В марте шестнадцать японистов из тринадцати стран собрались в Токио, чтобы внятно ответить Японскому фонду культуры на Главный Самурайский вопрос: Так почему же Харуки Мураками так популярен у вас за границей? Что в нем такого, чего мы пока не разглядели?
Симпозиум Охота на Харуки состоялся в университетах Токио, Кобэ и Саппоро на деньги японского МИДа. Сам Мураками в это время работал в Кембридже. На запрос его офиса, как он относится ко всей этой чехарде, мэтр пожал плечами и немного смущенно ответил: Ну, если столько людей этим занимается, значит, это зачем-нибудь нужно. А приглашение поучаствовать писатель мягко отклонил ввиду чрезвычайной занятости в университете.
Как отмечала свихнутая на статистике японская пресса, это было первое в истории международное собрание подобного масштаба, на котором официальным языком общения служил японский, а не английский.
Светило японской литературы
Открыл симпозиум американский писатель Ричард Пауэрс. У мистера Пауэрса был высокий квадратный лоб и позитивно-задумчивый взгляд. Через синхронного переводчика он прочел короткую, но энергичную лекцию о последних достижениях в мировой нейрофизиологии.
Выяснилось, сообщил он, что обезьяны умеют мыслить индивидуальными имидж-паттернами (образцами видений), похожими на моментальные сны. Главная же разница между нашими грезами и дремами обезьян – в том, что обезьяний мозг в принципе не шизофреничен. А человеческое сознание расщеплено на бесчисленное множество персоналий.
Революционность же литературного метода, которым работает Харуки Мураками, как раз и заключается в том, что на примере своих гиперсюжетов он исследует принципы работы человеческого сознания в условиях расщепленной индивидуальности.
После мистера Пауэрса переводчицы из Скандинавии и Франции говорили о неповторимости авторской интонации в произведениях мэтра. Китаянки рассуждали о необычных для азиатской литературы женских образах героинь его романов.
Профессор Джей Рубин, автор книги Мураками и музыка слов (и, как оказалось, отменный блюзмен), делал очередной упор на музыкальность текстового потока.
Наконец пришлось выступать и мне.
– Как известно, – начал я наугад, – отец и дед Мураками были дзен-буддийскими священниками...
Я рассказал им все, что сумел. Пусть кто может, расскажет лучше.
Я напомнил, что в процессе жизни личность человека постоянно растаскивают в противоположные стороны две силы: одна тянет ее к целому числу, другая к нулю. Что как раз об этих равновеликих силах писал Танидзаки в Заметках об искусстве.
Мураками же нашел принципиально новый и яркий способ изображения этих сил. Это и рассматривает как особую заслугу видный японский критик Норихиро Като, собравший команду из более двадцати рецензентов для составления уникального справочника по творчеству писателя. И вот к каким выводом он приходит.
Сверхзадача Харуки Мураками – вывести литературу к принципиально новым, куда более просторным горизонтам, конструируя повествование таким образом, чтобы оно рассматривало не только исчезновение личности, но и то, что с человеком происходит после этого. Задавшись такой целью, он стал сознательно использовать приемы и спецэффекты, применяемые в фильмах ужасов, кинофантастике и дешевом фэнтези о зомби, шизоидах, призраках, медиумах и т. п. – создав, таким образом, новый метод в литературе (атарасий бунгакутэки сюхо).
Иначе говоря, проза Мураками – это литература визуализованных ощущений. И воспринимать ее следует так, как если бы мы смотрели кино.
Исчезновение личности
Чем же именно отличается Мураками от американских писателей, на которых он поначалу так равнялся?
Выражаясь терминами ядерной физики – тем, что, в отличие от просто физиков, он наконец приступил к расщеплению ядра. Взял атом (a+tom), который до сих пор считался неделимым, расколол его, проник к ядру, расщепил ядро – и получил безграничный доступ к колоссальной энергии нового типа. По крайней мере, с конца XIX века и до сих пор ядро литературы – человеческая индивидуальность – считалось неделимым по определению (in+dividual).
Почему же сами японцы так до конца и не понимают, в чем феномен Мураками? Только ли потому, что в Японии, чтобы тебя признали классиком, неплохо бы сперва помереть?
Не думаю. Просто, видимо, еще мало кто осознает до конца, что с погружением в нулевые годы нового века человек и волк внутри нас, по Гессе, уже заглянули друг другу в глаза.
