Хроники Российской Саньясы. Российские Маги

Другие могут не обратить на него внимания даже когда он приобретает зловещую какофоническую форму всевозможных болезней и катаклизмов; внимания третьих хватает лишь на то, чтобы, услышав смутные отзвуки этого зова, пролистать томик-другой какого-нибудь мудрого автора.

Мне повезло, - в мою жизнь зов реальности ворвался стремительно, громко и неотвратимо, создав все необходимые условия для того, чтобы у меня без промедления возникло желание изучать себя и меняться. Было это году в 1983, летом, когда в период между выпускными школьными и вступительными институтскими экзаменами я был оглушен им. Произошло это в форме сильного нервного потрясения, сопровождавшегося приступом панического ужаса. Пропустить мимо внимания столь настойчивый сигнал было бы некорректно, и уже очень скоро я, с живейшей настойчивостью, донимал себя и всех, кого только мог, различными вариациями вопроса о том, что же за штуки такие эта жизнь и этот самый я. Вскоре оказалось, что моя яркая индивидуальность несет в себе богатейший материал для исследования: огромное количество изощренных невротических механизмов, фобий и деформаций личностного развития, сопровождавшихся, для наглядности связи психики с телом, обилием функциональных вегетативных и прочих физиологических реакций.

Эти вот злые, напряженные пульсы в самых разных частях тела, упорно подогревали нетерпеливое желание разобраться во всех терзавших меня вопросах и недугах, обрести Правду и гармонию. И вот, наконец, где-то через год, желание это сформировалось и стало настолько сильным и однонаправленным, что в орбиту моей жизни стали попадать один за другим люди все более и более уникальные и самобытные (или это я стал попадать в орбиты их жизней, - смотря с какой позиции смотреть). Сначала это были люди, не относящиеся собственно к мистикам и духовным искателям, коих мы уговорились называть Российской Саньясой. Тем не менее, каждый из них был по-своему замечателен, каждый все более и более разжигал мой интерес к самопознанию, так что я позволю себе потратить некоторое время на небольшие истории про этих людей.

Георгий Васильевич Бурковский

Жора Бурковский был подпольным психоаналитиком (шел 1984-85 год), на квартире у которого в течение года, по два раза в неделю, я погружался в мир своих снов и фантазий, анальных фиксаций, эдипова комплекса и еще очень многого. Воспоминания детства, все что казалось, уже навсегда стерто и забыто, - нахлынули так стремительно, что я чуть не утонул в этом заново раскрывшемся для меня мире. Бурковский пробудил во мне буквально страсть к исследованию внутреннего мира, его лабиринтов и тончайших взаимосвязей. В перерывах между нашими встречами я исписал несколько пухлых тетрадей воспоминаниями и попытками установить между ними связь;

большое количество бумаги было изведено на картинки с изображениями снов, в обилии посещавших меня в тот период.

Это не был классический психоанализ. Я не лежал на кушетке, - мы сидели на диване, было только условие, чтобы я не поворачивался к Жоре и не смотрел на него. О, сколько было тогда тупиков, преодолений и маленьких побед! Мне нужно было говорить все: и то, что хотелось, и то, что казалось совсем невозможно произнести вслух, - буря самых противоречивых чувств разливалась в те дни по маленькой комнате. Сколько раз я давал себе зарок, что больше ноги моей не будет у Георгия Васильевича, но каждый раз, угрюмый и мрачный, заставлял я себя тащиться, через силу, к назначенному времени. Мне казалось, что Бурковский раздевал меня всякий раз донага, доставал из меня все возможные и невозможные грехи и грешки, и тихонько себе потешался над бедным пациентом. Но Жора был поистине безупречен. Я не знаю, где он учился, слышал только, что несколько месяцев он стажировался в Венгрии. Он был первым, в ком я увидел пример Созерцающего Свидетеля. Не знаю и не берусь судить, что происходило у него внутри, но внешне он всегда, во все время нашего общения был безупречно спокоен и, как мне кажется, не просто отстранен, как учат психоаналитические трактаты, а постоянно и ровно позитивен.

Это был, слава Богу, не классический психоанализ с игрой в интерпретации, переносы и тому подобное, - все эти формы, конечно, присутствовали, но за ними стояло главное, то главное, что теряют обычные психоаналитики, закопавшиеся по уши в бессмысленной игре в символы и схемы. Это главное - уроки мотивации; уроки отношения к жизни, как к удивительному путешествию, где не самым важным является то, комфортно тебе или не очень;

уроки, позволившие отойти от позиции "сделайте со мной что-нибудь". И возможно получилось так потому, что хотя внешне Жора был для меня, как и подобает психоаналитику - загадочной личностью, интуитивно я чувствовал, что ему самому интересны не столько символы и психоаналитические концепции, сколько сама Жизнь. Так что, знал он сам о том или нет, но, по сути, учил он меня исследовать Жизнь, только думали мы при этом, что психоанализом занимаемся...

