Золотая Империя Цзинь.
Он проснулся, солнце низко било в глаза, не ослепительное, но яркое. Дорога среди цветущих полян и сопок уходила в распадок, появлялась на следующей террасе. Он увидел, как она вьется по гребням.
Он проснулся, солнце низко било в глаза, не ослепительное, но яркое. Дорога среди цветущих полян и сопок уходила в распадок, появлялась на следующей террасе. Он увидел, как она вьется по гребням.
От цветов и травы поднимался туман, роса замочила ноги. Он вышел на дорогу, которая завела в высокий лес, с широких листьев ореха падали капли. Безлюдье. Неожиданно в стороне за деревьями появляются поля, а потом и деревня. Он свернул, пересек мутный поток, поднялся на взгорок по вязкой дороге, не зашел в пустынную деревню, в застывшем, мокром воздухе не слышалось ни звука.
...Золотая империя чжурженей собрала со всех окрестных народов рабов, охотничьи селения соединив дорогами, дальних превратив в ближних, распахав лесные поляны и введя порядок производства и потребления, новую одежду, регламентировав каждый поступок и обезличив каждого работающего. Чтобы создавать маленькое богатство для большого государства, чтобы заставить людей непрерывно работать сообща, нужно каждого по отдельности разъединить, дать со стороны приказ, и снова собрать вместе, - разобщенные, они уже не заботятся о том, что им делать, лишь бы делать, а причина интенсивной работы найдется, хотя бы страх голода. И Золотая империя стала золотой. Теперь рабы боятся всякого конного, появляющегося с того конца дороги, где власть построила пышные города. Чиновники уже не удовлетворены ни прекрасными лошадьми, ни богатыми колесницами, они же богаты! Их уже носят в носилках в сопровождении пышных верховых.
И вот теперь видеть их, с осторожными манерами и благообразными лицами, с засученными рукавами одежд, пешими, на лесных дорогах в глубине сопок, казалось странным и чуждым. Где их кони? Где их свита? Вот и приходит на мысль «Маленькое богатство для маленьких воров, а придет Большой вор, – он возьмет все, для него припасенное, всю Золотую империю». И понесутся по ровным дорогам орды мрачных всадников, уже неизвестно во что одетых, смесь дикости и праздности напялив на себя, озлобленных рабством и не знающих жалости. Они заставят в осажденных городах жрать человечину. Огнем выжгут эти всадники поля, столь кропотливо возделанные рабами, пустят по ветру правильные поселения, и их стрелы разгонят оставшихся в живых. Они, испытавшие рабство и унижение, поднявшие красные штандарты свободы, не нуждаются в рабах, только в безграничных пустых пространствах, которые населят новой расой свободных людей, своих потомков. Они, взявшие все и утолившие свои обиды, заалчат мирового господства, ведь нищие не знают меры!
Куда идет этот человек. В какие долины переносит его туман. Зовут его Канкэ-чужак. Какие случайности, отвечающие на его мысли, он ищет, ибо в тумане редкие ориентиры памяти высвечивают их ярче, чем в повседневности на слепящем свету дня. Да и понятно, утратив беззаботность прошлого, усомнившись в порядке нынешнего, убедившись в непредсказуемости будущего, он не может не думать о тайне, наполняющей окружающее, сводящей вместе случайности, складывающиеся в судьбу. Разобраться во всем он не может, настолько коротка жизнь его, но и не знать не может, так как все, что он знает, это и есть – все.
Идут, идут войска полынной равниной в свете поднявшейся на востоке луны, пересекая границу Цзинь змеёй из запыленных железных шлемов, суньский дракон пересек священные рубежи Золотой Империи, манзы прикидывались мирными карпами в своих искусственных садах, и вот выползли, гремя чешуйчатыми панцирями и тускло мерцающими отточенными пиками с бунчуками на концах, и потянулись мощеными дорогами, словно поздней осенью многочисленные соцветия рогоза пылят по протокам рек.
Семь лет дождей и тайфунов превратили Цзинь в болото, каналы расхлестались по широким долинам, бесплодная галька засыпала плодородные поля. Степные рубежи открылись в доступный мост для варваров и их скота, вторгшихся из бескрайных пустынь под безграничным небом с пыльной вечностью в узких и лютых глазах мэнгу. Орды номадов потянули за собой великую сушь, где раньше чжуржени страдали от дождей, запылали поля гаоляна и священные горные леса, кочевники освобождали землю для своего скота. За ними шли войска Сунь, таща за собой чудовищные стенобитные механизмы и ракетные станки для осадных стрел.