Тогда они должны будут либо взорваться и навсегда разойтись, – предрекал Гарри Геллеру неизвестный автор трактата, – либо у них появится юмор и они вступят в брак по расчету...
Это уже происходит с нами. Мы расслаиваемся на персоналии. Постоянно. Прямо сейчас. Нас с вами внутри уже не двое. Вам придется это выпить, господин полковник из Конца света, иначе вы не встанете на ноги. Мало того: нет больше вас или нас, есть одно сплошное истерзанное, окровавленное мы. Совсем как японский шпион Ямамото, с которого сняли кожу живьем, в Хрониках Заводной Птицы.
Ничего, Ямамото-кун. Потерпи немного.
Тибетские монахи уже раскрыли миру свой опыт медитаций в состоянии клинической смерти и трипами оттуда в бардо. А северные шаманы уже рассказали духам верхнего неба о болезнях пяти наших душ. А Тимоти Лири выучил все семь языков бога. А все науки мира уже договариваются между собой о том, как найти формулу силы, которая сдерживает этот мир именно в том порядке, который есть, а не в каком-либо другом. А профессор Хоукинг сотоварищи уже сосчитал все тридцать шесть измерений Вселенной. Из которых мы пока можем представить максимум пять или шесть.
Но это пока!
Ведь иглы все тоньше, а лезвия все острей. Ведь только узрев Бесконечность, мы сможем удостовериться, что этот Процесс неостановим... И, может, хоть тогда наконец успокоимся?
Рассказывание историй лечит, – твердит нам Мураками вот уже двадцать лет подряд. – Я хочу исцелиться...
Я закончил речь и спустился в зал. И тут ко мне подбежал, раскланиваясь на ходу и протягивая визитку, издатель из фирмы Коданся.
– Спасибо за бесценную информацию!
– Какую информацию? – испугался я.
– Ну как же! – удивился издатель моей наивности. – Никому в Японии Мураками никогда не говорит о том, что его предки были практикующими буддистами... Так вот, оказывается, в чем дело!
Мураками как объект
Обложка книги Клиффорда Саймака Заповедник гоблинов
Обложка книги Клиффорда Саймака Заповедник гоблинов
В Заповеднике гоблинов описан чудесный эффект, который производят на людей картины некоего гениального художника. Пока мы вдумчиво разглядываем его полотна, глаз не замечает ничего необычного – пейзажи как пейзажи, пусть даже и неземные. Но в миг, когда взор отрывается от полотна, нам вдруг кажется, будто там, на картине, присутствует что-то еще. То, что наши глаза ловили, но не поймали.
Невзирая на репутацию Клиффорда Саймака, в подобной технике нет ничего фантастического. В разные времена и в разных частях света служители разных муз называли этот фокус по-разному. Одни пытались овладеть им сознательно. Другие пользовались интуитивно. Третьи вообще ничего этакого не чувствовали и плохо понимали, о чем вообще речь. Однако техника эта была успешно канонизирована в Юго-Восточной Азии, а уже на практике ее до филигранности отточили жители Страны восходящего солнца.
Так, если зайти в традиционный японский дом, взгляд тут же провалится в токонома – неглубокую нишу в стене. В ней может стоять ваза с веточкой икебаны. А могут висеть иероглифы тушью на шелке. Но, так или иначе, назначение у этой ниши вполне практическое. Сидя напротив дырки в стене, обитатели дома приводят свои мысли в порядок и слушают тишину.
И когда меня спрашивают, в чем же секрет популярности романов Харуки Мураками в России, мой мысленный взор в очередной раз проваливается в пустоту. По-японски это называется кукан (буквально - воздух между объектами) – элемент, без которого не обходится ни одна японская композиция. В дизайне, живописи, литературе, музыке, в отношении к жизни-смерти у японцев обязательно присутствует этот самый Кукан.
Самое главное
Ученые выяснили, почему вырождаются мужчины
На эту тему
* Памук стал лауреатом
* Масахико Симада: Я не такой любитель Соединенных Штатов, как Мураками
* У писателя Харуки Мураками воруют рукописи
* Дмитрий Бавильский: Литература, которую мы потеряли
Но как же насчет ответа на Главный Самурайский вопрос? – спрашивают меня, и я снова вздыхаю. И вспоминаю, как в прошлом году японский журнал Гайко фораму (Дипломатический форум) заказал мне статью под двуязычным названием Вандерленд Мураками in Russia. Для спецвыпуска Новые бренды, которые Япония могла бы предложить миру. В глянцевой обложке и с параллельным переводом на английский.
