После войны, автомобилей не было в нашем посёлке Гаркуша. Всё хозяйство держалось на гужевом транспорте. В основном это были лошади. Каждая лошадь была закреплена кроме главных специалистов совхоза, за объездчиками, охраняющие поля от жителей посёлка.
gif · 66.9 КБ
Затем лошади были закреплённые за подводами; хлебовозка, водовозка, молоковозка….
Кроме лошадей были несколько пар быков, которые работали вместо трактора, таскали плуг, бороны, возили арбы нагруженные сеном, соломой. Если лошадками правили уздечками, то быки поворачивали на окрик – «Цоб!» - вправо, а на окрик - «Цобе!» - влево. Если какой из быков с одного слова не понимал, ездовой добавлял нецензурную лексику и ему, быку, становилось стыдно за свою не внимательность, и он сразу выполнял команду.
Одно время закупили пару верблюдов, Сашку и Машку, но через два года пустили под нож, ибо были своенравные, упрямые и половина селян испытали на себе вкус их слюны. Как кто не понравился, плевали тому в лицо, они же не знали, что люди поделены сразу Богом на пол, а затем, самим человеком на сословия. Так по ошибке плюнув на того, кто их жизнью распоряжался, но, а люди какие, сразу мол:
- Да тебя и Сашка с Машкой не уважают! Как мне тебя уважать.
Короче человек ходил как "оплёванный"
Вот поэтому, чтобы мы лучше понимали друг друга, нас с детства приучали к животным. В первом классе за мной закрепили жерёбёнка. Мне позволили дать ему имя, тогда я впервые прочувствовал слова капитана Врунгеля, что, как корабль назовёте, так корабль и поплывёт! Целый день у меня голова разрывалась от дум. Не было такого человека, которого я бы не призывал на помощь и солдат, фронтовик, дядя Гриша Контарь, мне посоветовал назвать Орлик. Заполучив этот совет, я можно сказать, сам стал Орликом, так моему сердцу по нраву пришлось это имя.
Мама Орлика, вероятно, хорошо разбиралась в людях, не ругала Орлика, а наоборот первая, завидев меня, поворачивала голову в мою сторону и ржанием подсказывала Орлику о моём приходе. Орлик, поднимался на задние ножки, ставя передние на перегородку, тянул губы свои к моим ладоням. В этих ладошках он всегда находил кусочек сахара.
Сахар моя мама покупала в магазине, где работала моя крёстная. Тогда не было ни рафинированного сахара, ни сахара песок. Назывался кусковым сахаром. Мама его держала в наволочке, в сундуке. После того, как заканчивали кушать, она доставала из наволочки один кусок. После чего переворачивала нож тупым концом, и, держа кусок сахара в ладошке левой, быстро кусок превращался в количество кусочков, которыми она обделяла нас с сестрой и Юру детдомовца, которого совхоз распределил в нашу семью.
Дав нам по кусочку, чай мы должны были пить вприкуску. Почему называли чай? Обычно осколочки мелкие сахара, мама собирала, и, высыпав на бумажку, клала на раскалённую плиту. Сахар плавился, менялся из желтого цвета коричневый. Эта сахарная краска, подкрашивала воду, но называли почему-то чаем?
Когда мама была маленькая, то её отец, кусок сахара не разбивал. Он подвешивал его на нитке к крюку в потолке, а толкнув, кусок как маятник часов «тикал» над столом. Сидевшие за столом, глазами «высасывали» сладость, и запивали кипяченой водой, так как кусок не разбивал отец и, закрасить было не чем кипяток.
Я возможно бы Вам, как мама в детстве пила чай, и не рассказывал, но мне надо было сахар добывать Орлику. Поэтому, я тайно кусочек клал в карман, а чтобы мама не ругалась, язык подставлял под щеку и с таким наслаждением «пил вприкуску», что сестра постоянно делала замечание, что пить так не культурно.
