Ладонь

«...Я уверен, во всем виноват химический завод. Тот самый, под сенью которого приютился наш забытый Богом промышленный поселок Ведельскирхен. Первое, что мне вспоминается из детства, это разрывающие беспомощно-нежную голубизну весеннего неба трубы, огромные, антрацитно-блестящие. Окутанные зловещими клубами ядовито-радужного дыма. Они казались мне тогда чем-то само собой разумеющимся, как детская песочница под окном или заваленный осколками битого кирпича и поросший чахлой травой школьный дворик...

Слышишь? Это шум дождя в водосточных трубах... Это разговор о будущем, которого нет...

Видишь? Это слезы, которые текут по лицу... Это слезы, которые капают на одежду, на шею, на грудь...

Чувствуешь? Это боль, которая в эпилептическом припадке останавливает сердце на несколько секунд. А после... После бьется, бьется сердце в предсмертных конвульсиях, словно рыба попавшая в сеть...

Когда сжимаются руки в кулаки так сильно, что на ладонях остаются кровавые порезы от ногтей... Когда...

Я хочу написать о Витебске, все до самой последней строчки. Описать все улицы, лестницы, дома из красного кирпича, сиротливый бюстик Суворова, на изогнутой старой улице, вновь поднимающиеся церкви, на горе у креста, с которой помню казалось бы еще так недавно сигали на портфелях по снегу и конечно немилосердно резали их о торчащие из земли гвозди и просто ржавые прутья, а дома потом говорили, что это какие-то недобрые люди в автобусе... И стыдно было за эту ложь и боязно что узнают и весело...

Кто я такой? Человек или чудовище? Я жив? Или я уже давно умер? И вообще, где я?..

Ответом мне была тишина. Звонкая, давящая всем своим неисчислимым весом тишина. Я попытался подняться на ноги, но тут же моя спина во что-то упиралась. Это что-то тысячей ядови-тых щупалец впивалась в кожу, заставляя меня стискивать зубы, чтобы не закричать. Глаза я от-крыть не мог: казалось, будто веки были склеены смолой. Отвратительной, дурно пахнущей смолой.

-Где я? – произнес я, но не смог узнать своего...

Он, пожалуй, хорош собой и поэтому время от времени соседки придумывают какую-нибудь пакость, что бы меня наказать. Сегодня они украли мой голос. Вечером, когда мы пили чай с вареньем из летних яблок на веранде нашего дома, построенного на воздушных сваях, сильно волнуясь, я сказала ему:

- Я всегда говорила, что у меня нет своего голоса, но ты убеждал меня, что у каждого есть свой голос, даже если бы он захотел, что бы это было не так. Разве ты не видишь, что случилось сегодня?

Он качает...

Не знаю, что меня натолкнуло на это произведение. Но дело было так, 7 мая я поехал в Москву на поезде Вильнюс- Москва. Встретил 9 мая с дядей он генерал- лейтенант железнодорожных войск России. В общем, всё было прекрасно посетили Поклонную гору, Сокольники послушали певца народного артиста России Голоденко Н. И. В общем всё прекрасно. Затем я поехал в поезде Москва - Томск. В Томске остановился у родных, посетил кладбище, где лежит мой отец, съездил на малую Родину, Старую Ювалу там посетил...

-1-
"Жизнь...
Да что ты знаешь о ней?!
Ты ничего о ней не знаешь, так же как и о душе.
Кем ты был? Что сделал? Ничего... Не можешь вспомнить... Ну и ладно. Ведь это уже не так и важно.

Опять... Опять какие-то мысли... обрывки... слова… образы...

Нет... Не могу вспомнить...
Опять...
Да когда же это закончится?!
Тишина... Неужели всё?"
Тихий вздох. Раскаленный воздух обжигает легкие. Он встал и чуть не упал. Опять этот дом. Да что его так тянет сюда? Не помню... Опять случилось...

Последние несколько футов всегда давались ей с легкостью, большей, чем весь предыдущий путь. Дорога к храму, вымощенная крупным булыжником, не была особенно удобной, туфли на камне быстро изнашивались, кожа на подошвах протиралась до дыр, а подол платья, как его не придерживай, цеплял на себя столько мусора, что ей приходилось долго приводить его в надлежащий вид, ведь она не терпела грязи и неопрятности.

В церкви в этот вечер было малолюдно, тихо до звона в ушах. Она медленно приблизилась к...

Когда она смотрела, то казалось, что весь мир вместился в её глазах. Когда она улыбалась, то душа наполнялась радостью, а звонкий смех её был так заразителен, что даже самый чёрствый человек не мог оставаться равнодушным. Разве можно быть равнодушным, слыша как поют птицы, как шумят деревья в лесу или радуется святая детвора. Такой была она. Звали её Марина, и она была моей женой. Почему я с ней так жестоко поступал? Ведь я видел и знал, что она не заслуживает жестокости от людей. Её болезнь...

День начинался сумбурно и странно.
Лук пришел на работу совершенно разбитым, со страшной головной болью. Накануне он почти до трех часов ночи просидел за компьютером, дорабатывая срочный проект, а потом долго не мог заснуть от переутомления — и вот теперь примостился за своим рабочим столом и пил черный кофе, чашку за чашкой, безуспешно пытаясь сосредоточить взгляд на линиях и цифрах, беззаботно пляшущих по экрану монитора.

Больше всего ему хотелось вернуться домой и выспаться: упасть на...