Имяславие

В этом синодальном послании было подвергнуто критике и осуждено якобы "смутившее многих православных, монахов и мирян, учение схимонаха Илариона о сладчайшем Имени Господнем Иисус", "с одной стороны…, как оно изложено в книге: "На горах Кавказа", а с другой, в мудрованиях его Афонских последователей, как эти мудрования выражены в "Апологии" иеросхимонаха Антония (Булатовича) и в разных воззваниях и листках, разсылаемых с Афона".

Вскоре осужденное учение получило от Синода официальное наименование "ереси имябожничества", а несколько сотен афонских монахов-имяславцев, не согласившихся с синодальным решением и продолжавших отстаивать свою точку зрения как исконно православную и святоотеческую, подверглись репрессиям и насильному изгнанию с Афона.

До сих пор эти события столетней давности вызывают ожесточенные споры и даже церковные расколы, поскольку одни принимают и защищают позицию Российского Синода (а также Синода Константинопольской Церкви, объявившего, что "новоявленное и неосновательное это учение составляет хульное злословие и ересь", другие же, наоборот, отвергают постановления церковных властей того времени, изобличая их в предвзятости и в исповедании "ереси имяборчества".

"Новый догмат"

За что же было осуждено церковными властями учение схимонаха Илариона и его последователей? Оказывается, "о. Иларион поддался искушению дать свое как бы философское объяснение, почему так спасительна молитва Иисусова, и… заблудился в своих измышлениях, выдумал, как он сам говорит, новый "догмат", не встречавшийся раньше нигде". "Новый догмат — обоготворение самого имени Иисус — соблазн", — излюбленный ярлык, наклеиваемый на имяславцев их противниками. В подтверждение того, что о. Иларион выдумал "новый догмат", приводятся слова из его письма к духовнику: "Положение догмата, сделанное нами, важное, необычное, чрезвычайное и в таком виде, как мы его поставили, не встречается нигде". Однако по поводу столь "доказательного примера" так и хочется воскликнуть вслед за св. Григорием Паламой: "Но каковы козни лукавого! Ведь то, чтобы в этих [словах] не уловить мысль пишущего, бывает от чьей-либо неспособности или неправильного умонастроения".

Да, о. Иларион действительно искренне недоумевал, почему в богословских учебниках его времени, изобилующих разными схоластическими тонкостями и пустопорожними байками, нет четко сформулированного православного учения о том, что такое Имя Божие, "о немже подобает спастися нам" (Деян., 4:12), и видел адекватное выражение столь важного догмата веры в чеканной формуле о. Иоанна Кронштадтского: "Имя Божие есть Сам Бог". Уместно сравнить "соблазнительную" фразу о. Илариона со "скромными" словами одного из главных критиков имяславцев, можно сказать, главного инициатора их осуждения и изгнания — архиепископа Волынского, а потом митрополита Киевского Антония (Храповицкого), который в своей статье "Догмат Искупления" писал: "Прямого ответа на вопрос, почему для нас спасительны Христово воплощение, страдания и воскресение, ответа, сколько-нибудь яснаго, не дано еще никем, если не считать маленькой передовицы в Церковном Вестнике 1890 года и статейки в Богословском Вестнике 1894 года, коих автором был пишущий эти строки". При желании, данное заявление можно истолковать как "крайне нечестивое и суемудренное" утверждение о том, что святые отцы и многие поколения богословов слабо разбирались или вообще никак не разбирались в основных вопросах веры и их догматические труды "не дотягивают" до уровня статей вл. Антония. Именно так и поступали предвзятые критики "Догмата Искупления", однако, по моему мнению, эти несколько напыщенные слова были сказаны вл. Антонием (справедливо или нет — отдельный вопрос) по отношению к более-менее современным ему богословским исследованиям, а не по отношению к догматическим творениям корифеев святоотеческой мысли.

