Блаж. Августинъ Иппонійскій 430 г. О томъ, какъ оглашать

Въ Карѳагенѣ, гдѣ ты состоишь Діакономъ, часто приводятъ къ тебѣ такихъ, коимъ нужно преподать первыя начала христіаиской вѣры, — такъ-какъ по познаніямъ, какія ты имѣешь о сей вѣрѣ, и по пріятности твоей рѣчи, тебя почитаютъ тамъ болѣе другихъ способнымъ къ преподаванію наставленія, а ты съ своей стороны почти всегда затрудняешься тѣмъ: какъ надобно преподавать свое ученіе, съ чего начинать и до чего доводить повѣствованіе; должно ли къ повѣствованію присовокуплять какое-либо увѣщаніе, или достаточно изложить для оглашаемаго тѣ пункты ученія, въ соблюденіи коихъ должны состоять жизнь и исповѣданіе Христіанина. Ты признаешься, что часто и тебѣ самому не нравилась твоя длинная и холодная рѣчь, не говоря уже о тѣхъ, коихъ ты наставлялъ, и о всѣхъ прочихъ, кои были при семъ слушателями оной, и эта необходимость вынудила тебя просить меня — ради любви, какою я одолженъ тебѣ, не облѣниться написать тебѣ нѣчто о семъ предметѣ. Я же съ своей стороны сколько по чувству взаимной между нами любви, столько и вообще изъ любви и повиновенія матери нашей — Церкви, не только не отказываюсь отъ сего, но и со всѣмъ усердіемъ готовъ, при помощи Божіей, содѣйствовать собрату своему наставленіемъ. Ибо чѣмъ большее я имѣю желаніе раздавать повсюду божественное сокровище, тѣмъ болѣе я долженъ стараться облегчить способы въ раздаяніи онаго для моихъ сотрудниковъ, дабы они удобно могли выполнить то, что хотятъ преодолѣть трудомъ и ревностію.

2. Что касается до твоего образа мыслей о семъ предметѣ, то я не совѣтовалъ бы тебѣ много безпокоиться, если представляется тебѣ иногда, что ты говоришь слишкомъ простонародно и скучно, потому-что,можетъ быть, тому, кого ты наставлялъ, не такимъ это казалось; но поелику ты желалъ, чтобы отъ тебя услышали что-либо лучшее, то рѣчь твоя и казалась тебѣ недостойною слуха другихъ. И мнѣ моя рѣчь почти никогда не нравится; потому-что мнѣ всегда бываетъ желательно составить рѣчь лучшую, какую я и составляю часто въ умѣ своемъ, прежде нежели начну выражать оную словами: если же мнѣ не удастся выполнить сего, какъ бы мнѣ хотѣлось, то я сокрушаюсь о томъ, что языкъ мой былъ недостаточенъ для моего сердца. Я хочу, чтобы слушающій меня вполнѣ разумѣлъ то, что я разумѣю, но чувствую, что я говорю не такъ, чтобы исполнилось мое желаніе; особенно когда мысль съ быстротою молніи является въ умѣ, а слово медлительно и продолжительно, и весьма непохоже на оную, такъ-что, пока оно произносится, мысль уже уходитъ въ свое уединеніе. Впрочемъ, поелику мысль удивительньнымъ образомъ напечатлѣваетъ въ памяти слѣды свои, то по симъ слѣдамъ мы составляемъ звучащіе знаки, которые называемъ языкомъ или Латинскимъ, или Греческимъ, или Еврейскимъ, или другимъ какимъ-либо. Представляемъ ли мы сіи знаки въ умѣ своемъ или выражаемъ оные голосомъ, — это все равно; потому-что слѣды, по коимъ составляются сіи знаки, не принадлежатъ ни Римлянамъ, ни Грекамъ, ни Евреямъ, ни какому-либо другому народу, но образуются точно такъ-же въ умѣ, какъ выраженіе душевныхъ движеній на лицѣ нашемъ. Гнѣвъ, на примѣръ, иначе называется на Латинскомъ, иначе на Греческомъ, иначе на какомъ-либо другомъ языкѣ; но видъ человѣка разгнѣваннаго не принадлежитъ исключительно ни Грекамъ, ни Римлянамъ. Поэтому не всѣ понимаютъ, когда кто скажетъ: «я разгнѣванъ», но только разумѣющіе языкъ сей; а когда смотрятъ на разгнѣваннаго, то всѣ видятъ, что онъ разгнѣванъ. Но не такъ удобно вывести наружу и какъ-бы напечатлѣть въ чувствѣ слушающихъ посредствомъ слова тѣ слѣды, какіе мысль оставляетъ въ умѣ нашемъ, какъ открытъ и понятенъ для всякаго бываетъ взоръ; потому-что тѣ находятся внутри — въ душѣ, а сей наружи — на лицѣ. Отсюда должно заключить, сколь отлично наше слово отъ мысли, когда оно не выражаетъ и того впечатлвнія, какое мысль оставляетъ въ памяти. А мы, ревнуя о пользѣ слушателя, хотимъ говорить соотвѣтственно нашему разумѣнію; но поелику намъ сего не удается, то мы безпокоимся и сокрушаемся, думая, что мы напрасно трудпмся; а отъ-того наша рѣчь дѣлается слабѣе и неразвязнѣе. Впрочемъ, изъ ревности тѣхъ, кои желаютъ слушать меня, я заключаю, что моя рѣчь не такъ холодна, какъ мнѣ представляется, и — что они получаютъ отъ нея нѣкоторую пользу, это я узнаю изъ того удовольствія, какое выражается на лицѣ ихъ, и затѣмъ съ своей стороны тщательно стараюсь выполнить свое дѣло, какъ скоро вижу, что они хорошо понимаютъ то, что имъ предлагается. Такъ и ты изъ того самаго, что къ тебѣ чаще приводятъ такихъ, кои желаютъ получить отъ тебя наставленіе въ вѣрѣ, долженъ заключить, что твоя рѣчь не такою кажется другимъ, какою тебѣ самому; а потому ты не долженъ почитать себя безплоднымъ, если созерцаемаго тобою не выражаешь такъ, какъ бы тебѣ хотѣлось, когда ты и созерцать многаго еще не можешь такъ, какъ бы желалъ, потому-что въ сей жизни каждый видитъ только якоже зерцаломъ въ гаданiи (1 Кор. 13, 12); да и любви мы не имѣемъ такой, которая бы, разогнавъ мракъ плоти, проникла въ вѣчный свѣтъ, въ которомъ видно все, даже и то, что преходитъ. Но поелику добродѣтельные люди день отъ дня дѣлаются способнѣе къ созерцанію того незаходимаго дня, котораго око не видѣ и ухо не слыша и который на сердце человѣку не взыде (1 Кор. 2, 9): то и нѣтъ причины опасаться намъ за свою рѣчь при наставленіи непросвѣщенныхъ, если только мы не будемъ слишкомъ много разсуждать о предметахъ высшихъ нашего разумѣнія, и говорить объ нихъ языкомъ невразумительнымъ. Прибавь къ тому еще и то, что насъ гораздо охотнѣе слушаютъ, когда мы сами находимъ удовольствіе въ предметѣ, о которомъ говоримъ; ибо рѣчь наша въ такомъ случаѣ дѣлается восторженнѣе, течетъ свободнѣе и бываетъ вразумительнѣе. Поэтому не трудное дѣло преподать то, чему должно вѣровать, съ чего начать и до чего доводить повѣствованіе, какъ изложить оное, чтобы въ одномъ случаѣ оно было кратко, а въ другомъ пространно, но всегда полно и совершенно, и когда надобно употреблять первое и когда послѣднее: но какъ произвести то, чтобы каждый наставлялъ съ охотою? Ибо тотъ пріятнѣе будеть въ рѣчахъ своихъ, кто болѣе успѣетъ въ семъ дѣлѣ: въ этомъ большой трудъ! На сей случай и правило готово. Ибо если въ имѣніи вещещественномъ, то кольми паче въ духовномъ, доброхотна дателя любитъ Богъ (2 Кор. 9, 7). Но чтобы таковое доброхотство было полезно, это зависитъ отъ милосердія Того, кто повелѣлъ поступать такъ. Итакъ, при помощи Божіей, разсудимъ сперва объ образѣ повѣствованiя, — чего, я знаю, ты желаешь, потомъ о наставленіи и увѣщаніи.

