Дна

Две луны. Два холодных глаза.
Два души восковой окна.
Что им детская злая фраза,—
Им, познавшим молчание Дна?

Что им ласковый ветер с юга,
Разрывающий в клочья сталь?!.
«Мы уже не встретим друг друга»,—
И привычное: «Очень жаль...»

Две луны. Два холодных глаза.
Нет в них ночи, и дня в них нет.
Подмигнули — четыре раза—
И закрылись: искать ответ.

Прозрачность капли удивляет
Свою невинность, пряча в стыд,
Как божество, не зная края,
К которому я не привык.
Как птица, изгнанная стаей,
Созвучна мысли, что сейчас...
Беда без дна, и зло без края
Накроют покрывалом нас.
День монологом очень длинным,
Жестикулируя, ползёт
Не всё на свете объяснимо.
Коснусь я губ - горчит твой мёд...
Но, как всегда, на донце глаза
На самом краешке слезы,
Я утону в тебе не сразу,
А с первым сполохом грозы.
В ночь многоточием мелькает
Твой...

Взвилась высокая волна
О, устремление пустое
Исчезла в брызгах
В бездне дна
Но море!
Все такое же большое

О, островерхая церковь
Столпотворение людское
Мелькают руки, в глазах боль
Но Небо!
Все такое, же большое

О, недоступная Любовь!
О, непонятливость мирская
Есть ночь конечно и есть день
Но, нечто есть
О чем не знаю

Россиюшка многострадальная,
испившая горе до дна!
Надрывная песня, печальная
в берёзовых рощах слышна.

В ней слышатся отзвуки боли
попавших в прижизненный ад:
детишек с сиротскою долей
и раненых насмерть солдат,
людей в арестантских одеждах,
бесчисленных вдов.., матерей,
совсем потерявших надежду
увидеть любимых детей…

И тот, кто с минуту послушал
пронзительный клёкот и свист,
считай, обновил свою душу
и в мыслях стал светел и чист.

Прошла ты, Россиюшка, войны
и смуты на...

Побудь моим...
Cовсем.
До сердцевины.
Не так как жизнь велит – как я хочу!
Не погаси зажжённую свечу
привычкою сгорать наполовину.

Побудь моим.
Пусть час, но до конца
коль дал Господь, иль попустил невольно.
Когда разлука снова шлёт гонца –
не говори : – И этого довольно...

Побудь одним глотком, но чтоб до дна,
взахлёб, самозабвенно, без оглядки
и если лишь минута суждена –
в ней мы услышим вечности разгадку!

Полулюбовь не слаще ни на грош
угодливого рабского запрета...

Глаза уставшие закрою,
Набухли веки, но нет сна.
Без края небо надо мною,
Как море синее без дна.

В нём чёрной точкой птица-коршун,
Кружит, спускаясь плавно он.
Иду — дойти куда-то должен,
Идти всю жизнь я обречён.

За что-то коршуну Бог крылья,
Дал, а мне путь земной в камнях.
Глотаю воздух на нём с пылью,
А коршун, чистый в небесах.

Вся жизнь в трудах за кусок хлеба,
За кров, достаток пробежит.
Напрасно помощи ждать с неба,
Не Бог там — коршун там летит.

Глаза уставшие...

В парк, где детский смех и благодать,
Ты принес лохмотья, как печать,
Покосится офисный Ефграф -
Он не спал здесь, кашляя в рукав.

Ты ж не прячешь существо своё,
Что грязны и мысли и тряпьё,
Божий бич, все превращаешь в дым,
Лишь больным дыханием своим.

Ведь иначе жизнь, скажи, видна,
Как вода, нырялщику со дна,
И круглы все мелочи до слез
Декабря, что к бороде прирос.

Хей, Акваланг, - разрухи щепка,
Пей скорбный чифир, не дрожи,
Пусть нас с тобой осудит крепко
Мир, что и...

Месяц в рог зачерпнет ночную метель.
Сердце вздрогнет серебряным ветром,
распустив жемчужные нити.

Мертвый блеск фонарей,
звезд роса, тьмы елей.

Окаменевший
углем рассвет
уличного
полотна.
Черноокую песнь пой до хрипа, до дна,

пусть услышат глаза подворотни
мелодию
жизни,
мелодию
плоти,
горящей душой
неисправимой.

Пусть проносятся мимо
тени преданий
пьяным заветом.

Месяца рог прольется метелью ночной.
Сердце вздрогнет трясиной
звездной росы.

Приходи на...

Ты плачешь?
Слезы – привкус со дна моря.
А на ладонях –
капель весенней пыльцы –
медоносная слабость,
покрытая солнечным блеском.
Ты смеешься?
Радость –
легкость осеннего поля,
искры хлебов,
собираемых нежной рукою
поэзии.
А в глазах –
застыли янтарные свечи –
быстротечность
блаженства
под теплой луной,
и вечность
сиюминутной влюбленности.
Ты смеешься и плачешь?
Как безнадежно ласково.
Знаешь, тебе идет.
Малые вольности –
святые капризы –
для тех, кто любовь
прорицает...

Не досказанный слог, где от ветра колышется время.
Перевёрнутых строк, из забытого тьмой сновидения.
Не допитый глоток, как по выжженным тропам сомнения,
Как забытый листок, из страниц королевства прощения.
Верховодила страсть, на границе и пике желания.
Убивала ту часть, что хотела любви понимания.
Убегала- звала, ускользала от взора- внимания,
И шептала слова, мимолётного счастья- признания.
Поражала стрелой, разрывала до дна- основания.
Принося не покой, а терзания души и страдания...