Кто ты есть?

Но вот мои руки, я вижу их и знаю, что они есть. Душу же свою я не видел ни разу. Может быть я просто не такой, как все и нет у меня никакой души вовсе? А если есть, то скажи, как мне узнать ее?

Этот разговор произошел у них, когда Учитель с учеником направлялись в город с названием "Тихий ручей" и остановились на ночлег в пути у придорожного камня. Заратустра сидел у маленького костра и грел свои ладони в его пламени.

- Кто это говорит со мной? - отозвался он на слова ученика. Казалось он весь был поглощен своими мыслями и Виштаспа только пожал плечами, немного досадуя на рассеянность Учителя.

- Разве ты не слышишь? Это говорю с тобой я, твой ученик и попутчик Виштаспа. Посмотри на меня и ты увидишь кто это.

Заратустра огляделся по сторонам и даже зачем-то задрал голову к небу.

- Вот я вижу вечерние звезды, вот молодой месяц, вот камень у дороги, костер, - в недоумении стал перечислять он. - Вот чьи-то сандалии и плащ, вот две руки, две ноги и одна голова. Который же из этих предметов Виштаспа, мой ученик и попутчик?

- Разве звезды говорили с тобой? - рассердился Виштаспа. - Или же этот камень, который всегда молчит? Зачем же ты смеешься надо мной, когда ты не мог забыть ни мой голос, ни то, как я выгляжу?

Заратустра продолжал недоумевать.

- Нет, нет! Я прекрасно помню и голос и лицо моего дорогого Виштаспы, но согласись, если и я вдруг заговорю голосом царя Дурашрава, разве от этого я стану им?

Голос Заратустры и вправду начал меняться, а черты лица сделались жесткими и колючими. Он вдруг на самом деле стал походить на грозного царя, когда тот зачитывал на площади свои указы, так что даже холодок пробежал по спине у Виштаспы.

- Что же ты молчишь, отрок? - прогремел отвратительный голос. - Или ты не видишь, кто стоит пред тобой?

Виштаспа с ужасом наблюдал перемены в лице Учителя и сознание его стало туманиться. Видя это Заратустра рассмеялся и снова стал походить на самого себя. Наваждение закончилось.

- Ты испугал меня, Учитель, - голос у Виштаспы слегка подрагивал и он устало опустился на землю, заставляя себя улыбаться, как ни в чем не бывало. - Мне показалось, что у меня не в порядке с головой, так ты был похож на Дурашрава. Как это удается тебе?

- Сначала ты ответь на мой вопрос, - перебил ученика Заратустра. - Без него все мои ответы будут бессмысленны. Итак, кто же говорит со мной твоим голосом? Быть может это две руки говорят? Или одна голова задает мне вопросы? А может это дырка, называемая ртом, беседует со мной?

- Нет, - тяжело вздохнул ученик. - Не дырка и не голова. Все, что я могу сказать о себе, так это то, что Я - целый человек, что произошел от отца и матери, и что называют меня Виштаспой. Но, похоже, тебе этого мало.

Заратустра улыбнулся и присел рядом с учеником.

- Мне довольно и меньшего, чтобы узнать тебя, мой недоверчивый Виштаспа. Но как я могу объяснить тебе, что такое душа, если ты даже не можешь толком объяснить, кто ты такой? Как же ты хочешь узнать большее и научиться менять свой образ в глазах другого? Ты смотришь на свое тело и говоришь себе: "Вот Я!". И не замечаешь того, что говоришь ты уже не о теле, а лишь об его отражении в твоем сознании. Вокруг тебя всегда великое множество твердых и ощутимых предметов, но прежде, чем ты заметишь их, они должны стать бесплотными отражениями в зеркале твоих глаз. И кто сказал тебе, что твое зеркало прямо? Вот я лишь чуть-чуть поколебал его и ты увидел во мне другого человека!

- Сознание живет в моем теле, - возразил ученик и Заратустра покачал головой:

- Ах, мудрый Виштаспа, пока твои глаза открыты, в них отражается весь мир. Но вот уснули твои глаза, где же будет твое сознание? Или людям не снятся сны?

- Конечно снятся, Учитель, - согласился Виштаспа. - Говорят, даже кошки могут видеть сновидения и они иногда счастливо улыбаются во сне или же испуганно вздрагивают. Все так, Учитель.

- Так, да не совсем, - усмехнулся Заратустра. - Только что ты уверял меня, что ты и твое тело - это одно и то же, значит и видеть ты должен лишь то, что видит твое тело. Как же можешь ты тогда гулять по неведомой стране своих снов, когда тело твое лежит у этого камня, тихо похрапывает и ворочается с боку на бок?

- Но ведь это же только сны! - не сдавался Виштаспа. - Если бы тела у меня не было вовсе, разве мог бы я уснуть у этого камня и видеть сновидения? По крайней мере, я еще не встречал человека без тела, да и без своего я не проживу и дня! Как же я могу согласиться с тобой, что я и мое тело - это не одно и то же?

- Ты много без чего не можешь прожить, уважаемый Виштаспа. Без этой земли, на которой ты сидишь, без этого воздуха, которым ты дышишь, без животных и растений, которые дают тебе пищу. Но ты же не говоришь, что ты это и земля, и воздух, и животные, и растения. А ведь все это также неразрывно связано с тобой, как и органы в твоем теле. В то же время, тело твое может измениться. На войне ты можешь потерять руку, но разве ты не останешься тем же Виштаспой? Или перепив вечером вина, утром не узнаешь себя в зеркале и скажешь что это другой человек? А когда ребенок вырастает, ужель он не будет оставаться самим собой? И если Ты - это только твое тело, а оно изрядно изменилось с тех пор, как ты встретил меня, то увы, сегодня я говорю с человеком, которого я не знаю.

Заратустра замолчал и, подбросив хвороста в огонь, стал наблюдать за игрой языков пламени костра. Виштаспа же размышлял над словами Учителя.

- Хорошо, - наконец отозвался он. - Ты убедил меня, что Я это не только мое тело. Но что такое душа? Если это сознание, то ведь и оно не стоит на месте. Сегодня у меня одни мысли, завтра другие, а я остаюсь все тем же Виштаспой и не перепутаю себя ни с кем другим! Значит Я это и не тело, и не душа, но кто же Я в таком случае?

