Глава VII. Реформация
Зачинатели Реформации: Лютер, Кальвин и другие восстали против духовного всевластия католической церкви, ставшей непреодолимой стеной между Богом и верующими. Прежде всего, они потребовали права каждого верующего читать Писания на понятном ему родном языке. Лютер лично перевел Библию на немецкий и аналогичные переводы были сделаны на другие языки, в то время как до этого Библия печаталась только на мертвом латинском, непонятном простым людям. Далее они отвергли претензии Святой Церкви на исключительно ей принадлежащую истинность понимания Писания и обязанность всех принимать только ее толкования. Лютер заявил, что Библия сама есть свой лучший комментатор и никакие "патристские", т.е. узаконенные папами комментарии к ней не нужны. Каждый верующий сам общается с Богом, сам себе священник и сам толкует Писание, постигая его своим сердцем. Свято только само Писание и никакие иные тексты, написанные после него и утвержденные Святой Церковью, не святы.
Святой дух руководит каждым верующим, когда он читает и пытается понять Библию, что позволяет ему в точности понять смысл каждого отдельного пассажа в ней.
Священник не должен быть посредником между Богом и человеком. Его роль должна свестись к той, какой она была в ранних христианских общинах, т.е. координатора в делах общины.
Отцы Реформации резко выступили против узурпации Церковью божественного права отпускать людям грехи ("права ключей"), и тем более права делать это за деньги (индульгенции), а также против обязательности исповедей, которая проложила дорогу этому праву. Кальвин справедливо отмечает, что Иисус Христос нигде не говорил не только об обязательности исповедей, но и об исповедях вообще. Что касается "права" Церкви прощать грехи, то Кальвин пишет так:
"Далее священнослужитель имеет власть ключей, то есть власть вязать и разрешать, потому что (по мнению папистов - мое) не может быть бесплотным слово Христа, который сказал: "что они свяжут на земле, будет связано на небесах".
(Жан Кальвин "Наставление в христианской вере", т.2, кн.4, USA, 1995)
Но они ошибаются, говорит Кальвин, потому что здесь имеется в виду не право ключей, а обязанность Апостолов убеждать людей в истинности Писания. "Связать" - это, мол, и означает убедить в истинности Писания.
В другом месте Кальвин приводит еще такую аргументацию против "права ключей", права "связывать и разрешать":
"... весь смысл прощения заключается в вере и раскаянии того, кто о нем просит. А о вере и раскаянии смертный человек не может знать до такой степени, чтобы вынести свой приговор. Отсюда следует, что у земного судьи не может быть уверенности в связывании и разрешении."
(Там же, с.111)
О способах искупления грехов придуманных Церковью (включая индульгенции) Кальвин пишет так:
"В еще большей степени паписты отбрасывают всякую скромность и умеренность, когда тут же объявляют о другом способе прощения грехов: через наложение испытания и принесение удовлетворения. Они как будто не в силах вынести, что Он принимает бедных грешников из чистого великодушия, но желают прежде усадить их на скамью подсудимых, чтобы осудить... Они установили немало способов искупления грехов - плач, пост, пожертвования и другие дела милосердия... Этими делами, говорят они, мы должны умиротворить Бога, заплатить за то, что должны за Его справедливость, дать возмещение за наши грехи и заслужить прощение. Ибо хоть Господь милостью и щедростями простил нашу вину, Он, согласно правилу своего правосудия - оставляет положенное нам наказание, от которого мы должны откупиться, дав некоторое удовлетворение".
"От учения об удовлетворении ведут свое начало индульгенции. Паписты твердят, что когда нам не хватает способности принести удовлетворение, то индульгенция суть способ восполнить этот недостаток"
(Жан Кельвин "Наставления в христианской вере", том 2, книга 3, USA, 1998, с.116, 117)
Лютер и Кальвин выступили также против умерщвляющей дух Учения схоластики.
Вот как, например, писал Кальвин:
"... софисты (Кальвин иногда называет схоластов софистами, что не совсем точно, но достаточно близко - мое) настолько охвачены стремлением к внешнему и телесному, что в их толстенных книгах нельзя найти ничего кроме того, что покаяние - это дисциплина и суровая жизнь, отчасти направленная на укрощение плоти, отчасти являющаяся наказанием за грехи. Что же касается обновления души и начала новой жизни, то об этом там не найти ничего нового"
(Там же, с.90)
Кстати, здесь Кальвин восстает не только против бездуховности схоластов, но и против умерщвления плоти, которое достигло своих изуверских вершин в католицизме еще до схоластов и подавалось как раз, как проявление духовности или средство для ее достижения.
Провозгласив, что Библия не нуждается ни в чьих толкованиях и каждый верующий может и должен воспринимать ее сам своим сердцем и т.д., Лютер, Кальвин и ряд других отцов Реформации дали тем не менее свои толкования ее и притом обширнейшие. Не будем судить их за непоследовательность, вместо этого остановимся на сути их толкования.
Основным достоинством его является то, что, борясь с умерщвлением духа Учения схоластами, они подняли значение духа на новую высоту:
"... согласие с Богом исходит более от сердца, чем от ума и более от чувства (affection), чем от рассуждения (intelligence)"
(Там же с.22)
"...начало внутренней жизни духовно: душа повинуясь внутреннему движению непритворно отдает себя Богу, чтобы ходить в праведности и святости"
(Там же с.153)
"Христос призвал труждающихся и обремененных, ибо он был послан благовествовать нищим, исцелять сокрушенных сердцем, проповедывать пленным освобождение, снять оковы с узников и утешать сетующих".
(Там же, с.94)
В последнем пассаже Кальвин не говорит о духе прямо, но если можно так выразиться дух витает над этими его словами. Взлет духовности вызванный Реформацией отразился в европейском искусстве той эпохи, вершиной которого в этом отношении является музыка Баха.
