На первый взгляд алхимический рецепт создания гомункулуса, что в переводе с ученой латыни и значит «человечек», довольно прост. Средневековые философы полагали, что лабораторным путем можно получить не только золото или всеобщий растворитель, но и искусственное существо человеческой природы.
Пусть миниатюрное по размерам, зато наделенное мудростью всезнания.
Не случайно у того же Гете только что народившийся в реторте крошка тут же пускается поучать как своего создателя, так и самого духа тьмы Мефистофеля.
«Вы заметите, - говорил Гете, - что Мефистофель оказывается в невыгодном положении по сравнению с гомункулусом, который не уступает ему в ясности взгляда, но далеко превосходит его стремлением к красоте и плодотворной деятельности».
Сама идея гомункулуса была сформулирована в диссертации «О природе вещей» знаменитого Парацельса, он же Филипп Аврелий Теофраст Бомбаст фон Гогенхейм (1443-1541). Успешно практикующий медик, король мистиков, изобретатель и маг, Парацельс дает подробный рецепт выращивания столь удивительного творения алхимических трансмутаций:
«Много споров шло вокруг того, дали ли природа и наука нам в руки средство, с помощью которого можно было бы произвести на свет человека без участия в том женщины? По-моему, это не противоречит законам природы и действительно возможно. Приступать к этому надо так: положи в пробирку щедро человеческих яйцеклеток, запечатай, сорок дней держи в тепле, кое соответствует теплу внутренностей лошади (то есть зарой в конский навоз), пока не начнет бродить, жить и двигаться. В ту пору он уже обретет человеческие формы, но будет прозрачен и нематериален. Следующие сорок недель каждодневно с тщательностью надо питать его человеческой кровью и держать в том же теплом месте, на что из него станет настоящий, живой ребенок, точно такой же, как и рожденный от женщины, только намного меньший».
Попытки обойтись «без участия женщины» с той поры предпринимались многократно, хотя совершенно непонятно, каким иным путем удалось бы добыть указанные в рецептуре яйцеклетки. Впрочем, не будем слишком строго судить создателя медицинской химии - целебной ятрохимии. На излете средневековья Парацельс сумел сделать первый важный шаг в будущее. И как-никак, а именно он первым заговорил о зачатии в пробирке. Ныне этот отработанный и освоенный метод подарил жизнь уже многим тысячам самых обычных нормальных людей...
Но речь-то идет о гомункулусе! О самой, быть может, безумной идее, которая вплоть до конца XVIII - начала XIX века не давала покоя мистикам и духовидцам, будь то искатели философского камня или масоны-розенкрейцеры. Последние особенно преуспели в писаниях и рассуждениях по этой части.
Неизвестно, сколь плодотворными были в своих изысканиях российские братья, когда Петербург почтил прибытием сам граф Калиостро, создатель магических лож «египетского обряда». Уж кто-кто, а он-то поднаторел в эффектных представлениях и наверняка преподал впечатляющий урок петербургским последователям Христиана Розенкрейца. Хотя, судя по сохранившимся рукописям, «высшее знание» дальше так называемого теоретического градуса в России не продвинулось. Великий магистр И.П.Елагин, обер-гофмейстер, действительный статский советник и статс-секретарь, к магическим упражнениям относился с прохладцей, но в возможность всяческих чудесных трансмутаций истово верил. Калиостро обещал ему открыть свой секрет и поделиться имеющимися у него запасами философского камня. Поэтому понятны чаяния достопочтенного Ивана Перфильевича, человека широко образованного, но пребывающего в алхимическом мороке.
«В сосуде, - читаем мы в секретных розенкрейцерских актах высшей, девятой, степени посвящения, - смешивается майская роса, собранная в полнолуние, две части мужской и три части женской крови от чистых и целомудренных людей. Сосуд этот ставится на умеренный огонь, отчего внизу отложится красная земля, верхняя же часть отделяется в чистую склянку и время от времени подливается в сосуд, куда еще подливается один гран тинктуры из анимального (животного. - Е.П.) царства. Через некоторое время в колбе будет слышен топот и свист, и вы увидите в ней два живых существа - мужчинку и женщинку - совершенно прекрасных... Путем определенных манипуляций можно поддерживать их жизнь в течение года, причем от них можно узнать все, что угодно, ибо они тебя будут бояться и почитать».
