В международный День памяти жертв Холокоста (27 января) вспоминалось не только о прошлом.
Два года назад президент Путин признавался, что ему стыдно за уровень антисемитизма и ксенофобии в стране: «Недавно канцлер Германии сказал, что ему стыдно за прошлое, - но это прошлое.
Два года назад президент Путин признавался, что ему стыдно за уровень антисемитизма и ксенофобии в стране: «Недавно канцлер Германии сказал, что ему стыдно за прошлое, - но это прошлое.
А мы должны стыдиться сегодняшнего дня, ведь даже в России, которая больше всего сделала для победы над фашизмом, мы сегодня часто видим проявление этой болезни».
Президентские слова, - как часто бывает за границей и для зарубежной аудитории, - прозвучали верные. Но с тех пор мало что изменилось; разве что «еврейские корни» Медведева, активно перемывавшиеся «коричневым» лагерем, заставили власть «заметить», наконец, русских нацистов, начав разгон не только акций оппозиции, но и «русских маршей». Неловко, согласитесь, если «преемник» примет «зиг хайли» бритоголовых с их перманентным антисемитизмом – на свой счёт. Так что власть не нашла ничего лучшего, как вновь прибегнуть к рецепту Петра I, - «бороться с варварством варварскими методами»: запретом демонстраций и отменой конституционных гарантий на свободу выражения мнений.
Национализма от этого в стране меньше не стало, зато кремль снова проявил тягу к декораторским талантам: накладывать макияж на раны и трупные пятна. Нет демонстраций – нет проблемы. Кремлёвская косметичка всегда под рукой: не важно, что гниёт и бродит в организме, главное, чтобы организм выглядел бодрым и румяным. Даже в морге.
Порой создаётся впечатление, что близость к мавзолею наложила на кремлёвскую политику свою неизгладимую печать. Имитировать «живую жизнь» путём умерщвления живых тканей общественного организма – этим даром «чучельника» экс-президент мог овладеть не иначе как по дороге на работу, ежедневно упираясь взглядом в гранитный шедевр Щусева. А что? У дедушки Ленина - в Москве мавзолей, а у депутатского корпуса – Государственная Дума. И оба лежат, как живые…
Беда лишь в том, что у виртуальной реальности есть пределы. Можно успешно имитировать борьбу с ксенофобией, всенародную поддержку власти, законность и религиозную духовность; даже национального лидера можно имитировать (пока позволяют халявные цены на нефть). Но болезнь и загнанная внутрь лихорадка обязательно прорвутся – всплесками ненависти, уровнем нацистской поножовщины, разгулом полицейского насилия и бесправием людей в обычной жизни. Реальная температура общества обязательно проявится в совокупном показателе общественного здоровья. На шкале нашего общего градусника есть такая штрих–метка, фиксирующая нормальную температуру: 36,6 – градус общественной толерантности.
Можно сколько угодно твердить мантры о совести, морали и духовности, оставаясь в то же время агрессивным фанатом своей узко-понятой (религиозной и политической) морали, или борцом за высокую духовность с кастетом в кармане. Ни «совесть», ни «духовность» не показательны для определения уровня общественного благополучия, поскольку расплывчатые категории и групповые ценности вовсе не мешали до сих пор одной группе граждан публично «квасить морды» другим группам граждан под крики о «морали» и «совести». «Совесть» русского фашиста, православного «Георгиевца» и совесть правозащитника, учёного или художника – это совершенно разные «совести», да и «духовности» тоже разные.
Здоровое общество способно микшировать внутренние напряжения, отводя любой идеологии и духовной культуре своё место, поддерживая общественный баланс в правовом поле. Именно толерантность (как общественная доминанта) наиболее тождественна праву, поскольку основана на балансе интересов и на уважении к правам человека.
«Духовность» может быть анти-правовой и тоталитарной, «совесть» - фанатичной и нетерпимой. Но «тест» на толерантность всегда точно покажет уровень правовой культуры, а значит и нашего общего здоровья.
На бытовом языке толерантность – всего лишь уважение к другому человеку и его правам. Тон здесь, разумеется, задаёт поведение власти. В полицейском государстве уровень насилия «транслируется» вниз, в социум, - не только потом возвращаясь назад, но и разлагая ткани самого общества. Там, где можно в разгар кризиса продлевать полномочия власти, разгонять мирные акции и тащить ветеранов в «воронки», - там по определению не может быть толерантности и уважения друг к другу, - зато «культура ненависти» становится чуть ли не национальной идеей.
Презрительное словцо «толераст», обычное в российской речи – больше говорит о нас самих и нашем уважении к закону.