Что касается толкования реформаторами сути Благой вести, этого стержневого момента Учения Иисуса Христа, то здесь они, к сожалению, идут в фарватере, проложенном Павлом, т.е. продолжают раскачивать качели понимания ее между прощением грехов при условии веры в Иисуса Христа, раскаяния и соблюдения впредь заповедей и закона и прощением их "даром", т.е. с верой и раскаянием, но с необязательным исправлением путей своих. Вот как начинает раскачку этих качелей Кальвин:
"Бог установил посредством Закона, что нам надлежит делать. Нам грозит его приговор к вечной смерти, если мы однажды споткнемся, и Он удерживает нас под Законом с такой силой, как будто готовится поразить в самую голову. Далее, нужно иметь в виду, что исполнение Закона полностью для нас не просто тяжело, но превосходит все наши силы и способности, если мы полагаемся только на себя и рассчитываем на собственные заслуги: если мы так считаем, то нам не остается ни капли надежды и мы - несчастные люди, отвергнутые Богом, - подлежим неминуемому осуждению. Наконец, мы установили, что есть лишь одно единственное средство избавить нас от этого страшного несчастья - Иисус Христос, явившийся, как Искупитель. В Его лице Небесный Отец, сжалившись над нами, по своему беспредельному милосердию пожелал подать нам помощь, причем при условии, что мы будем иметь твердую веру в это милосердие и непрестанно полагать в нем непоколебимую надежду"
(Там же с.12)
Здесь не сказано ничего еще про "даром", дармовое прощение будущих грехов, но ни словом не упомянута и обязательность для прощения исправления путей своих. Зато проведено разрыхление почвы для того, чтобы потом можно было ввести это "даром", ссылаясь на как бы уже доказанные результаты.
Нам подсовывается мыслишка, которая сама по себе не вызывает сразу резкого отталкивания и кажется вполне благообразной (хотя по сути не верна). Зато когда мы ее проглотим, примем, как доказанное, то попадем в логический капкан, который нас с обязательностью ведет уже к принятию пресловутого "даром". Мыслишка - вот какая: мол, исполнение Закона превосходит человеческие силы, а за малейшее нарушение его, без веры в Иисуса Христа, Бог карает смертью (в той жизни, т.е. отправкой в ад). И все это подается под благостно патриотический барабанный бой, эдакую психическую атаку. Мол, ведь все это говорится для возвеличения роли Иисуса Христа. А ты, что? против Иисуса Христа?
Нет, я за Иисуса Христа. Но заслуга Его и так достаточно велика, чтоб не нуждаться в элифазовских преувеличениях. Откуда это Кальвин взял, что Бог Отец дал людям совершенно невыполнимый Закон и карает смертью за его невыполнение? Да ведь это же богохульство чистейшей воды. Ведь Господь - благ, по утверждению самого Кальвина и иже с ним. Ничего себе благость: давать людям невыполнимый Закон и карать смертью за его невыполнение. Да до этого не додумался ни один асировавилонский Ваал, Молох и прочие кровожадные боги. И разве не было, скажем, Ноя или Иова, которые были признаны праведными, т.е. безгрешными. И откуда это, что Бог Отец до Иисуса Христа никому ничего не прощал. Простил же он Аврааму и Иакову мелкие прегрешения и они по свидетельству Иисуса Христа уже в Царстве Небесном. А Давиду прощен был серьезнейший грех за его великую веру, глубокое раскаяние и, подчеркну, дела его, предшествующие и последующие. Иисус Христос добавил к этому прощение любых грехов при условии истинной веры, глубокого раскаяния и неповторения впредь грехов. А главное, Он поднял на новую высоту духовность Учения. Чернить же Бога Отца для еще большего возвеличения Иисуса Христа, это уже - нет слов для выражения. Хотя не сомневаюсь, что Кальвин не имел этого в виду.
Зато, не знаю, имел ли это в виду Кальвин или нет, но из этого пассажа следует, что поскольку человек не может не грешить, то будет он грешить и после того как раскается и поверит и одно из двух, либо нужно прощать ему это "даром" и наперед, либо, вообще, никто не может попасть в Царство Небесное.
Далее Кальвин пишет так:
"Разве вера заключается в том, чтобы ничего не понимая, отдавать Церкви право определять ее смысл? Конечно же, вера основывается не на неведении, а на знании, причем на знании не только о Боге, но и о Его воле.
Ибо мы получаем спасение не потому, что готовы принять за истину все то, что постановит Церковь, или потому, что возлагаем на нее задачу ставить вопросы и узнавать ответы. Мы получаем его постольку, поскольку сами познаем"
(Там же, с.14)
Это прекрасная аргументация против присвоенного себе Церковью исключительного права толковать Библию. Но, кроме того, здесь можно уловить, казалось бы, намерения истолковать Благую весть, как признание необходимости исполнять Закон для попадания в Царство Небесное (помимо прочего). Раз вера основывается на знании, причем не только о Боге, но и о Его воле, то значит и на знании заповедей и Закона. А знать их и не исполнять вроде бы не логично. Зачем тогда и знать то? Но это мы домыслили за Кальвина. Сам же он, действуя в стиле Павла, последнюю точку в вопросе здесь отнюдь не ставит, а продолжает:
"...Слово есть основание, которым поддерживается и на которое опирается вера; оторванная от него, она тут же спотыкается. Отнимите Слово - и не останется никакой веры".
"...вера - это познание воли Бога, воспринимаемой через Его Слово".
(Там же, с.19)
На первый взгляд это усиливает предыдущее, по крайней мере, если Слово понимать не только как Иисуса Христа, но и как слова им произнесенные. Но не тут то было, и далее идет так:
"Когда мы называем веру познанием (cognaissance), то имеем в виду не такое постижение, которое люди приобретают относительно вещей, доступных их чувствам. Ибо оно настолько превосходит человеческое разумение, что для его разумения духу необходимо возвыситься над самим собой. Но, даже и достигнув его, он не понимает того, что воспринимает; однако, с несомненностью убедившись, что он не в состоянии понять, разум, благодаря такой убежденности воспринимает гораздо больше, нежели дает ему постижение тех или иных человеческих предметов в меру его собственных возможностей... Постигаемое нашим сознанием о Боге через веру бесконечно и ... этот способ постижения превосходит рациональное понимание"
(Там же, с. 29-30)
С одной стороны этот пассаж, ставя дух превыше рацио, что соответствует Учению Иисуса Христа, тем самым возвеличивает дух и лишний раз опровергает схоластов, иссушивших дух пустоформальным умствованием. С другой стороны, Кальвин ударяется в другую крайность, ту в которую завели Учение паписты до схоластов, т.е. в экзальтированную экстатическую духовность вообще пренебрегающую рацио. (К каким толкованиям приводила такая духовность, мы видим на примере Барнабаса, Клемента и Оригена). Кроме того, выясняется, что когда в предыдущих пассажах Кальвин говорил о познании воли Бога, то не имел в виду конструктивных требований Бога к человеку, выраженных в Заповедях и Законе, а имел в виду что-нибудь вроде познания того, как нас Бог любит. Ну, а если у кого стались сомнения, что Кельвин повернул в сторону пренебрежения Законом, то далее он говорит так:
"Но поскольку Иисус Христос передал нам все свои блага таким образом, чтобы все Его стало нашим, то мы сделались Его членами и одной субстанцией с Ним. По этой причине наши грехи преданы забвению в Его праведности, и спасение, которым Он обладает, сделало невозможным наше осуждение"
(Там же, с.40)
Ну, из этой "поэмы экстаза" следует уже однозначно, что верующим Закон не нужен, и они могут грешить хоть с конем, все равно в рай попадут. Ведь все грехи их "преданы забвению", а осуждение их "невозможно" ни в коем случае. Но, ничтоже сумняшеся, через пару страниц Кальвин пишет прямо противоположное.
