Острие

Прошел роман и не начавшись
в обмане миг и снова мы одни
и мигом этим, миг понаслаждавшись
вдали угасли теплые огни

Твои слова так трепетали душу
и сбросив все одежды бытия
мы согревались в эту люту стужу
на миг умчавшись в страны забытья

На мой визит,взлетела в небо
твоя прекрасная и чистая душа
но этот сон закончился нелепо
оставив стон и счастья полгроша

И вот спешит к пределу лето
и ветер треплет в окнах белый тюль
и никогда..не позабудеться наверное
такой горячий...

Кончалась полная Луна,
Ты – умерла, иль Первой на утёс взойдя,
Волну из Космоса в себя Ты приняла.

Поэт и власть во все века несовместимы.
Особенно когда во власти
один спецназ, незримый.
Наутро мельком передали в «Новостях»,
Что Ты ушла,
Но футболистом Ты ведь не была,
Чтоб память о Тебе почтили
Молниеносной телеграммой из Кремля.
Сказали, после продолжительной болезни Ты ушла.

Да, имя той болезни – «смертельный век»,
Что перемалывает в жерновах отсутствия лица –
Священный...

И нескончаемым тропическим дождём
Лилось до-ре-ми-фа-соль-ля-си-до,
Мажорная весенняя прохлада,
Лазурная любовь, фиалковые волны,
И вечер под вино
Из винограда De la France,
Импрессионистическую плавь ловила точка взгляда,
Песком Египта заносило её полночь
На острие звезды…

Сомкнулись тишиной сады, аллеи, парки,
Проспекты, улицы, дороги и бульвары,
От тишины родилась ночь в твоих глазах,
И приобщаясь к телу, в ночь плыла душа,
Как завещал Джон Донн, она ждала подарка...

Оплот Зервана – бойцы тринадцать
Долой сОМненья к мечам прорваться
Держись за знамя, что б уцелеть
На лица слабых ровнять не сметь
Назад ни шагу на острие
Берясь за шпагу быть красоте
Не быть обману, но быть мольбе
Быть рваным ранам и быть мечте
Не стоит жизни, что не срослось
Но будут песни – пусть даже врозь
И ночью белой и чёрным днём
И быть казнённым и быть огньОМ
А грёзы давят, и жмёт тоска
И души корчат лицо добра
А звёзды смотрят в отверстья стен
И я пинаю...

Лакаю грязный дождь беспечной пустотой
от черепков своих стихов и мыслей;
треск стен рисую и ползу немой змеёй
колючей проволоки по земле. На искры
залётных пуль, разинув рваный рот,
реакция – со скорбью ветхой тени.
Я знаю точно, знаю наперёд –
любовь – вне времени, как ненависть – на время.
Вот упадёт сердечко на ветру,
что жухлый лист, в промокшую бумагу,
а там, проснёшься – солнце поутру,
а там, споёшь – всего-то лишь и надо.

Но милой скорби тонкая вуаль
сплетаясь с шеей...

В снах несбывшихся счастье бродило...
Не болит больше сердце мое!
Бъется ровно и кровью умыло
талым снегом их стрел острие...

Всем завистникам-радость и сила-
стаей страшной кружит воронье!
Я давно уже вам все простила-
не услышите имя мое!

Сплетни те стерло набело время
отряхнув исчесленья годам...
Я близка к роковой перемене!
Я готова платить по счетам!

На пороге бессмертия века
нету зим,нет тоски,нету стуж...
Кроме злобы-все вылечит лекарь!
Нет лекарства от черствости душ...

Живых не осталось, свистел ветер, и стучали
ветки, по крыше, света не было, выше, звёзд
не видно, тучи, ну, ты и могучий, выли собаки,
хором, кричал филин, ну, ты и линь, рыба-рак,
назад пятящийся, пятерни расставил, за трави-
нки цепляющийся при падении, на потолке
примостившейся, пришли, тук-тук-тук, старуха
смерть сама пожаловала, словно жало, нож, не
трожь его не кликай, беда двулика, рождённым
дважды, а ты сам отважный, герой, или смире-
нен, чего больше, не уходи...

Свободу воле, чернотельному излучению, кванту
прозрения, заблуждению, бреду, его жене, соседу,
фотону и её лону, самому слабому свету, его энер-
гии, (она конечна, смерть в игле в её острие, игла в
яйце, яйцо в утке, (цветки незабудки), та в зайце он
в ларце, ларец под дубом, дуб в неопределённос-
ти, людской влюблённости, в ограничении способ-
ности, предсказать, предопределённости, (нельзя
найти положение и скорость частицы сразу, возде-
йствуя светом), ну брат ты явно с приветом...

Танцует луна
На морозном острие
Весенней ночи.

Над пропастью, где место умирать,
Я ощутил божественную силу
И полетел не вниз в свою могилу,
А вверх, где жизни вечной благодать.

На острие так явного провала,
Когда от безнадёги только жесть,
Во мне вдруг испарилась эта месть
К прошедшему, и радость воссияла!

Вот Иисус, он прожил тридцать лет,
Ну и три года, этакую малость -
А к людям испытал такую жалость,
Что был убит и воскрешён вослед.
-
Сергей Прилуцкий, Алатырь, 2013