- Да, мы не «толерасты» - вроде западных кретинов (говорит общество), мы люди необъятной души и широкой совести! Это что же? Не назвать теперь кавказца «черножопым», еврея «жидом», а гея «пидором»? И как тогда жить? А точнее – зачем?
Шестерёнка неисправного механизма обычно производит массу шума, цепляется к другим и высекает искры. Российское бытовое презрение к толерантности – наивная попытка самозащиты, стремление посмеяться над градусником, фиксирующим тяжесть твоей болезни.
Хотя, почему «бытовое» презрение? Помню, в одной из передач не кто-нибудь, а Юрий Кублановский (поэт и, так сказать, интеллигент) возмущался появлению в Берлине недалеко от мемориала жертвам Холокоста – скромного памятника тысячам немецких геев, уничтоженных нацистами в концлагерях, - словно жёлтая звезда или розовый треугольник на робе и после смерти делят убитых на «категории» в терминах «морали». Словно одни «проклятые и убитые» режимом люди – достойны памятника, а другие – ни в коем случае… И это загробное «моралитэ» над прахом жертв у поэта Кублановского называется «моралью» и «христианской совестью». Хотя, ничего удивительного в тупости религиозного морализма нет : в ортодоксальном Иране подростков вешают на площадях за аморальную связь, - и толпа видит в этом укрепление духовных устоев общества и благое наказание порока.
Философия западного общества, - это безусловно, новая светская этика, которая рождается на наших глазах, возникшая когда-то на базе христианских ценностей (уважения к духовному миру личности, чуткости к чужой боли и сострадания). Но как светская культура отношений, толерантность помогает строить жизнь не по «вертикали» (в рамках религиозных сверхценностей и тоталитарных мифологий ), а по «горизонтали», полагая религиозные и прочие убеждения каждого человека – его личным делом. Западная культура, кажется, решилась воплотить в жизнь тайный ужас Достоевского и «устроиться на земле без бога» - исключительно на правовых и светских основаниях.
Но если самые разные соседи (каждый со своей правдой и религией) обречены жить в коммунальной квартире, - то отношения общежития не могут регулироваться одним религиозным обычаем. Светский, вне-религиозный и правовой характер общего пространства (кухни или общей гостиной, например) – является «категорическим императивом» такого общежития. Ни религиозные, ни моральные нормы здесь не работают: католик не поймёт мусульманина, а атеист – их обоих вместе взятых. Толерантность в данном случае - есть общественный договор о правовых основах жизни равноправных граждан.
Это тот тип отношений, когда не государство считает себя умнее граждан, предписывая им одну большую «мораль» и одну на всех габаритную «духовность», а наоборот: сами граждане способны выбрать духовный путь (дело вполне интимное), - государство же заведует не душами, а всего лишь коммунальным хозяйством.
Эта схема в результате оказывается не только продуктивнее религиозно-озабоченных обществ, трындящих о «духовности» (и подпирающих при этом властную полицейщину) - но и этичнее, уважительнее к жизненному выбору человека. Она позволяет гармонизировать и сочетать личностное разнообразие, а не унифицировать его, - что придаёт обществу гибкости, культурной вариативности и социальной комфортности.
Тоталитарные режимы давно «навернулись» и «грохнулись», а «безыдейная» Европа всё никак не встретит давно обещанный ей Шпенглером «Закат». («Пресволочнейшая штуковина: существует, - и ни в зуб ногой!»)…
В одной из заметок «Дневника писателя» Достоевский рассказывает об одном разговоре с Майковым, где он конструирует воображаемую ситуацию, которая точно ложится в нашу тему в виде (говоря современным языком) теста на толерантность. Представьте (говорит писатель), что вы случайно стали на улице свидетелем возбуждённого разговора двух бомбистов (как раз в период террора народовольцев). Они так взволнованы, что не замечают повышенных голосов, и вы случайно узнаёте из их реплик о заложенной бомбе. Что вы будете делать? Ещё есть возможность предотвратить гибель очередного сановника, приговорённого к расправе. Вот Вы, (спросил он Майкова) пойдёте предупредить об этом?.. Нет? Вот и я не пошёл бы (растерянно сказал Достоевский). Но ведь это ужасно!..
Накал внутренней ненависти, накопленный в обществе, таков, что даже писателю-христианину кажется невозможным поставить человеческое над политикой и «злобой дня». Впрочем, всё так узнаваемо, не так ли? Каждый может продолжить для себя провокативный эксперимент классика, поставив на место приговорённого сановника – политического оппонента или идеологического врага. Даже самого злобного и вцепившегося во властное кресло, словно в нём зашиты бриллианты мадам Петуховой… Лично я не смог ответить на вопрос с ходу. А вы?
