Ницше и Пути звезд (Часть 5: Цитаты и афоризмы)

1126. Кто подвергается нападкам со стороны своего времени, тот еще недостаточно опередил его - или отстал от него.

1277. Познавший самого себя - собственный палач.

1427. "Цель", "надобность" достаточно часто оказываются лишь благовидным предлогом, добавочным самоослеплением тщеславия, не желающего признаться, что корабль следует течению, в которое он случайно попал.

1665. Человек забывает свою вину, когда исповедался в ней другому, но этот последний обыкновенно не забывает её.

1738. Если вы хотите высоко подняться, пользуйтесь собственными ногами! Не позволяйте нести себя, не садитесь на чужие плечи и головы!

1976. Ничто не покупается за большую цену, чем частица человеческого разума и свободы…

1977. Каждый малейший шаг на поле свободного мышления и лично формируемой жизни всегда завоевывается ценой духовных и физических мучений.

2171. Есть два вида одиночества. Для одного одиночество - это бегство больного, для другого - бегство от больных.

2371. Человек предпочитает желать небытие, нежели вообще не желать.

2422. Если долго всматриваться в бездну - бездна начнет всматриваться в тебя.

Нет прекрасной поверхности без ужасной глубины.

Как нет рыбы без костей, так нет людей без недостатков.

Нравственности предшествует принуждение, позднее она становая обычаем, еще позднее - свободным повиновением, и, наконец, почти инстинктом.

Мораль - это важничанье человека перед природой.

Мы охладеваем к тому, что познали, как только делимся этим с другими.

Возраст самомнения. Между 26 и 30 годом - прекрасная пора жизни, когда человек зол на судьбу за то, что он есть столь многое и кажется столь малым.

Очень умным людям начинают не доверять, если видят их смущение.

Начинаешь с того, что отучиваешься любить других, и кончаешь тем, что не находишь больше в себе ничего достойного любви.

В мире и без того недостаточно любви и благости, чтобы их еще можно было расточать воображаемым существам.

Слишком долго в женщине были скрыты раб и тиран. Поэтому женщина не способна еще к дружбе: она знает только любовь.

Брак выдуман для посредственных людей, которые бездарны как в большой любви, так и в большой дружбе, - стало быть, для большинства: но и для тех вполне редкостных людей, которые способны как на любовь, так и на дружбу.

В настоящем мужчине скрыто дитя, которое хочет играть.

Есть степень заядлой лживости, которую называют «чистой совестью».

Лучшим автором будет тот, кто стыдится стать писателем.

Любовь к жизни – это почти противоположность любви к долгожительству. Всякая любовь думает о мгновении и вечности, но никогда о продолжительности.

Мы хвалим то, что приходится нам по вкусу: это значит, когда мы хвалим, мы хвалим собственный вкус – не грешит ли это против всякого хорошего вкуса?

Для глупого лба по праву необходим, в виде аргумента, сжатый кулак.

Мистические объяснения считаются глубокими. Истина в том, что они даже и не поверхностны.

Он мыслитель: это значит, он умеет воспринимать вещи проще, чем они суть.

Когда спариваются скепсис и томление, возникает мистика.

Чья мысль хоть раз переступала мост, ведущий к мистике, тот не возвращается оттуда без мыслей, не отмеченных стигматами.

Кто чувствует несвободу воли, тот душевнобольной; кто отрицает ее, тот глуп.

Совершенное познание необходимости устранило бы всякое "долженствование", - но и постигло бы необходимость "долженствования", как следствие незнания.

Против эпикурейцев. - Они избавились от какого-то заблуждения и наслаждаются волей, как бывшие пленники. Или они преодолели, либо верят в то, что преодолели, противника, к которому испытывали ревность, - без малейшего сочувствия к тому, кто ощущал себя не в плену, а в безопасности, - без сочувствия и к страданию самих преодоленных.

Я различаю среди философствующих два сорта людей: одни всегда размышляют о своей защите, другие - о нападении на своих врагов.