Никто не знает что будет, Канкэ был лазутчиком на границе не только у мэнгу, но и у суньцев, пьянствуя с образованнейшими студентами и бродячими даосами в приграничных корчмах. Сотню лет Цзинь повелевала судьбами соседей, направляла их гнев на Юг и Запад, а у себя строила миллионные города и процветающие селения, преобразовывая страну рыбоедов и таежных охотников в разумную машину государства. Следом за Золотой Империей падут и заносчивые манзы, коварству научила Сунь, за людей не считая соседей.
Цзинь пала еще до того, как захватчики прошли в край ее земли. Мэнгу принесли с собой в цветущий абрикосовый сад Золотой империи страшные болезни, чернотой и язвами скосившими его обитателей. Осажденные города, годами сидевшие за высокими стенами, съевшие всю живность и своих мертвецов, пали от тлетворного духа болезней. Манзы ушли, забрав с собой миллион ляней золота и серебра, всю бронзу и нефрит, а по зарастающим и искореженным дорогам Золотой Империи вслед за ними за горизонт на Юг разоренной страны ушли и варвары, оставив в горах банды свирепых изгоев и дезертиров, которым было все равно куда кочевать, чума их не брала, они сами были как болезнь. Страна обезлюдела, волки и тигры вышли из лесов, загрызая оставшихся в живых.
Густой туман превратился в морось, она не столько капает, сколько мочит одежду. Клубится паром дыхание в мокром воздухе. Канке, уставший, движется по ущелью, дороги стали опасными. С обеих сторон подпирают крутые сопки. И нет уже уверенности в правильности выбранного направления. Или это слабость от усталости в ногах. Не все ли равно куда идти, и есть ли правильное направление? Выйти. Чтобы не теснили сопки. И снова ручей выводит к отвесной скале, бьет под него поток, задерживаясь на глубокой яме, где стоят, шевеля многочисленными плавниками пятнистые, цвета яшмы, рыбы. Громадные деревья, словно серые колонны, загромождают ущелье, и просветы между ними густо заплетены кустами и лианами. И колючки, куда не протянешь руку. Чуть отклонившись от русла ручья, переступает на черную мочажину копытцами олень, осторожно ступает, замешательство, и он так же осторожно выскакивает из черной прогалины, чтобы исчезнуть в лесу.
Канкэ поднялся к перевалу, и ему в лицо вдруг пахнуло запахом морской травы. Деревня давно осталась позади, морось превратилась в легкий дождь. За перевалом, у ручья, под деревом разложил он костер, обсохнув и поев, заснул, прислонившись к стволу кедра. В его снах был тигренок, что ластился к нему, терся уголками пасти о его голову и руки, старался положить когтистые лапы ему на плечи, он отстранялся рукой и тигренок осторожно грыз её, но не больно, и отходил в сторону по цветущей поляне, зовя за собой.
Подходить к тайне мироздания крайне опасно, можно насмерть испугаться Открывшегося, что пророчит не готовому к этому человеку неминуемую гибель, ведь тайна эта начинает вести его по жизни, каждым событием указывая ему путь, требуя распознавания символов будущего. Даже освоившись, человек, вдруг захочет уйти от своей неожиданной проницательности, но будет уже поздно, - раз, заглянувший в будущее, не сможет он забыть об этом, а, утратив ее, будет смертельно тосковать по ней. Он принимает ответственность за жизнь свою, и жизнь его начинает сама создавать ему путь и ситуации, испытывать его, жестоко наказывая за непослушание или непонимание. И некого винить в судьбе его, он - хозяин Рока!
