Окон

Последний день зимы –
свинцовый шлейф земли,
шлак снега на обочине,
тень тишины на площади,
красный муар зари…
И в сердце неразумном,
и в сердце окаянном –
посеребрённый иней,
а, значит – и надежда,
и чёрных глаз пустыня,
и ледяная нежность
безлюдных полустанков,
и горизонта блеск
с окалиной рассвета…
Обрывком шестиструнным
скользнув по проводам,
последний окрик ветра,
подмешивая ладан
в горящие угли,
весну пообещает,
словно благую весть.
Свет облака, лаская
аллей...

Рек серебряных вода,
Льды снимая тонкие,
Выйдут свеже в берега
Чистые и звонкие.
И капелью пробурчав
По карнизам впадины,
Окон высветлят глаза
В рамках перекладины.
И прольётся солнца свет
По горшкам в горошины,
Опыляя лунный цвет
Радуг припорошенных.
И глаза найдут глаза,
Руки в руки стянутся,
Рек бескрайних бирюза
На Земле ...листаются.

--------

Сколь картин на берегу
Раскидала Осень...
В каждой - облачко в саду,
Дождь - весною в россыпь.
Цвет черёмухи в росток...

Хлопнет ветер зелёной фрамугой,
зашумит в голове вешний хмель,
чьи-то руки, на грани разлуки,
тёплый вечер проводят за дверь.
Лунный холод скользнёт над кроватью,
запирая дыханье на миг,
чьи-то руки движенье подхватят,
будто холод нуждается в них;
кинут жест беспросветно-бессрочный
в тишины погребальную степь,
чтобы, солнцем полночно-немолчным
согреваясь, опять умереть.
Дым фонарный, не пойманным вором,
окна вскроет, взгляд бросишь, а там –
опускаются руки покорно,
чтобы снова...

Чтоб мне попасть в твой микромир,
Хочу я обернуться птицей,
Я пролетела бы весь мир
Чтоб рядом мне пожить синицей.

Стучаться клювом об окно,
Когда грустишь ты одиноко,
Смотрела бы с тобой кино
Сквозь стекла незакрытых окон.

И острым зрением своим
Читала б все твои тетрадки,
Искала место запятым,
Крылом в них делая закладки.

Я бы дрожала за стеклом,
когда своих ты кормишь кошек,
Они мурлычат под столом,
А мне не бросишь даже крошек

Остатков хлеба своего...
Я вольной...

Нам сказы, былины, рассказы и сказки
Народ, сохранив, в современность донёс.
Народу, для слова, запреты, указки,
Что новому срубу проржавленный гвоздь.

Любила малая я бабушек слушать.
Лишь солнце усядется на горизонт,
Сходились на лавку старушки-подружки
И я, ухватившись за бабкин подол.

Сидела, как мышка, тихонько-тихонько
На ситцевых юбках меж бабки колен,
Как в кресле своём, любопытная кроха,
И слушала сказы о разной земле.

Одна из бабулек – волжанка, другая
Приехала в...

Я заглядываю в дверной глазок, словно в горлышко винной бутылки.
Я иду прогуливаться с фотоаппаратом, разгадывая светотени, затянувшие город.
Пустые улицы романтичнее пустых слов. Нежные лица, неисповедимо,
падают в шелест страниц, на которых любовь подобна хронической боли.

Я хочу быть душой пустых улиц, каплей света в дверном глазке,
чтобы, разыскивая тебя, верить в любовь, также как верю в разлуку.
Я хочу быть искренностью, не истиной в последней инстанции, нет,
а, искренностью...

Кружат стрижи, уходит вдаль проспект,
над сеткой проводов тоскуют крыши,
чуть слышно шепчет на ухо рассвет,
и тени разбегаются, как мыши.

Простудой лёгкой утро окрестив,
прохлада треплет облако за локон,
безжизненный, как сон, жилой массив
впивается в рассвет глазами окон.

Всё – дважды два; всё – на один покрой;
как и должно быть: солнце, небо, тучи.
Лишь сердца шум, и пыль души, порой,
упорно не желают благозвучья.

Кружат стрижи, уходит вдаль шоссе,
аэропорт пустует по...

Сиюминутная элегия заката,
словно мотив сверчка накоротке
в вечернем сумраке, где тает налегке
пыль полдня под морщинами халата.

Смоль горизонта, бледных окон фрески
хранят, как память – смертную тоску,
смак полусна, преклонную весну
под чёрной скорлупой слепого сердца.

Густые ели, лапами качая,
в святилище, с сокровищем молчанья,
откроют дверь, захлопнув глаз просвет.

Просалютуют парковые кроны
сквозь беспорядок неба невесомый,
и ночь покроет тайной, словно смерть.

Молил одинокий наместник у Бога любви хоть на время,
Богат он давно на поместья, любви же не видел и тени.
Устал он от женщин доступных, что в клетку хотят золотую,
И клялся он Богу прилюдно, что хочет любовь не такую.

Любовь прилетела Жар - птицей и золотом крыльев блеснула,
И все щебетала про Ниццу, устала и в клетке уснула.
Наутро проснулась печальной, клевать не хотела пшеницу,
Просила оставить все в тайне и выпустить в мир из темницы.

Хозяин крепил все запоры, был рад дорогому...

- Из окон мерзавец какой-то стрелял,
Задели "Тойоту" и "Мазду".
- О нет, полицейские, это не я!
Я исключительно мажу.

Н.В.Невесенко