"И те, кто своей дурной жизнью вызывают Его гнев, не избегнут мщения"
(Там же, с.43)
Ну, а чтобы окончательно перевести нам ум за разум Кальвин пишет далее так:
"...мы не являемся праведными без добрых дел и в то же время объявлены таковыми без них"
(Там же, с.62)
Тут он переталмудил не только Павла и последующих отцов - толкователей, но и самих талмудистов.
Далее Кельвин разъясняет свою позицию по вопросу, рассматривая позиции других теологов и сообщая с кем он согласен, а с кем не согласен. Вот позиция схоластов в его изложении:
"... совершить покаяние значить оплакать ранее совершенные грехи и не совершать более таких, которые потом придется оплакивать"
(Там же, с. 91)
Схоласты нагородили много ахинеи, толкуя рационально то, что рациональному толкованию не подлежит. Но здесь они хоть и опускают необходимое духовное перерождение (при раскаянии), но в конструктивной части, в отношении будущих грехов совершенно правы. Но с ними-то как раз Кальвин не согласен. Зато он согласен с уже цитированным Иоанном Златоустом в том, что "Тело Христово - вот истинная и единственная жертва за наши грехи. Не только за те, которые прощены нам в прощении, но и за будущие".
Опять закон не нужен - прощены уже и будущие грехи. Но после этого:
"Метод Писания, о котором мы говорим, двоякий. Во-первых, оно стремится запечатлеть в наших сердцах любовь к справедливости и праведной жизни, к которой по природе мы совершенно не склонны. Во-вторых, оно дает нам определенное правило, не позволяет нам, устраивая нашу жизнь, уклоняться в сторону и заблуждаться".
(Там же, с.150)
Т.е. опять вроде Закон и Заповеди нужны и нужно, значит, их выполнять. Ну и т.д. до бесконечности.
Что касается толкования прочих аспектов Учения Иисуса Христа, то о любви к ближнему Кальвин пишет, что "любить своего ближнего надо не за его качества, а за то, что в каждом есть "образ и подобие Божии" (Там же, с.160). Это соответствует духу Учения.
Что касается понимания смирения, то восстав против узурпации Церковью исключительного права толковать Учение, права, кроме всего прочего унижающего достоинство простых верующих, отцы Реформации приблизили это понимание к истинному Христовому, такому, в котором смирение перед Богом и кротость в общении с людьми не превращается в унижение и самоунижение. И все-таки, следуя Павлу, немалую дозу самоуничижения в понимании смирения они сохранили:
"...нам, скорее, надлежит учиться открывать свое сердце Богу, насколько это в наших силах. И не только признавать себя грешниками, но подлинно считать себя таковыми, сознавать всей силой нашего разума, насколь велика и многообразна скверна наших грехов; не только признавать себя мерзкими, но и сознавать, какова наша мерзость, как она велика и изобретательна, не только признавать себя должником, но и сознавать сколькими долгами мы обременены и подавлены, не только признавать себя израненными, но и сознавать как тяжелы и смертельны, поразившие нас язвы. И даже когда грешник откроет себя Богу, сознавая все это, он должен всерьез задуматься и искренне заключить, что очень много зла в себе он еще как следует не оценил и что глубина его падения такова, что он не в состоянии ее разглядеть, не в состоянии докопаться до дна"
(Там же, с. 110)
Трудно отделаться от ощущения, что это преувеличенное смирение "пуще гордыни".
"... врата спасения - это отказ от собственной мудрости, от желания чего-то ради самих себя и следование за одним только Господом"
(Там же, с.154)
Следование за Господом в смысле следования Его Учению - это да. Но почему отказ от самих себя? Самоотречение Иисус Христос требовал только от избравших путь служения, от Своих учеников, ну и, надо полагать, от пастырей Церкви в дальнейшем. Но вовсе не от каждого верующего. И как нам быть, скажем, с Давидом, который Самим Господом Богом признан праведным. Ведь Давид в своих псалмах не раз просит Бога: Господи, избавь меня от врагов моих, от клеветников и т.д. По Кальвину получается, что недостаточно он смиренный, не отрекся от самого себя. Он должен был бы просить: Господи, добавь мне еще врагов и клеветников, а то маловато, скучно стало. А Иов, вопиющий к Богу о своих мучениях от проказы, должен был бы просить добавить ему к проказе еще чуму и пару болячек с неприличным названием. А как же быть с Самим Иисусом Христом в "молении о чаше" просившем Отца Своего: если можно, да минет меня чаша сия. И зачем же Иисус говорил: стучите и отворят вам и если вас будут угощать в каком доме, кушайте и пейте. Не говорил же Он: просите только, чтобы вас побили и выгнали. Получается, что Кальвин хочет быть святее Самого Иисуса Христа.
"... скрупулезно исследуя свои пороки, мы должны прийти к смирению. И тогда у нас не останется ничего, чем мы бы могли гордиться, но зато будет много поводов, чтобы отречься от самих себя и унизиться"
(Там же, с. 158)
Вот "унизиться" не надо. Не учил этому Иисус Христос.
Неправильное понимание Кальвином смирения приводит его и к неправильному пониманию Христова "Не судите, да не судимы будете". Кельвин считает, что верующий не должен замечать грехов своего ближнего, чтобы не обидеть его и не возноситься над ним. Но Христос учил, если помним, не этому, а тому, что хоть не нужно судить лицемерно, поспешно и т.д., но нужно, тем не менее, судить ближнего, деликатно сказав ему о его грехе наедине, но если не помогает, то и публично.
Одобряет Кальвин и умерщвление плоти. Может не так истово, как паписты, но одобряет:
"Начало этого (Христова - мое) учения таково: обязанность верующих - предоставить свои тела в жертву живую, святую, богоугодную Богу. Именно в этом состоит наше должное Ему служение".
"Мы не принадлежим себе. Поэтому не будем ставить себе целью поиск того, что нужно нашей плоти. Мы не принадлежим себе. Поэтому забудем, насколько возможно о себе и о том, что нас окружает"
(Там же, с. 154)
И т.д.