Люди вокруг него как слепые котята, ищущие у него соска, чтобы утолить свой бытийный голод, неутолимый! Просветить их - он не может, потому что знание его о тайне неуловимо и ничтожно, на грани правды и лжи, он видел это в их ослепленных светом глазах, а предсказывать им будущее опасно, надо брать ответственность за их жизни на себя! А вместе с ней, и Власть над ними, а для ее удержания нужно быть жестоким, люди не простят ему ни малейшего промаха, готовые ударить в спину ножом, -они считают, что величие его от этой Власти над ними, и достаточно занять место вождя, они станут такими же, как он! Поэтому Канкэ и говорит, что слепые котята, они не могут пропустить свет бытия сквозь себя в ту бездонную сияющую темноту, которая сама наблюдает и ведет их, которой не безразлично, что случается в мире, которая и является этим миром. Созревший плод лжи падает, и мириады существ падают вместе с нею. Мироздание всюду выглядит как Смерть! Никто не хочет видеть, как из нее зарождается новая правда, чтобы в мире людей превратиться в новую ложь, люди не хотят прозревать, не хотят взрослеть.
Канкэ вспомнил сказку своего народа. Человек был вечен, жил в красивом месте тайги вместе с животными. Приходил день, и была пища, была ночь, и был сладкий сон. Но, однажды проснувшись, он забеспокоился, что пищи не будет на завтра, и он пошел на охоту, а чтобы охота была успешней, приручил собаку, а чтобы ночь была спокойней, приручил кошку. Когда же человек приручил человека, он выгнал и собаку, и кошку в тайгу. Озлобившаяся собака стала жестоким волком, а кошка – злым тигром. А человек…стал лютой тварью, смертным и ненасытным.
Они боготворили Агуду, что создал Цзинь. Но учитель ненависти никогда не будет учителем любви! И Канкэ идет на остров на краю океана, куда ушел случайный его собеседник, предсказавший двумя словами все будущее Золотой Империи, а ведь он, Канкэ, обязан был сдать его властям! Слова наказываются, и жестоко. Но он не смог, потому, что не поверил в них! А теперь и сам уходил от людей, без надобности обходя деревни. А ведь когда-то он считал себя свободным, а власть священной. Рухнувшая Золотая Империя освободила его от преданности ей.
Жизнь наша, это наказание за жизнь нашу.
Ответственность в мире есть наказание за принятую на себя ответственность в мире.
Любое действие человека в мире, это ответ мира человеку.
Свобода человека в мире ведет к необходимости, ритуалу поведения в человеческом мире.
Равенство людей только в смерти.
Братство людей приводит к бесконечному одиночеству людей. В мире, где господствует невежество, зависть и предательство, а государство построено только на человеколюбии и справедливости, человек становится наказанием самого себя перед лицом непонятного, Тайны!
Самые ужасные мучения у Канкэ были, когда он понял это, он стал сомневаться в ценности своей жизни. А потом он захлебнулся счастьем жить! Один! Одиночество и причастность ко всему, непостижимая его власть над миром! И презрение…! А теперь душа требовала другого…и гнала его из разоренной страны на Восток.
...Золотая империя чжурженей собрала со всех окрестных народов рабов, охотничьи селения соединив дорогами, дальних превратив в ближних, распахав лесные поляны и введя порядок производства и потребления, новую одежду, регламентировав каждый поступок и обезличив каждого работающего. Чтобы создавать маленькое богатство для большого государства, чтобы заставить людей непрерывно работать сообща, нужно каждого по отдельности разъединить, дать со стороны приказ, и снова собрать вместе, - разобщенные, они уже не заботятся о том, что им делать, лишь бы делать, а причина интенсивной работы найдется, хотя бы страх голода. И Золотая империя стала золотой. Теперь рабы боятся всякого конного, появляющегося с того конца дороги, где власть построила пышные города. Чиновники уже не удовлетворены ни прекрасными лошадьми, ни богатыми колесницами, они же богаты! Их уже носят в носилках в сопровождении пышных верховых.
И вот теперь видеть их, с осторожными манерами и благообразными лицами, с засученными рукавами одежд, пешими, на лесных дорогах в глубине сопок, казалось странным и чуждым. Где их кони? Где их свита? Вот и приходит на мысль «Маленькое богатство для маленьких воров, а придет Большой вор, – он возьмет все, для него припасенное, всю Золотую империю». И понесутся по ровным дорогам орды мрачных всадников, уже неизвестно во что одетых, смесь дикости и праздности напялив на себя, озлобленных рабством и не знающих жалости. Они заставят в осажденных городах жрать человечину. Огнем выжгут эти всадники поля, столь кропотливо возделанные рабами, пустят по ветру правильные поселения, и их стрелы разгонят оставшихся в живых. Они, испытавшие рабство и унижение, поднявшие красные штандарты свободы, не нуждаются в рабах, только в безграничных пустых пространствах, которые населят новой расой свободных людей, своих потомков. Они, взявшие все и утолившие свои обиды, заалчат мирового господства, ведь нищие не знают меры!
