Оконный

Шелестя по щавелю прошлёпал,
Каплями по тополям пропел,
Тёплыми клубками звуков с окон
Падал вниз и мягко шелестел,

С дрожью громко дребезжал карнизом,
Торопил повторы у ворот,
Вдруг, фасолью твёрдою просыпал
В лоно крыши беспорядок нот

И пропал...
И громко пала капля
В тишину, как солнце в океан.
Ясный луч восстал хрустальной саблей,
Пронизая раненный туман.

И запричитало утро притчу
О печальном, личном и ином,
О ночном и, в общем то, привычном,
О промокшей...

Украсил льда кристалл холодное жилище,
Встречай душа рождественское чудо.
В квартире безземелья дышит нищий,
Лучиной греет из консервы блюдо.

Трещат давно прогнившие руины,
Кривое счастье дома, корни держат.
Замажут сквозняки размытой глиной,
Для окон детвора бумагу режет.

Полуденное солнце, вновь, в тумане,
И по полу, опять, скрипят подметки.
За что вам наказание жить в обмане,
За что вам надрывать за правду глотки...

Накрытый стол в тепле разбудит чувства,
Нас в гости...

Последний день зимы –
свинцовый шлейф земли,
шлак снега на обочине,
тень тишины на площади,
красный муар зари…
И в сердце неразумном,
и в сердце окаянном –
посеребрённый иней,
а, значит – и надежда,
и чёрных глаз пустыня,
и ледяная нежность
безлюдных полустанков,
и горизонта блеск
с окалиной рассвета…
Обрывком шестиструнным
скользнув по проводам,
последний окрик ветра,
подмешивая ладан
в горящие угли,
весну пообещает,
словно благую весть.
Свет облака, лаская
аллей...

Я спал, покуда спать устал...
Гулял осенний дождь по крыше,
Котенок спал в оконной нише,
И упоительно урчал.

Мне не понятно до сих пор,
Как спит он и урчит невинно, -
Не пахнет от него бензином,
Где помещается мотор?..

- Послушай, сколько можно спать?-
"Устройство из игры и лени"
Ко мне скользнуло на колени,
Потом уселось на кровать...

И... показало мне язык,
Зевнув без всяких заморочек!
Пушистый, маленький комочек,
Урчи, я так к тебе привык...

Рек серебряных вода,
Льды снимая тонкие,
Выйдут свеже в берега
Чистые и звонкие.
И капелью пробурчав
По карнизам впадины,
Окон высветлят глаза
В рамках перекладины.
И прольётся солнца свет
По горшкам в горошины,
Опыляя лунный цвет
Радуг припорошенных.
И глаза найдут глаза,
Руки в руки стянутся,
Рек бескрайних бирюза
На Земле ...листаются.

--------

Сколь картин на берегу
Раскидала Осень...
В каждой - облачко в саду,
Дождь - весною в россыпь.
Цвет черёмухи в росток...

Хлопнет ветер зелёной фрамугой,
зашумит в голове вешний хмель,
чьи-то руки, на грани разлуки,
тёплый вечер проводят за дверь.
Лунный холод скользнёт над кроватью,
запирая дыханье на миг,
чьи-то руки движенье подхватят,
будто холод нуждается в них;
кинут жест беспросветно-бессрочный
в тишины погребальную степь,
чтобы, солнцем полночно-немолчным
согреваясь, опять умереть.
Дым фонарный, не пойманным вором,
окна вскроет, взгляд бросишь, а там –
опускаются руки покорно,
чтобы снова...

Чтоб мне попасть в твой микромир,
Хочу я обернуться птицей,
Я пролетела бы весь мир
Чтоб рядом мне пожить синицей.

Стучаться клювом об окно,
Когда грустишь ты одиноко,
Смотрела бы с тобой кино
Сквозь стекла незакрытых окон.

И острым зрением своим
Читала б все твои тетрадки,
Искала место запятым,
Крылом в них делая закладки.

Я бы дрожала за стеклом,
когда своих ты кормишь кошек,
Они мурлычат под столом,
А мне не бросишь даже крошек

Остатков хлеба своего...
Я вольной...

Нам сказы, былины, рассказы и сказки
Народ, сохранив, в современность донёс.
Народу, для слова, запреты, указки,
Что новому срубу проржавленный гвоздь.

Любила малая я бабушек слушать.
Лишь солнце усядется на горизонт,
Сходились на лавку старушки-подружки
И я, ухватившись за бабкин подол.

Сидела, как мышка, тихонько-тихонько
На ситцевых юбках меж бабки колен,
Как в кресле своём, любопытная кроха,
И слушала сказы о разной земле.

Одна из бабулек – волжанка, другая
Приехала в...

Солнце, словно вытаскивает себя за волосы,
бросая лукавый прищур на тенистую мостовую –
а-ля милостыня.
Собственный взгляд застревает в черте города – в каменной кости
мостов, стен, дорог, в косогоре кровель –
оставаясь единственным по-настоящему родным и близким.

Он, точно шлюха, не терпящая простоя,
ищет обочину, цепляясь за разговор, за добрый глоток вина;
но находит, лишь дождь на карнизе собственного дома,
где оконная рама дрожит, как рука с перепоя,
будто окно пытается...

Я заглядываю в дверной глазок, словно в горлышко винной бутылки.
Я иду прогуливаться с фотоаппаратом, разгадывая светотени, затянувшие город.
Пустые улицы романтичнее пустых слов. Нежные лица, неисповедимо,
падают в шелест страниц, на которых любовь подобна хронической боли.

Я хочу быть душой пустых улиц, каплей света в дверном глазке,
чтобы, разыскивая тебя, верить в любовь, также как верю в разлуку.
Я хочу быть искренностью, не истиной в последней инстанции, нет,
а, искренностью...