- Задай этот вопрос человеку, который запряг осла в телегу, уселся на нее и поехал. Спроси его, кто он такой. Ведь он это и не осел, и не телега, хоть имеет все это и пользуется этим.

Муравей на телеге
Много чудесного замечал за Заратустрой Виштаспа, и временами ему казалось, что всего только шаг отделяет его от понимания великой загадки. Но слова Учителя были так просты, а вопросы, мучавшие ученика, казались такими сложными, что порою юношу охватывало отчаяние и надежда опять уходила из сердца. Он хотел знать тайну мироздания и секреты сокровенных знаний, Заратустра же больше любил рассуждать о вещах обыденных и на все вопросы, смеясь, отвечал:

- Разве кто-то прятал от тебя тайну? Вот она лежит перед тобой и в этой траве, и в этой косточке от сливы, и в сварливой жене, что бранит своего непутевого мужа. Эта тайна всегда живет вокруг тебя и не думает прятаться, так почему же ты не видишь и не понимаешь ее?

Когда же Виштаспа терпеливо вглядывался в траву, колышимую ветром, и пытался понять, какая тайна живет в ней, Заратустра опять начинал смеяться.

- Не сердись, мой дорогой Виштаспа, - однажды сказал он, - но ты напоминаешь мне муравья, который лазит по телеге в надежде узнать ее устройство. Все части ему знакомы: гвозди, забитые в доски, солома на дне, блохи в лошадиной гриве. Не хватает ему только одного - увидеть телегу целиком.

- Ты хочешь сказать, что я не пойму этот мир до тех пор, пока не увижу его со стороны? - пожал плечами ученик. - Но мир не телега, да и я не птица, чтобы летать над ним. Как же мне увидеть его целиком, если он так велик?

- Ты прав, - Заратустра согласно кивнул головой. - Мир действительно велик и едва ли кто знает, сколько телег в нем беспокоят дорожную пыль или отдыхают в сараях. Но скажи мне, сколько телег нужно для того, чтобы понять их все? Неужели больше одной? И неужели муравей, который тащит соломинку в свой муравейник, так уж сильно отличается от кобылы, тянущей за собой повозку?

Губы Виштаспы тронула улыбка, и Заратустра продолжил:

- И зачем тебе быть птицей, мудрый Виштаспа? Мир, который ты успел увидеть сам или слышал от других, всегда живет в твоей памяти. Вот и позволь ему жить в твоей голове по своим правилам. Тебе же, чтобы понять его, останется только попробовать услышать его целиком.

- Все равно это слишком много для моей головы, - засмеялся ученик. - Даже двух человек одновременно и то тяжело услышать. Что же будет, если начнут говорить сразу все, кого я помню?

Заратустра пристально посмотрел на своего спутника.

- Тогда, мой юный друг, попробуй услышать одного соловья. Сколько разных звуков издает он и какие сложные трели выводит! А всего-навсего имеет одну только мысль - найти себе пару! Так и люди: их слова выливаются в целый потоп, а чтобы понять их, достаточно узнать причину, которая этот потоп породила.

Город нарисованных богов
Солнце стояло в зените, когда Заратустра и Виштаспа приблизились к стенам города с названием Тихий Ручей. В прежние времена обитатели этого города славились своим гостеприимством и веселым характером, так что купцы и бродяги любили останавливаться здесь на постой, а порою задерживались не на один день, выставляя свои товары на веселых базарах или просто гуляя среди торговых рядов и повозок уличных циркачей. В этот же раз город был тих и безлюден. Только два стражника дремали у открытых городских ворот да ленивая муха безразлично гудела над головой.

Заратустра отмахнулся от надоедливого насекомого и, подойдя к стражникам поближе, окликнул их:

- День добрый, достойные дети своего отца. Хотел бы я знать, ради каких таких чудесных стран жители этого города покинули эти места и почему вы не отправились вместе с ними?

Один из стражников приоткрыл отяжелевшие от дремоты веки и равнодушно осмотрев пропыленную одежду путников, снова закрыл их. Второй оказался более разговорчивым:

- Может, для кого этот день и добрый, но только не для нас. Вы зря пришли сюда, бродяги. Сегодня в этом городе нет ни ярмарок, ни представлений. С тех пор, как в этих стенах поселилась беда, циркачи и торговцы стали обходить нас десятой дорогой.

- Что же это за беда обрушилась на Тихий Ручей? - спросил Заратустра, присаживаясь на землю напротив разговорчивого стражника. Тот устало пожал плечами и поднял голову к обесцвеченному солнцем небу.

- Подними голову, бродяга, и попробуй найти на этом небе хоть одно облачко. Видимо, боги всерьез рассердились на нас, что не посылают на наши земли ни единой капли дождя. Что делать, вода в этом городе скоро станет цениться дороже золота. Вот люди и ходят с иконами к молитвенному камню, упрашивая богов смилостивиться и послать на наши поля долгожданные дожди.

- И много они успели выпросить воды у богов? - сощурил глаза Заратустра.

Стражник пристально посмотрел на Заратустру и покачал головой:

- Если ты смеешься, незнакомец, то напрасно. Третий год на наших полях нет урожая. А если ты и впрямь веришь в милость богов, то знай - они глухи к нашим молитвам.

Заратустра печально усмехнулся.

- Вот уже много лет я живу на свете, - признался он. - Но мне ни разу еще не доводилось встречать глухих богов. Разве что кроме тех, которых вырезают из дерева или рисуют на досках. Эти боги в самом деле глухи и настолько же слепы. Мой же бог довольно словоохотлив и я всегда с удовольствием общаюсь с ним.

- Может быть, ты спросишь тогда своего бога, почему в наших землях нет дождей и наши реки и ручьи высыхают? Или все, что ты умеешь - это только хвалиться и насмехаться над чужими бедами?

Брови стражника нахмурились, и он принял выжидательную позу, однако Заратустра, казалось, не обратил на это никакого внимания.

- Может быть, и спрошу. Но сначала я хочу задать вопрос тебе, достойный сын своего отца. Что лучше, скажи мне, три года усердно молиться нарисованным богам или - вырыть колодцы, такие глубокие, что даже в засуху вода в них не будет пересыхать? По крайней мере, тогда уже не придется донимать твоих богов пустыми просьбами и слезливыми молитвами.

Стражник криво усмехнулся в ответ.