Куда идет этот человек. В какие долины переносит его туман. Зовут его Канкэ-чужак. Какие случайности, отвечающие на его мысли, он ищет, ибо в тумане редкие ориентиры памяти высвечивают их ярче, чем в повседневности на слепящем свету дня. Да и понятно, утратив беззаботность прошлого, усомнившись в порядке нынешнего, убедившись в непредсказуемости будущего, он не может не думать о тайне, наполняющей окружающее, сводящей вместе случайности, складывающиеся в судьбу. Разобраться во всем он не может, настолько коротка жизнь его, но и не знать не может, так как все, что он знает, это и есть – все.
Идут, идут войска полынной равниной в свете поднявшейся на востоке луны, пересекая границу Цзинь змеёй из запыленных железных шлемов, суньский дракон пересек священные рубежи Золотой Империи, манзы прикидывались мирными карпами в своих искусственных садах, и вот выползли, гремя чешуйчатыми панцирями и тускло мерцающими отточенными пиками с бунчуками на концах, и потянулись мощеными дорогами, словно поздней осенью многочисленные соцветия рогоза пылят по протокам рек.
Семь лет дождей и тайфунов превратили Цзинь в болото, каналы расхлестались по широким долинам, бесплодная галька засыпала плодородные поля. Степные рубежи открылись в доступный мост для варваров и их скота, вторгшихся из бескрайных пустынь под безграничным небом с пыльной вечностью в узких и лютых глазах мэнгу. Орды номадов потянули за собой великую сушь, где раньше чжуржени страдали от дождей, запылали поля гаоляна и священные горные леса, кочевники освобождали землю для своего скота. За ними шли войска Сунь, таща за собой чудовищные стенобитные механизмы и ракетные станки для осадных стрел.
Никто не знает что будет, Канкэ был лазутчиком на границе не только у мэнгу, но и у суньцев, пьянствуя с образованнейшими студентами и бродячими даосами в приграничных корчмах. Сотню лет Цзинь повелевала судьбами соседей, направляла их гнев на Юг и Запад, а у себя строила миллионные города и процветающие селения, преобразовывая страну рыбоедов и таежных охотников в разумную машину государства. Следом за Золотой Империей падут и заносчивые манзы, коварству научила Сунь, за людей не считая соседей.
Цзинь пала еще до того, как захватчики прошли в край ее земли. Мэнгу принесли с собой в цветущий абрикосовый сад Золотой империи страшные болезни, чернотой и язвами скосившими его обитателей. Осажденные города, годами сидевшие за высокими стенами, съевшие всю живность и своих мертвецов, пали от тлетворного духа болезней. Манзы ушли, забрав с собой миллион ляней золота и серебра, всю бронзу и нефрит, а по зарастающим и искореженным дорогам Золотой Империи вслед за ними за горизонт на Юг разоренной страны ушли и варвары, оставив в горах банды свирепых изгоев и дезертиров, которым было все равно куда кочевать, чума их не брала, они сами были как болезнь. Страна обезлюдела, волки и тигры вышли из лесов, загрызая оставшихся в живых.
Густой туман превратился в морось, она не столько капает, сколько мочит одежду. Клубится паром дыхание в мокром воздухе. Канке, уставший, движется по ущелью, дороги стали опасными. С обеих сторон подпирают крутые сопки. И нет уже уверенности в правильности выбранного направления. Или это слабость от усталости в ногах. Не все ли равно куда идти, и есть ли правильное направление? Выйти. Чтобы не теснили сопки. И снова ручей выводит к отвесной скале, бьет под него поток, задерживаясь на глубокой яме, где стоят, шевеля многочисленными плавниками пятнистые, цвета яшмы, рыбы. Громадные деревья, словно серые колонны, загромождают ущелье, и просветы между ними густо заплетены кустами и лианами. И колючки, куда не протянешь руку. Чуть отклонившись от русла ручья, переступает на черную мочажину копытцами олень, осторожно ступает, замешательство, и он так же осторожно выскакивает из черной прогалины, чтобы исчезнуть в лесу.
