Девьей

Любой портной обязан быть поэтом!
Иначе, как узреть красы остатки,
В согбенном, дряхлом старике? При этом.
Сокрыть трясучку ног, что стали шатки,
Дедка не битым заявить валетом.

Как угодить расползшейся матроне,
Что холит целлюлит окаменевший?
Как втолковать ей надобность в фасоне,
Что подойдет для тетки ожиревшей?
Анапесту доверься и канцоне.

Приятно шить на деву молодую,
Между стежков катрены сочиняя.
Шью и пою, но дерзкую мечту я,
Никак не отгоню, о ней вздыхая.
Опомнись...

Мне не пишется, не слышится, не кается.
Время морем по ладони растекается.
Встает солнце, нежно улыбается.
Я поймать его хочу - не получается.

В сплетении слеза не омывается.
Творенья горем по крови осыпаются.
Полет к деве безмятежно обдувается.
Я созерцать волшебство прошу - не откликаются.

Рассвет раскрашивает день,
Улыбку солнце дарит нам.
Бежит оранжевый олень
По небу явно к облакам.

От облаков в траве роса,
По ней ступает дева-свет.
Вокруг же птичьи голоса
Всех будят дзинькая привет:

Привет тебе животный мир,
Чирик-чивчив, пора вставать,
Выходим быстро из квартир,
Ведь тут такая благодать!
-
Сергей Прилуцкий, Алатырь, 2013

Ночь, разбужен царь Николай
Второй - монарх последний
Всея Руси и царская семья, выводят,
Лестница в подвал ведёт.

Наследник сонный на руках,
Заводят в помещение, палачи в двух
Шагах от жертв. Стулья принесут,
Наследник и рядом мать, суд

Торопятся вершить, зачитывают
Казни приговор, переспрашивает
Царь, «Как, как? Перечитайте»?! Даёт
Палач знак, в упор стреляют,

Пуля отскакивает и убийцу ранит
Из команды новоявленных Иуд.
Глаза открыты мальчика, в них вопрос...

Два прикольных братца в собственной квартире,
ну,не то чтоб очень,но спокойно жили-
шаркали тихонько от стола к окошку,
у камина грелись,да гоняли кошку,
"дурака"валяли,тараканов били,
о прогулках улицей навсегда забыли.
Мягкие,послушные,туповаты чуточку,
милые и нужные каждую минуточку.
Грелись-согревали,меж собой дружили,
доброму хозяину много лет служили-
утром на работу молча провожали,
вечером дождавшись,ласково встречали.
И хотя порою пачкались в пыли,
мирные беседы меж собой...

Сбивчивое дыхание собственной тени.
Страх, потеряв умереть, и не обрести.
Звезды, мерцающие холодом сомнений.
И одичавшая кошка клубком на моей груди.
Она мурлычет регги в чуть странном ритме.
С ямайским ромом смешивая вино.
Рифмует с дымом сухие титры,
Немого призрачного как сон кино.
Замерзает одна в холодном доме.
Отвергая тепло близких сердцу людей.
Ее девять жизней,и моя будто в коме.
В лабиринте из тысяч закрытых дверей.
Ловит волны пульсаров сидя на крае.
То ли с ними...

Нынче летом вот что в моде:

С голым пузом девы ходят.



Взгляду всякому видны

И пупок, и часть спины.



А одна так наклонилась,

Аж ползадницы открылось!



Я смотрю на этот зад,

Но тому совсем не рад.



Ладно б, он был интересный,

Милый взгляду зад прелестный.



Я б глядел хоть целый век.

Не сомкнув ни разу век!



Но, увы, он худощавый,

Пыльный, потный и прыщавый,



Серо-буро-голубой.

Не дай бог иметь такой!..



Я не против...

Я тебя никогда не полюблю, и я, эхо
Я тебя никогда не полюблю, и я, эхо
и как сильно, до рвоты, как приятно мне это слышать,
не объясняй мне, дышать стало легче, ты спасла меня
от удушья, не поняла в чём загвоздка, (уж я), смотрела
под ноги розка (так я, её называл, раньше)( важнее не-
куда), был у цыганки и она подтвердила мои догадки,
опасения, благословила, чертовка, как страшно, да ты
труслив (в чём наводка?) (и не носи ты мне больше сл-
ив в ведре, предыдущих девать некуда и не...

Калька

Взвиваясь над назойливой толпой,
Стандарт сбывает крашенный Меркурий,
И дракул заражают красотой
Фигуры пустотелых дев и фурий.

Заверченные в глянец до плечей,
Сиреневою матовой прокладкой
Обжатые, глядят, и нет прочней
Уз ситцев кружевных изнанки гладкой.

В зерцалах бельеносных тьмы скелет
От пола источается, лелея
Гофриры лядвий меловых, паркет
Скользит крахмально с пудрами келея.

Венеция – обманутых юдоль,
А мы зане храним ее зерцала,
Чтоб вечная танцующая моль...

Тишина. Треск свечи. Перо.
Чуть вздрагивающее, нервное дыханье.
Зашторенное грязное окно,
И еле слышное метели завыванье.

Умолк усталый Кишенёвский люд.
Затих хруст снега от саней.
Поэт изнемождён и худ,
Но пишет всё ж о нём, о ней.

И «Плод ума холодных наблюдений
И сердца горестных замет»
Являет миру пера скольжения,
Тонкая линия - чернильный след.

Поэт героя невзлюбил.
Лишил родни, любви и друга.
В глуши Онегин деву полюбил,
Но генеральшей вскоре быть его подруге...