Старик

В городе стояло обычное знойное лето +43 в тени. Солнце нещадно палило все дни напролёт, но обходило стороной наш двор, походивший на дно колодца, куда заглядывало ненадолго лишь ровно в полдень. Двор с трёх сторон окружал добротный дом, на высоком фундаменте, с обширной балханой, с четвёртой - крытый переулок.

Жили здесь, в любви и согласии, занесённые бог весть откуда репрессиями и войной - русские, крымские татары, немцы и местные жители.

Наше семейство ютилось в безразмерной комнате...

Скромная незаметная особа, явно интеллигентного вида, лет за 30 – 40 отроду, снимала комнату для творческой работы в в Москве в районе Беляево на первом этаже ветхой хрущёвки. В квартире напротив обретался знакомый немолодой художник неопределённого возраста, с библейским именем Иосиф, обладатель угольно – черной дворницкой бороды, такого же цвета заросшей шевелюры, кудряво – шерстяного тела, и сумрачных, буравящих глаз.

Однажды с ним приключилась некая необъяснимая напасть, которая...

Поля совсем оголились. Только в глубоких лощинах да оврагах ещё таились от солнца грязно-ноздристые исхудавшие сугробы, но и те с шуршащими вздохами оседали, холодными струями уходили в землю. А земля была чёрная, бухлая, томно грелась под солнцем и нежила тучное своё тело, нахолодавшее под белыми пуховиками зимы. Разноголосо лопотала-бурлюкала вода. Толпами звонких мутных ручейков сбегала она со всех сторон и там, на дне оврага, затевала безудержный бунт, а потом сильная, освобождённая от...

Лоти ехал на осле с горных пастбищ в село и увидел группу молодых людей, которые пировали у родника. Один из них, заметив Лоти, крикнул:

- Отец, идите сюда к нам, выпейте бокал вина.
Лоти подъехал, слез с осла и сел рядом с пирующими.

- Наполняйте бокалы, - сказал виночерпий. - Этот бокал мы выпьем за здоровье ослика, что у нас в гостях, за его терпеливый характер. За твой терпеливый характер, ослик! За твои большие глаза и длинные уши, за твои короткие ноги! Желаем тебе сил и...

- Та що воно таке деется! Понаприходили, волоцюги, хоч усе ховай з двору до коморы! Хапайте цю хвойду, добродии! – толстая галасливая тетка кричала так, что у Ники закладывало уши.

Она подошла чуть поближе к селянам, стараясь все же не входить в толпу, хотя ей ужасно хотелось посмотреть, из-за чего поднялся такой шум и гам.

Толпа беспокойно колыхалась в узкой улочке, натыкаясь на парканы и шумела все сильнее. Вдруг из центра ее вырвался резкий крик – женский и на странном непривычном языке...

Отец за ужином, по обыкновению, размеренно шелестел газетой, и Ника, привыкшая к его долгим недельным отсутствиям, чувствовала себя неловко. Она медленно доедала наваристый гуляш, стараясь не стучать ложкой о расписные стенки деревянной миски.

Хлеб, подаваемый к столу в улитовском доме, всегда был отменно хорош: подовый, пахучий, с поджаристой хрумкой корочкой; а на разломе этот каравай был такого цвета, что хотелось посмотреть сквозь него на солнце.

Отец отложил газету на край стола...

Думки мои

***
- Мыши одолели. Как они на третий этаж приходят? Надо бы мышеловки заправить…

В войну, мать рассказывала, глиной заправляли. После еды…. Да какая там еда! Хлеб с комбижиром, который не таял, а мазался во рту шершавый и вонючий. Вкус хлеба исчезал моментально. Жир еще недолго боролся с голодом и, как правило, тоже вскоре проигрывал. Смывался только кипятошным чаем из трав каких-то, летом собранных …. После еды поплюешь на глину погуще, скатаешь шарик и нанижешь на крючок...

Вторую неделю колесил по увельским селениям уполномоченный Челябинского губземотдела по делам коллективизации Иван Артемьевич Назаров. Выступал перед казаками, крестьянами, агитировал за колхозы. В помощники Увельский райком определил ему бывшего председателя Соколовской казачьей коммуны Константина Алексеевича Богатырёва, человека в районе известного ещё со времён Гражданской войны и особо уважаемого в станицах. Ездили избитыми просёлками, ночевали в чужих избах, но никак не удосужились...

Как-то в Рождество гостил Фёдор Агапов в деревушке Соломатово у сестры Татьяны. Встретил там юную жёнку Игната Дергалёва Матрёну, большеглазую, нежноликую, умевшую вести непринуждённый разговор с таким милым хохлацким акцентом, что с того необыкновенного дня и плавилось в сладкой боли потрясённое Фёдорово сердце. Только вечер один был с нею рядом на соседской пирушке и до самой весны помнил её ласкающие взоры, будто искрами осыпающие его душу, помнил её мимолётную улыбку на подвижных припухлых...

Низенький и тощий уполномоченный Увельского райкома партии Андрей Яковлевич Масленников колюче смотрел на хуторян и улыбался, уже и уже растягивая губы. Всё в нём было заострено: плечи, локти, колени, тонкие пальцы с крепкими чистыми ногтями треугольной формы, на лбу высокие залысины – отчего и голова казалась большой луковкой.

Поднялась Матрёна Агапова – высокая, осанистая, красивая, как с картинки:

- Да что вы спятили? Да кто ж захочет от своего хозяйства? Какая к бису коллективизация...