- Много ли земли ты напоишь из колодца? Или ты не знаешь цену того труда, чтобы носить на поле воду кувшинами? Раньше на наших полях урожаи были так высоки, что торговцы со всех стран стекались сюда и привозили свои товары в обмен на наш хлеб. А теперь? Теперь всего-то зерна и хватает, чтобы не умереть с голоду.

- Неужели этого мало? - удивился Заратустра. - А я-то всю свою жизнь считал, что хлеб и нужен для того, чтобы с голоду не умереть! Или жители этого города умеют кормить хлебом не только свои животы, но и свою жадность? Хотел бы тогда и я посмотреть, как это у них получается, ведь до сих пор я видел одно - хлеб уменьшает голод, у жадности же только растет аппетит! Наверное, всех хлебов земли для нее будет мало!

- Может, и так, - устало вздохнул стражник. - Может, твой бог и благоволит к нищим, но наши люди устали от непосильных трудов, пропадающих понапрасну. В городе стало неспокойно, многие ушли на заработки в дальние страны, кое-кто подался в разбойники, распугав и без того редких купцов. Да и казна пустеет, так что правитель наш обложил каждый колодец податью на треть и лучшие земли уступил иностранцам за бесценок. Ему же надо кормить и охрану, и советников своих, и город от врагов укреплять...

- Разве не люди укрепляют города от врагов? - перебил его Заратустра. - И разве не пахарь лучший советник сам себе? И неужели нищ тот, кто в беде имеет много друзей? Вот я знаю людей, чей бог - Мудрость, Любовь и Единство. Эти люди и с бедой справятся вместе. Иным же и беды не надо, они и так готовы перегрызть друг друга и не могут им помочь ни дожди, ни изобилие, ни нарисованные боги.

- Не знаю. Мое дело - ворота охранять. А вы, бродяги, лучше идите своей дорогой, - недовольно ответил стражник и снова закрыл свои глаза.

* * *

В тот день Заратустра не стал останавливаться в городе с названием Тихий Ручей, где люди так терпеливо и усердно вымаливали милость богов, а направился к дальним горам. Виштаспа же, как всегда, последовал за ним.

- Учитель, - окликнул он Заратустру, когда стены города остались далеко позади. - Почему в разговоре с людьми ты начинаешь говорить о Боге, а заканчиваешь самыми простыми вещами. Не спорю, ты говоришь разумные вещи, но могут ли они сравниться с величием Единого, который управляет мирами, судьбами и звездами? В сравнении с этим любые житейские заботы мне кажутся мелкими и ничтожными.

Заратустра остановился и, посмотрев на ученика, улыбнулся,

- Скажи, Виштаспа, зачем тебе нужен мизинец на левой ноге? Не кажется ли он тебе мелким и ничтожным в сравнении с теми мыслями, которые бороздят тебе голову? А если кажется, то скажи, зачем ты носишь его с собой и страдаешь, если он неожиданно заболит?

Что ему нужно?
Заспорили как-то два мудреца о том, как следует приносить жертву богам. Один говорил, что мясо жертвенных животных правильно подвергать всесожжению в чистоте, не оскверненной рукой человека. Другой же видел в глине прообраз божьего замысла, поскольку человек был слеплен из глины земной, и потому доказывал, что жертву следует сжигать в глиняных горшках.

Этот разговор достиг ушей проходящего мимо Заратустры, который присел в отдалении и стал наблюдать за развитием интересной беседы. Никто из спорящих не мог одержать верх и когда уже лица их раскраснелись и руки были готовы вцепиться в волосы собеседника, один из мудрецов, заметив сидящего Заратустру, предложил:

- Вот сидит человек, который с интересом слушает нас. Он не похож на мудреца, но и для крестьянина руки его слишком чисты. Пойдем спросим его, как бы он стал приносить жертву, когда бы удостоился быть жрецом?

Так они и поступили, и когда обратились к Заратустре с вопросом, тот приветливо улыбнулся в ответ:

- О, достойные служители Мудрости! Спор ваш показался мне очень интересным, ведь я исходил уже многие страны и нигде еще не встречал единого мнения на этот счет. Одни поют богам священные и хвалебные гимны, другие зажигают свечи перед рисунками своих святых или их деревянными истуканами. Третьи же, подобно вам, сжигают мясо жертвенных животных. Как разобраться, кто прав? Вот если бы жертву приносили мне, я бы сказал: "Мне мало разницы. Лишь бы мясо было хорошо прожарено, а свечи давали достаточно света. Песен же хвалебных я и вовсе не люблю". Так бы я ответил вам, если бы и сам был богом. Но, увы, я всего лишь бедный путешественник, и потому скажу: "Почему бы вам самим не спросить ваших богов, что им больше по вкусу?"

- Что ты говоришь такое? - изумились оба мудреца. - Где же такое видано, чтобы боги запросто говорили со своими смертными? Только избранные получают право говорить с богами, да и то не смеют задавать им вопросы!

Лица мудрецов покраснели еще больше, и Заратустра залился звонким смехом.

- Тогда, достойные служители Мудрости, - смеясь, произнес он, - скажите мне, почему вы вообще решили, что ваша жертва нужна вашим богам?

- Этот человек богохульник! - воскликнул тот, который предлагал приносить жертву в чистоте. - Напрасно мы обратились к нему, ведь теперь и мы повинны в богохульных беседах.

Второй мудрец согласился с ним и, отойдя в сторону, тихо произнес:

- Кроме греха богохульства этот человек может быть опасен. Когда народ услышит эти крамольные речи, кто сможет привести его в повиновение? Пусть свои мысли он расскажет царю, и пусть царский суд снимет с нас грех, определив, какой участи достоин этот бродяга.

Решив так, они опять подошли к Заратустре и предложили ему отправиться к царю с тем, чтобы там рассказать о его мыслях.

- За что вы собираетесь судить меня? - пожал плечами Заратустра. - Вот вы оба готовы были подраться за своим спором, я же своими словами снова сдружил вас. В этом ли мой грех? А если я сказал недостойное против Бога, так неужели же не сам Бог будет судить меня за это? Нет, достойные служители мудрости, я не пойду с вами к царю.

- Тебе нечего бояться, незнакомец, - возразил ему второй мудрец, почитавший глину. - Если слова твои истинны, царь наградит тебя. Если же ты ошибаешься, то никогда не поздно поменять свои мысли. В любом случае, ты не останешься внакладе, положившись на милость царя.