После мы встречались еще пару раз, уже через несколько лет. Помню, как в 1991 году, когда я учился на психолога в Университете, я приехал в Бехтеревку (Психоневрологический институт им. Бехтерева) на какой-то семинар. Жора работал в Бехтеревке, мы не виделись уже лет пять, и я решил перед семинаром зайти к нему на отделение. Я был переполнен восторженной гордостью, предвкушая его реакцию на то, что я стал психологом. -"Ну, вот мы и коллеги", - протягивая руку, сказал я нарочито небрежно, стараясь не показать никаких эмоций. Жора как-то очень внимательно посмотрел на меня поверх очков, затем тихо и совершенно серьезно произнес:

- "Вот сейчас позвольте действительно выразить вам свое сочувствие, которое гораздо больше теперь, чем когда вы были пациентом и мучались какими-то там надуманными проблемами". Понадобилось года три, чтобы осознать глубину этой фразы, хотя и тогда, признаюсь, она меня озадачила, и я даже не нашелся, что и сказать для продолжения беседы.

Месяца через три я еще раз заехал к нему на работу, чтобы показать черновик диплома, который мне предстояло защищать в начале лета. Бурковский бегло пролистал диплом, хитро прищурился и, протягивая мне папку, сказал: - "Ну что ж, хорошо. Вы, как и прежде, очень изящно противопоставляете себя другим"... Я тогда чуть не заболел. Весь вечер, допоздна, я бродил, как чумной по парку, а когда пришел домой - сочинил рассказ, в котором некто осознал, что он все время выпендривался, тем самым отделяя себя от других все больше и больше, оставшись в итоге одиноким и никому не нужным со всей своей уникальной индивидуальностью.

Александр Маркович Эткинд

С Бурковским у нас была договоренность, что вместе мы работаем ровно девять месяцев. По окончании этого срока я спросил, нет ли каких-нибудь групп, где люди занимались бы чем-то похожим па психоанализ, но не по одному, а вместе. Он посоветовал мне обратиться к Александру Эткинду -молодому психологу, набиравшему как раз в то время какую-то группу. Через три или четыре месяца я уже постигал, под его руководством, групповые процессы и их отражение в моем сознании. Эткинд был тогда выразителем революционных, по отношению к "застойной" советской психологии, взглядов. Это, по слухам, послужило поводом для каких-то скандалов в Бехтерев-ском институте, где он, как и Бурковский работал и откуда, после этих скандалов его не то уволили, не то он сам ушел. Не знаю, как там было на самом деле, но слухи такие ходили. Сейчас Эткинд - солидный ученый, авторитет в области психоанализа и психоаналитической философии, я не знаю, - сохранил ли он те качества энтузиазма и подвижничества, которые мы - участники его группы в 1986 году чувствовали, и чем, в частности я от него заразился. Если попытаться описать то, чему я у него научился в двух словах, - то, во-первых, - это некое настроение неуспокоенности, пробуждающее жажду поиска и действия, а во-вторых, - осознание, что кроме меня самого никто и никогда за меня ничего не решит (это трудно переоценить, -иллюзия, что кто-то за тебя должен что-то сделать или что все должно произойти само собой, неким чудесным образом, - одна из самых стойких человеческих бед).

Научение это, как и в случае с Бурковским, не было прямым, - по форме мы занимались в психоаналитически ориентированной группе, которая для конспирации называлась "группой общения" при одном из Домов Культуры. В групповом процессе ощущался аромат таинственности и "подпольности" происходящего и это было дополнительным стимулом для вдохновения. Был в нашем взаимодействии еще ряд важных моментов, которые я не буду называть просто потому, что они потребуют длительных и пространных объяснений, в которые мне очень не хочется пускаться.

Скажу лишь о результате: очень многие факторы, сведенные вместе Александром Марковичем (скорее всего - неосознанно, хотя может я и ошибаюсь), и создали почву для "магического" научения тем двум простым и очень важным вещам. Жизнь и я сам стали для меня еще более интересны, причем интересны непосредственно. Обычно человек все равно занимается только этими двумя вещами - Жизнью и собой, но опосредованно - через какой-то вспомогательный интерес, связанный с работой, межличностными взаимоотношениями, в конце концов, через ту же психологию или какую-нибудь экстрасенсорику. Проявление непосредственного интереса - редкость; этому невозможно научить при помощи психологических методик, произойти это может только при совмещении определенных факторов, которые не вычислить умом и не выстроить логически. Тем не менее, Бурковский, а за ним и Эткинд сделали это для меня, хотя, может быть и не ставили сознательно таких задач.

