Если мог бы

Дай покой мне зеркало и свои возможности,
Чтобы надо мною, власть грусть не имела.
В жизни чтоб как свет ты, все печали-горести,
Сделав их теплом в себе, отражать умел я.

Дай свою текучесть, плавная вода.
Силу, чтобы камни смог собой точить.
Чтоб собой оставшись, разным был всегда.
Чтоб в любви мог жажду, милой утолить.

Глубину мне дай, небушко без дна.
Чтобы мог вместить я, Знание как жить.
Чтобы поместились солнце и луна,
И сумел я людям, день и ночь светить.

Подари свою мне...

Евреи уходили из Египта
С поспешностью, с детьми, вещами шли
И их свобода к ним была так близко,
А годы рабства, словно тьма ушли.

Ещё недавно жуткие побои,
Презренье, злоба и насилья след,
Работа, надзиратели с бичами,
Жестокий фараон, просвета нет.

И Бог услышал, вспомнил о Завете
Который с Авраамом заключал
Ведь нет народа близкого на свете
Чем дом Израиля для Бога стал.

В то время, как младенцев убивали,
Господь дитя в корзине сохранил,
Дочь фараона Моисей назвала...

Во Ерихоне, славном граде,
К Иисусу рвался богатей,
Который словно о награде
Мечтал о встрече с Ним, Закхей.

Никто с ним в городе не знался
И не здоровался никто.
Он главным мытарем считался
И ненавидим был за то.

Иисус сказал ему: "Возлягу
С тобой Я нынче пировать", -
И осчастливил тем беднягу.
А люди начали роптать.

Тогда сказал Он притчу: "Двое
Вошли с молитвою во храм.
И был один душой спокоен,
Что Бог бандитам и ворам

Не сотворил его подобным,
Что был он славный...

Ты шутя разрешить мог любой вопрос
Ты все точно по жизни знал
Принимал ты любое слово всерьез
Не опаздывал на вокзал

Знал – любому делу черёд
Передышке бывал не рад
И ты пер несмотря ни на что вперед
И не мог сделать шаг назад

Победителем быть у тебя в крови
И венчается призом финал
Но пока что, увы, не нашел любви
Хотя страстно ее желал

Она есть, думал ты, ты ПОКА лишь один.
Ты еще встретишь взглядом глаза
Только та, что ты взглядом искал впереди
Была пройдена годы назад...

Иисуса между тем к Пилату
Поутру в узах привели,
Поскольку смертную расплату
Исполнить сами не могли.

К тому жена сказать послала,
Когда он сел судить Его:
"Во сне я много пострадала
За Арестанта твоего.

Толпы не слушай оголтелой,
Внемли прошенью моему:
Худого ничего не делай
Правдоучителю Тому".

Тогда Пилат сказал Иисусу:
"Так что ж, Ты Иудейский царь?
Мне не нужна сия обуза:
Когда б Ты просто был главарь

Бандитской шайки, я имел бы,
Что в деле этом применить,
Но...

Разжимает веки громкий топот мух,
Жизнь включила краски, где то после двух.
Мокнет чья то мелочь в банке из под шпрот.
Что за день, в котором все наоборот.

Вроде не ложился, но пора вставать,
Снова обманула смятая кровать.
Хрипло надрываясь, спорят как всегда,
Кто из них сильнее, водка и беда.

Ровно и бесстрастно врущие часы
Режет на закуску палка колбасы.
И играя в скуке коробком пустым
Курит сигарета, втягивая дым.

Брызгая рассолом, как заправский спец,
Лезет на тарелку...

Внимаю трелям соловья
В эпоху лживого веселья.
Секира добрая моя
Не заржавеет от безделья.

Я мог бы птахой голосить,
Не ведая терзаний духа, –
Когда бы миру мог простить,
Что видит глаз и слышит ухо.

И сколько б злое воронье
Моим очам ни угрожало,
Всё ж восприятие моё
Остро, как лезвие кинжала.

Сказаньем правды горьких дней
Не будет праведник унижен.
В театре скачущих теней
Поэта факел неподвижен.

Да разве я мог представить,
Что будет так сердце биться,
Плохое растает в тумане,
А счастье моё так близко...

Что станешь ты мне родная
И будешь гореть как Солнце,
На небе моём сияя,
Бросая лучи в оконце...

И чувства живое золото
Пронижет нитями воздух.
Энергия чистая, добрая
Нежданно в сердце ворвётся...

Да разве я мог представить...

Теплый сентябрьский день,
Легкий балтийский ветер,
И солнечный полдень,
Были рядом с ним.

Он ждал, а время,
пыталось вскружить ожидание,
мечта, далекая и близкая,
Не зная, включая своё воображение.

Рельсы, шпалы, миллионы,
Не виртуальной сети,
Замыкались на вокзале,
«Московским», называли его они.

Вдали показался поезд,
Секунды сближали их.
Сгущался народ, он лишь слышал её голос,
Но видеть в реале не мог.

Перрон переполнен народом,
В страхе её потерять,
Он пошёл...

Чтобы я мог сказать, если б предел языка растаял мглою осенней,
если б слова всецело вобрали горящий бульон души,
не расплескав ни грамма, ни капли, ни звука, снятого с ветки цветущей чувства?
В бордовой вечерней корзине перезрелое солнце, темно-синие вздутые вены
неба, слизь травяная и мой голос – чем бы он жил,
свободный, ветреный, полный кровавой пыли рябины, густо

окрашенный в тяжесть лесной смолы? Мой голос, под снежной крошкой,
под ледниками дорог, под таяньем звезд, в тени...