В этих словах была спрятана хитрость, поскольку говорящий надеялся сам заслужить царские милости тем, что отдал бы на суд опасного богохульника и видя, как бегали глаза этого мудреца, Заратустра опять рассмеялся.

- Я вижу, достойный мудрец, что достоинство твое так велико, что только царь может купить его у тебя! - Заратустра очертил руками круг, как бы показывая, каким большим достоинством обладает его собеседник. - Я же человек простой и, отдав себя на суд Единому Богу, не стану искать царских милостей.

За этими словами Заратустра повернулся и, оставив мудрецов, пошел прочь от города.

Куда бежать?
Когда Виштаспа, ожидавший возвращения Учителя в тени придорожного дерева, узнал о случившемся, он в огорчении покачал головой и с досадой в голосе произнес:

- Теперь нам нет места на этих землях. Теперь эти двое обо всем доложат царю, и тот станет искать, чтобы схватить тебя. Ты ведь знаешь, что Дурашрав не прощает богохульства и в лучшем случае тебя будет ждать сырая темница. Я же поклялся никогда не бросать тебя, и потому пойду за тобой, но не о том я огорчаюсь. Полюбив тебя, как родного отца, больше всего я не хочу тебя видеть в руках Дурашрава, и потому говорю, что не стоило затевать эту беседу. Но раз уж беда случилась, выход один - надо бежать из этих земель!

- Чем ты напуган, дорогой мой Виштаспа? - печально улыбнулся Заратустра, глядя в глаза своему преданному ученику. - И куда ты собрался бежать от беды? Или ты не знаешь, что беда всегда остается с человеком, и куда бы он не шел, она всюду следует за ним по пятам?

- Беда, может, и следует, но Дурашрав остается в своих владениях, - возразил ученик. - Другие же цари не имеют на тебя злобу и не станут преследовать тебя!

От этих слов печаль оставила Заратустру, и его улыбка опять стала по-детски спокойной и беззаботной.

- Ах, Виштаспа! В том ли беда, что Дурашрав ищет меня? Или же в том, что слова мои мешают ему? Ведь стоит мне отказаться от своих мыслей, как я перестану быть ему врагом и у него уже не будет поводов преследовать меня. А другие цари? Неужели ты думаешь, что богохульство придется им по вкусу? Вот и выходит, что куда бы я не отправился, я везде останусь с этой бедой или же, подобно воину, бежавшему от лица неприятеля, откажусь от опасных мыслей и сохраню себе жизнь. Думаю, ты не станешь просить меня об этом!

- Что ж, - вздохнул ученик, - Надеюсь, что ты знаешь, зачем рискуешь своей головой.

Тревога не исчезала из глаз Виштаспы, Заратустра же продолжал оставаться безмятежным.

- Ты слишком преувеличиваешь опасность, мой юный друг. Земли эти велики, а Дурашрав не провидец, чтобы знать, где искать меня. Пока мое время не пришло, судьба не отдаст меня в его руки для решительных испытаний. Когда же это случится, надеюсь, мне хватит сил принять свою участь достойно. И скажи мне, кто больше рискует: царь, отправившийся со своим войском в поход в незнакомый и полный опасностей край или же одинокий путник, знающий дорогу в этом краю? Неужели же из желания заслужить царскую милость этот путник пойдет со всеми ложной дорогой? И неужели он будет молчать, видя как огромное множество людей рискует заблудиться?

- Я не совсем понимаю, Учитель, о какой дороге ты говоришь.

- А разве жизнь - это не дорога? - удивился Заратустра. - Разве каждый из нас, вылезая на свет из материнского чрева, не начинает свой путь в незнакомую страну своего будущего? Кто знает, какие опасности поджидают его впереди? Какие болезни, какие беды и случайности? Кто знает, зачем судьба расставляет ловушки на его пути? Пока не случилось ничего плохого, человек идет как идется. Но вот на его пути возникает беда, и он в растерянности. Куда бежать? Дикий зверь, натыкаясь на загонщика, бежит от него, чтобы наткнуться на другого, пока наконец не попадает под прицел стрелка. Или, если повезет, не вырвется из кольца загонщиков. Где же знать напуганному зверю, что загонщик идет с безобидной колотушкой, способной только запугивать, истинная же беда поджидает его в виде стрелецкого лука? Так и человек. Убегая от одной беды, часто попадает в еще более опасную. Это ли не есть незавидная участь слепого глупца?

- Да, - Виштаспа согласно кивнул головой. - В самом деле, никто не знает, что ожидает его впереди и какая потеря окажется горше всего.

- Почему же никто? - поднял глаза Заратустра. - Как любящая мать готова отдать свою жизнь за своих детей, так и человек, знающий любовь, знает и цену настоящей беды и настоящего счастья. А если мать счастлива любовью к своим детям, то что говорить о том, кого сострадание заставит принять и полюбить этот мир целиком? Мир, в котором злодейство процветает лишь от слепоты и безумия.

Разбойник-философ
Вечером того дня, когда мудрецы донесли на Заратустру царю, Заратустра со своим учеником Виштаспой остановился на ночлег по дороге из города. Ночь была ясная и тихая, и черная степь, лежащая за чертой отражения костра, полнилась запахом трав и пением цикад. Все было спокойно.

Виштаспа задумчиво обстругивал деревянный пруток, когда вдруг его ухо уловило затаенный шорох. Кто-то пробирался к ночному костру.

Ученик встрепенулся и, повернувшись к Заратустре, тревожно сказал:

- Учитель, кто-то идет к нам. И идет крадучись. Похоже, что он идет не с добром. Добрый человек ходит явно.

- Не беспокойся о пустом, - спокойно отозвался Заратустра, продолжая наблюдать за огнем. - Царские слуги тоже ходят явно, но добрыми их никто не называет.

Виштаспа пожал плечами и на всякий случай проверил пальцем острие своего ножа. В свои юные годы он уже слыл хорошим и умелым воином, так что когда в свет костра вступил незнакомец, Виштаспа остался невозмутим. Только жилы на руке у него стали резче.

- Эй, бродяги, - весело крикнул пришедший, и вокруг огня обрисовалось еще четыре тени. - Сколько вы готовы заплатить мне за свою жизнь?