Григорий Борисович Альтшуллер

Альтшуллер, сам о том не зная, был магом в области организации и структурирования событий и событийных рядов. Это было главное, чему я у него учился в течение четырех лет достаточно плотного общения с 1985 по 1989 год. О том, что в этом общении было главным я тоже только теперь начинаю догадываться и постигать механизмы того, как это происходило. А занимались мы физикой лазеров в одном из Ленинградских институтов, где Григорий Борисович - молодой, энергичный профессор - заведовал кафедрой, а я бьы студентом, а потом научным сотрудником этой кафедры. Я тогда был очень увлечен физикой, вплоть до навязчивой идеи создать единую физическую теорию Всего. В те годы я проглотил огромное количество книг и статей по всем основным направлениям физической мысли. Альтшуллеру нравилась моя вдохновленность и он ставил передо мной достаточно сложные и масштабные задачи. Его энергия, энтузиазм, широта кругозора, известность и авторитет в научных кругах открывали для его учеников весьма серьезные перспективы. Еще в студенческие годы Альтшуллер стал одним из самых значимых людей того периода моей жизни.

Случилось так, что то, что я сейчас считаю самым важным аспектом нашего с ним общения, тогда совсем не попадало в фокус моего восприятия. И это очень важный момент, - не уделяя этому аспекту сознательно внимания, не пытаясь в этом разобраться с помощью интеллекта, который был всецело поглощен физикой, я беспрепятственно впитывал в себя, как губка, способности к магической ориентации в различной информации и, особенно, в событийных структурах; способности, которые очень ярко были проявлены у Аль-"пиутоера и которые он бессознательно передавал всем своим ученикам.

Григорий Борисович был необычайно работоспособен и продуктивен. У меня часто складывалось впечатление, что в его сутках не 24, а как минимум 48 часов. Для примера приведу случай, когда я, дождавшись его на кафедре после какого-то совещания, часов в десять вечера, вручил ему черновик нашей совместной статьи. Я не надеялся на скорое ее возвращение обратно, поэтому бьш весьма удивлен, юэгда Альтшуллер сказал, что назавтра отдаст мне ее с исправлениями. На следующее утро статья была вся испещрена карандашными пометками, исправлениями (в том числе грамматическими), снабжена двумя страницами комментариев и списком литературы, которую мне нужно было изучить. При этом оказалось, что тем же вечером (ночью, утром,... ?) таким же образом были разобраны работы еще двух аспирантов и чей-то диплом. В дополнении к этому Григорий Борисович достал из поргфеля какую-то новую монографию по лазерам, которую, судя по его словам, он вечером "пролистал", - из книги торчало десятка два закладок. Чуть позже, проходя по коридору мимо Альтшуллера, который курил и разговаривал с одним из сотрудников, я услышал, как он обсуждал футбольный матч, который показывали накануне заполночь. При всем том у неги была семья и масса самых разноплано-вьк интересов, по крайней мере эрудирован он был в очень многих вопросах, далеко за пределами физики; он также был в курсе всех последних событий в разных областях жизни в мире, стране, городе, институте, на кафедре, в жизни каждого отдельного сотрудника.

У Григория Борисовича была фантастическая способность оказываться в течение дня почти что одновременно в десятках мест (часто не только в Ленинграде) и встречаться с самыми разнообразными людьми. Вместе с тем, он был совершенно неуловим, и уже с первых дней общения с ним это стало для меня серьезной проблемой. Первое время бывало так, что я по восемь -десять часов торчал, как дурак, на пороге кафедры, дожидаясь назначенной встречи, отмечая на себе полусочувственные - полунасмешливые взгляды более опытных в общении с Альтшуллером аспирантов. Через год-другой у меня у самого появилась необъяснимая способность предугадывать всегда непостижимую траекторию передвижений Григория Борисовича и находить его как раз в том месте и в тот момент, когда он мог уделить мне несколько минут, а иногда и часов. К примеру, он назначает встречу в десять утра на кафедре, но каким-то чутьем я знаю, что надо прийти к восьми вечера: и точно - прихожу к восьми и мне говорят, что он еще не появлялся, но звонил и вот-вот будет. В другой раз он назначает мне в два часа возле приемной ректора, но именно в это время я еду в другое здание института и встречаю его именно там... Я как-то не задумывался тогда о необычности этих вещей и списывал все на случайность и совпадение. Сам я всегда с любопытством наблюдал, как каждый день на кафедре скапливалось десятка два людей, которым Альтшуллер срочно нужен был по самым разноплановым вопросам, и как все они долгими часами терпеливо ожидали его. Причем, нельзя было сказать, что Григорий Борисович был необязателен, невежлив по отношению к подчиненным (кстати сказать, - кроме сотрудников и студентов кафедры среди ожидающих часто оказывались крупные чины из ректората, профессора из других институтов, а то и какая-нибудь именитая фигура из Москвы). Непостижимым образом все (в том числе и сам Альтшуллер) воспринимали его непредсказуемость и неуловимость, как нечто само собой разумеющееся, - никто не роптал и не обижался, упреки не возникали даже в мыслях.