Не стану повторять, чему на самом деле учит Иисус Христос в этом вопросе.
В заключение следует сказать, что хотя Реформация имела огромное значение для Христианства и для рассматриваемого нами движения идеи в целом, но она не справилась со своей задачей в полном объеме, если понимать эту задачу, как исправление всех или хотя бы самых главных ошибок в понимании Учение Иисуса Христа, накопленных Церковью за предыдущий период. То, что она осталась при неверном толковании, сложившемся в католической церкви таких моментов Учения, как смысл Благой вести, смирение, "не судите..." и ряда других, мы уже видели. Кроме того, справедливо осудив схоластов за иссушение духа Учения и применение ими рацио, логики, там где их применять не следует, реформаторы выплеснули вместе со схоластической водой и схоластического ребенка. Если есть области, в которых не применимо рациональное исследование, то тем более есть такие, где оно применимо и требуется. Реформаторы же, став в оппозицию к схоластам, откатились в соответствующих областях назад к экстатическо алегорическо фантастическим толкованиям в духе Брнабаса и Климента. Примеры этого я приводил выше, разбирая другие вопросы. Вот еще пара:
"... софисты ссылаются на то, что приписывать себе несомненное знание воли Божьей - безмерное самомнение. Я бы согласился с ними, если бы ничтожеству нашего разума мы пожелали подчинить непостижимый Божий замысел. Но если мы вместе со св. Павлом просто говорим, что приняли Духа, который не от мира сего, а от Бога, и через которого мы познаем дарованное нам Богом (1 Кор. 2:12), то, что они могут пролепетать в ответ, не оскорбляя тем самым Духа Божьего?"
Трудно не уловить в этом пассаже веяние не Духа Божьего, а душка святошества, веявшего и из уст Элифаза, осуждавшего Иова, и из уст сталинских "теоретиков" марксизма, разоблачивших какого-нибудь Бухарина, который ничего не смел "пролепетать" в ответ, не оскорбляя "духа" Сталина. А до чего можно дотолковываться прикрываясь Духом Божиим, Кельвин иллюстрирует в следующем пассаже:
"Иеремия говорит: "Вот новый союз, который Бог заключил с нами во Христе Своем: Он не вспомнит более беззаконий наших".(Иер. 3:31, 34)
(Там же, с. 122)
Желая выслужиться перед Иисусом Христом и стать святее Папы Римского, Кельвин искажает Иеремию, приписывая ему будто он в этом месте говорит об Иисусе Христе. На самом же деле Иеремия в соответствующем месте говорит так:
"Вот наступают дни, говорит Господь, когда Я заключу с домом Израйля и Домом Иуды новый завет... потому что Я грехов их уже не вспомяну более".
Если вспомним Книги Судей и Царей, Бог периодически прощал евреям их прошлые грехи, когда они на время исаправляли пути свои. Это и имеет в виду Иеремия, а к Иисусу Христу это не имеет отношения и уж тем более имени Его Иеремия не упоминает.
Представим себе, что каждый присвоит себе право, ссылаясь на то, что он осенен Святым Духом, трактовать любое место в Писании как ему захочется и вопреки логике и здравому смыслу. Куда это приведет? Одни будут говорить, что мне Святой Дух сказал, что это надо понимать так, а другой: а мне мой Святой Дух сказал, что наоборот. Далее, очевидно, останется только ухватив толстый фолиант двумя руками, огреть им оппонента по голове. Впрочем, куда такой подход завел Христианство в наши дни, я еще расскажу в следующей главе. Пока что я хочу сделать такое отступление.
За спором реформаторов со схоластами, а еще раньше схоластов со Святыми Отцами, вроде Барнабаса и Климента, встает нелегкая и исключительная важная проблема взаимоотношения духа и рацио. Правы схоласты, увидившие в предыдущем этапе развития Учения, что дух, лишенный контроля рацио, тяготеет к экстатичности, мистике, фанатизму, опасным заблуждениям. Правы и реформаторы, заметив, что холодное, лишенное духа рацио в приложении к проблемам человеческим (а не материального мира) точно также способно приводить нас к заблуждениям, может быть еще худшим, не говоря о том, что изгнание духа, происходящее при этом, само по себе - великое зло. Но где же выход? Как определить сферы преимущественного действия духа и рацио и как найти гармонию между ними в той промежуточной сфере, которую нельзя отдать на откуп только одному из них? Кой-какие наработки на эту тему есть у меня в "Неорационализме" (Киев, 1992) в последней части: "Место духа в рационалистическом мировоззрении"). Также и эта книга, по мере продвижения ее к концу, откроет нам кое-что на эту тему. Тем не менее, не льщу себя надеждой и не надмеваюсь претензией решить эту проблему до конца. Ее предстоит решать всему человечеству по мере продвижения его к "образу и подобию Божию".
Возвращаясь к оценке Реформации нужно сказать, что главное ее упущение в том, что осудив папистов за провозглашение святыми и непогрешимыми авторитетами всевозможных Отцов Церкви, толковавших Писание после Апостолов, она не пошла в этом направлении до конца. Толкования самих Апостолов за пределами Евангелий она оставила святыми и непогрешимыми, в частности, послания Павла, в которых, как мы видели, было немало искажений Учения Иисуса Христа. Именно этим, кстати, и объясняется, что в понимании Благой вести, смирения и т.д. Кальвин практически повторил все те извивы и отклонения, какие получил в наследство от Павла и других Апостолов. После этого непонятно, зачем было и городить такой большой огород собственных толкований, если в нем (не считая полемики с папистами и схоластами, важной самой по себе) ничего нового не прозвучало.
Эта незаконченность Реформации привела к тому, что никакого объединения и сплочения всех христиан вокруг единственно истинного толкования Учения Иисуса Христа после Реформации не произошло. Мало того, сами сторонники Реформации стали делиться на конфессии с разным пониманием Учения с еще большим успехом и энтузиазмом, чем до того. Отцы же Реформации Лютер и Кальвин, забыв, что боролись за право каждого верующего самому толковать Писание, стали требовать признания единственно истинным только каждый своего толкования. Лютера даже прозвали реформистским папой, а Кальвин дошел до того, что кого-то из своих оппонентов спалил на костре, как еретика. В результате, главное русло движения идеи вышло за пределы Христианства и доминирующими в западном обществе стали другие идеи, которые я рассмотрю в других частях этой книги. В следующей же главе я рассмотрю современное состояние Христианства.