- Подойди поближе - узнаешь, - глухо отозвался Виштаспа, но Заратустра мягко положил ему руку на плечо.

- Зачем ты обижаешь этих добрых людей, мой друг? - обратился он к своему ученику. - Ведь они пришли сюда не для того, чтобы быть убитыми тобой.

И, спокойно посмотрев на разбойника, добавил:

- Хорошо, я дам тебе ровно столько, сколько стоит моя жизнь, и ты оставишь нас в покое. Согласен?

- Идет, - усмехнулся грабитель, и тени у костра одобрительно загудели. - Только смотри не продешеви, чтобы не было хуже.

- Отчего же? - Заратустра уселся поудобнее, поджав под себя ноги. - Я отдам тебе все, как и обещал. Вот только вспомню, сколько заработала моя мать, когда давала мне жизнь. Думаю, и тебе этой цены будет достаточно.

В воздухе повисло недоуменное молчание, и видя, как округлились глаза разбойника. Виштаспа неожиданно широко улыбнулся. Спокойные слова Учителя охладили сердца, ожидавшие драки, и, убрав свой меч в ножны, главарь разбойников также легко рассмеялся.

- Я пришел получить хороший кусок, а получил хороший ответ. Что ж, тоже немало, - добродушно улыбнулся он Учителю и присел к костру.

- Что ты возишься с ними? - раздался недовольный голос из темноты. - Убьем их и сами возьмем все, что у них есть.

Главарь кинул в темноту жесткий взгляд и сухо отрезал:

- Кое-кого и все богатства этих земель не сделают умнее. Уйди и не мешай мне говорить с мудрым человеком.

Несколько теней, бормоча проклятия, стали удаляться от костра, остальные же придвинулись и сели поодаль от своего предводителя.

- Кто ты? - обратился разбойник к Заратустре. - Слова твои метки, как стрелы лучника, и слуга у тебя достойный. Не из тех ли ты, кто учит народ в городских храмах? Мне доводилось как-то слышать их речи и иногда в них были зерна Мудрости, хотя и редко.

- Нет, не из тех, - покачал головой Заратустра. - Их мудрость питается словами, моя же разлита вокруг в звездах и травах. Разве она моя? Ведь эта Мудрость живет своей жизнью, а я всего лишь задаю ей вопросы. Да и храм мой стоит на четырех ветрах, как степная былинка. И ученик мой, которого ты принял за слугу, ни разу не слышал от меня поучений. Чем же я похож на учащего в храмах?

- Ну и хорошо, что ты не из тех, - кивнул головой разбойник и, отстегнув от пояса флягу с вином, глотнул сам и протянул Заратустре. - Приятно встретить людей, которые не дрожат за свою шкуру и чья мудрость не назначает себе цену. Выпей моего вина, если, конечно, ты не брезгуешь пить из одной чаши с грешником.

- У каждого своя жизнь, - ответил Заратустра, после чего глотнул вина и передал флягу Виштаспе. - Что делать, если в этом мире зло и добро всегда идут рядом? И кто на свете рождается святым или грешником? Каждый рождается ребенком, а уж тем или другим становится сам, по своему выбору. Тебе выбирать. Ведь как святой может согрешить, так и грешник может прийти к святости. Отними у человека свободу выбора, так исчезнут и те и другие.

- Верно, - кивнул разбойник. - Вот я с рождения слышу: "люби Господа Бога, и за то попадешь в рай и получишь награду. Грешник же будет гореть в огне неугасимом и страдать". Но скажи, что ж это за любовь такая, за которую мне должны заплатить? Разве я публичная девка? И разве я из страха наказания смогу стать безгрешным? Нет! Если праведность идет от страха, то какая же праведность может быть у труса? Где же в таком случае правда?

Заратустра пожал плечами.

- Не знаю. Может быть, правда в том, что для всякого времени она своя? Вот ребенок ходит вдоль обрыва и не боится упасть, потому что не знает. Что делать родителям? Какое сердце выдержит на это смотреть? Тогда мать говорит ребенку: "Не ходи туда! Там живет страшила, который схватит тебя и унесет!" Права ли она? Не лучше ли терпеливо смотреть на ребенка, готового разбиться? Когда же ребенок взрослеет, страхи проходят и вместо них приходит знание и несет новую правду. Но станешь ли ты сердиться на мать, чьи слова идут от чистоты ее сердца?

Разбойник весело рассмеялся.

- Не хочешь ли ты сказать, что слова жрецов при храмах идут от чистого сердца? Эти лисы только и умеют, что говорить гладкие слова и поучать других законам, которые сами же не выполняют. "Не кради" - говорят они, и на храмовые деньги строят себе богатые дома и наряжаются в золотые одежды... "Не убий", - добавляют к этому и осуждают непокорных на смерть. То же и к другим заповедям. И при всем этом призывают не лгать! И заметь, Бог, которым они так пугали меня, не спешит их покарать за грехи, так есть ли он вообще на этой земле?

- Опять не знаю, - усмехнулся Заратустра. - Когда мой нос спросит у меня, есть ли на этой земле Заратустра или же есть только губы, щеки, глаза и пальцы, способные этот нос ковырять, что я смогу ему ответить? И если человек, живя в чреве этого мира и повинуясь его законам, спросит о том же, что ответит ему этот мир? Станет ли он бить себя в грудь и кричать, что он и есть Бог, или же продолжит жить, как и жил до этого?

- И неужели тебя смущает терпение Единого? - продолжал Заратустра. - Вот собака может укусить человека, но скажи, кто ответит ей тем же и также укусит в ответ? Или когда мой желудок ошибется и не захочет принять пищу, которую я ему дал, неужели я поспешу его наказать? Нет. Я начну лечить его, ожидая улучшений, так и Единый. Он ждет от людей правды, разума и справедливости, страдая от их неразумия, а если лжецы и глупцы рядятся в одежды святого, то разве от этого истина святых станет меньше?

Разбойник задумался и с удивлением глядел на Заратустру, чье лицо продолжало оставаться безмятежным. Наконец, он сказал:

- Так ты говоришь, что и Бог страдает вместе с людьми? Мне трудно поверить в подобное, ведь говорят же, что Бог всесилен, почему же он не избавится от страданий сам и не избавит своих сыновей?