Впрочем, оставим "Догмат Искупления", а приведем следующее очень важное суждение вл. Антония, которое напрямую касается нашей темы: "Когда предлагается читателям новое (более или менее) разъяснение христианских догматов, то верующий по-православному автор всего менее рассчитывает ввести в сознание Церкви какую-нибудь новую истину; напротив, он убежден, что полнота истины есть всегдашнее достояние сознания церковного; и если, например, до IV века понятие естества и лица оставались невыясненными или если до VII Вселенского Собора не был формулирован определенно догмат иконопочитания, то это вовсе не значит, чтобы ранее Церковь не знала правильного учения о Троице или бы колебалась между идолопоклонничеством и иконоборством". Ясно, что именно в таком русле мыслили о. Иларион, а также его последователи-имяславцы, которые никакого "нового догмата" не выдумывали, но лишь отстаивали хорошо известный из Священного Писания и Священного Предания догмат веры, лапидарным определением которого считали фразу св. Иоанна Кронштадтского: "Имя Божие есть Сам Бог".

О том, что догмат об Имени Божием всегда являлся достоянием Церкви, свидетельствует знаменитый духовный писатель, богослов и аскет XIX века св. Игнатий Брянчанинов: "Учение о Божеской силе имени Иисусова имеет полное достоинство основного догмата и принадлежит к всесвятому числу и составу этих догматов". Суть этого догмата, в изложении св. Игнатия, такова: "Имя Господа нашего Иисуса Христа — Божественно; сила и действие этого имени — Божественны; они — всемогущи и спасительны; они — превыше нашего понятия, недоступны для него"; "Имя Господа — паче всякого имени: оно источник услаждения, источник радости, источник жизни; оно — Дух; оно — животворит, изменяет, переплавляет, боготворит".

А поскольку труд о. Илариона "На горах Кавказа" был, главным образом, посвящен исключительной значимости молитвы Иисусовой, автор просто обязан был дать богословское объяснение, почему так спасительна эта молитва, ведь, по словам св. Игнатия Брянчанинова, "благодатная сила молитвы Иисусовой заключается в самом Божественном имени Богочеловека, Господа нашего, Иисуса Христа". Увы, этого, по разным причинам, не хотели признавать оппоненты имяславцев как на Афоне, так и в Синоде, а потому обвинили о. Илариона в измышлении "нового догмата" и объявили еретиком.

Любопытно, что один из главных синодальных деятелей, осудивших "имябожническую ересь", — вл. Антоний Храповицкий, по воспоминаниям близко знавшего его архимандрита Киприана (Керна), вообще "очень осторожно относился к Иисусовой молитве: "Лучше по молитвеннику молиться, чем четку тянуть и повторять одно и то же в ожидании небесного света". Этим объясняется его крайне непримиримое отношение к имяславию". Данное свидетельство вполне соотносится с предостережением св. Игнатия Брянчанинова: "Невежественное богохульное умствование против молитвы Иисусовой имеет весь характер умствования еретического". Конечно, вл. Антоний сам постоянно перебирал четки, и даже запечатлен с ними в руках на многих фотографиях и портретах. Однако это совсем не означает, что у него было правильное понятие о молитве Иисусовой, ибо, как говорит преп. Иннокентий Комельский, "хотя многие, если не все, молятся ею просто и внешне, и никто против этого не восстает, искусство же ею действовать, каковое состоит в блюдении сердца умом в молитве, очень мало кто знает". Именно из-за пренебрежительного отношения к искусству умно-сердечной молитвы вл. Антонию казалось неминуемо ведущим в прелесть учение о. Илариона о том, "что подвижник только на первых ступенях молитвеннаго делания повторяет Иисусову молитву устно и полностью; затем, усовершившись в ней, он, становясь сам выше всякаго прошения, только славословит Иисуса, призыванием Его имени: "Иисусе Христе", даже только: "Иисусе". Поднимаясь еще выше в духовной жизни, он уже не имеет нужды произносить и это слово, а сохраняет его в своем сердце, как постоянное сердечное достояние". Но то же самое утверждают и все святые отцы-исихасты, как, например, св. Марк Эфесский: "Божественные сии речения… справедливо можно было бы назвать столпом молитвы и вместе с тем православия; ими одними довольствуются достигшие "возраста Христова" (Еф., 4:13) и духовно совершенные, носящие в своем сердце и каждое из этих божественных проречений, как передано священными апостолами, то есть "Господи Иисусе — Иисусе Христе — Христе, Сыне Божий", а иногда, конечно, и одно лишь сладчайшее имя "Иисусе", словно всецелое молитвенное делание…".