Зачинатели Реформации: Лютер, Кальвин и другие восстали против духовного всевластия католической церкви, ставшей непреодолимой стеной между Богом и верующими. Прежде всего, они потребовали права каждого верующего читать Писания на понятном ему родном языке. Лютер лично перевел Библию на немецкий и аналогичные переводы были сделаны на другие языки, в то время как до этого Библия печаталась только на мертвом латинском, непонятном простым людям. Далее они отвергли претензии Святой Церкви на исключительно ей принадлежащую истинность понимания Писания и обязанность всех принимать только ее толкования. Лютер заявил, что Библия сама есть свой лучший комментатор и никакие "патристские", т.е. узаконенные папами комментарии к ней не нужны. Каждый верующий сам общается с Богом, сам себе священник и сам толкует Писание, постигая его своим сердцем. Свято только само Писание и никакие иные тексты, написанные после него и утвержденные Святой Церковью, не святы.
Святой дух руководит каждым верующим, когда он читает и пытается понять Библию, что позволяет ему в точности понять смысл каждого отдельного пассажа в ней.
Священник не должен быть посредником между Богом и человеком. Его роль должна свестись к той, какой она была в ранних христианских общинах, т.е. координатора в делах общины.
Отцы Реформации резко выступили против узурпации Церковью божественного права отпускать людям грехи ("права ключей"), и тем более права делать это за деньги (индульгенции), а также против обязательности исповедей, которая проложила дорогу этому праву. Кальвин справедливо отмечает, что Иисус Христос нигде не говорил не только об обязательности исповедей, но и об исповедях вообще. Что касается "права" Церкви прощать грехи, то Кальвин пишет так:
"Далее священнослужитель имеет власть ключей, то есть власть вязать и разрешать, потому что (по мнению папистов - мое) не может быть бесплотным слово Христа, который сказал: "что они свяжут на земле, будет связано на небесах".
(Жан Кальвин "Наставление в христианской вере", т.2, кн.4, USA, 1995)
Но они ошибаются, говорит Кальвин, потому что здесь имеется в виду не право ключей, а обязанность Апостолов убеждать людей в истинности Писания. "Связать" - это, мол, и означает убедить в истинности Писания.
В другом месте Кальвин приводит еще такую аргументацию против "права ключей", права "связывать и разрешать":
"... весь смысл прощения заключается в вере и раскаянии того, кто о нем просит. А о вере и раскаянии смертный человек не может знать до такой степени, чтобы вынести свой приговор. Отсюда следует, что у земного судьи не может быть уверенности в связывании и разрешении."
(Там же, с.111)
О способах искупления грехов придуманных Церковью (включая индульгенции) Кальвин пишет так:
"В еще большей степени паписты отбрасывают всякую скромность и умеренность, когда тут же объявляют о другом способе прощения грехов: через наложение испытания и принесение удовлетворения. Они как будто не в силах вынести, что Он принимает бедных грешников из чистого великодушия, но желают прежде усадить их на скамью подсудимых, чтобы осудить... Они установили немало способов искупления грехов - плач, пост, пожертвования и другие дела милосердия... Этими делами, говорят они, мы должны умиротворить Бога, заплатить за то, что должны за Его справедливость, дать возмещение за наши грехи и заслужить прощение. Ибо хоть Господь милостью и щедростями простил нашу вину, Он, согласно правилу своего правосудия - оставляет положенное нам наказание, от которого мы должны откупиться, дав некоторое удовлетворение".
"От учения об удовлетворении ведут свое начало индульгенции. Паписты твердят, что когда нам не хватает способности принести удовлетворение, то индульгенция суть способ восполнить этот недостаток"
(Жан Кельвин "Наставления в христианской вере", том 2, книга 3, USA, 1998, с.116, 117)
Лютер и Кальвин выступили также против умерщвляющей дух Учения схоластики.
Вот как, например, писал Кальвин:
"... софисты (Кальвин иногда называет схоластов софистами, что не совсем точно, но достаточно близко - мое) настолько охвачены стремлением к внешнему и телесному, что в их толстенных книгах нельзя найти ничего кроме того, что покаяние - это дисциплина и суровая жизнь, отчасти направленная на укрощение плоти, отчасти являющаяся наказанием за грехи. Что же касается обновления души и начала новой жизни, то об этом там не найти ничего нового"
(Там же, с.90)
Кстати, здесь Кальвин восстает не только против бездуховности схоластов, но и против умерщвления плоти, которое достигло своих изуверских вершин в католицизме еще до схоластов и подавалось как раз, как проявление духовности или средство для ее достижения.
Провозгласив, что Библия не нуждается ни в чьих толкованиях и каждый верующий может и должен воспринимать ее сам своим сердцем и т.д., Лютер, Кальвин и ряд других отцов Реформации дали тем не менее свои толкования ее и притом обширнейшие. Не будем судить их за непоследовательность, вместо этого остановимся на сути их толкования.
Основным достоинством его является то, что, борясь с умерщвлением духа Учения схоластами, они подняли значение духа на новую высоту:
"... согласие с Богом исходит более от сердца, чем от ума и более от чувства (affection), чем от рассуждения (intelligence)"
(Там же с.22)
"...начало внутренней жизни духовно: душа повинуясь внутреннему движению непритворно отдает себя Богу, чтобы ходить в праведности и святости"
(Там же с.153)
"Христос призвал труждающихся и обремененных, ибо он был послан благовествовать нищим, исцелять сокрушенных сердцем, проповедывать пленным освобождение, снять оковы с узников и утешать сетующих".
(Там же, с.94)
В последнем пассаже Кальвин не говорит о духе прямо, но если можно так выразиться дух витает над этими его словами. Взлет духовности вызванный Реформацией отразился в европейском искусстве той эпохи, вершиной которого в этом отношении является музыка Баха.
