В дружеской компании Буриданова Осла отправились мы во время нашей прошлой встречи знакомиться с экспонатами зала средневековой философии. Куда же сегодня поведет нас философский ослик? Может быть к знаменитой игле, о которой до хрипоты спорили богословы - сколько ангелов уместится на ее остром кончике?!
Или Буриданов любимец покажет нам таинственную бритву Вильяма Оккама, с помощью которой философ так же легко расправлялся с лишними сущностями, как брадобрей с усами.
Не тут-то было. Наш вислоухий гид остановился у картины, которая загадочно называлась "Спор о таинствах", и громко издал свое привычное: "Иа - иа!" Что бы это значило?!
У философского ослика оказался не только тонкий художественный вкус, но и глубокое знание нашего призрачного философского музея. Он не стал размениваться на частности и намекнул нам - взгляните, на этой знаменитой картине кисти Рафаэля изображен самый великий средневековый философ и богослов ангельский доктор Фома Аквинский.
Есть скрытая ирония в том, что Буриданов Осел прежде всего привел нас к Святому Фоме. Дело в том, Фома меньше всего был похож на ангела, и напоминал старого приятеля ослика - могучего тучного вола на пашне.
Фома действительно был необычайно толст, любил посмеяться над своей толщиной и может быть сам, а не его недруги, пустил слух о том, что перед ним в столе была вырезана лунка, чтобы умещалось и задерживалось как можно больше еды.
Рост его был заметней, чем толщина, а голова - всем на удивление - огромная, с тяжелым подбородком, римским носом и куполом лысеющего лба. Так и казалось, что под этим куполом спрятаны какие-то пещеры мысли.
Вот за такую-то толщину и прямо за бычью голову, однокашники дали Фоме прозвище - Сицилийский Бык. Однако, в отличие от какого-нибудь "крестного отца" мафии, наш Бык был очень кротким, великодушным и не слишком общительным. Застенчивость его была намного сильнее, чем того требует монашеское смирение. Фома был так тих и бесстрастен, что студенты, с которыми он учился долгое время, считали его дураком.
Нечаянный случай изменил мнение школяров об интеллектуальных способностях Сицилийского Быка…
"Однажды перед экзаменами один сердобольный студент так сильно пожалел Фому, что решил подготовить его к сессии и объяснить ему основы логики. Толстый и, как все считали, тупой Сицилийский Бык кротко и вежливо поблагодарил товарища. Великодушный благодетель стал бодро объяснять, чуть свысока глядя на подопечного. Наконец репетитор дошел до того места, в котором сам был не очень тверд, запутался и замялся…
И вдруг тяжелый увалень, этот вечный предмет для насмешек виновато поднял глаза и, извинившись, смущенно предложил правильное решение. Школяр-репетитор уставился на Фому, как на чудовище и побежал рассказывать товарищам и учителю, что Бык заговорил.
"Вы зовете его тупым волом?"- сказал учитель: ''Подождите, вол еще взревет так громко, что рев его оглушит мир".
Однако будущий великий философ и в молодости и в зрелые годы крайне редко показывал бычий норов.
Рассказывают, что Фома с раннего детства питал непонятное отвращение к рыцарским забавам графа-отца и братьев. Мальчик он был тихий и серьезный, но зато уж если открывал рот, то прямо спрашивал учителя: "А что такое Бог?"
Мы не знаем, что отвечал учитель, но мальчик стал искать ответ сам. Через некоторое время юный Фома пришел к отцу и, совсем как какой-нибудь блудный сын, сообщающий, что женился на бесприданнице, спокойно сказал, что уже стал монахом. Началась бурная семейная ссора, и стоило только Фоме начать жизнь странствующего монаха, как братья поймали его, связали и заперли в башне родового замка.
Надо сказать, что заточению Фома подчинился с удивительным смирением и спокойствием. Видимо, ему не так важно было, где размышлять - в башне или в келье.