Нести при себе свое золото в не отчеканенном виде связано с неудобствами; так поступает мыслитель, лишенный формул.

Дюринг: человек, отпугивающий сам от своего образа мыслей и, как вечно тявкающий и кусачий пес на привязи, улегшийся перед своей философией. Никто не пожелает себе такую обрызганную слюною душу. Оттого его философия не привлекает.

Кто хочет оправдать существование, тому надобно еще и уметь быть адвокатом Бога перед дьяволом.

Настало время, когда дьявол должен быть адвокатом Бога: если и сам он хочет иначе продлить свое существование.

Богу, который любит, не делает чести заставлять любить Себя: он скорее предпочел бы быть ненавистным.

Каждая церковь - камень на могиле Богочеловека: ей непременно хочется, чтобы Он не воскрес снова.

Верующий находит своего естественного врага не в свободомыслящем, а в религиозном человеке.

Сильнее всего ненавистен верующему не свободный ум, а новый ум, обладающий новой верой.

Кто не находит больше в Боге великого как такового, тот вообще не находит его уже нигде - он должен либо отрицать его, либо созидать.

Творить: это значит - выставлять из себя нечто, делать себя более пустым, более бедным и более любящим. Когда Бог сотворил мир, Он и сам был тогда не больше чем пустым понятием - и любовью к сотворенному.

Должно быть, некий дьявол изобрел мораль, чтобы замучить людей гордостью: а другой дьявол лишит их однажды ее, чтобы замучить их самопрезрением.

Условия существования некоего существа, поскольку они выражают себя в плане "долженствования", суть его мораль.

Когда морализируют добрые, они вызывают отвращение; когда морализируют злые, они вызывают страх.

Во всякой морали дело идет о том, чтобы открывать либо искать высшие состояния жизни, где разъятые доселе способности могли бы соединиться.

В моей голове нет ничего, кроме личной морали, и сотворить себе право на нее составляет смысл всех моих исторических вопросов о морали. Это ужасно трудно - сотворить себе такое право.

Право на новые собственные ценности - откуда возьму я его? Из права всех старых ценностей и границ этих ценностей.

"Послушание" и "закон" - это звучит из всех моральных чувств. Но "произвол" и "свобода" могли бы стать еще, пожалуй, последним звучанием морали.

Долгие и великие страдания воспитывают в человеке тирана.

Для меня не должно быть человека, к которому я испытывал бы отвращение или ненависть.

Человек, ни разу еще не думавший о деньгах, о чести, о приобретении влиятельных связей, - да разве может он знать людей?

Люблю ли я музыку? Я не знаю: слишком часто я ее и ненавижу. Но музыка любит меня, и стоит лишь кому-то покинуть меня, как она мигом рвется ко мне и хочет быть любимой.

Мой глаз видит идеалы других людей, и зрелище это часто восхищает меня; вы же, близорукие, думаете, что это - мои идеалы.

"Друг, все, что ты любил, разочаровало тебя: разочарование стало вконец твоей привычкой, и твоя последняя любовь, которую ты называешь любовью к "истине", есть, должно быть, как раз любовь - к разочарованию".

Опасность мудрого в том, что он больше всех подвержен соблазну влюбиться в неразумное.

Лестница моих чувств высока, и вовсе не без охоты усаживаюсь я на самых низких ее ступенях, как раз оттого, что часто слишком долго приходится мне сидеть на самых высоких: оттого, что ветер дудит там пронзительно и свет часто бывает слишком ярким.

Что до героя, я не столь уж хорошего мнения о нем - и все-таки: он - наиболее приемлемая форма существования, в особенности когда нет другого выбора.

Героизм - таково настроение человека, стремящегося к цели, помимо которой он вообще уже не идет в счет. Героизм - это добрая воля к абсолютной самопогибели.

Противоположностью героического идеала является идеал гармонической все-развитости - прекрасная противоположность и вполне желательная! Но идеал этот действителен лишь для добротных людей (например, Гёте).