"Номинальное Имя"

Здесь стоит вспомнить, что антиимяславческая кампания было развязана именно по благословению архиепископа Антония (Храповицкого), разместившего в редактируемом им журнале "Русский Инок" (№№ 4, 5 и 6 за 1912 г.) уничижительную рецензию инока Ильинского скита Хрисанфа на книгу о. Илариона и полностью одобрившего ее. Эта, по скромному выражению одного из рупоров Синода проф. С. Троицкого, "несколько тенденциозная рецензия", в действительности представляет собой не что иное, как почти открытую проповедь Иисусо-борчества: автор ее всячески обезличивает и затирает спасительное Имя Иисусово, отрицает его исключительное значение в молитвенном делании и определяет как "номинальное"! Как же могли благоговейно настроенные православные монахи-афониты согласиться с таким богохульным определением, если слово "номинальный" означает "нарицательный, таковой по одному названью", "существующий только по имени", "существующий только на бумаге, на словах" , "носящий только имя, звание, но не действующий" ? Вот если бы Хрисанф назвал себя номинальным иноком, Антония Храповицкого – номинальным архиереем, Святейший Правительствующий Синод – номинально каноничным, а Вселенского Патриарха – номинально православным, — с этим можно было бы, наверное, и согласиться. Но поскольку он дерзнул сказать такое об Имени Господа нашего Иисуса Христа, которое "держит весь мiр", "оказывает благодеяния", "спасает нас", "соделывает чудеса и знамения" , "возстановляет мертвых", "изгоняет демонов, устраняет болезни", "рождает и мучеников, и исповедников", то ревнующие об истине монахи просто обязаны были поступить так, как учат святые отцы: "Когда злый язык имя Божие хулит и честь Его терзает, то тогда должны не молчать, но стоять за честь имене Его и хульника злоречивыя уста заграждать, хотя бы и до излияния крови и лишения живота нашего следовало дело…". Так оно потом и случилось, когда имяславцев насильно, при помощи солдат, выдворяли с Афона.

Архиепископ Антоний (Храповицкий) обвинял монахов-имяславцев в том, что из-за них "лучшия обители Афона сделались местами драк, увечий, бунтов против настоятеля и возстаний против Церкви". Конечно, нельзя утверждать, что в разгоревшемся конфликте имяславцы вели себя сдержанно и галантно, хотя свидетельства об их "бесчинствах" весьма необъективны и преувеличены. К примеру, монах Климент в статье "Имябожнический бунт, или Плоды учения книги на "На горах Кавказа" писал, что "толпа [монахов-имяславцев] до того была возбуждена и так держала себя дерзко, что господину Щербине [чиновнику российского посольства] приходилось подумать о самозащите… "Был момент, — говорил господин Щербина, — что мятежники были готовы броситься на меня. Настолько возбужденных людей я нигде не видел". Однако другой противник имяславцев, игумен Пантелеимоновской обители Мисаил, в своем докладе сообщал о г. Щербине нечто иное: "На неоднократную просьбу о. Игумена к г. Щербине: наказать мятежников, произведших переворот в религиозном деле и в управлении обители, последний отвечает только одно: у Вас все благополучно, все благополучно! И удивляешься: человек несколько дней тому назад проповедывал братству о послушании монастырской власти, о недопущении насилия на почве религиозного сомнения и в св. месте, о разрешении духовных вопросов только высшею Церковною властью, а теперь, узнав о совершившемся в обители: и насилии, и о самочинном решении религиозного вопроса, и об изгнании соборных старцев, говорит, противореча сам себе: у Вас все благополучно. Что за причина такому противоречию? Не кроется-ли она в симпатии к монастырским бойцам, главари коих частенько и подолгу посещали г. Щербину?..".