Какъ надобно изъяснять Священное Писанiе оглашаемымъ?

3. Повѣствованіе будетъ полное, когда кто начнетъ оное съ первыхъ словъ книги Бытія: Въ началѣ сотвори Богъ небо и землю, и доведетъ до настоящихъ временъ Церкви. Но не должно однакожъ все Пятокнижіе Моѵсеево, всѣ книги Судей, Царствь и Ездры, Евангелiе и Дѣянія Апостольскгя, если бы мы и выучили оныя до слова, передавать наизусть, или своими словами пересказывать и обьяснять все содержаніе оныхъ; на это и времена не достанеть, да и нѣтъ въ томъ никакой нужды: но обо всемъ надобно сказать кратко и въ общихъ чертахъ, и выставить на видъ только замѣчательнѣйшія событія, исторію коихъ охотнѣе слушаютъ, и притомъ такія, которыя поставлены въ числѣ членовъ вѣры. Но и таковыя событія не надобно показывать какъ-бы въ обнаженномъ видѣ, и тотчасъ удалять оныя съ глазъ, а надобно иногда остановиться, на иныхъ какъ-бы для разбора и проясненія, и предложить оныя на разсмотрѣніе самимъ слушателямъ; всего же прочаго коснуться только слегка или вовсе прейти оное молчанiемъ. Такимъ образомъ то, что мы предложимъ въ семъ случаѣ по выбору, при молчаніи о прочемъ, будетъ имѣть большее значеніе; наставляемый нами уразумѣетъ оное безъ труда, и его память не обременится. Но во всемъ безъ сомнѣнія не только намъ самимъ надобно смотрѣть на цѣль наставленія, которая есть любы отъ чиста сердца, и совѣсти благія, и вѣры нелицемѣрныя (1 Тим. 1, 5), и къ которой мы должны направлять всѣ слова свои; но къ ней долженъ быть обращенъ и взоръ того, кого мы наставляемъ. Ибо не для чего другаго до пришествія Господа написаао все, заключающееся въ Священномъ Писаніи, какъ для того, чтобы предвозвѣстить Его пришествіе и предъизобразить будущую Церковь, т. е. народъ Божій во всѣхъ языцѣхъ, что составляетъ тѣло Его въ сопричисленіи къ сему всѣхъ Святыхъ, жившихъ до Его пришествія и вѣровавшихъ въ Него грядущаго, точно такъ-же какъ мы вѣруемъ въ Него пришедшаго. Какомъ образомъ у Іакова, предъ рожденіемъ его, напередъ показалась рука, которую онъ придерживался пятѣ родившагося прежде него брата, потомъ слѣдовала голова, а затѣмъ необходимо и прочіе члены; но однакожъ голова не только всѣ послѣдовавшіе члены, но и самую руку, которая при рожденіи вышла прежде, превосходитъ своимъ достоинствомъ и властію, и хотя не по времени появленія, но по порядку природы есть первая: такъ и Господь Iисусъ Христосъ, прежде нежели явился во плоти и предсталъ предъ глаза людей, какъ человѣкъ въ качествѣ Ходатая Бога и человѣковъ (1 Тим. 2, 5), сый надъ всѣми Богъ благословенъ во вѣки (Рим. 9, 5), послалъ напередъ во святыхъ Патріархахъ и Пророкахъ нѣкоторую часть своего тѣла, которою какъ-бы рукою предвозвѣщалъ свое рожденіе, и предшествовавшій Ему тотъ горделивый и упорный народъ придерживалъ узами Закона, какъ-бы пятью пальцами, не преставая при семъ самъ быть предвозвѣщаемъ въ продолженіе пяти періодовъ времени; въ сообразность съ чѣмъ и тотъ, кто далъ Законъ сей, написалъ пять книгъ. И гордые тѣ, мудрствуя по плоти и надѣясь сами собою снискать себѣ оправданіе, не получили благословенія отъ руки Христовой, но отрыновени быша отъ оной, а потому тiи спяти быша и падоша: мы же востахомъ и исправихомся (Псал. 19, 9). Такимъ образомъ хотя Господь Iисусъ Христосъ послалъ напередъ нѣкоторую часть тѣла Своего во Святыхъ, кои предшествовали Ему по времени рожденія; однакожъ Онъ самъ есть глава тѣла Церкви и всѣ вѣровавшіе въ Того, кого они предвозвѣщали, принадлежатъ къ тому-же тѣлу, главою коего Онъ самъ. Ибо потому, что они предшествовали Ему, они не отдѣлены отъ Него, но еще болѣе соединены съ Нимъ; потому-что они послѣдовали Ему: подобно какъ и рука, хотя и можетъ выказываться прежде, однакожъ она соединена съ тѣломъ ниже главы. Почему елика преднаписана быша, въ наше наказанiе преднаписашася (Рим. 15, 4) и сія образы намъ быша (1 Кор. 10, 6) и сiя вся образы прилучахуся онѣмъ: писана же быша въ наученіе наше, въ нихже концы вѣкъ достигоша (1 Кор. 10, 11).

