Брошенное село

Нет печальнее зрелища в Мире,
Черной тканью обтянутый гроб,
В переполненной тесной квартире
Правит горе и царствует скорбь.

Но страшнее и тягостней было
От того, что в сосновом гробу
Не старушка, что долго пожила,
До седин и морщинок во лбу.

Молодая и полная силы,
Не дожившая до тридцати.
Шла со смены и очень спешила-
Дочка дома одна, взаперти.

Оставалось пройти тротуаром
Сотню метров последних и вдруг,
Хруст стекла от разбившейся фары,
Страшный крик, потрясающий слух...

Я был на малой Родине,вчера~
Она,давно,меня к себе звала,
Вот,и поехал в край,где я родился.
По "чайному" великому пути,
Обозы,из Китая,мимо,шли~
На Убиенной~жизнь у многих прекратилась.
Лихие люди грабили купцов,
Разбойников хватало~удальцов,
И,потому ту гору~так назвали,
А,в Ново~Селенгинске,у реки~
Скала стоит,с которой спрыгнул вниз~
Повеса,от любви своей~печальной!
Здесь проживал один архимандрит~
Его святым,попозже~нарекли,
И,в ссылке пребывали декабристы~
БратЫ Бестужевы,их...

Ночь…Лучшая поэзия – мурчание кошки,
свернувшейся клубочком под левым плечом, у застывшего,
лунным светом, сердца. Эта ночь – больше всех слов –
это время гремучей змеи, хозяйки пустыни, на коже которой,
отпечатались мягкие звёзды – кошачьи следы. Дорожки
и ручейки тусклых, шепчущих штор, вышитых
летним ветром – проводники строк,
брошенных ненароком чёрно-индиговой пеной моря,
кипящего любовью к стихам;
здесь лучшее четверостишье – забвенье, разделенное с горным
колодезным эхом...

В этом году...

В этом году мы имели великое пришествие энергии.

До этого все было проще и сомнительней.
Однажды летней ночью, я добираясь к дружку,
имел встречу с двумя девушками.
Блондинку звали Свобода.
Брюнетку звали Бизнес.
Мы поговорили, и это они
рассказали мне обо всем.

(55)

Кровь на улицах

Кровь на улицах
Я по щиколотку в крови

Кровь на улицах
Я по колено в крови

Кровь на улицах
Города Чикаго

Кровь поднимается
Преследует меня

Кровь на улицах
Река...

Привычка — натура вторая,
Она дарит пользу и вред.
Себе нас она подчиняя,
Стать поводом может для бед.

Непросто расстаться нам с нею,
В ней навык, удобна нам тем.
Ума в нас иной раз сильнее,
Стать может началом проблем.

Когда что-то мы по привычке,
Не думая, в жизни творим.
И словно от брошенной спички,
Огонь вспыхнет и мы сгорим.

Огонь ссор, скандалов, обиды,
Что вызвал привычный пустяк.
И вот уж за дымом не видно,
Что ждёт впереди бед овраг.

Привычка — натура вторая...

Я люблю птиц:
длинноногого журавля с долговязой шеей и прямым копьевидным клювом
у заболоченных водоемов; тускло-глинистых жаворонков обнаженных степей,
полупустынь и лугов; аккорды и паузы стройных дроздов, подхваченные
лиственным лесом; тяжёлый полёт коренастого дятла, словно брошенное копье;
кочующий огонёк рыжевато-кофейной сойки; фиолетово-металлический отлив
древнего ворона; гнездящуюся в уютных парках кроткую горлицу;
хищного ловчего сокола, на заостренном шпиле скалы...

Настолько болен я душой,
Что нет для боли оправданья
И нет заветного желанья,
Настолько болен я душой.

И плача нет. Слеза сухая,
Немые губы и глаза.
Хотел и то бы не сказал,
Своё безмолвство охраняя.

Я одинок как никогда,
Не внемлет мне не бог, не дьявол.
Гори, сгорай моя звезда
Я жизнь короткую оставил.

К луне не близок, солнца нет,
Что обретал,то потеряю.
И ничего не оставляя,
Во тьму ночную тянет след.

Огонь, холодная вода,
Вся жизнь находится в контрасте.
Гори...

«дети империи Солнца»

Мы знали о Солнце всегда, мы знали и ведали все, и Солнце давало нам знак, и в небе играло, светясь, В дуальности все разделять, нет смысла, ответим мы Вам! Ярило и Дивью чурясь вы мир превратили в сортир!
Но плазму души нельзя закопать, бетоном гранитом закрыть, могильною сыростью не спеленать и к Солнцу путь не закрыть!
Империю Солнца вернуть, нам предки вложили в геном. Чтоб мудрость дедов, озаряясь с рассветом, зашла в брошенный дом. И там осветила углы, и плесень...

Я изгой в этом радостном мире
Мне до боли знакомом,родном,
Словно я в опустелой квартире
Стерегу всеми брошенный дом.

А вокруг буйство цвета и красок,
И в дому одичало пустом
Я ловлю пряный, солнечный запах
И грущу бесконечно о том...

Быть мальчиком твоим светлоголовым –
О, через все века!
За пыльным пурпуром твоим брести в суровом
Плаще ученика.
Угадывать сквозь всю людскую гущу
Твой вздох животворящ,
Душой, дыханием твоим живущий,
Как дуновеньем – плащ.

Победоноснее царя Давида
Чернь раздвигать плечом,
От всех обид, от всей земной обиды
Укрыть тебя плащом.
Быть между спящими учениками
Тем, кто во сне не спит.
При первом чернью занесенном камне –
Уже не плащ, а щит.

О, этот стих не самовольно прерван...