- Может быть, потому, что часто страдания - это путь к выздоровлению? - пожал плечами Заратустра, и было не ясно, спрашивает он или же утверждает давно известное. - Вот любящий отец избавляет сына от страданий, ибо мучения сына для него мучительней во сто крат. Но тот же отец причиняет сыну боль, исправляя тому вывих. И он же весело смеется, когда его сын падает с лошади и разбивает себе нос. Сыну больно, но сын становится мужчиной. Горе это или радость? Сын стал сильнее - вся семья стала сильнее. И если дети Единого мужают и растут, не растет ли с ними и сам Единый?

Разбойник покачал головой и засмеялся:

- Но если все так, и мучения способны принести благо, то в чем же грех мучителя? Вот и я грабил людей, значит, и я давал им повод стать сильнее!

- Все так, только вот никто не станет любить болезнь даже тогда, когда она пройдет. Человек побеждает болезнь и вышвыривает ее прочь. Если же болезнь побеждает человека, то в любом случае она умирает вместе с ним. И выходит, что зло без добра прожить не способно, добро же, учась побеждать зло, побеждает его и способно уже без него обходиться. Что ж, похоже, ты устал от детских сказок, так вот тебе новая.

Глина и человек
- Нет пророка в отечестве, - вздохнул как-то Виштаспа, когда они с Заратустрой выходили из пределов царя Дурашрава. - Вот и эти земли обещали теплый прием, и вновь судьба гонит нас от них.

- О каком отечестве ты говоришь? - отозвался Заратустра на сетования своего ученика. - Разве не там отечество человека, где его мать и отец, и где душа знает любовь? Или там, где тело в тепле, а душа в беспокойстве? И разве за теплым приемом выходит на поле пахарь весной? Так что же ты беспокоишься о тех, чей отец всегда с ними и чью волю пришли они исполнить? Дух Святой - отечество пророков и пока Он с ними, пророк везде будет дома.

- Не знаю почему я печалюсь, - Виштаспа пожал плечами и тяжело вздохнул. - Может быть потому, что не знаю зачем приходят пророки. Вон сколько их прошло по этой земле, а зла в мире не становится меньше. Ненависть, ложь, воровство, предательство и жестокость, - скажи, разве эти семена сеяли пророки? Где же добрые плоды и почему вокруг так много терний?

На лице Виштаспы отразилось такое искреннее огорчение, что Заратустра не выдержал и рассмеялся.

- Ах, Виштаспа! Где ты видел, чтобы колосья росли по указу жнеца, а яблоки - по воле садовника? Не сами ли они произрастает из семени и цветка? Так чего же ты ждешь от пророков? Никто не сможет сделать человека сильнее, мудрее и чище, одна только жизнь и один только он сам. Пророк же приходит помочь тем, кто готов созреть и другим открыть радость созревания. И не за славой и пустыми похвалами приходит он, а от полноты его сердца.

Заратустра поднял лицо к солнцу и продолжил:

- Посмотри на этот мир, дорогой мой Виштаспа. Посмотри и скажи, кто захочет в нем быть камнем, не знающим горя и страданий? Или кротом, который зарывается в землю от страха? Ты и сам не раз выказывал отвагу и доблесть в борьбе с неприятелем, так что же теперь обилие зла смущает тебя? Или ты научился побеждать, не имея соперника?

- Нет, - улыбнулся Виштаспа. - Не научился. И не за себя я печалюсь. Руки мои сами умеют меня защитить. И за женщин и детей часто находится кому постоять. Но ты же сам учил, что зло в человеке идет лишь от слепоты и безумия, так кто же пожалеет этих безумцев, сеющих зло и не знающих, что их потери будут куда горше?

- Не печалься о том, - Заратустра пристально посмотрел на ученика. - И не отворачивайся от них даже тогда, когда они не вмещают твои слова и продолжают безумствовать. Пусть будет по воле Единого. Их потери будут велики, но от большой потери может прийти большое понимание. И от великой боли может родиться великое сострадание. Если же и тогда человек останется глух, то, увы, ни ты, ни я, и никто другой уже не сможет помочь ему. Посмотри на глину, из которой вышел человек. Вся ли она превратилась в людей или еще осталось? Так и не каждый становится человеком, быть которым - это огромный труд, огромная боль, но и радость такая же огромная. А без этого человек опять уходит в глину.

Виштаспа молча обдумывал слова Учителя, когда Заратустра неожиданно остановился и сел на землю.

- Давай лучше присядем здесь, - сказал он и, указав рукой на всадника, появившегося из-за холма, пояснил:

- Вон та судьба, которая гнала нас с этих земель, теперь зовет нас обратно.

Кого ты ищешь?
И опять Виштаспа был изумлен знанием, открытым Учителю. Всадник, которого они заметили вдали, поравнявшись с ними, соскочил с коня и упал Заратустре в ноги.

- Смилуйся, почтенный господин! - торопясь стал бормотать он. - Не откажи мне в милости отправиться со мной в город. Я знаю, что тебя почитают за пророка и не осмелился бы беспокоить тебя, когда бы не повеление моего Царя! Он наказал мне отыскать тебя и упросить тебя вернуться. Он так и сказал - упросить и не сметь ни в чем перечить тебе.

Гонец покорно дожидался ответа, Заратустра же не торопясь достал из дорожной котомки пригоршню слив и принялся молча поедать ягоды, сплевывая косточки на дорогу.

- Ты ошибся, - наконец прервал он свое молчание. - У меня нет ничего такого, чего бы ты был лишен сам. Но не огорчайся, я могу угостить тебя сливами. Думаю, тебе еще никогда не приходилось есть таких вкусных слив.

От этих слов гонец вздрогнул, как от удара кнутом. Он только и смог, что приподнявшись, снова упасть в пыль, и обхватив руками голову, запричитал:

- О, горе мне! Не сносить мне теперь своей головы! Все мои люди были посланы по разным концам этих земель, и вот вчера я узнал, что крестьяне видели того пророка с учеником. Они шли той же дорогой, что и вы. Но видимо крестьяне ошиблись!

Лицо Заратустры оставалось невозмутимым. Он спокойно дожевал еще одну сливу, аккуратно положил на котомку остальные и вдруг ни с того ни с сего упал в ноги гонцу:

- О, достойнейший господин! - умоляющим голосом начал он. - Не откажи и ты в милости! Скажи мне, как зовут твоего пророка? Не Заратустрой ли?