Главная причина пришествія Христова.

4. Но какая главнѣйшая причина пришествія Господа, какъ не явленіе чрезмѣрной любви Божіей къ намъ, когда еще, грѣшикомъ намъ сущимъ, Христосъ за ны умре (Рим. 5, 8) долженъ сказать ты наставляемому. И это потому, что цѣль всякой заповѣди и исполненіе закона есть любовь: дабы, т. е. мы любили какъ самихъ себя взаимно и полагали по братiи души, яко Онъ по насъ душу свою положи (1 Іоан. 3, 16), такъ и самаго Бога, яко той первѣе возлюбилъ есть насъ (1 Іоан. 4, 19) и своего Сына не пощадѣ, но за насъ всѣхъ предалъ есть Его (Рим. 8, 32). Но ни чѣмъ такъ нельзя расположить къ любви, какъ своимъ собственнымъ примѣромъ, и тотъ чрезвычайно жестокосердъ, кто, не желая принимать отъ другихъ любви, не хочетъ и самъ оказывать оной. Ибо, если изъ примѣровъ зазорной и нечистой любви мы знаемъ, что тѣ, кои хотяъ быть взаимно любимыми, всѣма возможными знаками стараются показать, въ какой степени они любять, и такимъ образомъ продолжаютъ дѣйствовать дотолѣ, пока не замѣтятъ соотвѣтствія своимъ чувствованіямъ въ сердцѣ тѣхъ, коихъ они хотятъ расположить къ себѣ, и воспламеняются потомъ тѣмъ сильнѣйшею любовію, чѣмъ болѣе огня замѣчаютъ въ тѣхъ сердцахъ, овладѣть коими оно желаютъ; если при семъ сердце, находившееся въ оцѣпенѣніи, возбуждается, когда чувствуетъ, что оно любимо, и воспламеняется еще болѣе,когда видитъ новую любовь, то очевидно нѣтъ большей причины къ возбужденію и увеличенію любви, какъ когда тотъ, кто еще любитъ, знаетъ, что онъ уже любимъ, или когда тотъ, кто первый начинаетъ любить, видитъ взаимную къ себѣ любовь. Если такъ, говорю, бываетъ въ нечистой любви: то не болѣе ли должно быть это въ дружбѣ? Ибо чего другаго мы опасаемся въ дружбѣ, какъ не того, чтобы другъ нашъ не подумалъ, что мы его или не любимъ или любимъ менѣе, чѣмъ онъ насъ? Если онъ узнаетъ объ этомъ: онъ сдѣлается холоднѣе въ той любви, какою наслаждаются друзья; и если онъ не будетъ столько малодушенъ, чтобы таковое равнодушіе принять за оскорбленіе дружбы, то онъ останется только нашимъ совѣтникомъ, а не пламеннымъ другомъ. Не излишне при семъ замѣтить и то, что хотя и высшіе желаютъ быть любимы низшими и утѣшаются ихъ непритворною услужливостію, и чѣмъ болѣе чувствуютъ это, тѣмъ болѣе ихъ любятъ; но какою любовію воспламеняется низшій, когда чувствуетъ, что его любитъ высшій? Любовь всегда бываетъ пріятнѣе тамъ, гдѣ она происходитъ не отъ вниманія къ недостаткамъ другаго, но отъ обилія благотворительности; ибо та любовь бываетъ изъ состраданія, а эта изъ милосердія. Если же низшему и случилось бы когда-либо испытать нерасположеніе къ себѣ высшаго; за то онъ исполняется еще большею любовію, когда высшему благоугодно будеть показать, сколько онъ любитъ того, кто ни какимъ образомъ не ожидалъ себѣ столько добра. Но что выше правосуднаго Бога и наже согрѣшающаго человѣка, который тѣмъ съ большею опрометчивостію отдалъ себя подъ защиту и иго гордымъ властямъ, которыя не могутъ сдѣлать его блаженнымъ, чѣмъ болѣе отчаялся въ попеченіи о немъ той власти, которая высока только по своей благости? Итакъ, ежели Iисусъ Христосъ для того наипаче пришелъ въ міръ, чтобы человѣкъ позналъ, сколько любитъ его Богъ, и позналъ для того, чтобы и самъ воспламенялся любовію къ Тому, кто первѣе возлюбилъ есть насъ, — и по заповѣди Его, возлюбилъ своего ближняго; ежели все божественное Писаніе, которое написано прежде, написано для предвозвѣщенія пришествія Христова, и все, что послѣ предано писанію и имѣетъ божественную важность, повѣствуеть о Хрнстѣ о внушаетъ любовь: то очевидно, что въ сію обою заповѣдію, т. е. въ любви къ Богу и ближнему, не только весь законъ и пророцы висятъ (Матѳ. 22, 40), такъ-какъ они въ то время составляли все Священное Писаніе, но и всѣ тѣ книги божественнаго Писанiя, кои въ-послѣдствіи посвящены нашему назиданію и утверждены въ нашей памяти. Посему въ Ветхомъ Завѣтѣ сокрытъ Новый, а въ Новомъ раскрытъ Ветхій. Въ-слѣдствіе такой-то сокровенности плотскіе люди, плотскимъ образомъ разсуждающіе, какъ тогда были подвержены страху наказанія, такъ и нынѣ одержимы онымъ; а духовные, духовно разсуждающіе, какъ тогда было освобождены отъ онаго, — ибо имъ открывалось сокровенное, — такъ освобождаются и нынѣ данною благодатію. Поелику же ничто столько не противно любви, какъ ненависть, а мать ненависти есть гордость: то тотъ-же самый Господь Iисусъ Христосъ, Богъ и человѣкъ, есть вмѣстѣ и образъ божественной любви къ намъ, и примѣръ нашего человѣческаго уничиженiя, дабы недугъ нашъ тѣмъ удобнѣе исцѣлился противодѣйствующимъ лекарствомъ; ибо великое бѣдствіе — гордый человѣкъ, но величайшее милосердіе — уничиженный Богъ. — Таковую-то любовь поставивъ себѣ какъ-бы цѣлію, къ которой должны быть направлены всѣ слова твои, ты, о чемъ только повѣствуешь, повѣствуй такъ, чтобы наставляемый тобою, слушая тебя, вѣрилъ, вѣря надѣялся, надѣясь любилъ.