Два с лишним века минуло после Парацельса, но какой регресс! От рационального в своей основе исходного продукта - яйцеклетки и питания кровью, к одной лишь крови и майской росе... Но пройдет еще два века, и в самый разгар сталинского мракобесия в СССР старая большевичка О.Б.Лепешинская заявит о зарождении жизни вообще из неживого! Завершающие ее «теорию» опыты будут поставлены на... золе куриного помета, о чем поспешат раззвонить на всю страну - к вящему изумлению просвещенного мира. Подобное и присниться не могло любомудрам «теоретического градуса» времен матушки Екатерины. Так что не стоит относиться свысока к средневековью, ибо, как сказал Ежи Лец, оно может вдруг наступить в середине любого века.
Впрочем, набившее оскомину представление о мраке подлинного средневековья во многом преувеличено. Массовое сожжение ведьм и еретиков как раз и ознаменовало начало нового времени. Именно в ту пору была предпринята попытка воплотить в реальность многие фантастические теории прошлого. Чудом сохранился всего один-единственный источник, в котором описаны опыты, якобы увенчавшиеся созданием искусственного человечка. Да не одного, а чуть ли не целого десятка подобных существ!
Описано это в дневнике некоего Каммерера, личного секретаря Франца Иосифа, третьего графа фон Куфштейна (1752-1818). То был богатый австрийский землевладелец, служивший при императорском дворе. Секретарь его, Каммерер, скрупулезно подсчитывая, во сколько талеров графу обошелся вояж в Италию - гостиничные счета, пудра для париков, расходы на гондолы и чаевые, как бы между прочим упоминает и о случайном знакомстве с аббатом Желони, который, как и его сиятельство, принадлежал к розенкрейцерскому братству. Так совершенно неожиданно среди меркантильных выкладок затесалась более чем фантастическая история, достойная пера Гофмана.
За пять недель, безвыходно проведенных в таинственной лаборатории австрийского замка, графу с аббатом якобы удалось вырастить своего рода элиту новоявленной Лилипутии: короля, королеву, архитектора, монаха, монахиню, рыцаря и рудокопа. Вдобавок к ним в закопченном стекле возникли и три уже вовсе фантастических персонажа: серафим и два духа - красный и голубой.
Для каждого заранее была приготовлена затянутая бычьим пузырем двухлитровая колба с водой, где им и надлежало жить, как рыбкам в аквариуме. Следуя рецепту Парацельса, сосуды поместили в навозную кучу, которую аббат каждое утро поливал каким-то раствором. Вскоре началось интенсивное брожение, и на двадцать девятый день колбы вновь оказались на лабораторном столе. Желони какое-то время над ними поколдовал, и вот наконец восхищенный граф вновь смог увидеть своих питомцев. Происшедшие с ними метаморфозы и впрямь были достойны изумления. Кавалеры успели порядком обрасти бородой и усами, а единственная дама заблистала ангельской красотой. Вдобавок к этим чудесам король дивным образом обзавелся короной и скипетром, рыцарь - латами и мечом, а на груди ее величества засверкало бриллиантовое колье.
Но вскоре радость великого свершения была омрачена своенравным поведением крохотных пленников. Всякий раз, когда приходила пора их подкормить, они норовили сбежать из стеклянной тюрьмы! Аббат даже как-то пожаловался, что обнаглевший монах едва не откусил ему палец. Еще хуже повел себя коронованный пленник. Ухитрившись улизнуть во время очередной трапезы, он успел добежать до колбы королевы и даже сорвал подвешенную к пузырю восковую печать. Очевидно, завет Парацельса отказаться от женщины явно пришелся ему не по нраву. Смех смехом, но закончилось все довольно скверно. Братья по Розе и Кресту отнеслись к демонстрации Куфштейна весьма скептически. Кто-то даже заметил, что в колбах сидят просто «скверные жабы». Лишь один из адептов, кстати, целитель, проявил готовность с помощью наложения рук соучаствовать в эксперименте, но его репутация была уже серьезно подорвана откровенным мошенничеством в Лейпциге.
Не радовало и столь долгожданное общение с гомункулусами. Вещали они, надо полагать, исключительно через Желони. Вместо мудрых советов и обещанных тайн довольно невразумительно толковали про свои собственные дела. Король был озабочен одними политическими проблемами. Королева не хотела даже думать ни о чем, кроме придворного этикета. Рыцарь постоянно чистил оружие, а рудокоп ссорился с невидимыми гномами из-за подземных сокровищ.