Канкэ поднялся к перевалу, и ему в лицо вдруг пахнуло запахом морской травы. Деревня давно осталась позади, морось превратилась в легкий дождь. За перевалом, у ручья, под деревом разложил он костер, обсохнув и поев, заснул, прислонившись к стволу кедра. В его снах был тигренок, что ластился к нему, терся уголками пасти о его голову и руки, старался положить когтистые лапы ему на плечи, он отстранялся рукой и тигренок осторожно грыз её, но не больно, и отходил в сторону по цветущей поляне, зовя за собой.
Подходить к тайне мироздания крайне опасно, можно насмерть испугаться Открывшегося, что пророчит не готовому к этому человеку неминуемую гибель, ведь тайна эта начинает вести его по жизни, каждым событием указывая ему путь, требуя распознавания символов будущего. Даже освоившись, человек, вдруг захочет уйти от своей неожиданной проницательности, но будет уже поздно, - раз, заглянувший в будущее, не сможет он забыть об этом, а, утратив ее, будет смертельно тосковать по ней. Он принимает ответственность за жизнь свою, и жизнь его начинает сама создавать ему путь и ситуации, испытывать его, жестоко наказывая за непослушание или непонимание. И некого винить в судьбе его, он - хозяин Рока!
Люди вокруг него как слепые котята, ищущие у него соска, чтобы утолить свой бытийный голод, неутолимый! Просветить их - он не может, потому что знание его о тайне неуловимо и ничтожно, на грани правды и лжи, он видел это в их ослепленных светом глазах, а предсказывать им будущее опасно, надо брать ответственность за их жизни на себя! А вместе с ней, и Власть над ними, а для ее удержания нужно быть жестоким, люди не простят ему ни малейшего промаха, готовые ударить в спину ножом, -они считают, что величие его от этой Власти над ними, и достаточно занять место вождя, они станут такими же, как он! Поэтому Канкэ и говорит, что слепые котята, они не могут пропустить свет бытия сквозь себя в ту бездонную сияющую темноту, которая сама наблюдает и ведет их, которой не безразлично, что случается в мире, которая и является этим миром. Созревший плод лжи падает, и мириады существ падают вместе с нею. Мироздание всюду выглядит как Смерть! Никто не хочет видеть, как из нее зарождается новая правда, чтобы в мире людей превратиться в новую ложь, люди не хотят прозревать, не хотят взрослеть.
Канкэ вспомнил сказку своего народа. Человек был вечен, жил в красивом месте тайги вместе с животными. Приходил день, и была пища, была ночь, и был сладкий сон. Но, однажды проснувшись, он забеспокоился, что пищи не будет на завтра, и он пошел на охоту, а чтобы охота была успешней, приручил собаку, а чтобы ночь была спокойней, приручил кошку. Когда же человек приручил человека, он выгнал и собаку, и кошку в тайгу. Озлобившаяся собака стала жестоким волком, а кошка – злым тигром. А человек…стал лютой тварью, смертным и ненасытным.
Они боготворили Агуду, что создал Цзинь. Но учитель ненависти никогда не будет учителем любви! И Канкэ идет на остров на краю океана, куда ушел случайный его собеседник, предсказавший двумя словами все будущее Золотой Империи, а ведь он, Канкэ, обязан был сдать его властям! Слова наказываются, и жестоко. Но он не смог, потому, что не поверил в них! А теперь и сам уходил от людей, без надобности обходя деревни. А ведь когда-то он считал себя свободным, а власть священной. Рухнувшая Золотая Империя освободила его от преданности ей.
Жизнь наша, это наказание за жизнь нашу.
Ответственность в мире есть наказание за принятую на себя ответственность в мире.
Любое действие человека в мире, это ответ мира человеку.
Свобода человека в мире ведет к необходимости, ритуалу поведения в человеческом мире.
Равенство людей только в смерти.
Братство людей приводит к бесконечному одиночеству людей. В мире, где господствует невежество, зависть и предательство, а государство построено только на человеколюбии и справедливости, человек становится наказанием самого себя перед лицом непонятного, Тайны!
Самые ужасные мучения у Канкэ были, когда он понял это, он стал сомневаться в ценности своей жизни. А потом он захлебнулся счастьем жить! Один! Одиночество и причастность ко всему, непостижимая его власть над миром! И презрение…! А теперь душа требовала другого…и гнала его из разоренной страны на Восток.
Обсуждения Золотая Империя Цзинь