Какъ наставлять тѣхъ, кои не съ истиннымъ расположенiемъ приходятъ къ оглашенiю?

5. Но не излишне и съ правосудія Божія, которое поселяетъ въ сердцахъ человѣческихъ спасительный страхъ, начинать назиданіе оглашаемаго въ любви, дабы онъ, зная, что его любитъ Тотъ, кого онъ боится, воспламенялся и самъ взаимною къ Нему любовію и опасался оскорбить любовь Его къ себѣ своимъ нерасположеніемъ; ибо весьма рѣдко случается, даже почти никогда, чтобы изъ желающихъ принять Христіанство пришелъ кто-либо такой, кто не исполненъ бы былъ сколько-нибудь страха Божія. Правда, иногда изъ ожиданія отъ людей какой-либо выгоды, каковой въ противномъ случаѣ нѣтъ надежды получить, или изъ опасенія навлечь ихъ непріязнь и нерасположеніе, иной желаетъ сдѣлаться, или, лучше сказать, не сдѣлаться, а притвориться Христіаниномъ; потому-что вѣра не есть предметъ для спасенія тѣла, но есть дѣло вѣрующаго сердца (Рим. 10, 10): но такъ-какъ Богъ всегда милосердъ къ намъ грѣшнымъ, то и оглашающій своею рѣчью можетъ расположить оглашаемаго пожелать сдѣлаться тѣмъ, кѣмъ онъ хотѣлъ притвориться; а если онъ уже началъ желать, то мы должны смотрѣть на него какъ на такого, который пришелъ принять Христіанство не изъ прежнихъ видовъ; и хотя сокрыто отъ насъ, расположился ли онъ къ тому своимъ сердцемъ, но во всякомъ случаѣ мы должны поступать съ нимъ такъ, какъ будто было бы въ немъ сіе желаніе, хотя бы на самомъ дѣлѣ его и но было. Здѣсь не будетъ никакой потери. Если въ немъ есть такое желаніе: то оно еще болѣе утвердится при нашемъ содѣйствіи, хотя бы мы и не знали, въ какое время и въ какой часъ началось оное. Полезно бы было также напередъ освѣдомиться, если можно, отъ тѣхъ, кои знаютъ его, каково состояніе его духа, или по какимъ побужденіямъ онъ пришелъ къ принятію христіанской вѣры; если же не отъ кого узнать объ этомъ: то можно и самаго его спросить, и что онъ отвѣтитъ, сообразно съ тѣмъ и начинать рѣчь свою. Если же онъ придетъ съ притворнымъ сердцемъ, желая человѣческихъ выгодъ, или избѣгая невыгодъ, и во всякомъ случаѣ намѣренъ солгать: то и тогда надобно начинать рѣчь со словъ его, не съ тѣмъ однакожъ, чтобы обличить его во лжи, которая какъ будто бы тебѣ была извѣстна; но если онъ скажетъ, что онъ пришелъ съ такимъ намѣреніемъ, которое дѣйствительно заслуживаетъ одобреніе: то правду ли онъ скажетъ или нѣтъ, но во всякомъ случаѣ, одобривъ и похваливъ сіе намѣреніе, мы должны заставить его радоваться тому, что онъ таковъ, какимъ онъ желаетъ казаться. Если же онъ скажетъ не то, что должно быть въ сердцѣ желающаго получить наставленіе въ христіанской вѣрѣ: то сдѣлавъ ему ласковый и легкій упрекъ, какъ человѣку необразованному и несвѣдущему, и показавъ и похваливъ истинную цѣль христіанскаго ученія въ сильныхъ, но краткихъ выраженіяхъ, дабы или не ослабить чрезъ то послѣдующаго повѣствованiя, или не навязать ему напередъ чего-либо такого, къ чему еще не расположилось его сердце, — заставь его пожелать того, чего еще не желалъ онъ или по заблужденію, или по притворству.

