К ней неприложим вопрос: "где" и "когда". Потенция не имеет пространственной, а также и временной локализации, поскольку она "еще не случалась", она обладает лишь возможностью пространственной и временной локализации.
Отсутствие "событийности" и локализованности потенций объясняет, также, целостный, неразложимый на какие-либо дискретные единицы, характер переживания смысла. Поскольку здесь нет пространства - то нет и отделимых друг от друга "единиц", каждая "составляющая" смысла находится "в том же месте", где и все остальные составляющие, точнее, вообще нигде не находится. Т.е. здесь выполняется принцип "все во всем".
Смысл, таким образом, существует не в виде отдельных, дискретных, отделимых друг от друга "смысловых единиц", а в виде единого, лишь мысленно, условно разложимого "смыслового поля", где каждый осмысляемый объект приобретает смысл лишь в соотношении с этим "смысловым полем" как целым.
Если смысл мы определяем как "потенциальное", то "актуальное" в составе душевной жизни - это, очевидно, чувственность. Связь смысла и чувственности в нашей душе - это связь потенциального и актуального, возможного и действительного. Чувственный образ, с этой точки зрения, - есть актуализированный смысл, т.е. смысл соединенный с пространством, временем и качественностью - которые составляют форму актуального бытия. Соответственно, смысл - это потенциальный образ. Поскольку смысл всегда есть смысл какого-либо чувственного содержания, то его можно также истолковать как онтологически наличную, непосредственно переживаемую возможность перехода от одного чувственного содержания к другому: от одного актуального образа - к другому, пока еще потенциальному.
Смысл и образ составляют неразрывное единство. Всякий смысл - есть смысл определенного образа, есть совокупность потенций, присущих данному образу. Сами эти потенции - есть возможности перехода к каким-то другим, возможным, еще не проявленным образам, а также есть возможности осуществления различных операций с данными возможными и действительными образами. Это означает, что смысл и чувственность образуют единую структуру, существуют не независимо друг от друга, не самостоятельно, но соотносительно друг с другом, "по поводу" друг друга, необходимым образом предполагают друг друга.
Нам осталось рассмотреть природу третьей, аффективно-волевой составляющей души.
Ясно, что ни волевые акты, ни эмоциональные переживания, - не тождественны каким-либо чувственным феноменам - ощущениям, образам или представлениям, хотя и воления, и аффекты, как правило, сопровождаются каким-то определенными чувственными переживаниями. Даже боль не тождественна голому "ощущению боли". Чтобы возник болевой аффект, к ощущению должен присоединиться сверхчувственный "модус" "страдания" - неприятие данного ощущения, выражающееся, в частности, в стремлении избежать его. Точно так же переживание "намерения" не тождественно представлению о планируемом действии, поскольку такое представление возможно и без всякого намерения.
Таким образом, воля и аффекты, также как и смыслы, - это преимущественно сверхчувственные феномены. Отсюда возникает соблазн отождествить их со смыслами. Однако, если смысл - это "чистое знание" (знание, не имеющее чувственного воплощения), описывающее какую-либо ситуацию или положение дел, то аффекты - выражают, также, и некоторое отношение к данной ситуации или положению дел, а воления - выражают некоторую определенную деятельностную направленность субъекта в данной ситуации.
Если рассматривать воление (волевой импульс) как смысл, то этот смысл предполагает не только соотнесение чувственно переживаемого "волевого усилия" с некоторой информацией, хранящейся в памяти, но, также, и соотнесение данного чувственного переживания с определенным действием (физическим или "ментальным"), которое с необходимостью должно совершиться вследствие наличия в душе данного чувственного переживания.
"Намерение" тогда можно интерпретировать, как "переживание готовности действовать определенным образом", т.е. готовности при некоторых условиях актуализировать тот или иной "волевой импульс", запускающий определенную поведенческую реакцию.
Вместе с тем, таким же образом, как нам представляется, можно истолковать и любое эмоциональное переживание. Эмоции - это ни что иное, как смыслы, в которые интегрированы определенные поведенческие интенции. Так, страх можно истолковать, как переживание готовности убежать, ярость - как переживание готовности бороться, удовольствие - как переживание готовности "удерживать" в душе ощущения, вызываемые предметом, доставляющим нам удовольствие и т.д.
Различие волевых и эмоциональных феноменов, по-видимому, том, что в одном и в другом случаях "готовность действовать определенным образом" порождается различными психическими механизмами. При этом механизм воления представляется эволюционно более молодым, более рациональным, (подчиненным мышлению, логике), в большей степени рефлексируемым, чем механизм, ответственный за возникновение аффектов. Различие этих механизмов (они, по-видимому, обладают различным нейродинамическим субстратом) порождает возможность конкуренции, "борьбы" между волей и чувствами.
Отметим, что если понимать смысл как совокупность любых возможностей, сопряженных с данным осмысляемым чувственным феноменом, то, очевидно, в состав этих возможностей следует включить и совокупность всех возможных поведенческих интенций.
Смысл превращается в воление или аффект лишь в том случае, когда осуществляется выбор вполне определенной интенции из целого набора возможных интенций. Таким образом, онтологическая специфика волений и аффектов связана с осуществлением "редукции" спектра возможных поведенческих интенций, входящих в состав "объективного смысла" данной ситуации. Когда осуществляется выбор - возникает определенное отношение к данной ситуации - "объективный" смысл становится "личностным" смыслом, в который интегрированы эмоциональное отношение и осознанные планы деятельности субъекта.
Выше мы определили чувственность как "актуальное", а смысл - как "потенциальное". Аффекты и воля связаны с осуществлением выбора: они определяют, что же конкретно будет актуализировано из множества потенций. Иными словами "онтологическое место" воли и аффектов - это сам механизм, обеспечивающий переход от возможного к действительному. Действие этого механизма (отчасти это действие может быть связано с прямой самодетерминацией сферы субъективного), направлено на выбор, подготовку и осуществление того или иного действия субъекта, и именно это действие и переживается нами как аффект, стремление, желание или волевой акт. (Подробнее см. (7, 16)).
Обсуждения Философия бессмертия Ч3