Однако братья не унимались и подослали к Фоме в башню размалеванную блудницу, желая затем застать его врасплох и совратить или хотя бы ввести в соблазн.
Насколько же разъярился этот тихий, благодушный человек. Он вскочил, схватил из огня головню и замахнулся ею, как пламенным мечом. Легкомысленная девица завизжала и вон из комнаты, а огромный монах, жонглирующий пламенем, кинулся за нею, но вдруг опомнился, с грохотом захлопнул дверь и, дважды ударив головней, начертал на двери большой черный крест. Потом вернулся, аккуратно положил головню в огонь и тихо сел в свое кресло, где так любил размышлять…
Оппоненты в философских спорах хотя и не часто, но все же иногда чувствовали страстность и бычье упрямство Фомы, который и тут мог взмахнуть боевым топором мысли…
"Так обличаем мы ошибку. Мы исходим не из истин веры, но из доводов и суждений самих философов. Если кто-нибудь, кичась своей мнимой мудростью, хочет бросить вызов тому, что мной написано, пусть говорит не в углу и не перед детьми, которым не разобраться в столь сложном деле как философия. Пусть ответит открыто, если посмеет.
Вот я, дабы ответить ему, и не только я, недостойный, но и другие искатели истины. Мы сразимся с его заблуждением или исцелим его невежество".
И все-таки вечная философия Святого Фомы - это в своей основе мирная христианская философия доброго вола. Он вправе был бы сказать, словами современного мудреца - "Я начинаю с травы, чтобы снова привязать себя к Богу".
"Посмотрите, - говорил Фома. - Трава, зерно и другие вещи обманывают нас, и если считать их самоцелью, то они непременно нас обманут".
Но если мы увидим, что существует неполнота вещей, что все вещи стремятся к большему, что зерно хочет стать пшеницей, а трава - украшать цветок ею рожденный. Если все вещи стремятся к большему, чем они есть, то они окажутся еще реальнее, чем мы думали. Нам только кажется, что они не совсем реальны, ибо они еще не в свершении, вроде пачки бенгальских огней или пакетика семян. Но существует высший мир, мир Свершения. В нем семя становится цветком, а сухие палочки - пламенем.
Таким же, в сущности простым и гениальным путем строил Фома знаменитые доказательства бытия Бога, таким путем создавал свои знаменитые богословские и философские "Суммы". С основательностью рабочего вола вспахивал он почву для многих поколений философов, включая и наших современников. При этом, подобно настоящему Сицилийскому Быку, Фома никогда, даже в самых сложных рассуждениях, не отрывался от земной почвы…
"Не мне, бедному монаху, оспаривать у Вас алмазы мудрости, очерченные по строгим правилам и сверкающие небесным светом.
Но я не стыжусь признаться, что мой разум питается моими чувствами. Тем, что я думаю, я обязан во многом тому, что я вижу, обоняю, слышу, трогаю и, пользуясь разумом, я вынужден считать действительной эту действительность.
Словом, я не верю, что Бог создал человека только для тонких, возвышенных, отвлеченных размышлений, которым Вам дано предаваться. Я верю, что есть мир фактов, которые через чувства становятся материалом мысли, и что в этом мире властвует разум, представитель Бога в человеке".
И в этих словах сквозит кроткое простодушное смирение Фомы. Он готов видеть в себе чуть ли не животное, чуть ли ни того самого Быка, которым его дразнили, только чтобы доказать мудрость Бога.
Сектанты многих веков, будучи сами редкостными мракобесами, лелеяли легенду о мракобесии Фомы. Однако, время рассудило по-своему и в ХХ веке поняли: Фома был тем, кто примирил веру с разумом, с опытом и с науками. Будучи богословом, он все-таки учил, что чувства - окна души, и что разуму дано божественное право питаться фактами. И часто боролся за просвещение и свободу яростней, чем все его соперники и даже последователи.