Приступъ огласительной рѣчи.

6. Если же онъ, можетъ-быть, скажетъ, что самъ Богъ внушилъ ему мысль или страхомъ подвигнулъ его къ тому, чтобы сдѣлаться Христіаниномъ: въ такомъ случаѣ самое утѣшительное мы можемъ сдѣлать начало рѣчи съ того, сколь великое Богъ имѣетъ о насъ попеченіе. Отъ таковыхъ чудесъ и откровеній надобно сперва перенесть вниманіе его къ писаніямъ святыхъ мужей и къ извѣстнымъ пророчествамъ, дабы онъ узналъ, по какому неизреченному милосердію и ему Богъ внушилъ эту мысль. Потомъ надобно показать ему, что самъ Господь не внушилъ бы ему мысли или не побудилъ бы его сдѣлаться Христіаниномъ и присоединиться къ Церкви, н не обратилъ бы его къ тому такими знаменіями и откровеніями, если бы Онъ не захотѣлъ возвести его на надежнѣйшій путь, какой предуготованъ въ Священномъ Писаніи, и на которомъ ему не нужно искатъ видимыхъ чудесть, а удовлетворяться невидимыми, и не во снѣ, а въ бодрственномъ состояніи получать наставленіе. Затѣмъ уже надобно начинать самое повѣствованіе съ того, что Богъ сотворилъ вся добра зѣло (Быт. 1, 31) и доводить оное, какъ мы сказали, до настоящихъ временъ Церкви, показывая при семъ причины каждаго дѣла и происшествія, о коихъ мы повѣствуемъ, и направляя оныя къ одной всеобщей цѣли, т. е. къ любви, на которую долженъ быть устремленъ взоръ какъ дѣлающаго что-либо, такъ и говорящаго. Ибо если вымышленныя басни поэтовъ, изобрѣтенныя для удовольствія людей, любящихъ заниматься однимъ вздоромъ, благоразумные учители стараются направить къ какой-либо пользѣ, хотя суетной и временной: то тѣмъ паче должны быть осторожны мы, дабы, повѣствуя объ истинныхъ происшествіяхъ, но не приводя причинъ оныхъ, не произвесть въ слушающихъ или суетнаго удовольствія или даже пагубнаго любопытства. Но однакожъ не такъ надобно выставлять причины сіи, чтобы, отступивъ отъ стези повѣствованія, сердце и языкъ нашъ занимались одними отвлеченнѣйшими разсужденіями, но чтобы самая истина, представляемая на разсмотрѣніе разума, была какъ-бы золото, которое связуетъ каменья, но не нарушаетъ порядка украшенія. По окончаніи повѣствованія надобно внушить надежду воскресенія, и смотря по удобопріемлемости и силамъ слушающаго и сколько позволитъ время, разсудить, — въ опроверженіе суетныхъ насмѣшекъ невѣрующихъ, — о воскресеніи мертвыхъ и объ отрадномъ для добрыхъ и страшномъ для злыхъ послѣднемъ будущемъ судѣ, — истинѣ, касающейся всѣхъ безъ исключенія, и, упомянувъ съ ужасомъ и отвращеніемъ о казняхъ нечестивыхъ, проповѣдывать о царствѣ праведныхъ и вѣрующихъ, о горнемъ томъ градѣ и его радостяхъ. А потомъ надобно воодушевить и подкрѣпить слабость человѣка противъ искушеній и соблазновъ, возникающихъ или внѣ, или внутри самой Церкви. Внѣ Церкви — со стороны язычниковъ, или Іудеевъ, или еретиковъ, а внутри — со стороны отребія гумна Господня. Но не должно однакожъ входить въ споры со всякимъ родомъ нечестивыхъ и предложенными вопросами опровергать всѣ неправыя ихъ мнѣнія: но по краткости времени должно показать, что такъ предвозвѣщено было, и сказать потомъ, какая польза происходитъ отъ искушенiй и какое врачевство противъ оныхъ въ примѣрѣ терпѣнія самаго Господа. Если же рѣчь наша бываетъ направлена противъ тѣхъ, развратныя толпы коихъ видимо наполняютъ Церкви: то не излишне при семъ изложить кратко и обстоятельно правила христіанскаго, благочестиваго образа жизни, дабы пьяницы, сребролюбцы, обманщики, игроки, прелюбодѣи, блудники, любители зрѣлищъ, ворожеи, колдуны, прорицатели, знатоки какихъ-либо суетныхъ и вредныхъ наукъ и т. под. не увлекли кого-либо въ свое распутство, и онъ не почелъ для себя сего тѣмъ болѣе позволительнымъ, когда видитъ, что многіе, называющіеся Христіанами, любятъ это, и дѣлаютъ и защищаютъ и совѣтують и даже убѣждаютъ къ тому. Потомъ свидѣтельствами божественнаго Писанія доказать, какой конецъ предназначенъ тѣмъ, кои ведутъ таковую жизнь, и доколѣ они будутъ терпимы въ Церкви; предваривъ при семъ оглашаемаго, что онъ найдетъ въ Церкви многихъ Христіанъ добрыхъ, истинныхъ, гражданъ небеснаго Іерусалима, ежели самъ вступитъ въ ихъ общество. Наконецъ тщательно надобно вразумить его, чтобы онъ не полагалъ на человѣка своей надежды; потому-что намъ нельзя знать, какой человѣкъ праведенъ, а если бы то и возможно было, то не съ тѣмъ намъ представляются примѣры праведныхъ, чтобы мы оправдывались чрезъ нихъ, но чтобы, подражая имъ, знали, что и мы оправдываемся Тѣмъ, кто оправдываетъ ихъ. Отсюда можетъ произойти то благотворное послѣдствіе, что когда тотъ, кто слушая насъ слушаетъ чрезъ насъ Бога (Лук. 10, 16), будетъ преуспѣвать въ христіанской жизни и познаніи, и съ охотою вступитъ на путь Христовъ, — онъ не осмѣлится приписать ничего ни намъ, ни себѣ, но будетъ любить самаго себя, и насъ, и всѣхъ другихъ людей въ Томъ и для Того, кто возлюбилъ его, когда онъ былъ еще врагомъ, дабы чрезъ оправданіе содѣлать его другомъ. Въ этомъ отношеніи, я думаю, ты не будешь нуждаться въ наставникѣ; потому-что безъ всякаго предувѣдомленія необхадимость научитъ тебя — въ томъ случаѣ, когда ни тебѣ, ни слушающимъ тебя, не позволитъ время, — говорить кратко, а въ противномъ — пространнѣе.

