Ядовитая

О той,
в которой поэзия
окрашивает
горизонты музыки;
о той,
в которой Селена
находит своё отражение,
поёт в слепой подворотне
июньская грусть,
размерностью
поцелуй на вдох,
размерностью
выдох на жжение
лёгкого ветра
под ядовитой рубашкой аллей.
Смотри же,
смотри безотрывно,
бессвязно, бессменно,
когда она рядом,
и сердцу,
хватит мгновения,
на то,
на что бы ушли часы,
дни и года,
без бронзы её
встречного взгляда;
смотри же,
смотри в глубину
светочувствительной...

Бородавчатый вампир
С ядовитыми шипами
Носит без чешуй мундир.
Бойся наступить на камень,

А не то в тебя вонзит
Дюжину шипов с обидой
И смертельно поразит,
Или станешь инвалидом.
-
Сергей Прилуцкий, Алатырь, 2013

Тишина в отчаянии заперта, забыта,
Разбивает руки о стальные стены,
Криками раздавлена, холодно убита.
Извлекаю сдержанно ядовиты стрелы.

Просятся на волю старые привычки-
Я теряю память, я меняю лица.
Хитрые секреты - верные отмычки,
Ветхие постройки - новая столица.

Возвращайся страницами голыми, белыми.
Отрывайся рывком, да отчаянно, от земли.
Успокойся, не прячься за грозами серыми.
Всё в порядке и мрачные ночи позади.

Скошены сомнения, скомканы, раздавлены,
Силою...

Всё, чем стоит гордиться –
это пыль, пыль, пыль, и ещё раз пыль…
Всё, что есть у тебя –
это чистейшей воды проза,
смирение в похмельных глазах,
и ночь за углом, как чёрт за калиткой,
бросающий острые камушки звёзд
в сдержанные колокола
окон.

Всё, что есть у тебя –
чёрное лукавое сердце,
сжираемое безмолвием,
благословенно плетущееся
по душным равнинам и прериям,
стыдливо прикрывшись,
грязным бельишком листвы.

Чёрное лукавое сердце,
ты можешь быть хоть алмазом,
хоть...

Унылый вечер осенью дождливой
Он как и ты, такой не торопливый
И под ногами грязь
И солнце светит как в последний раз
На сердце паутины ядовитой вязь
В пустых глазницах, что глядят куда-то вдаль
Давно уж смысла жизни нет
Засохший на столе стоит цветов букет
Я в глубине души ещё храню твоей любви портрет
Мне эту осень трудно будет пережить
Без твоего тепла…

Ты прячешь душу под подушку декабря,
и губы убаюкиваешь снегом;
безмолвие домашнего ковчега,
как на груди пригретая змея.
В зрачках из серебристого графита
мерцает ночи сталь. Сквозь сумрак, за версту –
улыбки нить – намёк на наготу,
на снежный блеск полей под ядовитым
туманным причитанием норд-веста.
Подснежник тишины – в твоём венце;
и ты сидишь на ледяном крыльце,
гадая на кофейной гуще сердца –
где в глубине тоски библиотечной
склонилась тень над шёлком Ариадны,
и фонарей...

В палатке полевого лазарета,
Пропахшей кровью, смертью и мочой,
Не доживут до серого рассвета,
Те, кто вчера отважно принял бой...

Еще мальчишки, зрелые мужчины,
В бинтах кровавых все лежат рядком,
Для них копают свежие могилы,
Два мрачных санитара под хмельком...

Сойти с ума без спирта здесь недолго,
Все время отправлять в последний путь,
От запахов и йода, и карболки,
Чуть отхлебнуть, забыться и уснуть...

Под низким небом тучами укрытым,
Везут телеги раненных...

У поганки шарфик,
Припухлость на ножке.
Берегись такую
Брать себе в лукошко.

Срежешь,- не темнеет,
Ну, совсем ни грамма.
Много белой злости
У зловредной дамы.

Так как ядовита
Чересчур она,
Отойду в сторонку
К остальным грибам.
-
Сергей Прилуцкий, Алатырь, 2014

Гриб как будто из волокон
И разорваны края,
Очень даже несъедобен,
Есть его, друзья, нельзя.

Ножка трубкой, шляпка с пипкой,
Кажется, что скромница.
Для желудка ядовита
Эта волоконница.
-
Сергей Прилуцкий, Алатырь, 2014

она в Жизни разочаровалась
внутри
что-то оборвалось
она стала
ядовитой, стервозной
не заметно к ней
подкралась старость
и стало Больно
внутри больно

не верь Ему, не верь Себе
поверь хоть раз своей Душе
кричи, танцуй
пока не упадешь
пока внутри
не расцветешь!

начни,
не думай, – смело
пока внутри
не станет – бело!



и не заметишь
как станет Звонко
исчезнет злость
с Души ребенка

появятся Твои желания
и вновь вернется
Очарование…