Монастырское предание гласит, что когда святого Фому спросили: "За что же ты больше всего благодарен Богу?" - Фома поднял свою огромную бычью голову и скромно ответил…
"Я благодарен Господу за то, что понял каждую страницу, которую читал".
Не тут-то было. Наш вислоухий гид остановился у картины, которая загадочно называлась "Спор о таинствах", и громко издал свое привычное: "Иа - иа!" Что бы это значило?!
У философского ослика оказался не только тонкий художественный вкус, но и глубокое знание нашего призрачного философского музея. Он не стал размениваться на частности и намекнул нам - взгляните, на этой знаменитой картине кисти Рафаэля изображен самый великий средневековый философ и богослов ангельский доктор Фома Аквинский.
Есть скрытая ирония в том, что Буриданов Осел прежде всего привел нас к Святому Фоме. Дело в том, Фома меньше всего был похож на ангела, и напоминал старого приятеля ослика - могучего тучного вола на пашне.
Фома действительно был необычайно толст, любил посмеяться над своей толщиной и может быть сам, а не его недруги, пустил слух о том, что перед ним в столе была вырезана лунка, чтобы умещалось и задерживалось как можно больше еды.
Рост его был заметней, чем толщина, а голова - всем на удивление - огромная, с тяжелым подбородком, римским носом и куполом лысеющего лба. Так и казалось, что под этим куполом спрятаны какие-то пещеры мысли.
Вот за такую-то толщину и прямо за бычью голову, однокашники дали Фоме прозвище - Сицилийский Бык. Однако, в отличие от какого-нибудь "крестного отца" мафии, наш Бык был очень кротким, великодушным и не слишком общительным. Застенчивость его была намного сильнее, чем того требует монашеское смирение. Фома был так тих и бесстрастен, что студенты, с которыми он учился долгое время, считали его дураком.
Нечаянный случай изменил мнение школяров об интеллектуальных способностях Сицилийского Быка…
"Однажды перед экзаменами один сердобольный студент так сильно пожалел Фому, что решил подготовить его к сессии и объяснить ему основы логики. Толстый и, как все считали, тупой Сицилийский Бык кротко и вежливо поблагодарил товарища. Великодушный благодетель стал бодро объяснять, чуть свысока глядя на подопечного. Наконец репетитор дошел до того места, в котором сам был не очень тверд, запутался и замялся…
И вдруг тяжелый увалень, этот вечный предмет для насмешек виновато поднял глаза и, извинившись, смущенно предложил правильное решение. Школяр-репетитор уставился на Фому, как на чудовище и побежал рассказывать товарищам и учителю, что Бык заговорил.
"Вы зовете его тупым волом?"- сказал учитель: ''Подождите, вол еще взревет так громко, что рев его оглушит мир".
Однако будущий великий философ и в молодости и в зрелые годы крайне редко показывал бычий норов.
Рассказывают, что Фома с раннего детства питал непонятное отвращение к рыцарским забавам графа-отца и братьев. Мальчик он был тихий и серьезный, но зато уж если открывал рот, то прямо спрашивал учителя: "А что такое Бог?"
Мы не знаем, что отвечал учитель, но мальчик стал искать ответ сам. Через некоторое время юный Фома пришел к отцу и, совсем как какой-нибудь блудный сын, сообщающий, что женился на бесприданнице, спокойно сказал, что уже стал монахом. Началась бурная семейная ссора, и стоило только Фоме начать жизнь странствующего монаха, как братья поймали его, связали и заперли в башне родового замка.
Надо сказать, что заточению Фома подчинился с удивительным смирением и спокойствием. Видимо, ему не так важно было, где размышлять - в башне или в келье.
Однако братья не унимались и подослали к Фоме в башню размалеванную блудницу, желая затем застать его врасплох и совратить или хотя бы ввести в соблазн.