Что касается толкования реформаторами сути Благой вести, этого стержневого момента Учения Иисуса Христа, то здесь они, к сожалению, идут в фарватере, проложенном Павлом, т.е. продолжают раскачивать качели понимания ее между прощением грехов при условии веры в Иисуса Христа, раскаяния и соблюдения впредь заповедей и закона и прощением их "даром", т.е. с верой и раскаянием, но с необязательным исправлением путей своих. Вот как начинает раскачку этих качелей Кальвин:
"Бог установил посредством Закона, что нам надлежит делать. Нам грозит его приговор к вечной смерти, если мы однажды споткнемся, и Он удерживает нас под Законом с такой силой, как будто готовится поразить в самую голову. Далее, нужно иметь в виду, что исполнение Закона полностью для нас не просто тяжело, но превосходит все наши силы и способности, если мы полагаемся только на себя и рассчитываем на собственные заслуги: если мы так считаем, то нам не остается ни капли надежды и мы - несчастные люди, отвергнутые Богом, - подлежим неминуемому осуждению. Наконец, мы установили, что есть лишь одно единственное средство избавить нас от этого страшного несчастья - Иисус Христос, явившийся, как Искупитель. В Его лице Небесный Отец, сжалившись над нами, по своему беспредельному милосердию пожелал подать нам помощь, причем при условии, что мы будем иметь твердую веру в это милосердие и непрестанно полагать в нем непоколебимую надежду"
(Там же с.12)
Здесь не сказано ничего еще про "даром", дармовое прощение будущих грехов, но ни словом не упомянута и обязательность для прощения исправления путей своих. Зато проведено разрыхление почвы для того, чтобы потом можно было ввести это "даром", ссылаясь на как бы уже доказанные результаты.
Нам подсовывается мыслишка, которая сама по себе не вызывает сразу резкого отталкивания и кажется вполне благообразной (хотя по сути не верна). Зато когда мы ее проглотим, примем, как доказанное, то попадем в логический капкан, который нас с обязательностью ведет уже к принятию пресловутого "даром". Мыслишка - вот какая: мол, исполнение Закона превосходит человеческие силы, а за малейшее нарушение его, без веры в Иисуса Христа, Бог карает смертью (в той жизни, т.е. отправкой в ад). И все это подается под благостно патриотический барабанный бой, эдакую психическую атаку. Мол, ведь все это говорится для возвеличения роли Иисуса Христа. А ты, что? против Иисуса Христа?
Нет, я за Иисуса Христа. Но заслуга Его и так достаточно велика, чтоб не нуждаться в элифазовских преувеличениях. Откуда это Кальвин взял, что Бог Отец дал людям совершенно невыполнимый Закон и карает смертью за его невыполнение? Да ведь это же богохульство чистейшей воды. Ведь Господь - благ, по утверждению самого Кальвина и иже с ним. Ничего себе благость: давать людям невыполнимый Закон и карать смертью за его невыполнение. Да до этого не додумался ни один асировавилонский Ваал, Молох и прочие кровожадные боги. И разве не было, скажем, Ноя или Иова, которые были признаны праведными, т.е. безгрешными. И откуда это, что Бог Отец до Иисуса Христа никому ничего не прощал. Простил же он Аврааму и Иакову мелкие прегрешения и они по свидетельству Иисуса Христа уже в Царстве Небесном. А Давиду прощен был серьезнейший грех за его великую веру, глубокое раскаяние и, подчеркну, дела его, предшествующие и последующие. Иисус Христос добавил к этому прощение любых грехов при условии истинной веры, глубокого раскаяния и неповторения впредь грехов. А главное, Он поднял на новую высоту духовность Учения. Чернить же Бога Отца для еще большего возвеличения Иисуса Христа, это уже - нет слов для выражения. Хотя не сомневаюсь, что Кальвин не имел этого в виду.
Зато, не знаю, имел ли это в виду Кальвин или нет, но из этого пассажа следует, что поскольку человек не может не грешить, то будет он грешить и после того как раскается и поверит и одно из двух, либо нужно прощать ему это "даром" и наперед, либо, вообще, никто не может попасть в Царство Небесное.
Далее Кальвин пишет так:
"Разве вера заключается в том, чтобы ничего не понимая, отдавать Церкви право определять ее смысл? Конечно же, вера основывается не на неведении, а на знании, причем на знании не только о Боге, но и о Его воле.
Ибо мы получаем спасение не потому, что готовы принять за истину все то, что постановит Церковь, или потому, что возлагаем на нее задачу ставить вопросы и узнавать ответы. Мы получаем его постольку, поскольку сами познаем"
(Там же, с.14)
Это прекрасная аргументация против присвоенного себе Церковью исключительного права толковать Библию. Но, кроме того, здесь можно уловить, казалось бы, намерения истолковать Благую весть, как признание необходимости исполнять Закон для попадания в Царство Небесное (помимо прочего). Раз вера основывается на знании, причем не только о Боге, но и о Его воле, то значит и на знании заповедей и Закона. А знать их и не исполнять вроде бы не логично. Зачем тогда и знать то? Но это мы домыслили за Кальвина. Сам же он, действуя в стиле Павла, последнюю точку в вопросе здесь отнюдь не ставит, а продолжает:
"...Слово есть основание, которым поддерживается и на которое опирается вера; оторванная от него, она тут же спотыкается. Отнимите Слово - и не останется никакой веры".
"...вера - это познание воли Бога, воспринимаемой через Его Слово".
(Там же, с.19)
На первый взгляд это усиливает предыдущее, по крайней мере, если Слово понимать не только как Иисуса Христа, но и как слова им произнесенные. Но не тут то было, и далее идет так:
"Когда мы называем веру познанием (cognaissance), то имеем в виду не такое постижение, которое люди приобретают относительно вещей, доступных их чувствам. Ибо оно настолько превосходит человеческое разумение, что для его разумения духу необходимо возвыситься над самим собой. Но, даже и достигнув его, он не понимает того, что воспринимает; однако, с несомненностью убедившись, что он не в состоянии понять, разум, благодаря такой убежденности воспринимает гораздо больше, нежели дает ему постижение тех или иных человеческих предметов в меру его собственных возможностей... Постигаемое нашим сознанием о Боге через веру бесконечно и ... этот способ постижения превосходит рациональное понимание"
(Там же, с. 29-30)
С одной стороны этот пассаж, ставя дух превыше рацио, что соответствует Учению Иисуса Христа, тем самым возвеличивает дух и лишний раз опровергает схоластов, иссушивших дух пустоформальным умствованием. С другой стороны, Кальвин ударяется в другую крайность, ту в которую завели Учение паписты до схоластов, т.е. в экзальтированную экстатическую духовность вообще пренебрегающую рацио. (К каким толкованиям приводила такая духовность, мы видим на примере Барнабаса, Клемента и Оригена). Кроме того, выясняется, что когда в предыдущих пассажах Кальвин говорил о познании воли Бога, то не имел в виду конструктивных требований Бога к человеку, выраженных в Заповедях и Законе, а имел в виду что-нибудь вроде познания того, как нас Бог любит. Ну, а если у кого стались сомнения, что Кельвин повернул в сторону пренебрежения Законом, то далее он говорит так:
"Но поскольку Иисус Христос передал нам все свои блага таким образом, чтобы все Его стало нашим, то мы сделались Его членами и одной субстанцией с Ним. По этой причине наши грехи преданы забвению в Его праведности, и спасение, которым Он обладает, сделало невозможным наше осуждение"
(Там же, с.40)
Ну, из этой "поэмы экстаза" следует уже однозначно, что верующим Закон не нужен, и они могут грешить хоть с конем, все равно в рай попадут. Ведь все грехи их "преданы забвению", а осуждение их "невозможно" ни в коем случае. Но, ничтоже сумняшеся, через пару страниц Кальвин пишет прямо противоположное.