Причинять боль тому, кого мы любим, - сущая чертовщина. По отношению к нам самим таково состояние героических людей: предельное насилие. Стремление впасть в противоположную крайность относится сюда же.

Люди, стремящиеся к величию, суть по обыкновению злые люди: таков их единственный способ выносить самих себя.

Кто стремиться к величию, у того есть основания увенчивать свой путь и довольствоваться количеством. Люди качества стремятся к малому.

В пылу борьбы можно пожертвовать жизнью: но побеждающий снедаем искусом отшвырнуть от себя свою жизнь. Каждой победе присуще презрение к жизни.

Желать чего-то и добиваться этого - считается признаком сильного характера. Но даже не желая чего-то, все-таки добиваться этого - свойственно сильнейшим, которые ощущают себя воплощенным фатумом.

Заблистать через триста лет - моя жажда славы.

Те, кто до сих пор больше всего любили человека, всегда причиняли ему наисильнейшую боль; подобно всем любящим, они требовали от него невозможного.

Покуда к тебе относятся враждебно, ты еще не превозмог своего времени: ему не положено видеть тебя - столь высоким и отдаленным должен ты быть для него.

Одиннадцать двенадцатых всех великих людей истории были лишь представителями какого-то великого дела.

И истина требует, подобно всем женщинам, чтобы ее любовник стал ради нее лгуном, но не тщеславие ее требует этого, а ее жестокость.

И правдивость есть лишь одно из средств, ведущих к познанию, одна лестница, - но не сама лестница.

Жизнь ради познания есть, пожалуй, нечто безумное; и все же она есть признак веселого настроения. Человек, одержимый этой волей, выглядит столь же потешным образом, как слон, силящийся стоять на голове.

Для познающего всякое право собственности теряет силу: или же все есть грабеж и воровство.

Изолгана и сама ценность познавания: познающие говорили о ней всегда в свою защиту - они всегда были слишком исключениями и почти что преступниками.

Нечто схожее с отношением обоих полов друг к другу есть и в отдельном человеке, именно, отношение воли и интеллекта (или, как говорят, сердца и головы) - это суть мужчина и женщина; между ними дело идет всегда о любви, зачатии, беременности. И заметьте хорошенько: сердце здесь мужчина, а голова - женщина!

Лишь человек делает мир мыслимым - мы все еще заняты этим: и если он его однажды понял, он чувствует, что мир отныне его творение - ах, и вот же ему приходится теперь, подобно всякому творцу, любить свое творение!

Высшее мужество познающего обнаруживается не там, где он вызывает удивление и ужас, - но там, где далекие от познания люди воспринимают его поверхностным, низменным, трусливым, равнодушным. Это свойственное познаванию хорошее, тонкое, строгое чувство, из которого вы вовсе не хотите сотворить себе добродетели, есть цвет многих добродетелей: но заповедь "ты должен", из которого оно возникло, уже не предстает взору; корень ее сокрыт под землей.

Мое сильнейшее свойство - самоопределение. Но оно же по большей части оказывается и моей нуждой - я всегда стою на краю бездны.

Мне никогда не бывает в полной мере хорошо с людьми. Я смеюсь всякий раз над врагом раньше, чем ему приходится заглаживать свою вину передо мной. Но я мог бы легко совершить убийство в состоянии аффекта.

Я ненавижу людей, не умеющих прощать.

Это благородно - стыдиться лучшего в себе, так как только сам и обладаешь им.

Искал ли уже когда-нибудь кто-либо на своем пути истину, как это до сих пор делал я, - противясь и переча всему, что благоприятствовало моему непосредственному чувству?

Я должен быть ангелом, если только я хочу жить: вы же живете в других условиях.

Возвышенный человек, видя возвышенное, становится свободным, уверенным, широким, спокойным, радостным, но совершенно прекрасное потрясает его своим видом и сшибает с ног: перед ним он отрицает самого себя.

Если ты прежде всего и при всех обстоятельствах не внушает страха, то никто не примет тебя настолько всерьез, чтобы в конце концов полюбить тебя.