Гонец в изумлении посмотрел на лежащего перед ним человека и с надеждой в голосе спросил:

- Откуда ты знаешь его? Он был здесь?

- Да, - ответил Заратустра, оставаясь лежать. - Тебе повезло, - это я.

Гонец окончательно растерялся и Виштаспа, привыкший к странностям Учителя, залился смехом.

- Так выходит, что я не ошибся? - с сомнением пробормотал гонец. - Но почему же тогда ты лежишь передо мною?

- Не беспокойся о том, - сказал Заратустра, поднимаясь с земли. - Мне просто хотелось проверить, действительно ли просьбы, сказанные на коленях отличаются от просьб, произнесенных стоя. И я увидел, что нет. Ты снова ошибся. И зря отказался от моих слив.

- Похоже, ты смеешься надо мной, - в огорчении отозвался гонец. - Но велика ли премудрость потешаться над другими? Если ты тот, за кем я был послан, так почему бы тебе просто не сказать мне об этом?

- Потому что я не люблю врать, - Заратустра пожал плечами. - Я не сказал, что я тот, за кем ты был послан. Я сказал, что люди называют меня Заратустрой, только и всего. А теперь скажи, когда люди начинают искать тех, кого они называют пророками, что им нужно? Сами ли пророки, или же то, что есть у пророков? Я же хочу сказать, что у меня нет ничего такого, чего бы ты был лишен и не стоило так трудиться в поисках меня. Дух Святой обитает не только в пророках, каждая травинка в степи пропитана им, человек же больше травинки. Загляни в свое сердце и ты поймешь, что напрасно загнал своего коня в погоне за мной.

- Пусть так, - склонил голову гонец. - Только Царь повелел мне найти тебя и упросить вернуться. Царский сын умирает от непонятной болезни, ночью же Царю было видение, что только тот, кого он гонит с этих земель, может вернуть здоровье его сыну. Иначе же царский род будет прекращен. И потому я прошу тебя отправиться со мной, ведь если мы не успеем и царевич умрет, то не сносить мне моей головы!

- Ох, люди, люди, - печально вздохнул Заратустра. - Вечно вы гоните пророков и вспоминаете о них лишь во время беды. Где же ваши сердца, когда беда далеко? Вот горе приходит и вы начинаете искать тех, кого вы прогнали, среди людей. И не знаете, что не их вы гоните и ищете, а Духа Святого. Дух дает жизнь, мудрость и исцеление, так откройте свои сердца для него. Тогда уже не нужны вам будут пророки.

Заратустра выпрямился и, закинув котомку за спину, кивнул царскому гонцу:

- Хорошо. Мы пойдем с тобой, если ты обещаешь больше не падать на землю.

Тот, который исцеляет
Кто познал беду - тот познал жизнь, кто принял ее не озлобившись - примет Единого Духа. Царь, который еще недавно наводил страх одним только взглядом, теперь встречал Заратустру тихим и задумчивым. Пока гонец искал пророка, царскому сыну наконец стало легче, но грозное предупреждение, полученное во сне, не давало царю покоя.

"Лишь тот, кого ты гонишь с этих земель, может вернуть твоему сыну здоровье. Иначе же царский род будет прекращен!"

И вот тот, кого он прогнал, стоит перед царем и в его спокойные и чистые глаза трудно заглянуть.

- Здравствуй, досточтимый мудрец. - Царь стряхнул с себя оцепенение тягостных мыслей и лицо его снова приняло привычный холод. - Благодарю тебя, что ты внял моим словам и вернулся. Наследнику моему стало лучше, горячка прошла. Скажи, ты ли помог ему? Ведь тебя почитают Пророком и люди верят, что ты способен исцелять.

Заратустра невозмутимо разглядывал диковинную обстановку дворца и, не отрываясь от своего занятия, спросил:

- Ты очень богат, царь, но можешь ли ты меня сделать богаче хотя бы на один золотой?

- Тебе нужны деньги? Возьми, - откликнулся правитель и протянул Пророку звенящий кошелек. - Мой сын поправляется и за это я готов сделать тебя первым богачом в моей стране.

Заратустра не торопясь пересчитал золотые монеты и весело рассмеялся.

- Неужели царь и правда думает, что может сделать меня богаче? - сказал он и, подойдя к окну, бросил деньги на пустынную еще площадь. - Где же твое обещание? Я пришел сюда нищим и уйду отсюда таким же.

Тень пробежала по царскому лицу, Пророк не хотел принять его деньги и это было дурным признаком. Однако правитель заставил себя улыбнуться дерзкому гостю.

- Зачем ты это сделал? И зачем просил меня о деньгах, которые тебе не нужны?

- Пусть царь не волнуется. - В голосе Заратустры не было слышно ни ненависти, ни осуждения. - Милость его не пропала даром. Утренний нищий подберет деньги и, быть может, утешится. Мне же так легче отвечать на твой вопрос, если, конечно, и ты сможешь ответить на мой. Скажи, кто сделает этого нищего богаче - я, ты, или же то золото, которое он сегодня найдет? Так и с Духом Святым, Он исцеляет, и какой пророк может помочь человеку, когда тот откажется принять этот Дух?

- Странные вещи ты говоришь! - Царь с сомнением покачал головой. - Мало на свете людей, которые как ты, и могут отказаться от денег. Но еще меньше тех, которые бы отказались получить здоровье. Разве что по незнанию. Ведь как узнать этот Дух? Как он выглядит и где обитает?

Луч утреннего солнца блеснул через цветные стекла дворцового окна и Заратустра опять рассмеялся.

- Тебе ли не знать этого? - покачал он головой. - Ты, который управляет целой страной, не знаешь того, кто управляет твоим телом?

- Разве не я сам управляю своим телом? - удивился царь. - Вот смотри - руки мои слушают меня, и слова повинуются моим желаниям. Чего же тебе еще надо в доказательство?

- Этого довольно, - согласно кивнул Заратустра. - И я бы еще больше смог убедиться во всемогуществе царя, когда бы тот сумел остановить свое сердце хотя бы на десять ударов. Покажи мне это, и я поверю тебе еще больше.

От этих слов рассмеялся и царь и тревожные мысли оставили его.

