На опушке лето в сарафане

Вот и пришло мое очередное лето
И я смотрю, смотрю ему в лицо.
Оно в дожди шумящие одето
И с ветерком вступает на крыльцо.

И разнотравьем пахнет это лето,
И радует меня своим теплом
И соловьиной песенкой, что спета
Мне ранним утром под моим окном.

«Прекрасна жизнь!» - пишу я откровенно.
И потому печально думать мне,
Что все неповторимо и мгновенно,
Что я всего лишь гостья, гостья на Земле.

Что не оставлю здесь я даже тени
И не вернусь в свой домик по весне…
Но может аромат...

Когда тебе лишь двадцать лет,
Весь мир готов с тобой вращаться.
Ты знаешь, что не будет бед,
Готов домой не возвращаться.

Ты знаешь лучше, что к чему,
Что слушать старших смысла нету.
Познав свою величину,
Готов к вопросам дать ответы.

Себе воздвигнув пьедестал,
На остальных смотря надменно,
Ты твёрдо знаешь, что узнал,
Какие сделать перемены.

Я спорить не хочу с тобой,
Мне всё знакомо, даже слишком.
И вспоминаю я порой,
Каким когда-то был мальчишкой.

Взрослеть придётся...

Убежало лето. Осень на дворе.
Песни, вроде спеты. Небо на заре
в полосе тумана, в серых облаках.
На окошке рано - все стекло в слезах.

А горячий полдень дразнит календарь.
Осень-Кошка бродит, открывая ларь
с разными дарами, для меня, тебя...
Лист горит, как пламя, в свете октября...

3.10.14

Я уйду... ты не заметишь...
Не услышишь крик души.
Жизнь... сменила день на вечер...
Сердце... мечется в груди.

Словно раненая птаха...
В клетке крылышки сложила...
За ЛЮБОВЬ свою на плаху...
Да на смерть пойти решилась.

Солнце долго не светило...
Не сумело обогреть.
Опалив... за тучи скрылось...
Песню... не дало пропеть.

А я так хотела счастья...
Хоть немного... хоть чуть-чуть.
А накликала... ненастье...
И теперь... замкнулся круг.

Я уйду... ты не заметишь...
Ведь...

Жёлтый лист, жёлтый лист,
Ветер с ветки сорвёт.
Только вниз — всегда вниз,
Будет плавный полёт.

Только раз лишь летать,
Дано в жизни листве.
Ждёт внизу Земля-мать,
И сон вечный в траве.

Жёлтый лист — он сухой,
Он своё уж отжил.
И прощальной красой,
Он душе моей мил.

Увядания светом,
Грустью, сердце затронет,
Что ждёт осень за летом,
Что не вечен — напомнит.

Жёлтый лист — он сухой,
Ломкий символ прощания.
Мне шуршит под ногой:
В смерть идёшь — до свидания...
Марковцев...

"Вид с трех сторон у меня чудесный. На запад пятиглавый Бешту синеет, "как последняя туча рассеянной бури"; на север поднимается Машук, как мохнатая персидская шапка, и закрывает всю часть небосклона; на восток смотреть веселее: внизу передо мною пестреет чистенький, новенький городок..."
М.Ю.Лермонтов


Здесь на запад Бештау, а на север Машук,
Только город разросся за два века вокруг,
И отлитый из меди вечно юный поэт
На холодный гранитный присел постамент.

С пожелтевшей бумаги...

Апельсины
На снегу...
Неба синий
Абажур..
Видеть это
Не могу,
Сигареты,
Как монеты -
Быстро жгу...

Красок взрывы -
Для любви,
Как порывы
Жарких тел...
Мне же серы
Эти дни,
И от песен
Мир не весел,
Голос сел...

ПРИПЕВ:
Я грустные песни
Про серое небо,
Холодные ветры -
Надрывно пою...
В груди сердцу тесно -
Исходит из тела,
Туда рвётся, где ты
Мне скажешь - Люблю !

Вечер - длинный,
Ночь - вдвойне...
Где любимый ?
Не найду...
Плохо очень,
Слышишь, мне...

в изумрудах, в самоцветах
озарилась кромка лета
после ливня камни все
отражаются в росе

Картина Потапова В.В. "Осень в старом парке"

Пожелтела вся планета,
пахнет горечью окрест.
Полыхает бабье лето,
как осенний, вешний цвет.

В ярком, солнечном румянце,
словно бабочки, в лесу,
в позолоте и багрянце,
кружат листья на ветру.

Вдоль изогнутых тропинок,
по ветвям дубрав, кругом,
нити тонких паутинок,
виснут в воздухе сыром.

В тине-вязкое болото.
На пруду, среди коряг,
слышна песня диких уток:
“Кря-кря, кря-кря, Кря-кря-кря”

Где-то чахлые берёзы,
тихо плещутся...

А слова мои всегда просты:
"...так мне нужен в этой жизни ты..."
Знаешь, женщина всегда права,
хоть, в семье мужчина и глава.
Ты подаришь к празднику цветы,
все исполнишь женские мечты.
Ты со мной, нам годы не беда,
стал ты дедом, стала бабкой я.
Твои руки так надёжны и сильны,
ты покров и щит своей семьи.
Помню, как спросил меня тогда,
тридцать лет, как я сказала "да".