Но хуже всего получилось с монахом. Едва граф попытался спросить его про какую-то рукопись Парацельса, как вздорный инок устроил такой скандал, что колба рухнула со стола и разбилась вдребезги. Спасти беднягу так и не удалось. После торжественных похорон на той же грядке в саду последовал очередной сюрприз. Король вновь пустился в бега, расколотив чуть ли не всю лабораторную посуду. Неудачей закончились и попытки возместить утрату монаха более лояльной персоной. Графу хотелось заполучить адмирала, но вышло что-то вроде головастика. И впрямь - «скверные жабы».
В конце концов Куфштейн внял мольбам жены, озабоченной не столько богопротивными занятиями мужа, сколько бессмысленной растратой семейного капитала. На сем записи секретаря и заканчиваются. Остается только догадываться, как и при каких обстоятельствах имперский граф расстался со своей необычной коллекцией и, что не менее интересно, куда подевался аббат-чернокнижник, а, надо полагать, к тому же чревовещатель, если только не гипнотизер.
Некоторый ключ к разгадке «чуда» с гомункулусами дает, как ни странно, бычий пузырь. Крайне существенная подробность! Не так уж давно и у нас на базарах можно было обзавестись забавной игрушкой. Она представляла собой заполненную водой стеклянную трубку с резиновой грушей на конце. Внутри плавал резиновый или же отлитый из разноцветного стекла чертик, который, стоило надавить на грушу, начинал кувыркаться и двигать руками-ногами. У детворы это вызывало веселый смех, что и способствовало бойкой торговле. Попадались не только чертенята, но клоуны и утки, не говоря уже про обнаженных красавиц. Продавцами, а возможно, и производителями диковин, были, как правило, инвалиды войны, много чего повидавшие на дорогах Европы. Кстати, в Австрии и Германии всем прочим персонажам в колбе предпочитали лорелей, рыцарей и королев.
Может, это и не аргумент, столь необходимый для окончательного «разоблачения», как того требовал у Воланда конферансье в дивном романе Булгакова. Так, всего лишь штрих, лыко в строку.
«Тише, тише совлекайте с древних идолов одежды», - предупреждал «певец Солнца» Бальмонт. Сама же по себе легенда о гомункулусе занятна и привлекательна. Так что забывать ее не стоит...
Не случайно у того же Гете только что народившийся в реторте крошка тут же пускается поучать как своего создателя, так и самого духа тьмы Мефистофеля.
«Вы заметите, - говорил Гете, - что Мефистофель оказывается в невыгодном положении по сравнению с гомункулусом, который не уступает ему в ясности взгляда, но далеко превосходит его стремлением к красоте и плодотворной деятельности».
Сама идея гомункулуса была сформулирована в диссертации «О природе вещей» знаменитого Парацельса, он же Филипп Аврелий Теофраст Бомбаст фон Гогенхейм (1443-1541). Успешно практикующий медик, король мистиков, изобретатель и маг, Парацельс дает подробный рецепт выращивания столь удивительного творения алхимических трансмутаций:
«Много споров шло вокруг того, дали ли природа и наука нам в руки средство, с помощью которого можно было бы произвести на свет человека без участия в том женщины? По-моему, это не противоречит законам природы и действительно возможно. Приступать к этому надо так: положи в пробирку щедро человеческих яйцеклеток, запечатай, сорок дней держи в тепле, кое соответствует теплу внутренностей лошади (то есть зарой в конский навоз), пока не начнет бродить, жить и двигаться. В ту пору он уже обретет человеческие формы, но будет прозрачен и нематериален. Следующие сорок недель каждодневно с тщательностью надо питать его человеческой кровью и держать в том же теплом месте, на что из него станет настоящий, живой ребенок, точно такой же, как и рожденный от женщины, только намного меньший».
Попытки обойтись «без участия женщины» с той поры предпринимались многократно, хотя совершенно непонятно, каким иным путем удалось бы добыть указанные в рецептуре яйцеклетки. Впрочем, не будем слишком строго судить создателя медицинской химии - целебной ятрохимии. На излете средневековья Парацельс сумел сделать первый важный шаг в будущее. И как-никак, а именно он первым заговорил о зачатии в пробирке. Ныне этот отработанный и освоенный метод подарил жизнь уже многим тысячам самых обычных нормальных людей...
