Горло

Шорох. Храп. Полет полозьев.
Снежная кутья.
Бриллианты. Брызги. Гроздья -
Скорость забытья.

Удаль духа, лихость плоти -
Солнечный разбег.
Полозом на повороте
Растерзаем снег.

Эх! Копытами жестоко,
Свистом - матерком,
Вспоротый по воле Рока
Пьяным ездоком.

Наобум, а не по карте,
Песней обуян,
Режет в кучерском азарте
Белый океан.

И, кнута хлебнувши разом,
Передернут бег
Три увесистых Пегаса
В позапрошлый век...

Мы - со статью офицеров,
Дамы - нам под стать!
Не дают...

Земля надела белые наушники -
Сплошной Ковчег - не требуется Ной.
И рикша - пудель яркую ватрушку,
Гарцуя, тянет в горку за спиной.

Блеск зимних насекомых - можно пить его.
Взлетает пулей пудель на уклон.
Одна, "неснежная", снимает видео,
Под маникюром - новенький айфон.

Смеются дети, Небеса и взрослые.
Смеются бабы, снежные и все.
Смеются санки звонкими полозьями
И старта ждут на взлетной полосе.

И замерли, и ринулись, и брызнули,
Ворвется в горло сахарный настой.
И...

Заколосилась рожь донская!
Знать жизнь не так и плохая…
Хотя на душе радости нет!!!
Сильно изменился человек.

Коль не прекращаются войны…
Хотя люди, - жизни достойны!
Матери рожают не для убийств
детей,
А вот войны развязывает злодей.

Развязывает, чтоб иметь бабло
на ней…
Их дети не принимают участие в
ней!
Они триллионы в своё удовольствие
прожигают…
Пусть простые на войне погибают.

Вот и гибнет простой под приказом!
Получая свинца по несколько граммов…
Гибнет с обеих...

Вся волчья жизнь проходит в стае,
В ней каждый сыт и защищён.
Кто вожака посмел облаять,
Быть одиночкой обречён.

Стать во главу не сможет слабый,
Здесь уважают лютый нрав.
Не важно сколько лет он главный,
Тот, кто сильней и будет прав.

Вожак легко идёт на вызов,
Он в жизни много повидал.
Его стреляли, били, грызли,
Но выжил и семью создал.

И вот теперь младая поросль,
Тот, кто недавно был щенком,
Ему с груди срезает волос,
Своим заточенным клыком.

Он жаждет крови, метит...

Он жил для себя, вырывая сердца,
Чтоб сердце своё заменить.
Да только убийства людей никогда
Ему не дадут в радость жить.

Себя возомнил – повелитель всего!
За горло весь мир может взять.
Гримасою злобы на роже его
Поставила Алчность печать.

И, как ни стелился, окончился срок –
Издох, как и вовсе не жил.
Любви и добра не прошёл он урок,
Дверь в вечную жизнь не открыл.

Его все простят, и сойдутся во свет
Пути тех, кто им был убит.
Но мытарем долго мотаться в тоске
Душе его...

Под Новый Год, от всех невзгод,
пора бы, вновь ( Короче, в тему! ),
туда, где Праздник ждёт народ,
кто вляпался ( Забудь экзему!!! )…-
всей рожей, влёт ( В удел среде! ),
опять же, в доле коллективной,
и членами ( Беда – к беде… ),
известной стороной пассивной…-
Чтоб, наконец-то, отдохнуть
( Не «крякнул» если, по указу! )…-
На грудь принявши, по чуть-чуть
( Вняв мере сил! )…- Пускай, к экстазу,
не «катит» смысл очередной
( Что, впрочем, даже объяснимо! )…-
Ведь мы, за власть, гора...

Кончалось лето, в окнах плыл закат,
гирлянда птиц на проводах висела.
Плеснув хандры в пустой стакан зрачка,
тоска в душе справляла новоселье.
А город жил, беспечен и лукав,
спеша потратить мелочь летней сдачи.
Браслет моста, в него реки рука
легко продета,
дождь вечерний плачет.
Или поёт под музыку любви.
Или её на свете не бывает?...

Или комок мне горло так сдавил,
как шею неба туча грозовая

2011-08-29

Горькую настойку,
Градусом большую.
Выпью залпом стопку,
Выпью и вздохну я.

Ах, гуляй бродяга,
Жизнь всего одна!
Лейся в горло брага,
Пей мой друг, до дна!

Пей — гуляй бродяга,
Денег — не жалей!
Деньги что? — Бумага,
Ты сто грамм налей.

Выпьем, захмелеем,
И споём о том.
Что всех мест милее,
Нам родимый дом.

Горькую настойку,
Градусом большую.
Стопку на дорожку,
Выпью и — уйду я...
Марковцев Ю.

Весна созрела в глубине -
в земле, под травами, под прелью.
И бродят соки по апрелю,
в хитросплетениях корней.
Мы в окружении чудес
отражены в стекле оконном.
Наполнен мир пасхальным звоном,
теплом налит по край небес.
Всё чище птичьи голоса,
всё больше силы в талых водах.
Над головой, в зените свода
висит цветная полоса,
весну деля напополам -
на послезимье и предлетье.
И хлещет дождь тугою плетью,
гоня последний снежный хлам.
И дятел пробует сосну
на звук,
ища стройней и...

Не горек хмель, не сладок сон
и лунной дольки привкус терпок
(недавно было колесо,
теперь остался тонкий серпик).
По мутным мартовским ручьям
плывут февральские печали.
Пустая лодочка ничья
к бессонной пристани причалит.
Моя высокая хандра
ослабнет и отпустит горло.
И станет холодно и голо.
Но за мгновенье до утра
услышу я сквозь тонкий лёд
движенье соков и созвездий,
утиных стай ночной пролёт
над сирым рубищем предместий,
как сквозь быльё растёт трава,
пушится верба...