Станете ли вы лично спасать такого человека, если узнаете, что ему грозит смерть? Является ли для вас человеческая жизнь (как таковая) абсолютной ценностью? Как (в конечном счёте) выстроены ваши приоритеты, что главнее: человеческое или идеологическое (моральное, справедливое, политическое и так далее)? Сумеем ли мы в России когда-нибудь быть терпимыми друг к другу? Надеюсь, что когда-нибудь словечко «толераст» всё же выйдет в тираж, - вместе с нетерпимостью, ксенофобией, ненавистью и презрением к праву.
Видимо, это и есть тест на толерантность, на вменяемость, готовность быть прежде всего людьми, оставляя за другими право быть самими собой, иметь взгляды, привычки, веры и убеждения, отличные от наших.
Ведь без привычки уважения к другим людям – так трудно уважать себя.
С уважением, Александр Хоц
Президентские слова, - как часто бывает за границей и для зарубежной аудитории, - прозвучали верные. Но с тех пор мало что изменилось; разве что «еврейские корни» Медведева, активно перемывавшиеся «коричневым» лагерем, заставили власть «заметить», наконец, русских нацистов, начав разгон не только акций оппозиции, но и «русских маршей». Неловко, согласитесь, если «преемник» примет «зиг хайли» бритоголовых с их перманентным антисемитизмом – на свой счёт. Так что власть не нашла ничего лучшего, как вновь прибегнуть к рецепту Петра I, - «бороться с варварством варварскими методами»: запретом демонстраций и отменой конституционных гарантий на свободу выражения мнений.
Национализма от этого в стране меньше не стало, зато кремль снова проявил тягу к декораторским талантам: накладывать макияж на раны и трупные пятна. Нет демонстраций – нет проблемы. Кремлёвская косметичка всегда под рукой: не важно, что гниёт и бродит в организме, главное, чтобы организм выглядел бодрым и румяным. Даже в морге.
Порой создаётся впечатление, что близость к мавзолею наложила на кремлёвскую политику свою неизгладимую печать. Имитировать «живую жизнь» путём умерщвления живых тканей общественного организма – этим даром «чучельника» экс-президент мог овладеть не иначе как по дороге на работу, ежедневно упираясь взглядом в гранитный шедевр Щусева. А что? У дедушки Ленина - в Москве мавзолей, а у депутатского корпуса – Государственная Дума. И оба лежат, как живые…
Беда лишь в том, что у виртуальной реальности есть пределы. Можно успешно имитировать борьбу с ксенофобией, всенародную поддержку власти, законность и религиозную духовность; даже национального лидера можно имитировать (пока позволяют халявные цены на нефть). Но болезнь и загнанная внутрь лихорадка обязательно прорвутся – всплесками ненависти, уровнем нацистской поножовщины, разгулом полицейского насилия и бесправием людей в обычной жизни. Реальная температура общества обязательно проявится в совокупном показателе общественного здоровья. На шкале нашего общего градусника есть такая штрих–метка, фиксирующая нормальную температуру: 36,6 – градус общественной толерантности.
Можно сколько угодно твердить мантры о совести, морали и духовности, оставаясь в то же время агрессивным фанатом своей узко-понятой (религиозной и политической) морали, или борцом за высокую духовность с кастетом в кармане. Ни «совесть», ни «духовность» не показательны для определения уровня общественного благополучия, поскольку расплывчатые категории и групповые ценности вовсе не мешали до сих пор одной группе граждан публично «квасить морды» другим группам граждан под крики о «морали» и «совести». «Совесть» русского фашиста, православного «Георгиевца» и совесть правозащитника, учёного или художника – это совершенно разные «совести», да и «духовности» тоже разные.
Здоровое общество способно микшировать внутренние напряжения, отводя любой идеологии и духовной культуре своё место, поддерживая общественный баланс в правовом поле. Именно толерантность (как общественная доминанта) наиболее тождественна праву, поскольку основана на балансе интересов и на уважении к правам человека.
«Духовность» может быть анти-правовой и тоталитарной, «совесть» - фанатичной и нетерпимой. Но «тест» на толерантность всегда точно покажет уровень правовой культуры, а значит и нашего общего здоровья.
На бытовом языке толерантность – всего лишь уважение к другому человеку и его правам. Тон здесь, разумеется, задаёт поведение власти. В полицейском государстве уровень насилия «транслируется» вниз, в социум, - не только потом возвращаясь назад, но и разлагая ткани самого общества. Там, где можно в разгар кризиса продлевать полномочия власти, разгонять мирные акции и тащить ветеранов в «воронки», - там по определению не может быть толерантности и уважения друг к другу, - зато «культура ненависти» становится чуть ли не национальной идеей.