Но речь-то идет о гомункулусе! О самой, быть может, безумной идее, которая вплоть до конца XVIII - начала XIX века не давала покоя мистикам и духовидцам, будь то искатели философского камня или масоны-розенкрейцеры. Последние особенно преуспели в писаниях и рассуждениях по этой части.
Неизвестно, сколь плодотворными были в своих изысканиях российские братья, когда Петербург почтил прибытием сам граф Калиостро, создатель магических лож «египетского обряда». Уж кто-кто, а он-то поднаторел в эффектных представлениях и наверняка преподал впечатляющий урок петербургским последователям Христиана Розенкрейца. Хотя, судя по сохранившимся рукописям, «высшее знание» дальше так называемого теоретического градуса в России не продвинулось. Великий магистр И.П.Елагин, обер-гофмейстер, действительный статский советник и статс-секретарь, к магическим упражнениям относился с прохладцей, но в возможность всяческих чудесных трансмутаций истово верил. Калиостро обещал ему открыть свой секрет и поделиться имеющимися у него запасами философского камня. Поэтому понятны чаяния достопочтенного Ивана Перфильевича, человека широко образованного, но пребывающего в алхимическом мороке.
«В сосуде, - читаем мы в секретных розенкрейцерских актах высшей, девятой, степени посвящения, - смешивается майская роса, собранная в полнолуние, две части мужской и три части женской крови от чистых и целомудренных людей. Сосуд этот ставится на умеренный огонь, отчего внизу отложится красная земля, верхняя же часть отделяется в чистую склянку и время от времени подливается в сосуд, куда еще подливается один гран тинктуры из анимального (животного. - Е.П.) царства. Через некоторое время в колбе будет слышен топот и свист, и вы увидите в ней два живых существа - мужчинку и женщинку - совершенно прекрасных... Путем определенных манипуляций можно поддерживать их жизнь в течение года, причем от них можно узнать все, что угодно, ибо они тебя будут бояться и почитать».
Два с лишним века минуло после Парацельса, но какой регресс! От рационального в своей основе исходного продукта - яйцеклетки и питания кровью, к одной лишь крови и майской росе... Но пройдет еще два века, и в самый разгар сталинского мракобесия в СССР старая большевичка О.Б.Лепешинская заявит о зарождении жизни вообще из неживого! Завершающие ее «теорию» опыты будут поставлены на... золе куриного помета, о чем поспешат раззвонить на всю страну - к вящему изумлению просвещенного мира. Подобное и присниться не могло любомудрам «теоретического градуса» времен матушки Екатерины. Так что не стоит относиться свысока к средневековью, ибо, как сказал Ежи Лец, оно может вдруг наступить в середине любого века.
Впрочем, набившее оскомину представление о мраке подлинного средневековья во многом преувеличено. Массовое сожжение ведьм и еретиков как раз и ознаменовало начало нового времени. Именно в ту пору была предпринята попытка воплотить в реальность многие фантастические теории прошлого. Чудом сохранился всего один-единственный источник, в котором описаны опыты, якобы увенчавшиеся созданием искусственного человечка. Да не одного, а чуть ли не целого десятка подобных существ!
Описано это в дневнике некоего Каммерера, личного секретаря Франца Иосифа, третьего графа фон Куфштейна (1752-1818). То был богатый австрийский землевладелец, служивший при императорском дворе. Секретарь его, Каммерер, скрупулезно подсчитывая, во сколько талеров графу обошелся вояж в Италию - гостиничные счета, пудра для париков, расходы на гондолы и чаевые, как бы между прочим упоминает и о случайном знакомстве с аббатом Желони, который, как и его сиятельство, принадлежал к розенкрейцерскому братству. Так совершенно неожиданно среди меркантильных выкладок затесалась более чем фантастическая история, достойная пера Гофмана.
За пять недель, безвыходно проведенных в таинственной лаборатории австрийского замка, графу с аббатом якобы удалось вырастить своего рода элиту новоявленной Лилипутии: короля, королеву, архитектора, монаха, монахиню, рыцаря и рудокопа. Вдобавок к ним в закопченном стекле возникли и три уже вовсе фантастических персонажа: серафим и два духа - красный и голубой.