- Ты поймал меня на словах уже второй раз. Сначала оказалось, что я не властен даже в милостях своих, теперь же выясняется, что и телом моим управляет кто-то другой. Вижу, что не напрасно тебя считают большим мудрецом, хотя и невероятно дерзким. И все же, кто же управляет моим сердцем? Ведь оттого, что это не я, мне не стало яснее. Кто же Он, дающий здоровье?

- Ты, царь, знаешь это. Вспомни, что заставило тебя искать меня? Разве не любовь к твоему сыну? Будь он для тебя чужим человеком, стал бы ты стараться ради него? А так - незримая нить тесно связывает вас, и ты готов идти на многое, чтобы тому, в ком жива твоя любовь, стало легче. Посмотри, не так ли и сердце стучит, разгоняя для тебя по жилам кровь? И легкие твои дышат - не для тебя ли? Как же ты назовешь ту силу, способную соединять части в единое целое да еще так, чтобы они стремились помочь одно одному? Не похожа ли она на ту самую любовь, которая знакома и тебе? Любовь дает жизнь человеку, она же его и лечит.

- Но ведь я и до этого любил своего сына, почему же моя любовь не смогла помочь ему, когда он был при смерти?

За окном началось оживление, послышались возбужденные голоса и топот стражи, спешащей разогнать скандалящих. Заратустра прислушался.

- Увы, царь, твои деньги найдены, но они не принесли людям счастья. Слышишь, как за обладание золотом люди проклинают и унижают друг друга? Они ищут счастье, а находят лишь синяки и надорванные глотки. А ведь тоже, как и ты, они любят своих жен и детей, вот только любовь не помогает им. Что сказал бы ты, если бы я одной рукой протянул тебе деньги, а другой залез в твой кошелек? Или же, кланяясь тебе, начал бы попирать твоего сына? А если бы ты возмутился, то что говорить о Едином, который всех своих детей любит? И когда Он Любовью своей вдохнул в тебя жизнь и соединил все твои органы воедино, а ты, ослепленный гордыней, яростью или же жадностью, стал ненавидеть детей Его, то этим ли ты заплатил за Его Любовь?

- Но в чем же выражается Его любовь? - изумился царь. - И почему Он не поможет этим нищим, которые сейчас дерутся за золото, если Он действительно любит их? Пусть остановит их и даст каждому по мере надобности.

Заратустра пристально посмотрел на правителя.

- А ты, царь, когда случится война, спрячешь ли своего любимого сына в теплом дому или же поставишь его впереди своего войска? Ведь не для сытости и покоя рождается человек, и кто может обрести силу, спрятавшись от беды?

Открой своё сердце
В тот день Заратустра был узнан жрецами из храма, и те при народе спросили его, какие же новые истины принес он, если и в самом деле является пророком?

- Зачем вам новые истины? - пожал плечами Заратустра. - Или кто отменил старые? Или они уже неспособны на многое? Или есть хоть одна истина, которая ни разу бы не нарушалась вами? Для чего же вам давать новые, если старые вы не смогли сохранить в своем сердце?

Тогда жрецы, видя что народ начал смеяться над ними, удалились, люди же обступили Заратустру и спросили: "Что нам делать, чтобы заслужить любовь Единого бога? Достаточно ли просто соблюдать заповеди?"

- Как сыну заслужить любовь матери своей? - спросил их Заратустра в ответ. - Не дается ли она ему от рождения задаром? И как сын познает цену материнской любви, когда уйдет из дома и пройдет через лишения, так и старые истины, они опять возвращаются в сердце, когда приходит беда.

Не бойтесь! Все будет хорошо. Когда же хотите послужить Единому, то откройте свои сердца, и в них придет пророк в имени Духа Святого! Любовь и Единство в этом имени и можно годами говорить о том и не понять. Но как молния разрывает тьму, так один лишь миг Любви может избавить сердца от сомнений. Блажен, кто уже имеет Любовь, для него и беда - не беда, и боль- не боль. Или кто научился жить без боли?

Истина же от первых пророков проста: Возлюби Господа Бога своего, как Единство всего сущего, и возлюби ближних своих, как малые части этого Единого. Вот две заповеди, о которых Первые говорили, что нет более, нежели эти!

Вот главная Истина, и в улыбке ребенка ее больше, чем в тысяче слов сотен мудрецов. Потеплейте же лицом, и все исполнится. Здесь Начало. Без Начала же и продолжение станет Концом.

Вместо эпилога: Колесо жизни
- Скажи мне, Учитель, - обратился как-то к Заратустре его верный ученик и попутчик Виштаспа. - Чего в этой жизни больше - добра или зла?

В тот день они ехали на старой телеге, на которой бедный крестьянин согласился их подвести до города с названием Веселая Ярмарка.

- Жизнь - это обод тележного колеса, - отозвался Заратустра. - В нем всего хватает, иначе бы оно не сдвинулось с места.

Виштаспа покачал головой.

- Ты уходишь от ответа, Учитель. Я и сам знаю, что в этой жизни хватает и зла, и добра. Но все-таки чего больше?

- Посмотри на колесо, и ты увидишь, что добра значительно больше.

Заратустра улегся на солому, устилавшую днище телеги, и, закинув руки за голову, стал следить за плывущими над дорогой облаками.

- Посмотри на колесо, любопытный Виштаспа. Видишь ли ты, как одна его сторона всегда идет вниз, а другая устремляется кверху? Горе тому, кто расслабится и пойдет вслед за колесом или же будет тянуть его вниз. Рано или поздно обод колеса пройдет по земле и раздавит его. А иного колесо само возносит до самых высот, а когда он возгордится, эта сила неумолимо начинает нести его к земле и опять когда-то раздавит. Другой же, которого жизнь все так же тянет вниз, терпеливо пробирается вверх по ободу, пытаясь опередить колесо и добраться до самого верха. Это добро, которое дается трудом и терпением и которое вращает Колесо Жизни.

Виштаспа недоуменно пожал плечами:

- Так почему же ты говоришь, что добра все-таки больше, если сама жизнь тянет человека вниз, и только постоянным трудом можно уйти от этого?

- Потому что колесо - это всего лишь часть телеги, - Заратустра продолжал спокойно глядеть на небо. - Одних это колесо возносит, других опускает, телега же едет в нужную сторону. А вместе с телегой едешь и ты, мой любознательный Виштаспа.