Что тут скажешь? Да, Япония отчаянно ищет для себя новую форму, которой она смогла бы покорить окружающий мир. Да, она ловит свою овцу в голове, чтобы либо взорваться с нею вместе, либо предложить ей брак по расчету. Либо что-то еще? Как бы там ни было, зверюга все еще на свободе.
О, как я ее понимаю.
Как отмечала свихнутая на статистике японская пресса, это было первое в истории международное собрание подобного масштаба, на котором официальным языком общения служил японский, а не английский.
Светило японской литературы
Открыл симпозиум американский писатель Ричард Пауэрс. У мистера Пауэрса был высокий квадратный лоб и позитивно-задумчивый взгляд. Через синхронного переводчика он прочел короткую, но энергичную лекцию о последних достижениях в мировой нейрофизиологии.
Выяснилось, сообщил он, что обезьяны умеют мыслить индивидуальными имидж-паттернами (образцами видений), похожими на моментальные сны. Главная же разница между нашими грезами и дремами обезьян – в том, что обезьяний мозг в принципе не шизофреничен. А человеческое сознание расщеплено на бесчисленное множество персоналий.
Революционность же литературного метода, которым работает Харуки Мураками, как раз и заключается в том, что на примере своих гиперсюжетов он исследует принципы работы человеческого сознания в условиях расщепленной индивидуальности.
После мистера Пауэрса переводчицы из Скандинавии и Франции говорили о неповторимости авторской интонации в произведениях мэтра. Китаянки рассуждали о необычных для азиатской литературы женских образах героинь его романов.
Профессор Джей Рубин, автор книги Мураками и музыка слов (и, как оказалось, отменный блюзмен), делал очередной упор на музыкальность текстового потока.
Наконец пришлось выступать и мне.
– Как известно, – начал я наугад, – отец и дед Мураками были дзен-буддийскими священниками...
Я рассказал им все, что сумел. Пусть кто может, расскажет лучше.
Я напомнил, что в процессе жизни личность человека постоянно растаскивают в противоположные стороны две силы: одна тянет ее к целому числу, другая к нулю. Что как раз об этих равновеликих силах писал Танидзаки в Заметках об искусстве.
Мураками же нашел принципиально новый и яркий способ изображения этих сил. Это и рассматривает как особую заслугу видный японский критик Норихиро Като, собравший команду из более двадцати рецензентов для составления уникального справочника по творчеству писателя. И вот к каким выводом он приходит.
Сверхзадача Харуки Мураками – вывести литературу к принципиально новым, куда более просторным горизонтам, конструируя повествование таким образом, чтобы оно рассматривало не только исчезновение личности, но и то, что с человеком происходит после этого. Задавшись такой целью, он стал сознательно использовать приемы и спецэффекты, применяемые в фильмах ужасов, кинофантастике и дешевом фэнтези о зомби, шизоидах, призраках, медиумах и т. п. – создав, таким образом, новый метод в литературе (атарасий бунгакутэки сюхо).
Иначе говоря, проза Мураками – это литература визуализованных ощущений. И воспринимать ее следует так, как если бы мы смотрели кино.
Исчезновение личности
Чем же именно отличается Мураками от американских писателей, на которых он поначалу так равнялся?
Выражаясь терминами ядерной физики – тем, что, в отличие от просто физиков, он наконец приступил к расщеплению ядра. Взял атом (a+tom), который до сих пор считался неделимым, расколол его, проник к ядру, расщепил ядро – и получил безграничный доступ к колоссальной энергии нового типа. По крайней мере, с конца XIX века и до сих пор ядро литературы – человеческая индивидуальность – считалось неделимым по определению (in+dividual).
Почему же сами японцы так до конца и не понимают, в чем феномен Мураками? Только ли потому, что в Японии, чтобы тебя признали классиком, неплохо бы сперва помереть?
Не думаю. Просто, видимо, еще мало кто осознает до конца, что с погружением в нулевые годы нового века человек и волк внутри нас, по Гессе, уже заглянули друг другу в глаза.
Тогда они должны будут либо взорваться и навсегда разойтись, – предрекал Гарри Геллеру неизвестный автор трактата, – либо у них появится юмор и они вступят в брак по расчету...
Это уже происходит с нами. Мы расслаиваемся на персоналии. Постоянно. Прямо сейчас. Нас с вами внутри уже не двое. Вам придется это выпить, господин полковник из Конца света, иначе вы не встанете на ноги. Мало того: нет больше вас или нас, есть одно сплошное истерзанное, окровавленное мы. Совсем как японский шпион Ямамото, с которого сняли кожу живьем, в Хрониках Заводной Птицы.