Чем свободнее и сильнее индивидуум, тем взыскательнее становится его любовь; наконец, он жаждет стать сверхчеловеком, ибо все прочее не утоляет его любви.

Видеть и все же не верить, - первая добродетель познающего; видимость - величайший его искуситель.

Тем, как и что почитаешь, образуешь всегда вокруг себя дистанцию.

Как только благоразумие говорит: "Не делай этого, это будет дурно истолковано", я всегда поступаю вопреки ему.

Я ненавижу обывательщину гораздо больше, чем грех.

Кто не живет в возвышенном, как дома, тот воспринимает возвышенное как нечто жуткое и фальшивое.

Стремление к величию выдает с головой: кто обладает величием, тот стремиться к доброте.

Я мог бы погибнуть от каждого отдельного аффекта, присущего мне. Я всегда сталкивал их друг с другом.

Всякий восторг заключает в себе нечто вроде испуга и бегства от самих себя - временами даже самоотречение, самоотрицание.

Кто хочет стать водителем людей, должен в течение доброго промежутка времени слыть среди них их опаснейшим врагом.

Из всех европейцев, живущих и живших - Платон, Вольтер, Гёте, - я обладаю душой самого широкого диапазона. Это зависит от обстоятельств, связанных не столько со мной, сколько с "сущностью вещей", - я мог бы стать Буддой Европы: что, конечно, было бы антиподом индийского.

Если имеешь счастье оставаться темным, то можешь воспользоваться и льготами, предоставляемыми темнотой, и в особенности "болтать всякое".

Лишь недостатком вкуса можно объяснить, когда человек познания все еще рядится в тогу "морального человека": как раз по нему и видно, что он "не нуждается" в морали.

Чем ближе ты к полному охлаждению в отношении всего чтимого тобою доныне, тем больше приближаешься ты и к новому разогреванию.

Когда благодарность многих к одному отбрасывает всякий стыд, возникает слава.

Кому нет нужды в том, чтобы лгать, тот извлекает себе пользу из того, что он не лжет.

Величественные натуры страдают от сомнений в собственном величии.

Иной и не ведает, как он богат, покуда не узнает, какие богатые люди все еще обворовывают его.

Щедрость у богатого часто есть лишь особого рода застенчивость.

Помимо нашей способности к суждениям мы обладаем еще и нашим мнением о нашей способности судить.

Правдивый человек в конце концов приходит к пониманию, что он всегда лжет.

Кто хотел бы казаться толпе глубоким, заботится о темноте. Ибо толпа считает глубоким все то, чему она не может видеть дна.

Нечистая совесть - это налог, которым изобретение чистой совести обложило людей.

Где всегда добровольно берут на себя страдания, там вольны также доставлять себе этим удовольствие.

Давать каждому свое - это значило бы: желать справедливости и достигать хаоса.

Церковь, это своего рода государство, но особенно лживое...

Будь тем, кто ты есть!

Только человек сопротивляется направлению гравитации: ему постоянно хочется падать - вверх.

Такими хочу я видеть мужчину и женщину: его - способным к войне, ее - к деторождению, но чтобы оба они могли танцевать - не только ногами, но и головой.

Факт всегда глуп.

Филолог - это учитель медленного чтения.

Слово "христианство" основано на недоразумении; в сущности, был один христианин, и тот умер на кресте.

Факты не существуют - есть только интерпретации.

С человеком происходит то же, что и с деревом. Чем больше стремится он вверх, к свету, тем глубже уходят корни его в землю, вниз, в мрак и глубину - ко злу.

Человек - это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, - канат над пропастью. В человеке ценно то, что он мост, а не цель.

Культура - это лишь тоненькая яблочная кожура над раскаленным хаосом.

Кто беден любовью, тот скупится даже своей вежливостью.

Наш долг - это право, которое другие имеют на нас.

Ни один победитель не верит в случайность.

Познание - одна из форм аскетизма.

Нужны новые уши для новой музыки.

Среди приверженцев каждой религии религиозные люди составляют исключение.

Продолжение следует.
Judan San.