То вечерние

Бледно-снежный придорожный блюз в растворе окаменевших обочин.
Небо, вздыхающее сырым агатом ноздрей африканского буйвола.
Плющ проводов, гематомы фар – солянка вечернего почерка
Городского движения. Шум, ручьями обветренных губ,
Шум, проникающий в самое сердце желанья немого пространства.
Пластик оконных зрачков слезоточит одомашненным солнцем.
Пружина людского потока разжата. Голодной пастью
реклама съедает тонкую грань вниманья. Ветер бесхозный
лижет подщечной лица, ждущие теплого...

Вместо кошки дремать у тебя на плече,
Вместо пледа тебя урывать ночами,
Прижиматься как можно плотнее к тебе...
Поутру любоваться твоими глазами.

Утром встать, выпить чашечку кофе с тобой...
Посмотреть на часы... никуда не спешить...
Знать, что будешь всегда ты со мной... лишь со мной...
Без тебя не могу и минуты прожить.

Прогуляться по парку с тобой не спеша,
На скамейке сидеть... целоваться часами...
Вдруг дунет ветерок и зашепчет листва,
Солнце ласково греет своими лучами...

Я видел розовый ветер вечерний на небе и золото скал.
И роса изливала семя в иней ладоней.
Пока не пришел час прощаться,
и трава не прогнулась под тяжестью сна,
я ждал тебя у костра, у причала заката.

Сегодня в городе я встретила весну...
Нигде такую раньше не видала...
И любовалась ею на ходу -
Как жаль, что я такой не стала...

Беспечной и немного неопрятной,
С веснушками смешными на лице,
такою ветреной, но все-таки приятной,
Не в золоченом, а ромашковом венце!!!

И серьги у нее, как у березки,
а ей идут они - вот, истинно, к лицу!
И платье у нее совсем не броско -
Какой-то ситец в нежную листву!

А город будто больше все влюблялся,
В ее веселый и прозрачный стан,
Как...

В парке вечернем тихом,
Времени ход незаметен.
Снег под ногами скрипом,
Сосны вокруг столетий.

Медленно по дорожке,
Нежно, рукой на плечи.
Мыслится осторожно,
Радость от нашей встречи.

Прямо ведет аллея,
Ты в мои глаза заглянула.
До самого дома пестрели,
На щеках моих поцелуи...

Чтобы я мог сказать, если б предел языка растаял мглою осенней,
если б слова всецело вобрали горящий бульон души,
не расплескав ни грамма, ни капли, ни звука, снятого с ветки цветущей чувства?
В бордовой вечерней корзине перезрелое солнце, темно-синие вздутые вены
неба, слизь травяная и мой голос – чем бы он жил,
свободный, ветреный, полный кровавой пыли рябины, густо

окрашенный в тяжесть лесной смолы? Мой голос, под снежной крошкой,
под ледниками дорог, под таяньем звезд, в тени...

Многотонной мандариновой подсветкой горизонт трещит по швам в вечерней луже
мягкотелого налета мая. Пар дождя толпится на асфальтовом поддоне.
Воздух липнет легким алкоголем к розе губ. На тигровом глазе неба
отпечаталась любовников душа. Ты веришь в душу
вишни, обретенную весенним пеленаньем? Ты веришь в нежность лона
сердоликом тающей звезды? Если, да – возьми мою ладонь –
она из льда ночного, она из млечной вены
полночи прозрачной, в ней серебряный огонь
и вод хрусталь…

Болезненно-зеленоватый ритм с прослойками капели и битого стекла
февральского экстракта, эмбриональный уголек на свежести топаза,
соломенный парфюм землистой атмосферы под ногами, нервозная игра
беспечного сознания, поточный выхлоп уличного бега, сток облачного газа
над головой выводит ленью минерал сетчатки. Нагое дребезжание
древесных вен в истерике пернатой, вечерней карамели протяжность
до Арктики остаточных явлений, слепое обожание
полов и многомерность поцелуев оста на мятном...

Как холодно, подай мне руки!
Согрей своей душой горячей!
В вечерних сумерках разлуки
Удачи не хватает зрячей.

Кричу я в пустоту вселенной,
Но эхо пропадает даже…
Каких ты ждешь еще молений
Чтоб холода разверзлась пряжа?

Фортуна скинь свою повязку!
Хоть раз взгляни небезучастно.
Я без любви в тоске увязну,
Мне надо лишь земного счастья.

Ни злата –серебра ни царства,
Ни соболей, ни в небе рая,
Ни в шелковых снегах убранства…
Прошу молю и заклинаю.

Дай уз пьянящее стесненье...

Я был давно убит на той войне.
Я воевал на ней четыре года.
Забыл свой дом, когда чернел в огне
подбитый танк мой, и легла пехота.

Но я вернулся, правда, неживой,
вернулся ветром осторожным дымным,
губами тронул крестик за горой,
и к дому проскользнул задами, тыном.

Жену увидел, выросших детей,
расцеловал их, прошуршал листвою
за огородом, вышел за плетень,
и скрылся за полынною травою.

Я видел всё, как кончилась весна,
как урожай собрали, веселились,
и мы...