Наслаждение я получал, когда Орлик смаковал сахарок. Затем я заходил в стойло, убирал навоз, клал свежую подстилку, после чего конюх стреноживал мать Орлика, надевал наручники верёвочные, на передние ноги и я шел с ними за конюшню, к берегу Таманского залива, где на увоженной перегноем земле росли травы сочные. Мама кушала, Орлик наматывал свои первые километры, бегая вокруг нас, или вдоль обрыва. Когда под устав он укладывался около нас, не забыв почесать свою спинку о землю, я успокаивался, начинал, в мешок, рвать им свежую травку на ночь.
Перед уходом прочёсывал гребешком их шёрстку, чтобы клещ где – нибуть не притаился. Для Орлика мой сахар ничего не значил, и он постоянно тыкал носом в мои карманы. Мне было стыдно перед ним, но еще стыднее было воровать сахар у мамы из сундука, который она запирала, вешая замочек, но куда прятала ключ, я знал.
Дружба наша с ним не прекращалась, до тех пор, пока он не превратился из жеребёнка в жеребца. Обычно их ещё в детстве кастрировали, но Орлик нравился всем, поэтому судьба подарила ему счастье, стать продолжателем своего рода. Это продвижение по жизни сделало его гордым. Ласка из его характера улетучилась. Он стал драться с кастрированными лошадками, которые из разряда жеребец стали называться «конь». Вот он от них охранял кобыл. Глядя на него, с какой озлобленностью он это делал, конюх восклицал:
- Какой красавец! Он и волков не подпустит к стаду.
С приходом цивилизации, машины, трактора вытеснили животных. В их содержание вмешался экономический расчет. Ездовых стали называть водителями, пересадив за трактора или машины. Это красочно было показано в фильме Волга – Волга, когда подзывают извозчика, Утёсова, чтобы подъезжал к парадному подъезду, он отвечал:
- Я не извозчик!
- А кто ты?
- Я водитель кобылы….
Постепенно все животные были пущены под нож. Поэтому, как человечество вспоминает о мамонтах, я вспоминаю нашего Орлика. Воспоминания несут сожаление, что моё потомство, не может прочувствовать, что значит для человека, когда проводишь по шёрстке ладошкой. Этим движением воссоединяется Природа, которую Бог завещал Человеку охранять.
Кроме лошадей были несколько пар быков, которые работали вместо трактора, таскали плуг, бороны, возили арбы нагруженные сеном, соломой. Если лошадками правили уздечками, то быки поворачивали на окрик – «Цоб!» - вправо, а на окрик - «Цобе!» - влево. Если какой из быков с одного слова не понимал, ездовой добавлял нецензурную лексику и ему, быку, становилось стыдно за свою не внимательность, и он сразу выполнял команду.
Одно время закупили пару верблюдов, Сашку и Машку, но через два года пустили под нож, ибо были своенравные, упрямые и половина селян испытали на себе вкус их слюны. Как кто не понравился, плевали тому в лицо, они же не знали, что люди поделены сразу Богом на пол, а затем, самим человеком на сословия. Так по ошибке плюнув на того, кто их жизнью распоряжался, но, а люди какие, сразу мол:
- Да тебя и Сашка с Машкой не уважают! Как мне тебя уважать.
Короче человек ходил как "оплёванный"
Вот поэтому, чтобы мы лучше понимали друг друга, нас с детства приучали к животным. В первом классе за мной закрепили жерёбёнка. Мне позволили дать ему имя, тогда я впервые прочувствовал слова капитана Врунгеля, что, как корабль назовёте, так корабль и поплывёт! Целый день у меня голова разрывалась от дум. Не было такого человека, которого я бы не призывал на помощь и солдат, фронтовик, дядя Гриша Контарь, мне посоветовал назвать Орлик. Заполучив этот совет, я можно сказать, сам стал Орликом, так моему сердцу по нраву пришлось это имя.
Мама Орлика, вероятно, хорошо разбиралась в людях, не ругала Орлика, а наоборот первая, завидев меня, поворачивала голову в мою сторону и ржанием подсказывала Орлику о моём приходе. Орлик, поднимался на задние ножки, ставя передние на перегородку, тянул губы свои к моим ладоням. В этих ладошках он всегда находил кусочек сахара.