"И те, кто своей дурной жизнью вызывают Его гнев, не избегнут мщения"
(Там же, с.43)
Ну, а чтобы окончательно перевести нам ум за разум Кальвин пишет далее так:
"...мы не являемся праведными без добрых дел и в то же время объявлены таковыми без них"
(Там же, с.62)
Тут он переталмудил не только Павла и последующих отцов - толкователей, но и самих талмудистов.
Далее Кельвин разъясняет свою позицию по вопросу, рассматривая позиции других теологов и сообщая с кем он согласен, а с кем не согласен. Вот позиция схоластов в его изложении:
"... совершить покаяние значить оплакать ранее совершенные грехи и не совершать более таких, которые потом придется оплакивать"
(Там же, с. 91)
Схоласты нагородили много ахинеи, толкуя рационально то, что рациональному толкованию не подлежит. Но здесь они хоть и опускают необходимое духовное перерождение (при раскаянии), но в конструктивной части, в отношении будущих грехов совершенно правы. Но с ними-то как раз Кальвин не согласен. Зато он согласен с уже цитированным Иоанном Златоустом в том, что "Тело Христово - вот истинная и единственная жертва за наши грехи. Не только за те, которые прощены нам в прощении, но и за будущие".
Опять закон не нужен - прощены уже и будущие грехи. Но после этого:
"Метод Писания, о котором мы говорим, двоякий. Во-первых, оно стремится запечатлеть в наших сердцах любовь к справедливости и праведной жизни, к которой по природе мы совершенно не склонны. Во-вторых, оно дает нам определенное правило, не позволяет нам, устраивая нашу жизнь, уклоняться в сторону и заблуждаться".
(Там же, с.150)
Т.е. опять вроде Закон и Заповеди нужны и нужно, значит, их выполнять. Ну и т.д. до бесконечности.
Что касается толкования прочих аспектов Учения Иисуса Христа, то о любви к ближнему Кальвин пишет, что "любить своего ближнего надо не за его качества, а за то, что в каждом есть "образ и подобие Божии" (Там же, с.160). Это соответствует духу Учения.
Что касается понимания смирения, то восстав против узурпации Церковью исключительного права толковать Учение, права, кроме всего прочего унижающего достоинство простых верующих, отцы Реформации приблизили это понимание к истинному Христовому, такому, в котором смирение перед Богом и кротость в общении с людьми не превращается в унижение и самоунижение. И все-таки, следуя Павлу, немалую дозу самоуничижения в понимании смирения они сохранили:
"...нам, скорее, надлежит учиться открывать свое сердце Богу, насколько это в наших силах. И не только признавать себя грешниками, но подлинно считать себя таковыми, сознавать всей силой нашего разума, насколь велика и многообразна скверна наших грехов; не только признавать себя мерзкими, но и сознавать, какова наша мерзость, как она велика и изобретательна, не только признавать себя должником, но и сознавать сколькими долгами мы обременены и подавлены, не только признавать себя израненными, но и сознавать как тяжелы и смертельны, поразившие нас язвы. И даже когда грешник откроет себя Богу, сознавая все это, он должен всерьез задуматься и искренне заключить, что очень много зла в себе он еще как следует не оценил и что глубина его падения такова, что он не в состоянии ее разглядеть, не в состоянии докопаться до дна"
(Там же, с. 110)
Трудно отделаться от ощущения, что это преувеличенное смирение "пуще гордыни".
"... врата спасения - это отказ от собственной мудрости, от желания чего-то ради самих себя и следование за одним только Господом"
(Там же, с.154)
Следование за Господом в смысле следования Его Учению - это да. Но почему отказ от самих себя? Самоотречение Иисус Христос требовал только от избравших путь служения, от Своих учеников, ну и, надо полагать, от пастырей Церкви в дальнейшем. Но вовсе не от каждого верующего. И как нам быть, скажем, с Давидом, который Самим Господом Богом признан праведным. Ведь Давид в своих псалмах не раз просит Бога: Господи, избавь меня от врагов моих, от клеветников и т.д. По Кальвину получается, что недостаточно он смиренный, не отрекся от самого себя. Он должен был бы просить: Господи, добавь мне еще врагов и клеветников, а то маловато, скучно стало. А Иов, вопиющий к Богу о своих мучениях от проказы, должен был бы просить добавить ему к проказе еще чуму и пару болячек с неприличным названием. А как же быть с Самим Иисусом Христом в "молении о чаше" просившем Отца Своего: если можно, да минет меня чаша сия. И зачем же Иисус говорил: стучите и отворят вам и если вас будут угощать в каком доме, кушайте и пейте. Не говорил же Он: просите только, чтобы вас побили и выгнали. Получается, что Кальвин хочет быть святее Самого Иисуса Христа.
"... скрупулезно исследуя свои пороки, мы должны прийти к смирению. И тогда у нас не останется ничего, чем мы бы могли гордиться, но зато будет много поводов, чтобы отречься от самих себя и унизиться"
(Там же, с. 158)
Вот "унизиться" не надо. Не учил этому Иисус Христос.
Неправильное понимание Кальвином смирения приводит его и к неправильному пониманию Христова "Не судите, да не судимы будете". Кельвин считает, что верующий не должен замечать грехов своего ближнего, чтобы не обидеть его и не возноситься над ним. Но Христос учил, если помним, не этому, а тому, что хоть не нужно судить лицемерно, поспешно и т.д., но нужно, тем не менее, судить ближнего, деликатно сказав ему о его грехе наедине, но если не помогает, то и публично.
Одобряет Кальвин и умерщвление плоти. Может не так истово, как паписты, но одобряет:
"Начало этого (Христова - мое) учения таково: обязанность верующих - предоставить свои тела в жертву живую, святую, богоугодную Богу. Именно в этом состоит наше должное Ему служение".
"Мы не принадлежим себе. Поэтому не будем ставить себе целью поиск того, что нужно нашей плоти. Мы не принадлежим себе. Поэтому забудем, насколько возможно о себе и о том, что нас окружает"
(Там же, с. 154)
И т.д.