Презрительное словцо «толераст», обычное в российской речи – больше говорит о нас самих и нашем уважении к закону.
- Да, мы не «толерасты» - вроде западных кретинов (говорит общество), мы люди необъятной души и широкой совести! Это что же? Не назвать теперь кавказца «черножопым», еврея «жидом», а гея «пидором»? И как тогда жить? А точнее – зачем?
Шестерёнка неисправного механизма обычно производит массу шума, цепляется к другим и высекает искры. Российское бытовое презрение к толерантности – наивная попытка самозащиты, стремление посмеяться над градусником, фиксирующим тяжесть твоей болезни.
Хотя, почему «бытовое» презрение? Помню, в одной из передач не кто-нибудь, а Юрий Кублановский (поэт и, так сказать, интеллигент) возмущался появлению в Берлине недалеко от мемориала жертвам Холокоста – скромного памятника тысячам немецких геев, уничтоженных нацистами в концлагерях, - словно жёлтая звезда или розовый треугольник на робе и после смерти делят убитых на «категории» в терминах «морали». Словно одни «проклятые и убитые» режимом люди – достойны памятника, а другие – ни в коем случае… И это загробное «моралитэ» над прахом жертв у поэта Кублановского называется «моралью» и «христианской совестью». Хотя, ничего удивительного в тупости религиозного морализма нет : в ортодоксальном Иране подростков вешают на площадях за аморальную связь, - и толпа видит в этом укрепление духовных устоев общества и благое наказание порока.
Философия западного общества, - это безусловно, новая светская этика, которая рождается на наших глазах, возникшая когда-то на базе христианских ценностей (уважения к духовному миру личности, чуткости к чужой боли и сострадания). Но как светская культура отношений, толерантность помогает строить жизнь не по «вертикали» (в рамках религиозных сверхценностей и тоталитарных мифологий ), а по «горизонтали», полагая религиозные и прочие убеждения каждого человека – его личным делом. Западная культура, кажется, решилась воплотить в жизнь тайный ужас Достоевского и «устроиться на земле без бога» - исключительно на правовых и светских основаниях.
Но если самые разные соседи (каждый со своей правдой и религией) обречены жить в коммунальной квартире, - то отношения общежития не могут регулироваться одним религиозным обычаем. Светский, вне-религиозный и правовой характер общего пространства (кухни или общей гостиной, например) – является «категорическим императивом» такого общежития. Ни религиозные, ни моральные нормы здесь не работают: католик не поймёт мусульманина, а атеист – их обоих вместе взятых. Толерантность в данном случае - есть общественный договор о правовых основах жизни равноправных граждан.
Это тот тип отношений, когда не государство считает себя умнее граждан, предписывая им одну большую «мораль» и одну на всех габаритную «духовность», а наоборот: сами граждане способны выбрать духовный путь (дело вполне интимное), - государство же заведует не душами, а всего лишь коммунальным хозяйством.
Эта схема в результате оказывается не только продуктивнее религиозно-озабоченных обществ, трындящих о «духовности» (и подпирающих при этом властную полицейщину) - но и этичнее, уважительнее к жизненному выбору человека. Она позволяет гармонизировать и сочетать личностное разнообразие, а не унифицировать его, - что придаёт обществу гибкости, культурной вариативности и социальной комфортности.
Тоталитарные режимы давно «навернулись» и «грохнулись», а «безыдейная» Европа всё никак не встретит давно обещанный ей Шпенглером «Закат». («Пресволочнейшая штуковина: существует, - и ни в зуб ногой!»)…
В одной из заметок «Дневника писателя» Достоевский рассказывает об одном разговоре с Майковым, где он конструирует воображаемую ситуацию, которая точно ложится в нашу тему в виде (говоря современным языком) теста на толерантность. Представьте (говорит писатель), что вы случайно стали на улице свидетелем возбуждённого разговора двух бомбистов (как раз в период террора народовольцев). Они так взволнованы, что не замечают повышенных голосов, и вы случайно узнаёте из их реплик о заложенной бомбе. Что вы будете делать? Ещё есть возможность предотвратить гибель очередного сановника, приговорённого к расправе. Вот Вы, (спросил он Майкова) пойдёте предупредить об этом?.. Нет? Вот и я не пошёл бы (растерянно сказал Достоевский). Но ведь это ужасно!..
