Переулки

Ты немо проводишь рукою в сияющем свете.
Сегодня похоже на завтра, вчера на сегодня…
Мы вроде уже понимаем, что больше не дети,
Зачем же тогда, скажи, наших игр столько?
А принципы – сила, с которой идём в переулках,
И наши порывы души запутают буквы.
Они так и будут в сознаниях медленно тухнуть
Не дав ни покоя и ни единого звука…
Сегодня за нас говорят усталые руки,
Живые глаза…и звёзды, и влажное небо.
И будто сегодня для нас эти звёзды потухли,
И будто за нас нежный дождь плакал...

Тихо в переулках бродит утро,
Белых зорь рассеивая дым.
Там в туманах двигались попутно
Ложь и правда мороком седым.

В капельках осевшего тумана
На поля, на бледные цветы
Опускался сочный и духмяный
Запах моря--жизни и мечты.

Бьют прибоем солнечные ветры,
Тают в синей выси облака.
И приходит Вечным на рассвете
Силы духа нежность, красота.

И глядя стреножно на рассвете
В даль небес, открытая рука
Снимет надоевшие береты
Полной грудью выдохнув Себя.

Как на школьной доске
белым пишем по чёрному,
Или чёрным по белому –
свою бренную вязь,
Из крестов и нулей
письмена беспризорные,
Но не можем найти
в них желанную связь.

День грешит, как вандал
отражаясь в ночи.
Погружаясь в себя
неосознанно будим
То, что спит до поры
и упорно молчит
Под порогом души
и лузгой словоблудия.

И оставшись вдвоём
сам с собою воистину,
Разрывая покров
пережитого дня,
Оголяем свой нерв
ощущений, как выстрелы
В постижении тайн
о себе для себя...

Добро должно быть с кулаками.
Добро суровым быть должно,
чтобы летела шерсть клоками
со всех, кто лезет на добро.

Добро не жалость и не слабость.
Добром дробят замки оков.
Добро не слякоть и не святость,
не отпущение грехов.

Быть добрым не всегда удобно,
принять не просто вывод тот,
что дробно-дробно, добро-добро
умел работать пулемёт,

что смысл истории в конечном
в добротном действии одном –
спокойно вышибать коленом
добру не сдавшихся добром!


1959...

Он был жалок, убог, печален.

Часто кашлял и шмыгал носом.

"Дурачок" — ему вслед шептали

Все подряд, и глядели косо.

Делал вид, что не обижался,

Был приветлив, учтив, радушен.

Притворялся, и улыбался,

Пропуская смешки сквозь уши.

"Смейтесь! — мыслил. — Смотрите сверху!

Я вас выше! Уж я-то знаю!

Ваш удел — мерить вашей меркой!

И за это я вас прощаю!"

Он бродил, незаметной мышкой,

В переулках, где меньше шума,

Спрятан в серенькое пальтишко,

Весь утоплен...

С какою радостью и грустью
Я старый дворик вспоминаю,
Тот уголок в тиши, в запустьи
Я милым раем называю.
Вкруг домика сады в цветении,
С чуть покосившимся забором,
А по нему вьюнов плетение,
И жёлтый шар с златым убором.
У наших окон в палисаде,
Стояла липа в три обхвата,
Под кроною – её наряде,
Играли мы тогда ребята.
Рассказывать любили сказки,
Театры ставили порою,
Там были песни, были пляски,
Мечтали также под луною.
Снесли из дерева наш домик,
И нет на...

Своё босоногое детство,
Оставила в центре Москвы,
Район назывался Советский,
Где многих нет улиц, увы!

Жила в переулках я тихих,
Где липы росли в два ряда,
Акаций вдоль них череда.
Дома же – барачного типа.

Булыжные там мостовые,
Лежали узором щербатым,
Из шлангов с рассветом их мыли,
И лужи на радость крылатым!

Колонка дворовая наша
Холоднейшим душем плескала,
Песок золотистый ковровым
Лежал на дворе покрывалом.

А запах цветов в палисаде,
Весёлых и...

Ты мелькнешь —
в темном воздухе гулком…
Шляпка-слауч приспустит края…

Мельхиоровым переулком
серый Питер обнимет тебя.

Листопада ручей курчавый
зацелует ступни при ходьбе…


Я реально… я жестко скучаю
по такой нереальной
тебе…


Назвони — с перламутровой выси…
Переставь ряд свечей в мокрый мрак…

Александр — в твоей жизни — сбылся.
Пусть теперь же в ней сбудется
Майкл…


Ах, как ссорятся невские чайки!…
Как отчаянно дышит мольберт!…

Я опять нереально скучаю...

Я вижу стену. Интересно.
Из кирпича. И цвета крови.
Такой уже слегка засохшей.
Я объясняю, чтоб ты понял.
Кирпич потёртый, старый, грязный,
Узор Бове и стиль ампира
Лишь по краям слегка заметен
Глазам Аскера ювелира.
В пустотах кладки бесконечной,
Как вены, полные надежды,
Сочатся дух, любовь и вера
Свободы сердца безмятежной.
Стена длиннее пары метров
И ввысь не слишком далека,
А шириною многим толще
Венецианского стекла.
Я не могу пробить защиту,
Все руки в кровь, Болит всё...

А вы умеете любить,
Свое убожество стреножа,
Чтоб не банальности твердить,
А жизнь сжигать, себя тревожа?

Увы, не каждому дано
Любить и чувствовать чуть тоньше…
Пусть говорят, что суждено,
А я скажу немного больше.

Рождают недра раз в сто лет
Любимца дам и вдохновений.
Уже при жизни он – Поэт,
А после смерти – просто Гений.

Был Пушкин, но пришел конец
Эпохе буйных бакенбардов
И , взяв заслуженный венец,
Забронзовел средь Александров.

Кумиров любят, хоть убей…
И вот...