Сфера бездны

— Нет, раньше субботы не надо. - Ольга замолчала, потом вдруг посмотрела на Катю и почти прошептала: - Катенька...

— Что, мама?
Ей очень хотелось сказать: «Подойди ко мне». Но она не говорила. А Катя стояла, прислонившись к столбу веранды.

Потом вздохнула:
— Ну, хорошо, я пошла.
Ольга осталась сидеть неподвижно. Слышала, как застучали по деревянным ступенькам крыльца Катины каблучки. Хлопнула калитка. И она все еще ждала, что Катя обернется, воротится, воротится. Нет, не обернулась...

— Хрон!.. Вста - а - авай, сын. Пора нам,.. — пропела тихим светом Энара.

А он, и не пошевелив даже ракушкой прозрачно-розовой, губ,.. на другой бок провернулся, — засопел тихо и сладко. Опять.

Энара отбросила свето-Одеяло сыновнее:
— Вставай, Хрон!.. Отец-то и задаст нам, если мы вот и ...опоздаем.

Сын. ...и открыл глаза-лучики. И потянулся, долго эдак,.. светом Взгляда своего:

— ...а куда, мы?
— А в школу!.. Мою. И не помнишь ли?!.. — прошептала Энара, погладив Хрона по своду...

ГЛАВА 8.
АФФТАР ЖЖОТ, ПЕШИ ИСЧО!

1.

Прошлым летом Ира с треском провалила вступительный экзамен в Московский Академический Художественный Институт. Эта новость для нее была более чем неожиданной, ведь в своем художественном училище в Мурманске она была круглой отличницей.

- Ну почему два, профессор? - Едва сдерживая подкатывающие к глазам слезы, Ира заглядывала в лицо экзаменатора, лысеющего пятидесятилетнего мужичка с реденькой козлиной бородкой, брезгливо рассматривающего ее жанровую...

ГЛАВА 10.
ОХОТНИК И ХИЩНИЦА

Элитный зал в “City Cafe”, на Октябрьской, был невелик и уютен. Каждый столик отделялся от другого решеткой из бамбука, увитой живым плющем, поэтому здесь можно было разговаривать спокойно, под ненавязчивые, чарующие звуки саксофона, не опасаясь подслушивания.

Астафьев закончил уплетать за обе щеки крем-суп из шампиньонов и придвинул к себе свиные ребрышки под имбирно-медовым соусом:

- М-м-м-м-м!.. Очаровательно!.. Но есть только один нюанс, который местные...

ГЛАВА 12. ХОЗЯИН НОЧИ.

1.

Воскресный день приближался к концу. Тусклый серый вечер становился все темнее, постепенно переходя в ночь. Сонные тени, разгоняемые ярким светом фар изредка проносившихся мимо автомобилей, метались из угла в угол, тонули во мраке. Мир стал неясным, предметы теряли четкость, сливались с темным небом, терялись в умирающих сумерках. Неестественная звенящая тишина давила на слух, вселяла едва ощутимое ― на грани чувств ― беспокойство. Ночь опустилась неслышно, и тьма...

...сколько "миго-времени" и пролежал уже Овалов, на асфальте мокром, — кто об этом знает. Ветер, теперь уже и сырой — состоянием, вообще,.. один и прорывался вдоль улицы данной, а также меж домов и зданий прочих. По тротуарам и проезжей части, какой,.. метался Ветер тот. ...взывая, словно бы. А дождь был равнодушен: не хлестал, но ...капал. Медленно — на голову и плечи "Иннокентия". Который и очнулся. А дальше и встал. И продвигаться начал, боком, вдоль стены... Сам укрывать и плечи, голову...

Без тебя вторники и субботы ничем не отличаются друг от друга. Без тебя день и ночь поменялись местами. Без тебя… Я живу. Но меня нет.

Это будет самая долгая осень в моей жизни. И самая грустная история. Ведь кому-то любовная эйфория, а кому-то корка от лимона…

Я не скучаю – я вижу твои миражи по четырем углам периметра. Я не живу воспоминаниями – мне снятся вещие сны. Без тебя я еще умела смеяться… Нет, нет, я больше не жду правды. Я тихо умираю, угасаю, засыпая и просыпаясь, растворяясь...

Игривый звон ручья наигрывал трель, а в тёплой и уютной пещере, у подножья изумрудной скалы, родился зверёныш.

Мама – волчица долго не хотела признавать собственное дитя, так разительно отличающееся от других. Но этот белесый комок каждый раз выказывал невиданное упорство в борьбе за тёплое место у пушистого брюшка. Волчица смирилась с данностью, решив, что природа сама расставит акценты, указав на врождённое уродство.

Волчонок родился абсолютно белым, и его пушистая шёрстка не потемнела...

О, этот мир, печальный мир и бренный!
И все, что видишь в нем и слышишь, - суета.
Что эта жизнь?
Дымок в небесной бездне,
Готовый каждый миг исчезнуть без следа ...
Фудвивара Киёскэ

Одним из самых загадочных явлений в мировой классической литературе является Восточная проза и лирика. Нам, европейцам, очень сложно понять вычурную витиеватость фраз и полунамёков. Если бы Баратынский написал хокку, то его стих («Весна, весна! Как воздух чист! Как ясен небосклон!...») звучал бы так...

Я снова вижу твои глаза…. Это не во сне ли? Протягиваю руку и касаюсь твоей.

Нет это не сон. Все те же глаза, только усталые больше прежнего. Все те же твои глаза с легкой печатью тревоги. С сеточкой мелких морщинок в уголках, тайные письмена которых я научился читать и теперь узнаю то, что ты не желаешь, а может быть, просто не можешь мне поведать.

Моя возлюбленная…Сердце всплывает тебе навстречу, и следом за ним, рекою нежности изливается пред тобой моя душа и омывает тебя всю.

Я таю...