Ничего, Ямамото-кун. Потерпи немного.
Тибетские монахи уже раскрыли миру свой опыт медитаций в состоянии клинической смерти и трипами оттуда в бардо. А северные шаманы уже рассказали духам верхнего неба о болезнях пяти наших душ. А Тимоти Лири выучил все семь языков бога. А все науки мира уже договариваются между собой о том, как найти формулу силы, которая сдерживает этот мир именно в том порядке, который есть, а не в каком-либо другом. А профессор Хоукинг сотоварищи уже сосчитал все тридцать шесть измерений Вселенной. Из которых мы пока можем представить максимум пять или шесть.
Но это пока!
Ведь иглы все тоньше, а лезвия все острей. Ведь только узрев Бесконечность, мы сможем удостовериться, что этот Процесс неостановим... И, может, хоть тогда наконец успокоимся?
Рассказывание историй лечит, – твердит нам Мураками вот уже двадцать лет подряд. – Я хочу исцелиться...
Я закончил речь и спустился в зал. И тут ко мне подбежал, раскланиваясь на ходу и протягивая визитку, издатель из фирмы Коданся.
– Спасибо за бесценную информацию!
– Какую информацию? – испугался я.
– Ну как же! – удивился издатель моей наивности. – Никому в Японии Мураками никогда не говорит о том, что его предки были практикующими буддистами... Так вот, оказывается, в чем дело!
Мураками как объект
Обложка книги Клиффорда Саймака Заповедник гоблинов
Обложка книги Клиффорда Саймака Заповедник гоблинов
В Заповеднике гоблинов описан чудесный эффект, который производят на людей картины некоего гениального художника. Пока мы вдумчиво разглядываем его полотна, глаз не замечает ничего необычного – пейзажи как пейзажи, пусть даже и неземные. Но в миг, когда взор отрывается от полотна, нам вдруг кажется, будто там, на картине, присутствует что-то еще. То, что наши глаза ловили, но не поймали.
Невзирая на репутацию Клиффорда Саймака, в подобной технике нет ничего фантастического. В разные времена и в разных частях света служители разных муз называли этот фокус по-разному. Одни пытались овладеть им сознательно. Другие пользовались интуитивно. Третьи вообще ничего этакого не чувствовали и плохо понимали, о чем вообще речь. Однако техника эта была успешно канонизирована в Юго-Восточной Азии, а уже на практике ее до филигранности отточили жители Страны восходящего солнца.
Так, если зайти в традиционный японский дом, взгляд тут же провалится в токонома – неглубокую нишу в стене. В ней может стоять ваза с веточкой икебаны. А могут висеть иероглифы тушью на шелке. Но, так или иначе, назначение у этой ниши вполне практическое. Сидя напротив дырки в стене, обитатели дома приводят свои мысли в порядок и слушают тишину.
И когда меня спрашивают, в чем же секрет популярности романов Харуки Мураками в России, мой мысленный взор в очередной раз проваливается в пустоту. По-японски это называется кукан (буквально - воздух между объектами) – элемент, без которого не обходится ни одна японская композиция. В дизайне, живописи, литературе, музыке, в отношении к жизни-смерти у японцев обязательно присутствует этот самый Кукан.
Самое главное
Ученые выяснили, почему вырождаются мужчины
На эту тему
* Памук стал лауреатом
* Масахико Симада: Я не такой любитель Соединенных Штатов, как Мураками
* У писателя Харуки Мураками воруют рукописи
* Дмитрий Бавильский: Литература, которую мы потеряли
Но как же насчет ответа на Главный Самурайский вопрос? – спрашивают меня, и я снова вздыхаю. И вспоминаю, как в прошлом году японский журнал Гайко фораму (Дипломатический форум) заказал мне статью под двуязычным названием Вандерленд Мураками in Russia. Для спецвыпуска Новые бренды, которые Япония могла бы предложить миру. В глянцевой обложке и с параллельным переводом на английский.
Что тут скажешь? Да, Япония отчаянно ищет для себя новую форму, которой она смогла бы покорить окружающий мир. Да, она ловит свою овцу в голове, чтобы либо взорваться с нею вместе, либо предложить ей брак по расчету. Либо что-то еще? Как бы там ни было, зверюга все еще на свободе.
О, как я ее понимаю.
Обсуждения Про Харуки Мураками