Свобода или бытовой комфорт?

По телевизору в новостях, когда холеный дяденька авторитетно комментирует необходимость уничтожения какой-нибудь очередной деревеньки в Ираке. По радио ли, в выступлении какого либо очень важного партайгеноссе. Со страниц глянцевых журналов нам обещают свободу если мы купим очередную порцию духов, диванов, прокладок, кафеля, машин, телефонов и т.д. необходимое подчеркнуть.

И что же на самом деле? Так ли уж нужна эта самая свобода простому обывателю. Ведь вместе со свободой всегда приходит ответственность за принятие собственных решений. Возможно нужна не свобода вкупе с ответственностью, а некий бытовой психологический комфорт при минимуме усилий?

Размышление вообще и принятие решений в частности – есть процесс трудоемкий. Пожалуй даже самый трудоемкий из всех повседневных жизненных процессов. Гораздо проще «разморозить и съесть», не так ли? Употребление готовых поведенческих клише заменяет мышление и на смену человеку думающему приходит человек подражающий.

Так каким образом подражание становится чуть ли не главной формой произвольного поведения человека? Ведь поведение определяет не только влияние вещей и рекламы на человека. Существует же и сам отдельный человек, отдельное тело, отдельная личность.

Главенство подражания закладывается в детстве. Мы с вами можем описать весь процесс традиционного воспитания ребенка в семье и в школе как процесс тренировки подражательной деятельности.

«Делай как я!» — вот главный девиз воспитания. Средняя отечественная семья в процессе воспитания тратит минимальные усилия на то, чтобы привить ребенку ощущение самостоятельности и отдельности от родителей. Мы не привыкли требовать от своих детей навыков принятия самостоятельных решений.

Не будучи озабочены воспитанием чувства самостоятельности и правом на принятие решений в раннем возрасте своих детей, мы все при достижении нашим ребенком порога подросткового возраста (около 12-13 лет) начинаем вдруг требовать от них самостоятельных поступков и, не получая ответа на свои требования, обижаемся и удивляемся.

Фактически получается, что ребенок, только-только подчинившийся категорическому императиву подражания, просто не в состоянии понять, чего от него требуют, а родители не в состоянии осознать, что необъяснимое для него требование «не подражай» погружает его в отчаяние.

Американские психологи Г. Бейтсон и Д. Джексон описали этот феномен под названием «Двойной зажим» и считали его одной из главных причин тех случаев шизофрении, которые они наблюдали.

Однако на самом деле шизофренией традиционные модели воспитания закончатся далеко не всегда. Чаще всего не научившийся самостоятельно мыслить ребенок испытает то, что мы, не вдаваясь в дальнейший психологический анализ, называем общим словом «депрессия».

«...Все взрослые, начиная с отца и матери, все голоса культуры, по крайней мере в нашем обществе, на все лады повторяют «подражай мне», «секрет истинной жизни, подлинного бытия хранится у меня». Чем внимательнее ребенок к этим соблазнительным вещам, тем с большей готовностью и пылом он следует этим, идущим отовсюду внушениям и тем плачевнее будут последствия столкновений с реальностью, которые не замедлят произойти. Ребенок не располагает ни ориентирами, ни системой суждений, которые позволили бы ему отвергнуть авторитет этих образцов.

«Нет» — запрет на подражание, который они ему посылают в ответ, раздается как страшный приговор. Этим будут затронуты все его привычные желания и весь его будущий выбор образцов для подражания. На карту поставлена его итоговая личность».

В процессе семейного воспитания можно легко увидеть, что абсолютное подражание родителям, то есть абсолютная зависимость от этих образцов порождают у ребенка чувство обладания ими и ощущение, что он может управлять «образцами» с помощью... того же подражания.

Как только он пытается перенести образцы такого поведения на внешний мир, то быстро выясняет, что в отличие от родителей далеко не каждый посторонний человек управляется с помощью подражания, что «обладать» предметами и людьми из внешнего мира вовсе нет так просто, как родителями.

Но подросток оказывается не способным отказаться от своего опыта «обладания», он не имеет «образцов» для изменения поведения и... застывает в неподвижности. Ведь единственным возможным выходом из возникающей депрессии он считает поиск других объектов для подражания.

Неосознанно при выборе следующих образцов он будет стремиться найти такие, обладание которыми будет требовать от него минимума усилий (ведь обладание родителями усилий практически не требует). Обладание подобными образцами должно принести молодому человеку ощущение того беспечного блаженства, которое он чувствовал в детстве, просто подражая родителям.

И в этой потребности ему захочется ощутить отрешенность от грозного внешнего мира с его проблемами, так же, как он был отрешен от них в своем безоблачном детстве.

Так выглядят причины депрессии с точки зрения подражательной деятельности. Со своей точки зрения почти также их описывал классический психоанализ в лице Зигмунда Фрейда. Он описывал причины взрослых депрессий в невозможности оторваться от объектов ранних сексуальных притязаний — отца и матери, то есть психоанализ описывает примерно то же самое, о чем мы только что говорили: невозможность обладания объектами внешнего мира наталкивается на неумение действовать по-другому, чем в детстве.

Но желание обладать объектами во внешнем мире от этого не просто сохраняется, но еще и усиливается. Человек чувствует себя в праве обладать миром, но мир, с его точки зрения, не хочет ему «отдаваться». Человек не в силах объяснить себе, что происходит и «застывает» в глубочайшем кризисе собственных мотиваций.

Это легко заметить даже в самых глубоких приступах меланхолии. Экзистенциально она становиться практически неотделимой от мании величия.

Человек будет говорить о чувстве своей тотальной вины за события, происходящие вокруг него, а порой и происходящие в целом мире. Но это ощущение возможно только тогда, когда человек ощущает себя в центре этого мира.

Он не может оторваться от своих притязаний на особое положение в этом мире: он хочет остаться в той же центральной роли по отношению к внешней реальности, какую он ребенком играл в отношениях с собственной семьей.