Насколько же разъярился этот тихий, благодушный человек. Он вскочил, схватил из огня головню и замахнулся ею, как пламенным мечом. Легкомысленная девица завизжала и вон из комнаты, а огромный монах, жонглирующий пламенем, кинулся за нею, но вдруг опомнился, с грохотом захлопнул дверь и, дважды ударив головней, начертал на двери большой черный крест. Потом вернулся, аккуратно положил головню в огонь и тихо сел в свое кресло, где так любил размышлять…
Оппоненты в философских спорах хотя и не часто, но все же иногда чувствовали страстность и бычье упрямство Фомы, который и тут мог взмахнуть боевым топором мысли…
"Так обличаем мы ошибку. Мы исходим не из истин веры, но из доводов и суждений самих философов. Если кто-нибудь, кичась своей мнимой мудростью, хочет бросить вызов тому, что мной написано, пусть говорит не в углу и не перед детьми, которым не разобраться в столь сложном деле как философия. Пусть ответит открыто, если посмеет.
Вот я, дабы ответить ему, и не только я, недостойный, но и другие искатели истины. Мы сразимся с его заблуждением или исцелим его невежество".
И все-таки вечная философия Святого Фомы - это в своей основе мирная христианская философия доброго вола. Он вправе был бы сказать, словами современного мудреца - "Я начинаю с травы, чтобы снова привязать себя к Богу".
"Посмотрите, - говорил Фома. - Трава, зерно и другие вещи обманывают нас, и если считать их самоцелью, то они непременно нас обманут".
Но если мы увидим, что существует неполнота вещей, что все вещи стремятся к большему, что зерно хочет стать пшеницей, а трава - украшать цветок ею рожденный. Если все вещи стремятся к большему, чем они есть, то они окажутся еще реальнее, чем мы думали. Нам только кажется, что они не совсем реальны, ибо они еще не в свершении, вроде пачки бенгальских огней или пакетика семян. Но существует высший мир, мир Свершения. В нем семя становится цветком, а сухие палочки - пламенем.
Таким же, в сущности простым и гениальным путем строил Фома знаменитые доказательства бытия Бога, таким путем создавал свои знаменитые богословские и философские "Суммы". С основательностью рабочего вола вспахивал он почву для многих поколений философов, включая и наших современников. При этом, подобно настоящему Сицилийскому Быку, Фома никогда, даже в самых сложных рассуждениях, не отрывался от земной почвы…
"Не мне, бедному монаху, оспаривать у Вас алмазы мудрости, очерченные по строгим правилам и сверкающие небесным светом.
Но я не стыжусь признаться, что мой разум питается моими чувствами. Тем, что я думаю, я обязан во многом тому, что я вижу, обоняю, слышу, трогаю и, пользуясь разумом, я вынужден считать действительной эту действительность.
Словом, я не верю, что Бог создал человека только для тонких, возвышенных, отвлеченных размышлений, которым Вам дано предаваться. Я верю, что есть мир фактов, которые через чувства становятся материалом мысли, и что в этом мире властвует разум, представитель Бога в человеке".
И в этих словах сквозит кроткое простодушное смирение Фомы. Он готов видеть в себе чуть ли не животное, чуть ли ни того самого Быка, которым его дразнили, только чтобы доказать мудрость Бога.
Сектанты многих веков, будучи сами редкостными мракобесами, лелеяли легенду о мракобесии Фомы. Однако, время рассудило по-своему и в ХХ веке поняли: Фома был тем, кто примирил веру с разумом, с опытом и с науками. Будучи богословом, он все-таки учил, что чувства - окна души, и что разуму дано божественное право питаться фактами. И часто боролся за просвещение и свободу яростней, чем все его соперники и даже последователи.
Монастырское предание гласит, что когда святого Фому спросили: "За что же ты больше всего благодарен Богу?" - Фома поднял свою огромную бычью голову и скромно ответил…
"Я благодарен Господу за то, что понял каждую страницу, которую читал".
Обсуждения Сицилийский Бык