Какъ надобно поступать, когда приходятъ къ оглашенiю люди образованные?

7. Но если придетъ къ тебѣ для наставленія человѣкъ, свѣдущій въ наукахъ, который уже рѣшился быть Христіаниномъ, и приходитъ только для того, чтобы сдѣлаться онымъ: то никакъ нельзя предположить, чтобы таковому человѣку не было извѣстно многое изъ нашего Священнаго Писанія, а гораздо вѣроятнѣе, что онъ, ознакомившись съ нимъ предварительно, приходитъ только для принятія Таинствъ; потому-что такіе люди обыкновенно не вдругъ дѣлаются Христіанами, но напередъ все тщательно испытываютъ, расположенія своего сердца сообщаютъ другимъ кому могутъ, и совѣтуются съ ними въ семъ дѣлѣ. Съ такими людьми надобно говороть кратко и не внушать имъ того, что они уже знаютъ, а коснуться сего только слегка, сказавъ имъ, что мы вѣруемъ тому и тому, что они уже знаютъ, и такимъ образомъ перечислить кратко все, что надобно внушить необразованнымъ и неученымъ, такъ, чтобы ученый тотъ не учился снова тому, что онъ уже знаетъ, и узналъ напротивъ изъ нашихъ повѣствованій то, чего онъ, можетъ быть, не знаетъ. Не безполезно при семъ спросить и его самаго, по какому побужденію возродилось въ немъ желаніе сдѣлаться Христіаниномъ, и если узнаешь, что его расположило къ тому книги содержащіяся въ Канонѣ или какія-либо другія благонамѣренныя сочиненія: то скажи сначала что-нибудь объ нихъ; похвали первыя со стороны ихъ канонической важности, а послѣднія со стороны тщательнаго труда ихъ писателей; и особливо въ книгахъ каноническихъ выставь на видъ высоту спасительныхъ истинъ, въ нихъ заключающихся, а въ тѣхъ благозвучіе и красоту слога, кои нравятся какъ образованному, такъ и необразованному. Не излишне также узнать отъ него, кого преимущественно онъ читалъ, и какія книги расположили его присоединиться къ Церкви. Если онъ скажетъ о книгахъ намъ извѣстныхъ, или писанныхъ какимъ-либо знаменитымъ мужемъ, въ православіи коего Церковь не имѣетъ сомнѣнія: то одобри это. Если же онъ напалъ на сочиненія какого-либо еретика и по невѣденію сердечно принялъ то, чего не одобряетъ истинная вѣра, и затѣмъ считаетъ себя православнымъ: въ такомъ случаѣ его надобно вразумить, что вселенская Церковь и всѣ другіе ученѣйшіе мужи, пребывающіе въ ея истинѣ, держатся другаго ученія; хотя, правду сказать, и тѣ, кои православными отошли отъ сей жизни и оставили потомкамъ свои сочиненія, въ нѣкоторыхъ мѣстахъ своихть твореній, будучи или не поняты, или превратно толкуемы, людямъ высокомѣрнымъ и дерзкимъ подавали поводъ къ нѣкоторымъ ересямъ и разномыслію; — что нимало не удивительно, какъ скоро мы и о каноническихъ писаніяхъ, въ коихъ заключена чистѣйшая истина, можемъ сказать, что не столько по неуразумѣнію того, что говоритъ въ нихъ писатель, и какова истина сама въ себѣ, — ибо въ такомъ случаѣ еще можно бы было исправить ошибку, — сколько по упорному и гордому предубѣжденію, что въ писаніяхъ сихъ заключается именно то ученіе, какое они защищаютъ, многіе породили многіе пагубные догматы, расторгнувъ чрезъ то единство общенія. — Съ такою скромностію надобно говорить, когда желаетъ вступить въ общество Христіанъ не простой, какъ говорятъ, человѣкъ, но образованный и свѣдущiй въ писаніяхъ ученыхъ мужей; но не надобно однакожъ терять при семъ и важности наставнической, дабы не подать ему повода къ надменности. Обо всемъ же прочемъ, касающемся или вѣры, или нравовъ, или искушеній, по правиламъ здраваго ученія, надобно говорить такъ, какъ изложено выше, съ тѣмъ однакожъ, чтобы всѣ таковыя разсужденія направлены были къ одной главной цѣли, о которой сказано много прежде, т. е. къ любви.