Впрочем, если бы даже поведение имяславцев действительно отличалось "воинственностью", это совсем не означает, что учение, защищаемое ими, являлось ложным. Ведь не считаем же мы, например, еретическим III Вселенский Собор 431 г., участники которого (в том числе, почитаемые православными за святых отцов и учителей Церкви) были весьма воинственны и неуступчивы, как об этом свидетельствует уполномоченный императора Феодосия II: "Чтобы не произошла вспышка драки, я втиснул отряды солдат между сближающимися группами той и другой партии. Из-за бешенства, которое не знаю откуда у них бралось. Те, что примыкали к Кириллу [св. Патриарху Александрийскому], говорили, что они никоим образом не хотят терпеть самого вида Нестория [ересиарха]. Хотя я и видел, что боголюбезнейшие епископы были неумолимо враждебны друг к другу, но я не знаю, отчего они дошли до такого ожесточения и омрачения".

Истинно-православные не стыдятся поведения своих борцов с обновленчеством: "Так как среди местных архиереев "живцам" не удалось завербовать кого-нибудь в свои ряды, то епископов начали присылать из других городов с тем, чтобы они насадили в Киеве "живизм". Одним из первых, прибывших туда, был митр. Тихон. На его первое объявленное богослужение в большом соборе Покровского монастыря собралось довольно много женщин. Обедня прошла спокойно. Но когда митрополит в белом клобуке и знаменитой голубой мантии вышел благословлять народ, он получил незабываемый урок. Первая подошедшая как будто под благословение женщина быстро с гримасой спросила: "Сколько взял?" и плюнула на поднятую для благословения руку митрополита. Следующая за нею, заглядывая умильно в глаза Тихону, быстро подхватила: "Золотом или советскими?" и в свою очередь плюнула. Плевки продолжались, пока растерявшийся митрополит не вышел из состояния окаменения и не скрылся поспешно в алтарь. Больше он не служил и очень скоро уехал из Киева".

Антиэкуменисты гордятся поступками своих ревнителей: "[В 1930 г.] в Молдаванский скит приехал из Румынии, командированный патр. Мироном, скитский иеромон. Симеон… для пропаганды нового стиля. Он привез с собой много денег и обещал высылать подарки и натурой из Румынии. Он привез также из Румынии и адвоката… Скитяне приняли его с честью, обещали собрать собор и говорить на соборе о принятии нового стиля, но устроили ему ловушку. Зазвали в залу, остригли ему бороду и косу, взяли деньги, привезенные для пропаганды, сняли рясу, одели ему пиджак и шляпу и выгнали… Это уже вторая проделка румын. Первый раз было получено послание патриарха с предложением перейти на новый стиль. Скитяне, получив это послание, отслужили торжественное всенощное бдение, на другой день — литургию с молебном, после которого провозгласили анафему патриарху, составили об этом грамоту, которую и препроводили ему".

На возмущение архиепископа Нестора (Анисимова) по поводу драк православных монахов с католическими около Гроба Господня митрополит Антоний (Храповицкий) решительно ответил: "Нет, владыка, слава Богу, что дерутся. Значит любят. За то, к чему равнодушны, драться не будут, а за то, что любят, полезут в драку. Слава Богу, что эти простые монахи так любят Господа нашего и Его святой Гроб".

