Завоют голодные волки

Всё хорошо и люди добрые вокруг,
Так отчего, мне волком хочется завыть?
Так отчего, не мил не враг, не друг,
И трудно стало, мне дышать и жить?

Так отчего, тоскою лютый холод,
И белый свет померк в моих очах?
Молотит сердце изнутри как молот,
Я заблудился в мыслях и словах.

Так отчего, сегодня мне так грустно?
Ведь хорошо всё – сыт я и здоров.
А на душе тоски свирепой чувство,
Рычит и воет стаею волков.

Так отчего, не радует как прежде,
Рассвет сегодня алою зарёй?
Не веселит...

Диаграммы Фейнмана, зачем они мне, ель сосне,
кедру, как это зачем, чтобы описать поле, всхо-
жести горе, его возмущений, и не надо прений,
я вас выведу на чистую воду, шифровальщики,
хреновы, а вы уверенны, временны или постоян-
ны, лангранжа дети, интегралов сети, разбросим,
по траекториям, вершинам, линиям, (внутренние
и внешние), а вы вешние, или зимние, (замерз-
шие), (каждому моному по вершине, а каждому
виду по линии, направлению, «антирвению», не
направленность...

Наохотились, позабавились
В черных джипах они едут домой
И напились и накуражились
Но забыли они адрес свой

Закончилась охота на волков,
А вот вОлки начали охоту
И не будет никаких ненужных слов
Возмездие начало работу

И лев дряхлеет, если долгожитель,
Лишившись к старости своих зубов.
Зверей могучий, в прошлом повелитель,
Добычей лёгкой станет для волков.

Суров закон природы дикой,
Ты должен съесть, иль будешь съеден сам.
Себе помочь не сможешь грозным рыком,
Когда ответить нечем, вражеским клыкам.

Погибнет слабый в волчъей стае,
В ней в голод будет съеден он.
Свиреп зверь дикий, жалости не знает,
Он только силы, признаёт закон.

И в людях, тоже много есть от зверя,
Средь их народов правят...

По-над Доном, в красивой станице,
Жил казак, по прозванью Калач.
Кто каков – от людей не укрыться,
Но о нём говорили – умач.

Никого не осудит напрасно.
В затрудненьи – даст дельный совет.
Вот и шёл к нему люд ежечасно.
Он – вещал, с высоты своих лет.

И однажды такую побаску
Услыхал я из уст казака.
Может притчу, а может быть сказку,
Что сложили донцы за века.

Мол, в душе человека два волка
Испокон от рожденья живут.
И один из них, с чёрною холкой,
Его Гнев и Жестокость зовут...

Осень

Дождём стучится осень в двери, окна,
Как будто плетью хлещет наотлёт.
Стучится день, уже холодный, воглый,
как в мутной каше скрылся горизонт.
Потоки брызгами стекают по асфальту,
Промокла куртка, влагой напоясь.
Почти плывут машины, жмут педали
Водилы, на погоду матерясь.
Октябрь резвится, ветром нападая,
Открылась осень мачехой, недоброй стороной,
И у подъездов запертых собаки дробно лают,
Стремясь в полутепло, в полууют домов.
Скользнув, прижмутся к полутёплым трубам...

В двух тысячном одиннадцатом году...
В глухом лесу и поутру.
Звери на поляне собирались...
Законы о коррупции принимались.
Очень сильно оскалялись...
Друг на дружку там кидались.
Не загрызли ни кого...
Но издали закон умно!!!
Львов и тигров не сажать ...
Мышат в норях им пугать.
Всех норных в лесу подобных...
Да же всех там неугодных.
На крупного зверя не наезжать...
Кто больше тянет... знать уважать!
К ответственности не привлекать...
С должности на должность, переставлять...

семеро козлят весело
избивают волка
- Да что ж вы делаете
волки позорные
криком серый изошел
а они ему
– Молчи козел!

Себя в себе мне осознание,
«Я» подарило и спор с ним.
Дал позже опыт понимание,
Что больно в мире лишь живым.

Углами ранят вещи тело,
А душу — злоба дел и слов.
И выжить может только смелый,
Кто дать отпор всегда готов.

Иль кто волкАм подобно в стаи,
Сбиваясь, частью толпы стал.
Себя всего в ней растворяя,
Ей добровольно «Я» отдал.

Не волк я и не пёс покорный,
Не страх и злобу знал, а гнев,
Когда мне мир вдруг делал больно,
Углом иль делом злым задев.

Себя в себе мне...

Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка,
Не проси об этом счастье, отравляющем миры,
Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка,
Что такое темный ужас начинателя игры!

Тот, кто взял ее однажды в повелительные руки,
У того исчез навеки безмятежный свет очей,
Духи ада любят слушать эти царственные звуки,
Бродят бешеные волки по дороге скрипачей.

Надо вечно петь и плакать этим струнам, звонким струнам,
Вечно должен биться, виться обезумевший смычок,
И под солнцем, и...