Столп

На меня весь мир поднялся адом
и я сам с собою не в ладу -
даже тот, кто назывался братом,
поднимает на меня свою пяту.

Как Христос, шагаю в одиночку
по "тропе тернистой" бытия,
и не прячусь в Диогена бочку,
но кричу, как прежде Иеремия:

"Люди, скоро суд! Грядёт Спаситель!
Кайтесь для спасения души!
Чтоб войти в небесную обитель,
не помогут миллионы и гроши!

Только в покаянии спасенье!
Только в имени святом Христа!
Только в Его крови искупленье
от грехов проказы вашей...

Блажен, в ком совесть не уснула,
Кто верен принципу всегда: -
“Коли беда народ согнула,
То это и его беда!”

Блажен, кто в тяжкую годину,
Искусно созданных разрух
Поделится с людьми хлебиной,
Поддержит ослабевший дух!

Кто душу добрую имеет
И не жалеет напоказ -
У тех рука не оскудеет,
Добро откликнется не раз!

Кого ж обуяла гордыня,
Кто лезет четырьмя в столпы -
Тот будет одинок в пустыне
И чужаком среди толпы!

Беда, коль забывают дети,
Что ад отцов - то их вина
И что...

Под зимним небом, дымчатым и хмурым,
Шум и движенье с самого утра.
Рождаются чудесные фигуры
Под треск пилы и стуки топора.

Здесь изо льда и снега строят сказку.
Столпились, ожидая, малыши…
Им верится: жизнь – книжечка-раскраска,
Смелее выбирай карандаши!

Сам Дед Мороз сюда на помощь прибыл!..
И до того с утра мороз окреп,
Что запарили ледяные глыбы,
Как будто свежевыпеченный хлеб…

На заоблачном лугу
Солнце бегает с утра,
И, нагревшись на бегу,
Разгорается жара.

Убежав от грозных туч,
Что столпились у реки,
Нанизав людей на луч,
Солнце жарит шашлыки.

И стараются помочь,
И чернеют москвичи,
Шашлыками стать не прочь
В этой солнечной печи.

Лето в розовых трусах
На лужайках полежит,
И, макушку почесав,
Дальше в август побежит.

Костер сооружен, и роковое
Готово вспыхнуть пламя; все молчит,-
Лишь слышен легкий треск, и в нижнем слое
Костра огонь предательски сквозит.

Дым побежал - народ столпился гуще;
Вот все они - весь этот темный мир:
Тут и гнетомый люд, и люд гнетущий,
Ложь и насилье, рыцарство и клир.

Тут вероломный кесарь, и князей
Имперских и духовных сонм верховный,
И сам он, римский иерарх, в своей
Непогрешимости греховной.

Тут и она - та старица простая,
Не позабытая с тех пор,
Что принесла...

Возлюблю тя, господи, крепосте моя

К тебе, мой бог великий, вечный,
Желанья все мои парят,
Сквозь тьму и бездну бесконечны,
Где миллионы звезд горят
И где, крутясь, миры в пучинах
Твое величество гласят:

Велик господь, велик и свят
Вещей в началах и кончинах!
Велик величества творец,
В бедах мне щит, в суде отец.

Болезни взор мой помрачали;
Земля разверзлась подо мной;
Как сонм стесненных туч печали
Носились над моей главой.
Переставало сердце биться,
Потек по жилам смерти...

Белесой пленкой дождевой
Судьба окутала меня,
Белесой пленкой дождевой,
Багровым светом полудня.
А ночь – тигрицей мне на грудь,
Кричал вечерний козодой,
И словом: будь или не будь –
Судьба сказала мне: ты мой.
Но для верблюжьего хребта
Пера совина не нашлось:
Пустые выбросив года,
Из сердца вытащил я гвоздь.

Как все-таки странно и трудно взглянуть на себя с той стороны зеркала…
Я.
Опали серые листы,
Огнем живящим опали,
И мир, что куклою застыл,
Ростком поднялся из пыли...

Книг каменных листы и пыль на них…
Процесс, изюминка и вектор некий –
Масштабом непривычны для живых,
Как трилитоны Баальбека.

Адепты целлюлозы любят жар –
Простёрли длани над фрейдистской блажью,
А Силиконовой долины технопарк –
Даёт иллюзию дешевой распродажи.

Но всё что просто – просто для слепых,
Металл и пластик – обувают глупых,
И как не убедительны столпы –
Есть одиночки и даже группы…

Они выходят ночью – жечь костры –
Поэты, инсургенты и шаманы,
И как не...

И похоронен...- Крикам, вторя,
звучит разрозненность вины...-
Исчез Герой — в потоках горя,
для русофилов всей страны...-
Считали ль их? - Кому ж, то надо? -
Ему ль, презрением, Почёт? -
Исчезновение ль — награда? -
Которую уж он не ждёт...,
коль сгинул...- Мнение «зависло»...-
тлетворностью, то — для толпы,
где русофобии - «не кисло» -
маразм уж празднуют столпы,
в своих понятиях развала...-
Судьба страны, увы, мираж...-
Иль Демократии, вам, мало? -
Скреби ж тогда весомый стаж...

Страсть и порок водителя пугают,
Дырявя кузов нежными когтями,
Все направленья счастья закрывают,
По буеракам совесть направляют.

Ворчлива сталь, борющаяся с болью,
Ржавея на пустых дорогах с солью.
Теряет скорость, тормоз выжимая,
Влача водителя к границе антирая.

Багажник полон жизненной тревоги,
И на сцеплении опять трясутся ноги.
У сломанного светофора в ожидании
Столпили пробку тел израненных.

Водители уснули в ожиданье счастья,
Дорожники колдуют светом власти.
Весы...