Так почему же не признать, что и монахи-имяславцы от любви к своему Господу горячо защищали достоинство Его Святейшего Имени? И если дрались, то за церковную правду и чистоту православной веры, по крайней мере, в той ее области, которая была им опытно известна и чрезвычайно дорога. Может, и не следовало им так поступать, а надо было, подобно русским старообрядцам (которых, увы, они слепо считали заблудшими раскольниками…), добровольно бежать с Афона и искать себе потаенные места для жительства и спасения. Во всяком случае, относиться к имяславцам как к отъявленным "бунтовщикам", "драчунам" и "сумасшедшим" нет никаких оснований.

"Не всяк глаголяй Ми: Господи, Господи…"

В синодальном послании уделено особое внимание якобы присущему имяславцам "магическому суеверию", поскольку в их представлении молитва Иисусова "спасительна потому, что самое Имя Иисус спасительно, — в нем, как и в прочих именах Божиих, нераздельно присутствует Бог". Для синодалов того времени это было совершенно неприемлемо, хотя им следовало бы прежде обвинить в "магическом суеверии", например, св. Иоанна Кронштадтского, который прекрасно изложил православное понимание столь важной истины в своем вдохновенном дневнике "Моя жизнь во Христе": "Когда ты про себя в сердце говоришь или произносишь имя Божие, Господа, или Пресвятой Троицы, или Господа Саваофа, или Господа Иисуса Христа, то в этом имени ты имеешь все существо Господа: в нем Его благость безконечная, премудрость безпредельная, свет неприступный, всемогущество, неизменяемость. Со страхом Божиим, с верою и любовию прикасайся мыслями и сердцем к этому всезиждущему, всесодержащему, всеуправляющему Имени. Вот почему строго запрещает заповедь Божия употреблять имя Божие всуе, потому… что имя Его есть Он Сам — единый Бог в трех Лицах, простое Существо, в едином слове изображающееся и заключающееся, и в то же время не заключаемое, т. е. не ограничиваемое им и ничем сущим"; "Господь, при безконечности Своей, есть такое простое Существо, что Он весь бывает в одном имени Троица, или в Имени Господь, в Имени Иисус Христос"; "…в имени Иисус Христос — весь Христос, душа и тело Его, соединенныя с Божеством".

"К каким ужасным выводам неминуемо ведет такое учение, — возмущаются авторы синодального послания. — Ведь, если оно право, тогда, стало быть, и несознательное повторение Имени Божия действенно… Но это противоречит прямым словам Господа: "Не всяк глаголяй Ми: Господи, Господи" и пр. Если бы новое учение было право, тогда можно было бы творить чудеса Именем Христовым и не веруя во Христа, а Господь объяснял апостолам, что они не изгнали беса "за неверствие" их (Матф. XVII, 20). Главное же, допускать (вместе с о. Булатовичем), что "самым звукам и буквам Имени Божия присуща благодать Божия"… или (что в сущности то же самое) что Бог нераздельно присущ Своему Имени, значит, в конце концов, ставить Бога в какую-то зависимость от человека, даже более: признавать прямо Его находящимся как бы в распоряжении человека. Стоит только человеку (хотя бы и без веры, хотя бы безсознательно) произнести Имя Божие, и Бог как бы вынужден быть Своею благодатию с этим человеком и творить свойственное Ему. Но это уже богохульство! Это есть магическое суеверие, которое давно осуждено св. Церковию. Конечно, и о. Иларион, и все его единомышленники с ужасом отвернутся от такого хуления, но если они его не хотят, то должны усумниться в самом своем "догмате", который необходимо приводит к такому концу".

Действительно, от чего берет ужас, так это от вопиющего невежества и превратного мышления синодалов, фантазии которых не имеют ничего общего с ясным учением святых отцов по данному вопросу:

- Блаж. Иероним Стридонский: "Пророчествовать, проявлять силы [чудотворений] и изгонять бесов не есть заслуга того, кто действует; он производит это или через призывание имени Христова, или же это подается ради осуждения тех, которые призывают, и ради пользы тех, которые видят и слушают; так что, хотя люди и презирают творящих чудеса, однако они должны чтить Бога, вследствие призывания имени Которого совершаются столь многие чудеса".