Не стану повторять, чему на самом деле учит Иисус Христос в этом вопросе.
В заключение следует сказать, что хотя Реформация имела огромное значение для Христианства и для рассматриваемого нами движения идеи в целом, но она не справилась со своей задачей в полном объеме, если понимать эту задачу, как исправление всех или хотя бы самых главных ошибок в понимании Учение Иисуса Христа, накопленных Церковью за предыдущий период. То, что она осталась при неверном толковании, сложившемся в католической церкви таких моментов Учения, как смысл Благой вести, смирение, "не судите..." и ряда других, мы уже видели. Кроме того, справедливо осудив схоластов за иссушение духа Учения и применение ими рацио, логики, там где их применять не следует, реформаторы выплеснули вместе со схоластической водой и схоластического ребенка. Если есть области, в которых не применимо рациональное исследование, то тем более есть такие, где оно применимо и требуется. Реформаторы же, став в оппозицию к схоластам, откатились в соответствующих областях назад к экстатическо алегорическо фантастическим толкованиям в духе Брнабаса и Климента. Примеры этого я приводил выше, разбирая другие вопросы. Вот еще пара:
"... софисты ссылаются на то, что приписывать себе несомненное знание воли Божьей - безмерное самомнение. Я бы согласился с ними, если бы ничтожеству нашего разума мы пожелали подчинить непостижимый Божий замысел. Но если мы вместе со св. Павлом просто говорим, что приняли Духа, который не от мира сего, а от Бога, и через которого мы познаем дарованное нам Богом (1 Кор. 2:12), то, что они могут пролепетать в ответ, не оскорбляя тем самым Духа Божьего?"
Трудно не уловить в этом пассаже веяние не Духа Божьего, а душка святошества, веявшего и из уст Элифаза, осуждавшего Иова, и из уст сталинских "теоретиков" марксизма, разоблачивших какого-нибудь Бухарина, который ничего не смел "пролепетать" в ответ, не оскорбляя "духа" Сталина. А до чего можно дотолковываться прикрываясь Духом Божиим, Кельвин иллюстрирует в следующем пассаже:
"Иеремия говорит: "Вот новый союз, который Бог заключил с нами во Христе Своем: Он не вспомнит более беззаконий наших".(Иер. 3:31, 34)
(Там же, с. 122)
Желая выслужиться перед Иисусом Христом и стать святее Папы Римского, Кельвин искажает Иеремию, приписывая ему будто он в этом месте говорит об Иисусе Христе. На самом же деле Иеремия в соответствующем месте говорит так:
"Вот наступают дни, говорит Господь, когда Я заключу с домом Израйля и Домом Иуды новый завет... потому что Я грехов их уже не вспомяну более".
Если вспомним Книги Судей и Царей, Бог периодически прощал евреям их прошлые грехи, когда они на время исаправляли пути свои. Это и имеет в виду Иеремия, а к Иисусу Христу это не имеет отношения и уж тем более имени Его Иеремия не упоминает.
Представим себе, что каждый присвоит себе право, ссылаясь на то, что он осенен Святым Духом, трактовать любое место в Писании как ему захочется и вопреки логике и здравому смыслу. Куда это приведет? Одни будут говорить, что мне Святой Дух сказал, что это надо понимать так, а другой: а мне мой Святой Дух сказал, что наоборот. Далее, очевидно, останется только ухватив толстый фолиант двумя руками, огреть им оппонента по голове. Впрочем, куда такой подход завел Христианство в наши дни, я еще расскажу в следующей главе. Пока что я хочу сделать такое отступление.
За спором реформаторов со схоластами, а еще раньше схоластов со Святыми Отцами, вроде Барнабаса и Климента, встает нелегкая и исключительная важная проблема взаимоотношения духа и рацио. Правы схоласты, увидившие в предыдущем этапе развития Учения, что дух, лишенный контроля рацио, тяготеет к экстатичности, мистике, фанатизму, опасным заблуждениям. Правы и реформаторы, заметив, что холодное, лишенное духа рацио в приложении к проблемам человеческим (а не материального мира) точно также способно приводить нас к заблуждениям, может быть еще худшим, не говоря о том, что изгнание духа, происходящее при этом, само по себе - великое зло. Но где же выход? Как определить сферы преимущественного действия духа и рацио и как найти гармонию между ними в той промежуточной сфере, которую нельзя отдать на откуп только одному из них? Кой-какие наработки на эту тему есть у меня в "Неорационализме" (Киев, 1992) в последней части: "Место духа в рационалистическом мировоззрении"). Также и эта книга, по мере продвижения ее к концу, откроет нам кое-что на эту тему. Тем не менее, не льщу себя надеждой и не надмеваюсь претензией решить эту проблему до конца. Ее предстоит решать всему человечеству по мере продвижения его к "образу и подобию Божию".
Возвращаясь к оценке Реформации нужно сказать, что главное ее упущение в том, что осудив папистов за провозглашение святыми и непогрешимыми авторитетами всевозможных Отцов Церкви, толковавших Писание после Апостолов, она не пошла в этом направлении до конца. Толкования самих Апостолов за пределами Евангелий она оставила святыми и непогрешимыми, в частности, послания Павла, в которых, как мы видели, было немало искажений Учения Иисуса Христа. Именно этим, кстати, и объясняется, что в понимании Благой вести, смирения и т.д. Кальвин практически повторил все те извивы и отклонения, какие получил в наследство от Павла и других Апостолов. После этого непонятно, зачем было и городить такой большой огород собственных толкований, если в нем (не считая полемики с папистами и схоластами, важной самой по себе) ничего нового не прозвучало.
Эта незаконченность Реформации привела к тому, что никакого объединения и сплочения всех христиан вокруг единственно истинного толкования Учения Иисуса Христа после Реформации не произошло. Мало того, сами сторонники Реформации стали делиться на конфессии с разным пониманием Учения с еще большим успехом и энтузиазмом, чем до того. Отцы же Реформации Лютер и Кальвин, забыв, что боролись за право каждого верующего самому толковать Писание, стали требовать признания единственно истинным только каждый своего толкования. Лютера даже прозвали реформистским папой, а Кальвин дошел до того, что кого-то из своих оппонентов спалил на костре, как еретика. В результате, главное русло движения идеи вышло за пределы Христианства и доминирующими в западном обществе стали другие идеи, которые я рассмотрю в других частях этой книги. В следующей же главе я рассмотрю современное состояние Христианства.
Обсуждения От Моисея до постмодернизма. Ч. 2. Христианство