О языке

Пархала нежностью весна,
Мы в тихом парке на скамейке.
Душа восторгами полна,
Сверкала радугой аллейка.

Всех чувств моих не передать,
Мы в небо смотрим расписное.
Мечтаю слов тебе сказать,
На языке совсем другое.

Ты улыбаешься в ответ,
Как переводчица шифровок.
Пытаясь разгадать сюжет,
Прости, я был тогда неловок.

Я долго вторил свою речь,
Ночами память тренируя.
Но ,после долгожданных встречь,
Меня,ты словно очаруя.

Гипнотизируешь меня,
Покорный раб перед тобою.
Я все...

Среди бессилья и тоски
Лежат зыбучие пески.
Над душами имеют власть,
Не дай вам бог
Туда попасть.

Не дай вам бог в часы тоски
Услышать, как поют пески.
Услышав, как
В тиши ночной
Пески беседуют с тобой,

Ты побежишь туда –
И вновь
От сердца вдруг
отхлынет кровь.
Друзей ушедших голоса…
Любимой грустные глаза…

Щемящий душу
Тихий взгляд…
Проснется боль
Былых утрат,
И все, чем жил ты
Много лет
В немыслимый сольется свет.

И растревожишься, и вновь...

Как-то странно твоя голова
"Высший Дар" переводит в "трофей",
Извращая и смысл, и слова
В неприятии мысли моей!

Говорю на одном языке,
Понимаешь же ты - на другом
В предалёком своём далеке,
Где от Нового мчишься бегом!

Ты находишь во всём суету,
Ту, что норма для жизни твоей,
Смысловую свою пустоту
Насаждая в округе "друзей"!

Непонятливость глубже вдвойне,
Там, где домыслы делят людей!
Я - в Любви, ты же - как на войне,
Топчешь в страхе незванных гостей...

Если я люблю, я люблю без подвохов…
Мне не нужно, чтоб был он - богат, знаменит.
Мне достаточно знать, что он верит в Бога,
И со мной на одном языке говорит.

Не спрошу я о том, как живёт он с женою…
Знаю, в сердце его, место есть для меня.
Он к любви своей первой не станет спиною-
Хватит мудрости в нём и святого Огня…

Он, мужчина и …муж - это я понимаю…
И мешать лишний раз я не стану ему.
Я люблю его…
Это, конечно он знает,
Но, о тайне своей, не скажу никому.


И какие...

Честь воздавать глупцу - глупее нет
Занятия, что камень драгоценный
Влагать в пращу. Что среди жатвы снег
Иль лютые морозы по весне -
Честь неприлична глупому. В люцерну

Скот загонять, посевы потравить -
Так дать глупцу любое порученье.
Хмельного пива с ним не заварить,
Улова ждать, где нечего ловить,
С одним веслом грести не по теченью.

Бич для коня и для осла узда,
Так палка подойдёт для глупых слишком...
Но кто бы знал, как гнать их без суда,
Когда они и сами господа,
Пусть...

Ветер зари, прорывая кобальтовые занавески раннего неба,
повеял холодным каменистым берегом северной Атлантики.
Мне следить за тобой, печальная чайка над чешуей чугунной волны.
Спящие в пустынном тумане холмы отзовутся суровым эхом любви.
Мантия засохшей травы спадет с плечистых просторов нордических глаз.
Битым стеклом брызг ранит сердце, вороном старым сгнездится заря
в его запутанных кронах, дождь нервной львицей подсядет
к разбросанным камням, его револьвер перезаряжен
свинцом...

Механически-разрушительно обновляя гигабайты дерьма
в пыльно-свинцовом черепе, распотрошенном мышиной возней,
завидуя первобытной чистоте обезьян,
лечу болезнь – наличие тела – парами медного виски
с крепкой табачной росой, периодически разбавляя стихами
(любовь к жизни)

Разбрызганная вода сознания находит и принимает
все новые формы, вливается в чашу осенней психоделии
(иду на поклон к интимно-краткому,
просвещенному моменту безумия,
засыпая бризом возлюбленных глаз...

Мы расстаемся. Всё так резко…
Мы рвем друг другу имена.
И между нами – Rupes Recta –
Прямая Лунная Стена.


И вниз летят обломки душ…
Остатки встреч, осколки дружб…
И свадебный кортеж кривой
тебя увозит, как конвой…


Я не погиб. Хоть был погибшим.
Затоптанным был под салют.
Теперь: не я иду по крышам.
Теперь: они – по мне идут…


И в жутком крике сатаны
на юго-западе Луны
на Терракотовой стене –
ты гвоздь в ладонь вбиваешь мне…



+



Мне одиночество...

Смотрю на любовь,
и в поисках новых форм –
прихожу к прописным истинам.
Смотрю на белую розу зимы,
вслушиваюсь в декабрьский стон,
а под снегом – сгнившие листья
шевелятся плотью летнего солнца
(это прошлое для будущего,
кричащее в настоящее)
Лезвие острое
перерезает сосуды и сухожилия
повседневного трупа –
остается, лишь говорящее
на языке любви,
заплетенной в корзины снега на кронах,
рассеянной марками
на почтовых открытках колотых льдин.
Не говори,
только слушай, все это...

Ну, что же делать
Мне опять приснились японки
С такою нежностью в глазах
Я легко понимаю японцев
В них улыбок
И нежности столько!
Еще помню
Храмы в цветах
Помню девушку- гида
Прохладные пальцы
Что-то чирикала на
Невыносимо красивом языке
Как птичка журчала
По-японски
Хаджимэ
Мистер, хаджимэ!

Самое удивительное,
Что это я, учил японцев
Не муштровать
Своих маленьких детей
Моя гид стояла в сторонке
Любовалась мною
И повторяла
Хаджимэ, мистер
Витаси юмитэ

Бегали...