Какъ надобно говорить съ Грамматиками и Риторами?

8. Нерѣдко приходятъ также къ оглашенію нѣкоторые изъ извѣстныхъ такъ называемыхъ школъ Грамматиковъ и Риторовъ люди, которыхъ нельзя отнести ни къ простымъ, ни къ ученымъ, коихъ умъ обогащенъ свѣдѣніями о многихъ предметахъ. Таковымъ людямъ, кои думаютъ о себѣ, что краснорѣчіемъ своимъ они превосходятъ прочихъ, — когда они приходятъ къ принятію христіанства, должно внушать то особенно въ сравненіи съ неучеными, чтобы они, облекшись въ христіанское смиреніе, научились не презирать тѣхъ, кои избѣгаютъ болѣе погрѣшностей нравственныхъ, чѣмъ словесныхъ, и краснорѣчія Своего не поставляли бы наравнѣ съ чистотою сердца, а не только не предпочитали оной. Особенно надобно научать ихъ слушать божественное Писаніе и не пренебрегать его слогомъ — потому, что онъ не напыщенъ, и чтобы они не думали, что всѣ слова и дѣла человѣческія, о коихъ говорится въ сихъ книгахъ, не дожны быть разоблачены отъ того чувственнаго покрывала, въ какомъ они представлены, но принимаемы такъ, какъ говоритъ буква. Таковымъ людямъ полезно знать, что мысли такъ-же должно предпочитать словамъ, какъ душа предпочитается тѣлу, и что они должны слушать болѣе рѣчи назидательныя, чѣмъ краснорѣчивыя, подобно какъ надобно избирать друзей болѣе благоразумныхъ, чѣмъ красивыхъ. Они должны также знать, что не слово доходитъ до слуха Божія, но расположеніе сердечное, а потому не смѣялись бы, когда замѣтятъ, что Настоятели и Служители Церкви призываютъ Бога языкомъ, исполненнымъ барбаризмовъ и солецизмовъ (ошибокъ противъ чистоты языка и грамматики), или если они не понимаютъ произносимыхъ ими словъ или безпорядочно выговариваютъ оныя. Нельзя сказать, чтобы таковые недостатки уже и не требовали исправленія, какъ скоро народъ тогда только можетъ говорить: аминь, когда онъ все совершенно разумѣетъ; но они могутъ быть терпимы тамъ, гдѣ благословеніе преподается не столько словомъ, сколько желаніемъ сердечнымъ. Что касается до Таинствъ, къ принятію коихъ приходятъ Христіане, то для людей разсудительныхъ достаточно услышать то, что они означають; а людямъ тупоумнымъ надобно объяснять многими словами и подобіями, дабы они не презирали того, что видятъ.

Образецъ огласительной рѣчи.

Но представимъ, что къ намъ пришелъ нѣто желающій сдѣлаться Христіаниномъ, изъ рода частныхъ людей, но впрочемъ не деревенскихъ , но городскихъ, каковыхъ ты много встрѣчалъ въ Карѳагенѣ, — который на вопросъ: для земной ли какой-либо выгоды или для вѣчнаго покоя онъ желаетъ сдѣлаться Христіаниномъ? отвѣтитъ, что для вѣчнаго покоя: въ такомъ случаѣ ему можно преподать такое наставленіе:

«Благодареніе Богу, возлюбленный братъ! Отъ всей души поздравляю тебя и радуюсь, что ты среди толикихъ и столь опасныхъ треволненій міра сего помыслилъ объ истинной и вѣрной безопасности! Люди съ великими усиліями и въ сей жизни ищутъ покоя и безопасности, но по своимъ злымъ похотямъ не находятъ оныхъ; потому-что они ищутъ покоя въ предметахъ непостоянныхъ и скоро-преходящихъ, которые, когда бываютъ истребляемы и уносимы временемъ, производятъ въ сердцахъ человѣческихъ скорбь и безпокойство. Ищетъ ли кто спокойствія въ богатствѣ, — онъ становится болѣе гордымъ, чѣмъ спокойнымъ. Не видимъ ли мы примѣровъ тому, какъ многіе внезапно теряли оное, многіе даже гибли изъ-за него, когда они или не могли удовлетворить своей жадности, или насильственно лишаемы были онаго корыстолюбцами? Но если бы оно и на всю жизнь оставалось съ человѣкомъ и не покидало своего владѣтеля: то не долженъ ла онъ будетъ самъ разстаться съ нимъ при своей смерти? Какова жизнь человѣка, есла онъ состарѣется? Или, когда люди желаютъ себѣ старости: то чего другаго они желаютъ, какъ не продолжительной слабости? Такъ и почести міра сего что иное суть, какъ не смѣхъ, суета и поводъ къ паденію? Ибо такъ говорить святое Ппсаніе: всяка плоть сѣно, и слава человѣча, яко цвѣтъ травный. Изше трава и цвѣтъ отпаде; глаголъ же Бога нашего пребываетъ во вѣкъ (Иса. 40, 1). Посему кто желаетъ истиннаго покоя и истиннаго счастія, тотъ долженъ оставить надежду на скорогибнущія и преходящія вещи, и полагать оную въ словѣ Господнемъ, пребывающемъ во вѣкъ, дабы и самому пребыть съ нимъ во вѣки.