Накал внутренней ненависти, накопленный в обществе, таков, что даже писателю-христианину кажется невозможным поставить человеческое над политикой и «злобой дня». Впрочем, всё так узнаваемо, не так ли? Каждый может продолжить для себя провокативный эксперимент классика, поставив на место приговорённого сановника – политического оппонента или идеологического врага. Даже самого злобного и вцепившегося во властное кресло, словно в нём зашиты бриллианты мадам Петуховой… Лично я не смог ответить на вопрос с ходу. А вы?
Станете ли вы лично спасать такого человека, если узнаете, что ему грозит смерть? Является ли для вас человеческая жизнь (как таковая) абсолютной ценностью? Как (в конечном счёте) выстроены ваши приоритеты, что главнее: человеческое или идеологическое (моральное, справедливое, политическое и так далее)? Сумеем ли мы в России когда-нибудь быть терпимыми друг к другу? Надеюсь, что когда-нибудь словечко «толераст» всё же выйдет в тираж, - вместе с нетерпимостью, ксенофобией, ненавистью и презрением к праву.
Видимо, это и есть тест на толерантность, на вменяемость, готовность быть прежде всего людьми, оставляя за другими право быть самими собой, иметь взгляды, привычки, веры и убеждения, отличные от наших.
Ведь без привычки уважения к другим людям – так трудно уважать себя.
С уважением, Александр Хоц
Обсуждения Культура ненависти
С уважением,
Саша.
Спасибо, что откликнулись на мою просьбу и разместили статью.
Вот уже какое-то время буквально «мерзну», читая только одно ее название, - такое, знаете ли, ёмкое и точное определение культуры общественных взаимоотношений!
Вплоть до того, что размышления над ним «притянули в мою реальность» несколько фильмов, например, такую потрясающую иллюстрацию, как «Все умрут, а я останусь», где эта самая культура блистает во всей ее красе!
И вот я думаю дальше.
Абсолютно верно, что «здоровое общество способно микшировать внутренние напряжения, отводя любой идеологии и духовной культуре своё место». Полагаю, что понятие «общество» здесь можно отнести к любому макро- и микросообществу, от семьи, футбольной команды, религиозной общины, национальной группы и далее, вплоть до всего человечества.
Глагол «микшировать» понимаю, в данном контексте, как урегулировать, сглаживать неизбежные у членов сообщества противоречия, выявлять мотивы, как причины противоречий и согласовывать стремления людей таким образом, чтобы они способствовали развитию сообщества в целом.
То есть всеми этими коммуникативными и психологическими проблемами в сообществе кто-то должен постоянно заниматься. Причем, тот, кто этим занимается, должен обладать глубоким пониманием человеческих мотивов поведения и высокими коммуникативными навыками, чтобы суметь «смикшировать» даже самое нестандартное поведение члена своего сообщества.
Кто? Обычно эти функции берет на себя лидер сообщества. В семье – это отец или мать. В классе – учитель. В организации – ее управляющий. В стране, соответственно, президент и его министры, как мастера разных секторов общества. (Я имею в виду, что слово «министр» происходит от «мастер»).
Много ли у нас примеров таких лидеров и, соответственно, таких сообществ?
Много ли в обществе гармоничных семей или организаций, основанных на принципах уважения? Дают ли примеры уважения к личности и ее правам учителя, призванные давать такой пример? Откуда же тогда вырасти государственным чиновникам, настаивающим на разработке общественного договора о правовых основах? И тем более, достоверно знающих, как нужно поддерживать баланс в правовом поле и не только в нем?
В фильме, о котором я упоминаю, с ужасающей ясностью прописаны персонажи родителей и учителей трех школьниц - главных героинь, можно сказать, невинных жертв окружающей их культуры ненависти. И в свою очередь, их родители и учителя – тоже ее жертвы. Разумеется, кино гиперболизирует проблему, но в той или иной степени, очень многие сейчас являются жертвами этой культуры, даже не осознавая такого факта!
Право «быть самим собой» не подразумевает право быть невменяемым агрессором.
«Гуманность» тоже не подразумевает жалость к себе и нежелание развиваться.
Чтобы суметь быть терпимыми, нужно овладеть таковым умением, научиться ему. Чтобы суметь научить детей или членов своего сообщества быть терпимыми друг к другу не на словах (или конституциях), нужно подать личный пример.
Думаю, что желаемый уже многими «градус толерантности» может быть достигнутым только в прямой зависимости от развития их лидерских умений. Разумеется, я говорю, о тех лидерских умениях, которые не следует путать с качествами "лидеров", отдающих приказы вешать своих сограждан.
В общем, я продолжу размышлять, чтобы развернуть эти положения, и спасибо Вам!
Так как Ваш ЖЖ по-прежнему недоступен, буду ждать Ваши новые статьи здесь.
С уважением,
Галия