Сахар моя мама покупала в магазине, где работала моя крёстная. Тогда не было ни рафинированного сахара, ни сахара песок. Назывался кусковым сахаром. Мама его держала в наволочке, в сундуке. После того, как заканчивали кушать, она доставала из наволочки один кусок. После чего переворачивала нож тупым концом, и, держа кусок сахара в ладошке левой, быстро кусок превращался в количество кусочков, которыми она обделяла нас с сестрой и Юру детдомовца, которого совхоз распределил в нашу семью.
Дав нам по кусочку, чай мы должны были пить вприкуску. Почему называли чай? Обычно осколочки мелкие сахара, мама собирала, и, высыпав на бумажку, клала на раскалённую плиту. Сахар плавился, менялся из желтого цвета коричневый. Эта сахарная краска, подкрашивала воду, но называли почему-то чаем?
Когда мама была маленькая, то её отец, кусок сахара не разбивал. Он подвешивал его на нитке к крюку в потолке, а толкнув, кусок как маятник часов «тикал» над столом. Сидевшие за столом, глазами «высасывали» сладость, и запивали кипяченой водой, так как кусок не разбивал отец и, закрасить было не чем кипяток.
Я возможно бы Вам, как мама в детстве пила чай, и не рассказывал, но мне надо было сахар добывать Орлику. Поэтому, я тайно кусочек клал в карман, а чтобы мама не ругалась, язык подставлял под щеку и с таким наслаждением «пил вприкуску», что сестра постоянно делала замечание, что пить так не культурно.
Наслаждение я получал, когда Орлик смаковал сахарок. Затем я заходил в стойло, убирал навоз, клал свежую подстилку, после чего конюх стреноживал мать Орлика, надевал наручники верёвочные, на передние ноги и я шел с ними за конюшню, к берегу Таманского залива, где на увоженной перегноем земле росли травы сочные. Мама кушала, Орлик наматывал свои первые километры, бегая вокруг нас, или вдоль обрыва. Когда под устав он укладывался около нас, не забыв почесать свою спинку о землю, я успокаивался, начинал, в мешок, рвать им свежую травку на ночь.
Перед уходом прочёсывал гребешком их шёрстку, чтобы клещ где – нибуть не притаился. Для Орлика мой сахар ничего не значил, и он постоянно тыкал носом в мои карманы. Мне было стыдно перед ним, но еще стыднее было воровать сахар у мамы из сундука, который она запирала, вешая замочек, но куда прятала ключ, я знал.
Дружба наша с ним не прекращалась, до тех пор, пока он не превратился из жеребёнка в жеребца. Обычно их ещё в детстве кастрировали, но Орлик нравился всем, поэтому судьба подарила ему счастье, стать продолжателем своего рода. Это продвижение по жизни сделало его гордым. Ласка из его характера улетучилась. Он стал драться с кастрированными лошадками, которые из разряда жеребец стали называться «конь». Вот он от них охранял кобыл. Глядя на него, с какой озлобленностью он это делал, конюх восклицал:
- Какой красавец! Он и волков не подпустит к стаду.
С приходом цивилизации, машины, трактора вытеснили животных. В их содержание вмешался экономический расчет. Ездовых стали называть водителями, пересадив за трактора или машины. Это красочно было показано в фильме Волга – Волга, когда подзывают извозчика, Утёсова, чтобы подъезжал к парадному подъезду, он отвечал:
- Я не извозчик!
- А кто ты?
- Я водитель кобылы….
Постепенно все животные были пущены под нож. Поэтому, как человечество вспоминает о мамонтах, я вспоминаю нашего Орлика. Воспоминания несут сожаление, что моё потомство, не может прочувствовать, что значит для человека, когда проводишь по шёрстке ладошкой. Этим движением воссоединяется Природа, которую Бог завещал Человеку охранять.
Обсуждения Орлик