Для каждого заранее была приготовлена затянутая бычьим пузырем двухлитровая колба с водой, где им и надлежало жить, как рыбкам в аквариуме. Следуя рецепту Парацельса, сосуды поместили в навозную кучу, которую аббат каждое утро поливал каким-то раствором. Вскоре началось интенсивное брожение, и на двадцать девятый день колбы вновь оказались на лабораторном столе. Желони какое-то время над ними поколдовал, и вот наконец восхищенный граф вновь смог увидеть своих питомцев. Происшедшие с ними метаморфозы и впрямь были достойны изумления. Кавалеры успели порядком обрасти бородой и усами, а единственная дама заблистала ангельской красотой. Вдобавок к этим чудесам король дивным образом обзавелся короной и скипетром, рыцарь - латами и мечом, а на груди ее величества засверкало бриллиантовое колье.
Но вскоре радость великого свершения была омрачена своенравным поведением крохотных пленников. Всякий раз, когда приходила пора их подкормить, они норовили сбежать из стеклянной тюрьмы! Аббат даже как-то пожаловался, что обнаглевший монах едва не откусил ему палец. Еще хуже повел себя коронованный пленник. Ухитрившись улизнуть во время очередной трапезы, он успел добежать до колбы королевы и даже сорвал подвешенную к пузырю восковую печать. Очевидно, завет Парацельса отказаться от женщины явно пришелся ему не по нраву. Смех смехом, но закончилось все довольно скверно. Братья по Розе и Кресту отнеслись к демонстрации Куфштейна весьма скептически. Кто-то даже заметил, что в колбах сидят просто «скверные жабы». Лишь один из адептов, кстати, целитель, проявил готовность с помощью наложения рук соучаствовать в эксперименте, но его репутация была уже серьезно подорвана откровенным мошенничеством в Лейпциге.
Не радовало и столь долгожданное общение с гомункулусами. Вещали они, надо полагать, исключительно через Желони. Вместо мудрых советов и обещанных тайн довольно невразумительно толковали про свои собственные дела. Король был озабочен одними политическими проблемами. Королева не хотела даже думать ни о чем, кроме придворного этикета. Рыцарь постоянно чистил оружие, а рудокоп ссорился с невидимыми гномами из-за подземных сокровищ.
Но хуже всего получилось с монахом. Едва граф попытался спросить его про какую-то рукопись Парацельса, как вздорный инок устроил такой скандал, что колба рухнула со стола и разбилась вдребезги. Спасти беднягу так и не удалось. После торжественных похорон на той же грядке в саду последовал очередной сюрприз. Король вновь пустился в бега, расколотив чуть ли не всю лабораторную посуду. Неудачей закончились и попытки возместить утрату монаха более лояльной персоной. Графу хотелось заполучить адмирала, но вышло что-то вроде головастика. И впрямь - «скверные жабы».
В конце концов Куфштейн внял мольбам жены, озабоченной не столько богопротивными занятиями мужа, сколько бессмысленной растратой семейного капитала. На сем записи секретаря и заканчиваются. Остается только догадываться, как и при каких обстоятельствах имперский граф расстался со своей необычной коллекцией и, что не менее интересно, куда подевался аббат-чернокнижник, а, надо полагать, к тому же чревовещатель, если только не гипнотизер.
Некоторый ключ к разгадке «чуда» с гомункулусами дает, как ни странно, бычий пузырь. Крайне существенная подробность! Не так уж давно и у нас на базарах можно было обзавестись забавной игрушкой. Она представляла собой заполненную водой стеклянную трубку с резиновой грушей на конце. Внутри плавал резиновый или же отлитый из разноцветного стекла чертик, который, стоило надавить на грушу, начинал кувыркаться и двигать руками-ногами. У детворы это вызывало веселый смех, что и способствовало бойкой торговле. Попадались не только чертенята, но клоуны и утки, не говоря уже про обнаженных красавиц. Продавцами, а возможно, и производителями диковин, были, как правило, инвалиды войны, много чего повидавшие на дорогах Европы. Кстати, в Австрии и Германии всем прочим персонажам в колбе предпочитали лорелей, рыцарей и королев.
Может, это и не аргумент, столь необходимый для окончательного «разоблачения», как того требовал у Воланда конферансье в дивном романе Булгакова. Так, всего лишь штрих, лыко в строку.
«Тише, тише совлекайте с древних идолов одежды», - предупреждал «певец Солнца» Бальмонт. Сама же по себе легенда о гомункулусе занятна и привлекательна. Так что забывать ее не стоит...
Обсуждения Человек из пробирки