Есть также люди, которые не домогаются богатства и не гоняются за суетною славой, но желають найти удовольствіе и успокоеніе въ гостинницахъ, въ любовныхъ связяхъ, театрахъ и другихъ пустыхъ зрѣлищахъ, столько любимыхъ въ большихъ городахъ. Но они сами причиняютъ себѣ бѣдность своею расточительностію и отъ бвдности впадають въ послѣдствіи въ воровство и грабежи, а не рѣдко даже въ разбой, и на каждомъ шагу должны бываютъ чѵвствовать страхъ, — такъ-что тѣмъ, кои не задолго предъ тѣмъ веселились въ гостинницѣ, уже чудится вопль темничнаго заключенія. Находясь на ристалищахъ, они уподобляются демонамъ, побуждая криками своими людей ранить другъ друга, и въ противномъ случаѣ сами заводятъ между собою брань и сраженіе, чтобы угодить безсмысленной толпѣ. Замѣтивъ, что сопернвки, послѣ первой схватки дружатся между собою, они исполняются негодованіемъ, преслѣдуютъ ихъ и кричатъ, чтобы ихъ били палками, и къ таковому безчинному дѣлу принуждаютъ блюстителя всякаго благочинія — судію. Если же увидятъ, что на ристалищѣ поднялась ужасная вражда или между комедіантами, или всадниками, или охотниками: то ихъ бѣдныхъ посылаютъ въ сраженіе и бой не только съ людьми, но и со звѣрями, и чѣмѣ большею исполняются они яростію другъ противъ друга, тѣмъ болѣе тѣ увеселяются, рукоплещутъ и побуждаютъ, неистовствуя болѣе сами въ себѣ, чѣмъ тѣ, неистовствомъ коихъ они утѣшаются. Какое же спокойствіе можетъ имѣть духъ, который питается однимъ несогласіемъ и раздорами? Обыкновенно какова принимается пища, таково бываетъ и здоровье. Наконецъ, поелику безумныя радости не суть радости, но однакожъ, каковы бы ни были и сколько бы ни доставляли намъ удовольствія — богатство, почести, разгульные домы, сраженія на зрѣлищахъ, любовныя связи, роскошныя бани и т. под., все это бываетъ до одного какого-либо несчастнаго переворота, и — еще при жизни отлетитъ отъ насъ это ложное блаженство, а при насъ останется одна бѣдная и немощная совѣсть, которая должна будетъ увидѣть въ Господѣ своего судію и грознаго домовладыку, потому-что она не хотѣла видѣть въ Немъ своего наставника и любвеобильнаго Отца, и не имѣла любви къ Нему. Ты же, поелику возжелалъ истиннаго покоя, какой обѣщается Христіанамъ въ будущей жизни, можешь вкусить его и здѣсь съ сладостію и пріятностію среди горестей сей жизни, ежели возлюбишь заповѣди Того, кто обѣщалъ оный. Ибо ты скоро почувствуешь, что плоды правды пріятнѣе плодовъ неправды, и что человѣку гораздо болѣе бываеть радости при доброй совѣсти среди бѣдствій, чѣмъ при злой — среди утѣхъ; потому-что ты не съ тѣмъ пришелъ присоединиться къ Церкви, чтобы получить отъ нея временную какую-либо пользу.

Есть и такіе, которые желають быть Христіанами или изъ ожиданія отъ людей какихъ-либо временныхъ выгодъ, или изъ опасенія оскорбить тѣхъ, кого они боятся. Но таковые люди суть люди отверженные, хотя до времени они и бываютъ терпимы въ Церкви, какъ плевелы на гумнѣ до времени вѣянія; если же они не исправятся и не начнутъ быть Христіанами ради будущаго вѣчнаго покоя: то напослѣдокъ отлучены будутъ. Они не должны ласкать себя надеждою, что на гумнѣ они могутъ быть вмѣстѣ съ пшеницею; потому-что въ житницѣ они не будугь съ нею, но предадутся огню. Есть еще и другіе, кои хотя и почитаютъ Бога и не гнушаются именемъ христіанскимъ, и не съ притворнымъ сердцемъ вступаютъ въ Церковь Божію, но желають земнаго счастія и хотять быть и въ сей жизни счастливѣе тѣхъ, кои не чтутъ Господа. А потому, когда видятъ, что нѣкоторые порочные и нечестивые люди наслаждаются благополучіемъ въ сей жазни, а они лишены онаго: то приходятъ въ уныніе, какъ будто бы они напрасно чтутъ Бога, и легко отпадаютъ отъ вѣры. Не таковъ истинный Христіанинъ; но кто для нескончаемаго блаженства и вѣчнаго покоя, обѣщаннаго святымъ въ будущей жизни, желаетъ быть Христіаниномъ, чтобы не пойти въ вѣчный огнь съ діаволомъ, но вступить въ вѣчное царство со Христомъ, — тотъ есть истинный Хростіанинъ! Онъ бодрствуетъ при всякомъ искушеніи, дабы и счастіе не надмило его, и несчастіе не подавило; умѣренъ и воздерженъ при изобиліи благъ земныхъ, и мужественъ и терпѣливъ въ напастяхъ. Преуспѣвая постоянно въ добродѣтели, онъ доходитъ до такого соверщенства, что болѣе любитъ Бога, чѣмъ страшится геенны, такъ-что, если бы Господь сказалъ ему: «наслаждайся непрестанно плотскими удовольствіями, и грѣши, сколько можешь и не будешь поверженъ въ геенну, но только со мною не будешь»: онъ ужаснется и не будеть совсѣмъ грѣшить не изъ опасенія впасть въ геенну