Нагота

Свинцовой ночи сон под тополиной ватой.
Июньский бред удушливой зари
сквозь окрик ядовитый горизонта.

Танцующее пламя твоих глаз
и облако прикосновений ветра.
Рассеянная тина занавесок
отбросит тень на наготу алмаза.

И свет умрет, растаяв поцелуем,
и свет уступит продолженью ночи,
и ночь рассвет окрасит в черный бархат,
когда хрусталь росы слезой нальется,
когда листва научится любить.

Изношенные мысли, как осколки ран,
разбросаны
пугающе прекрасным
вечерним кровотоком бляхи солнца.
Нам подмигнет соседских окон тик,
нас пропитает краской
от приглушенно-ласкового
оранжа крылатых занавесок.
Ладонью гладя воздух,
мерцанье шепота бросая
в парное молоко изнеженных акаций,
ты, провожая
травяной ехидны майский
шлейф,
слезой рубина преломишь свой взгляд.
Тебе напомнить –
как мы одиноки,
как мы любимы ночью.
И мертвый сад
восставших снежных звезд
поставит прочерк...

Холодная, как змея, ночная печаль,
и твое дыханье,
словно цветущий май, словно вуаль
садов из жемчуга.
Ожерелье глухого огня сквозь занавески
и платье из наготы, из мраморной кожи
морского прилива.
Подойди напоследок, скрась этот сумрачный бал.
Мы все подытожим
потом, когда лунность скроет рассветная грива
палящего зноя.
Холодная, как чешуя дракона, ночная звезда
и твое мимолетное – здравствуй, мой темный восход.
Взгляд пробежит волной
из серебряной пыли.
Мы были здесь, скажешь...

По тракту зимнему в рождественский мороз
Карета ехала, в ней барин мёрз…
Медвежья шапка, шубы-соболя,
С лакея — валенки… и всё это — зазря;

Окоченели ноги, сизый нос поник…
А за окошком кланялся мужик.
Лохмотья прикрывали наготу…
Опешил наш мерзляк, узрев картину ту!

«Скажи-ка мне, любезный, — крикнул «сизый нос», —
Как ты не мёрзнешь в этакий мороз?
Или не верить мне глазам своим,
Что ты стоишь передо мной почти нагим?!»

Бедняк ответил скромно, правды не тая...

У вельможных мерзавцев сны по-прежнему сладки,
Чем глушАт они совесть, утверждать не берусь.
Миллионные жертвы золотой лихорадки
Застолбили крестами Православную Русь.

Глас пророка в пустыне не услышан покуда,
Для него – лишь акриды да удел наготы.
На Христовом престоле воцарился Иуда,
Умножающий дивно на кладбИщах кресты.

Перед Богом рискуем оказаться в ответе,
Позволяя злодеям что угодно творить.
Что ж так правды боимся, сумасбродные дети?
Всё равно от народа правду не утаить.

Кажется, без одежды в надежде
- уже в Раю?
Рядом, в саду бомж замёрз,
цветы укрывая.
В Аду - кто на Женевском озере,
кто в Геенне сгорает...
В наготе, как в бальзаме,
живы ли сами?
Стоим на своём, немного для вида,
Атлант и Кариатида…
Напротив не знаю,
а я занимаюсь под атмосферным душем
гимнастикой для души:
простодушно
любуюсь, влюбляюсь,
слезами живительными обливаюсь,
словами молитвы в открытые врАта:
"За нами - небесные сестры и братья!"

Горячая кровь младенца июля
прогрела сахар травы,
пропела свадебный марш
на холсте небесной любви
ночи и дня.

Хрусталь дождевого ветра
осыпал в утренний пепел
дорог влагу живую.
Роса облизала пальцы цветов.
Деревья вздохнули огнем изумрудов.

Расшит поцелуями воздух, и ткань
стеклянных прудов
отражает твою наготу,
моя ледяная муза,
неуловимая лань,
тень,
вестница счастья,
тонкая весточка берега
у песочных холмов и янтарных побегов
солнца.

Когда пылевидной ромашкой, словно первым дыханием снега,
утренний луч проберется в спальню и сорвет вязкую мантию
с праха ночных галерей, когда маслом олив умоется летнее
поле, и вспыхнет песок перламутровой радугой

вдоль небесно-болотных аспидов рек, тогда ты выйдешь
в шелке своей наготы на балкон и воздушно-янтарной комой
взгляда начертишь дорогу по шрамам ломанных крыш,
дорогу к секрету улыбки лета…

Белый лотос
Белый стих
Белые одежды
Чистой мудрости родник
Поит нас как прежде

В простоте
Да наготе
Очищают разум
Белый свет – струит везде
Губы шепчут – АУМ!

Небо широко дышало, полной грудью, в полный рост…

Маски кошмарных снов, не оставляющие меня, или я их – карнавальная топь прозренья-познанья, узкая щель лунного света в ночной галереи отчаянья…

Влажные губы прибоя остановили сердце, чтобы стать им самим.

Лазурь играет на солнце, лазурь твоих ветреных мыслей, мудрец-мессалина.

Слепота, иллюзия ночи, трудно бороться со сном на расстоянии искры упавшей звезды, мертвой звезды, вставшей вопросом о всходах во чреве землистых глаз...