- Свят. Григорий Двоеслов: "Что и отверженные иногда производят чудеса, то я не почитаю нужным говорить об этом, потому что тебе известно из Евангелия, что сказала об них сама Истина. "Мнози", говорит она, "рекут Мне во он день: Господи, Господи, не в Твое ли имя пророчествовахом, и Твоим именем бесы изгонихом, и Твоим именем силы многи сотворихом: и тогда исповем им, яко николиже знах вас" (Мф., 7:22-23)".

- Преп. Нестерой Египетский: "Ибо весьма часто… люди, развращенные умом и противники веры, именем Господа изгоняют демонов и творят великия чудеса".

- Блаж. Феофилакт Болгарский: "В начале проповеди многие изгоняли бесов, хотя были между ними и недостойные, и демоны обращались в бегство собственно от имени Иисуса. Благодать действует и чрез недостойных, так как мы, например, освящаемся и чрез недостойных священников: и Иуда творил чудеса, и сыны Скевы".

- Свят. Геннадий Схоларий: "Поистине, Господь наш говорит: не спасется "глаголяй Ми: Господи, Господи", т.е. безостановочно говорящий многостишные молитвы, — но творящий Божественную и Небесную волю… Если некие совершат в Мое имя, говорит Он, некие силы, заповеди же Мои будут иметь в пренебрежении, то слава чудотворения будет приписана Моему имени, совершающему это, а им Я скажу: "Не вем вас"…".

По выражению преп. Максима Грека, "доказательство, полученное от противной стороны, почитается наиболее достоверным". Поэтому послушаем свидетельство демонов: "Святой Иоанн осенил себя крестным знамением и сказал про себя: "Именем Господа поражу их [демонов]! О злочестивые! Удалитесь именем Христа и уходите далеко отсюда...". Как только святой произнес эти слова, демоны завопили страшным голосом: "О, горе нам! Ты пришел сюда во имя Иисуса, изгоняющего нас отовсюду, именем Которого торжествуют над нами даже непоследовавшие Ему...".

Что же касается несознательного призывания Имени Божия, то возможную действенность оного удостоверяет, например, притча преп. Нектария Оптинского: "Профессора Комарович и Аничков во время путешествия к о. Нектарию… спорили об имяславии, при чем один из профессоров, возражая против имяславия, привел пример, когда имя Божие произносится попугаем, или грамофонной пластинкой. Когда эти профессора прибыли к о. Нектарию, с желанием выяснить этот вопрос у Старца, то последний предварил их и, прежде, чем они успели спросить его об этом, предложил им выслушать "сказочку". Смысл этой сказки был такой: в одном доме в клетке жил попугай. Горничная этого дома была очень религиозная и часто повторяла краткую молитву: "Господи, помилуй!" Попугай научился тоже повторять эту молитву. Однажды, когда горничная вышла, забыв закрыть клетку, вбежала в комнату кошка и бросилась к клетке. Попугай в ней заметался и закричал голосом горничной: "Господи, помилуй!" Так как кошка очень боялась горничной, то, услыхав голос последней, со страху убежала. Оба профессора были очень потрясены этим разсказом о. Нектария".

