Северная орхидея

Несмеянова не смеялась, Даюша га-га-тал, интал
не поможет, может АЦЦ лонг, или Беротек, нет
тен превратиться в тень, десять в ноль, Оль,
закрой дверь, сквозит, ит, превратится в кит,
Веронезов в Попова, не ново и стара песнь, если
напрячься, то не вспомнить, мнить о чём можно,
или нельзя, забыть, убыть в направления севера,
или юга, одновременно и своевременно, Что дальше
фальши, пупы напряжены, при чихании, уймут
отчаянье, не унять чаянья, о лучшей доли и
искусстве...

Мягкими лапами ели
Загородный гладят дом.
В окна стучат метели,
Песню поют о том:

Как они долго летели
Из северных к нам краёв.
Ни кто не открыл им двери
И не предложил свой кров.

О, вы мои метели,
Летели бы вы к себе.
Пустить вас к себе не посмею,
Живу я с семьёй своей.

Когда улетели метели
И в край наш пришла весна,
Ей я открыл все двери.
И в гости зашла она!
-
Сергей Прилуцкий, Алатырь, 2011

Известно всем, что горе от ума.
От вечной мерзлоты, полярной ночи
У чукчи мозг значительней весьма
Из всех народов северных и прочих.

В размере он крупнее раза в три,
И жизнь с того проблемнее в три раза.
Так интеллектом давит изнутри,
Что просто невозможно скрыть свой разум,

А быть умней других нехорошо...
От лишних чтоб избавиться извилин,
К хирургу чукча в клинику пришёл,
Чтоб доктор ему мозг уполовинил.

Он долго уговаривал врача,
Что мозг сегодня - признак атавизма,
И...

Радуга села мне на крыльцо,
радуга-пыльца
с вешних лучистых созвездий
цветов полевых.
Лето скрутило солнце-кольцо,
солнце-кольцо на пальцах
медом янтарным.

Северный ветер утих,
ушел восвояси.

Мы пробежимся по утра
нагой и прохладной вьюге.
Ты – в легком платье
из ландышей и сирени.
Я – нараспашку, в рубахе
из камышового шелка.

Мы растворимся здесь и сейчас
в тонком
внимании глаз васильковых,
в снах из пряжи июля.

Кровоточащий свет желания смерти в желании жизни.
Облако ядовитого газа, распыленное поцелуем природы.
Скользкие черви звуков, осевшие в кальку слуха.
Воздух, отравленный потенциалом дыханья.
Грозовое небо в перьях болезненной тени души.
Позолоченная сера неутолимого голода.
Паучья смола безвременья на перекрестках зари.
Пепельный дождь плоти
в северном
сиянии
чахоточной истины…
Могильный экстаз последнего вдохновения,
последнего шага на острие безволия
в растительном тлении...

Неизлечимая доза любви –
ее танец смертелен, как сок горячих ключей,
ее плоть капризна, как осеннее настроение,
ее глаза – северное сияние.

***
Атмосфера огненных шапок холмов
в закатной купели
истлеет окурком ночи,
как и наши слова
о верности снам без любви.

***
Давай останемся снова
в льняных ладонях вешнего сердца.

***
Локоны утра падают на беспробудность
губ, охраняющих руны ночи,
ночи, где все граничит с тобой.

***
По водосточным трубам
спешат дожди,
напомнить...

Тонкий шарм –
чуткий шрам
на земле от дождя,
от тумана осенних рассветов,
от вина золотого, лиан
проводов,
что хранят осенние тайны.
На границе
света и тени
ютится
листва в тонах прелого солнца.
Поздно,
поздно грустить о покинутом,
скинута
в воздух
роза осеннего пламени,
раненный
август
уже не жилец,
уже не наперсник
любви,
а, лишь память дорог.
Сердце ведет под венец
песня
северной мглы,
черно-хрустальный ветер,
льда золотого рог,
что звенит в облаках на рассвете,
и...

писать твой портрет углем
самой глубокой ночи –
моя наука терпенья –

когда на каемку сердца
стекается лунный воск
когда набухают почки
северных звезд и вместе
сердце и звезды – пламя
твоей бессмертной весны

писать твой портрет словами –
под силу лишь песням
птиц
под силу лишь эху
гор
под силу лишь свету
тьмы
самой глубокой ночи

В наших северных морях
Есть на острове маяк,
Он – давнишний мой приятель,
Вдохновенья почитатель…

Здравствуй, добрый старина,
Страж глубин морского дна!
Очарована тобой,
Как бессонницей прибой,

Шебуршит что постоянно
Сипло-глухо, будто пьяный
У подножия камней
Под гуденье кораблей!

Стоны чаек в дополненье
Волн сопутствуют движенью,
Привнося в морскую глушь
То ли хохот, то ли чушь…

Пахнет далью, ветром, солью,
То ли тайной, то ли болью…
Служит древний здесь маяк...

Ветер зари, прорывая кобальтовые занавески раннего неба,
повеял холодным каменистым берегом северной Атлантики.
Мне следить за тобой, печальная чайка над чешуей чугунной волны.
Спящие в пустынном тумане холмы отзовутся суровым эхом любви.
Мантия засохшей травы спадет с плечистых просторов нордических глаз.
Битым стеклом брызг ранит сердце, вороном старым сгнездится заря
в его запутанных кронах, дождь нервной львицей подсядет
к разбросанным камням, его револьвер перезаряжен
свинцом...