Рим

От страсти у мужчины кровь бурлила
И женщина с улыбкой на устах
Сказала, что себя бы разрешила
Поцеловать, но только в 2х местах.
О мужики - святая простота!
Он к женщине придвинулся поближе
И попросил быстрей назвать места
Она сказала: в Риме и в Париже

Здесь сынов Ноевых родословная:
Сима, Хама и Иафета.
Вся перед ними земля огромная,
Что протянулась до края света.

От Иафета листвой осеннею
Сдуло внуков времён ветрами,
И по просторам они рассеялись
Разноязычными племенами.

Прочь разлетелись, потом составили
Нашу русскую панораму.
И как свидетельствует Писание -
От Иафета мы, не от Хама.

Кто разглагольствует, что изгои мы
(Наше пьянство ему в подмогу) -
Тот плохо знает свою историю
И не заглядывал в синагогу.

С ним...

Загрустил наш Авраам. Хитрая Ревекка
Прибрала сынка к рукам - делать человека.
Откололся Исаак ручкою от блюда,
Весь в работе, как ишак, на своих верблюдах.

Не приходит по утрам с порванной рубашкой
От какой-нибудь мадам от милою мордашкой.
Молодые в полный рост про отца забыли.
Стал отец им словно хвост не пришей кобыле.

Невесёлая пошла жизнь у Авраама.
Как-то надо украшать эту панораму.
Нет достойнее пути оживить житуху,
Чем на старость лет найти в жёны молодуху.

А, гори оно...

Речь опять пойдёт об Иегове,
О делах глубокой старины.
Установки Бога племенного
Для любой религии верны.

В поселеньях скотоводов древних,
Как сейчас почти без перемен,
Не было у населенья денег,
Натуральный царствовал обмен.

С разницей от наших безлошадных
На дворах дымился тёплый кал,
И законы были беспощадны
К тем, кто глаз на ту скотину клал.

«Кто вола скрадёт, на всякий случай
В город уведёт, а там продаст –
Пять волов отдаст, когда прищучат,
И ответит за вола в пять...

Нет достойнее пути оживить житуху,
Чем на старость лет найти в жёны молодуху.
А, гори оно огнём… в омут без оглядки…
Слава Богу, всё при нём - и почёт, и бабки.

Отравляли жизнь отцу сплетни, отговоры:
Не солдатик на плацу, возраст - за сто сорок.
Чем распахивать лари - шепчут Аврааму -
На свою ты посмотри-ка кардиограмму.

Авиценны в те века про инфаркт не знали.
Словом звучным – миокард смерть не называли.
От любимых мужики уходили в силе:
В Мухосранске - от тоски, в Риме...

Братья светлые! Пришла пора!
Мы желанные гости народных чаяний!
Мы не станем больше скулить с заднего двора,
А придём прямо в столицу наших мечтаний!
Через главные врата мы пройдём громогласно,
Чтобы каждый, чтоб все осознали,
Что слова мои — не только слова, а опасность,
Звенящая острейшей сталью!
Я сам убедился в скудости душ
Священников и фарисеев,
Которые в болоте алчных нужд
Утопили заветный ковчег Моисея!
Гибнет в братоубийстве Палестина!
Неспроста зверствуют секарии во всех...

В час, когда луна поблекла,
и зари бледна вуаль,
мысль моя не слышным плеском
бьётся о Святой Грааль.

«Знал Он, знал, и всё ж! О Боже!
Почему не спас Его!
Нам понять Тебя так сложно:
Сын любимый и – Изгой?!

С рук Пилата мутной лужей
смерть Христа стекла на Крест.
Крысобой примерно служит –
бьёт и хлеб спокойно ест.

Люди, люди! Жадным взглядом
отмечают каждый жест.
Отравляют память ядом.
Тычут вслед Ему свой перст.

Каждый шаг неумолимо
приближает мук конец.
Лик карающий...

Да, восславьте когорты Персея!
Пилум брошен, обрублен, а щит
вместе с кистью, уже леденея,
в пыль побоища верно летит.

Прорывая мидян и с наката
подминая атакой луга,
мы прорвались к перилам горбатым,
где молчала в печали река.

Синью заводи темь трепетала,
лишь прощальные стрелы, шурша,
пролетали, а небо взывало
пасть к реке, и глотать, не дыша.

Флавий выскочил также мгновенно,
на откос, на хрипящем коне,
и послушно мы сгрудили пленных
близ воды, подношением войне...

1
«Вот дядя — Чёртово отродье!
И, всё ж, разврат — его сгубил,
во пьянку вляпавши колодье,
здоровья пыл — вконец добил!
Но сильно как, в нём, святотатство,
«срубить» чтоб, под шумок, богатство,
а на делёж — халявы рой,
головняком мне — в геморрой,
ведь стать сиделкой должен буду,
коль мнение родичей — Закон,
а я, как лох, ну..., дурагон,
но «косяка» - не забуду...
И если «крякнет», в кутерьме,
оставлю всех козлов, в дерьме!»
2
Так зло металось в теле Беса,
кто мчался — словно...

Мы часто любим отраженья
Несбывшихся далёких грёз
В чужих глазах и устремленьях,
Скрывая от себя вопрос:
- А как же, мы? Могли, конечно,
Да и талант, казалось, был,
Но не решились и навечно
Зарыли в землю жар и пыл.


Теперь любуемся другими,
Слегка завидуя и злясь,
Ворчим, что много первых в Риме,
Но каждый – деревенский князь;
Виновны в собственном безделье,
Ругаем то, чем дышит знать,
И предаёмся земледелью,
Пытаясь угли раскопать.