Иеросхимонах Антоний (Булатович), главный апологет имяславия, обвиненный Синодом чуть ли не в обожествлении звуков и букв, в своем "Прошении в Святейший Правительствующий Синод" от 5 февраля 1914 г. изобличил авторов синодального послания в искажении его слов и вновь подчеркнул, что "условных букв и звуков, коими выражается Божественная истина и идея о Боге, мы не обож(ив)аем, ибо сии буквы и звуки не суть Божественное действие Божества, а действие человеческого тела, но тем не менее мы веруем, что и этим звукам и буквам присуща благодать Божия ради Божественнаго Имени, ими произносимаго". Этот его тезис вполне согласуется с мнением святых отцов, учивших, что "слова, которыя не святы, суть звук и звон", тогда как "святейшие словеса сообщают Божию силу". Вне всякого сомнения, "божественное и премірное Божие имя", "сущее прежде всей твари", которое всегда "свято по естеству.., говорим ли мы то, или не говорим", — это не пустой звук. И только для того, чтобы мы "достойно признали святость его, как присущую имени Божиему", "дабы могли мы предстать перед Ним и разговаривать с Ним в молитве, и дабы умом причащались той славы божественного Естества", нам дана способность произносить его, как об этом говорит св. Косма Этолийский: "Не то чтобы я был достоин произносить Имя Божие, но Господь позволяет мне Его произносить по Своему милосердию".

"А что сказать о тех, которые увлекаются заклинаниями и амулетами", т.е. занимаются магией? "Крест — дивный амулет и самое великое заклинание, и блаженна душа, произносящая имя распятого Иисуса Христа. Призови его, и всякая болезнь убежит, всякое сатанинское злоумышление отступит от тебя", — поучает св. Иоанн Златоуст (64). Но "свитой диаволу служат ворожба и гадания, предсказания и наблюдения времен, приметы, амулеты и заклинания", когда "упражняющиеся в таких занятиях" употребляют "имя Божие в оскорбление Ему" , ибо "столь преестественное и преславное наименование или славословие легкомысленно придают кому захотят из забавляющихся вместе с ними демонов, и исполнителям мнимого их чудодейства воздают славу, приличествующую единому Богу, обольщая и обольщаемые". Таким образом, в магии "Имя Божие, великое и страшное" используется "не по назначению", нечестиво и богохульно, теми, кто "совершает языческие дела", однако из-за этого оно не перестает, конечно, быть святым "само в себе". То же можно сказать по отношению к Священному Писанию и святым иконам. А если бы каким-нибудь "лукавым врачам или чудодеям" для волшебства и обольщения удалось даже заполучить Святые Дары, разве перестали бы они от этого кощунства быть истинными Телом и Кровью Христа Бога?

Св. Иоанн Златоуст напоминает, что "и бесы произносили имя Божие, но оставались бесами, и они так говорили Христу: "Знаем Тебя, кто Ты, Святый Божий" (Мк., 1:24), однако Он запретил им и изгнал их" (73). А св. Афанасий Александрийский объясняет: "Хотя истинно было утверждаемое ими, и не лгали тогда, говоря: "Ты Сын Божий" (Мф., 8:29), "Святый Божий" (Мк., 1:24), однако же, не захотел [Господь], чтобы истина произносима была нечистыми устами, и особенно — устами бесов, и чтобы, под предлогом истины, примешав свою греховную волю, не всеяли оной "спящим человеком" (Мф., 13:25). Почему, как Сам не терпел, чтобы говорили это бесы, так не желал, чтобы и мы терпели подобное сему… Таков образ сопротивнаго действования, таковы же еретическия скопища. Ибо каждая ересь, имея отцем собственнаго измышления искони совратившагося и соделавшагося человекоубийцею и лжецом диавола, и стыдясь произнести ненавистное его имя, притворно принимает на себя прекрасное и превысшее всего Спасителево имя, собирает изречения Писаний, произносит слова, утаевает же истинный смысл, и наконец, прикрыв какою-то лестию свое изобретенное ею измышление, сама делается человекоубийцею введенных в заблуждение".

Итак, догмат об Имени Божием не имеет никакого отношения к магическому или еретическому суеверию, но наоборот, изобличает и осуждает тех, кто, "играя с огнем" Божества, пытается использовать великую святыню Имени Божия в своих нечестивых целях.