Дна

В наших северных морях
Есть на острове маяк,
Он – давнишний мой приятель,
Вдохновенья почитатель…

Здравствуй, добрый старина,
Страж глубин морского дна!
Очарована тобой,
Как бессонницей прибой,

Шебуршит что постоянно
Сипло-глухо, будто пьяный
У подножия камней
Под гуденье кораблей!

Стоны чаек в дополненье
Волн сопутствуют движенью,
Привнося в морскую глушь
То ли хохот, то ли чушь…

Пахнет далью, ветром, солью,
То ли тайной, то ли болью…
Служит древний здесь маяк...

Ты же знаешь, мне много не надо -
Утонуть в омуте глаз,
В глубине зрачков найти тайну
И попробовать разгадать.

Ты же веришь, найти невозможно
В тихом омуте дна.
И улыбкой неосторожной
совсем сводишь с ума.

Ты же чувствуешь, как безвозвратна
Поглощающая глубина.
В ней спасенья искать напрасно -
К себе тайна меня забрала...

Мы в вечность, словно в океан,
Спускаемся друг с другом вместе.
Отметка пройдена за двести,
Но далеко ещё до дна.

Наш сверхнадёжный батискаф
Опустится в веков скопленье,
Где сдавит нас своим давленьем
Глубин вселенская тоска.

Клешни свои к нам тянет Рак,
Созвездий нависают глыбы,
Снуют светящиеся Рыбы
И освещают вечный мрак.

В иллюминаторах сквозь муть
Видны поникшие растенья,
То тени наших заблуждений
Как указатели во тьму,

Где нет у времени конца..
Одно про нас я знаю...

Я чувствую, как декабрь под лопатками хлопает крыльями,
хлюпает носом, разбредается темными ульями, кровью подвальной,
наростами льда и снега на скатах крыш, убаюканных ветром полуночи,
пробивает насквозь дыхание.
И ты стоишь посредине нагого пространства, агнец невинный,
колышешься прутиком вербы, каменистая вена реки
целует твои глаза, внимающих какофонии сумрачных
грез. Тебе ли бояться белого пламени декабря,
когда след твой - южная песня чаек, зеленые ставни
кедровых аллей и...

...Но однажды вечерком,
Выйдя из лесу гуськом,
Перехожие калики
Постучались в Ванин дом.

Старый стал Иван Второй,
Глуховат, башка с дырой.
Ан, глядит: «выносят» двери,
Тут попробуй, не открой!

Чтобы не было беды,
Сбросил с двери щеколды.
А калики прямо в хату:
«Ну-к, внучок, подай воды!».

Вмиг Илья с печи долой –
Позабыл, что был больной,
«Одобрительные» взгляды
Молча чувствуя спиной.

Перехожих напоил,
Сам из ковшика попил.
Чует – силушки прибыло!
Он ведёрко осушил...

Солнца дочь,
Пришла ночь
Опускает крыло
Вечереет, темно

Замолкают слова
Отпускают дела
Засветилась звезда
И закрылись глаза

Это сон –ночи сын
Грез и дрем властелин
Был он там, стал он тут
Прыг да скок – баламут

Баламутит умы
И прошедшие дни
Что б хотя бы на миг
Увидали свой лик

Лик без тени и дня
Все что есть, все со дна
Этот пестрый наш мир
Из заплат и дыр

И ума навоз
Из грязи и роз
И Души полет
Как она поет

Все покажет сон
Маму любит он

А придет...

Гуру на взморье встретил псих-больного,
Который черпал ложкой и носил
Из моря воду в вырытую ямку.
И бегал уж давно туда-сюда,
Чем забавлял гуляющих прохожих.
Гуру, понятно, смысла не нашёл,
Решил спросить, - что делал человечек?
- "Да я решил лишь море перелить
Вот в эту ямку, вырытую лично,
И рыбку с дна морского собирать,
А не ловить, как делают другие!"
- "Из моря ложкой? Ты в своём уме?
К тому же, в эту, маленькую ямку?!
Залился "труженик" раскатистым смешком:
- "А я-то думал...

Напиток правды пробуй осторожно,
Он часто крепче старого вина,
И мало тех, кто не разбавив ложью,
Смог кубок правды осушить до дна.

Мы детское сердце ровняем граблями
Смерено диктуя, про смерть и про камень…
Земли перегной загребая им в души
Стремление жить, убиваем снаружи…

Понятие жрать - как понятие кушать,
Червям, что клубком поселили в их душах,
Нам не объяснить, и мы этому рады,
Они станут вновь перегноем для сада…

По жизни, взирая червивыми взглядами
«Любимых» детей обрекаем стать гадами
Ведь в мире, пропитанном вонью и смрадами,
Чем злее, тем лучше землю обрабатывать

Животный инстинкт убивает в них...

Рябь бежала по тихой реке, а по телу разряды стихии,
И она утопала в грехе, и прощали наверно грехи ей.
Эта девственность, как ручеёк, что впадает в открытое море,
Страсть гулящая ей невдомёк, нота тонкая в гиблом миноре…

Ей любовь предлагали взамен, и меняли на тело и ночи,
Утопала она и сей плен, был неистов и не был порочен,
По утрам просыпалась одна, кофе горький в руке сигарета,
Подымавшийся дым не со дна,с губ слетал в откровенье рассвета…

Обжигала, глотая печаль, опиваясь...