Работал он одновременно над огромным количеством вопросов: научных, организационных и прочих. Он параллельно продвигал сразу несколько фундаментальных направлений лазерной физики и техники, занимался производственными внедрениями и коммерческими вопросами, писал множество статей, участвовал во всех возможных конференциях, был организатором каких-то совместных международных проектов, имел кучу аспирантов и дипломников. Часто одного его слова, намека, телефонного звонка было достаточно для развертывания целой серии событий в жизни кафедры и отдельных учеников, для возникновения новых направлений в научных исследованиях.

Кроме того, что Альтшуллер всегда был в самом центре разнообразных событий - научных, организационных, чуть позже - коммерческих, он также был не дурак отдохнуть и слыл любимцем многих женщин.

Людей, подобных Альтшуллеру, я не случайно называю магами. Они умудряются совершать вроде бы ничем не примечательные для "замыленного" взгляда вещи, но если попытаться все-таки пристальнее изучить их действия, то окажется, что их не описать никакой логикой, - они непостижимы для интеллектуального понимания, но в то же время у всех участников и наблюдателей создается впечатление, что все "в порядке вещей", что так и должно быть (так считает и сам наш маг). Разгадка этого феномена состоит в том, что такой человек действует исходя из одного "описания мира" (которое он может не сознавать - владея им чисто интуитивно), а мы результаты его действий объясняем из другого "описания мира" - из "согласованной реальности". Иными словами, такой маг запускает в действие структуры и "силы", которые ни он ни окружающие не осознают, - для них нет места в привычной нам - согласованной картине мира. Сам такой человек научился магическим действиям, как я уже и говорил - не фиксируя на этом внимание, почти неосознанно впитав опыт людей, с которыми так или иначе взаимодействовал, естественно, если имел к этому хоть какую-то предрасположенность. За неимением лучших объяснений, мы говорим, что такие люди обладают неким обостренным "чутьем", "нюхом", интуицией, наконец, просто везением.

Еще одним важным обстоятельством, связанным с Альтшуллером, явилось для меня понимание того, что из себя представляет научная Школа. Хотя я застал период, когда научные Школы стали уже "мельчать", по сравнению с теми, что были в начале или середине века (судя по слухам, книгам), мне все же посчастливилось изнутри прочувствовать атмосферу такой Школы. И сейчас, через несколько лет, я с удивлением отмечаю некоторые родственные черты у Школы эзотерической и у научной Школы, где также происходит очень много вещей совершенно чудесных, не лишенных глубины и мистичности (что, конечно, далеко не каждый Учитель или ученик научной Школы замечает и сознательно использует).

Основной особенностью серьезной научной Школы (системы взаимоотношений Учителя и учеников), как я сейчас понимаю, является то, что, помимо развития науки, там происходит процесс становления Человека. Ученик не просто постигает предмет и защищает диссертацию, но, благодаря взаимодействию с Учителем и другими учениками, становится зрелой, от ветственной личностью. Он учится системному мышлению, масштабному взгляду на мироздание, умению работать в коллективе. Опытный Учитель создает для каждого ученика множество сложных ситуаций, при прохождении которых снимаются стереотипы поведения и искажения восприятия и. за счет всего этого, идет постепенное Взросление ученика. Процесс профессиональной Алхимии заключается в интеграции предметных знаний и личностной зрелости, когда ученик становится профессионалом - Мастером, реализовавшим в себе, науке и мире некое новое качество.

Сейчас Альтшуллер в Америке. Там же еще несколько его учеников. Не удивлюсь, если узнаю, что они уже профессора и вообще преуспевающие во всех отношениях люди.

Александр Павлович и Георгий Владимирович

Несколько лет я почти не вспоминал этих двух замечательных людей, а ведь именно им я обязан повороту моей жизни в совершенно новое русло. И, опять таки, осознавать это я начинаю только сейчас, ведь поворот этот происходил плавно и медленно, в течении нескольких лет. Но основные вехи в моем новом жизненном русле были расставлены как раз при помощи Александра Павловича и Георгия Владимировича.

Работали они совершенно по-разному, непохожими были методы, противоположными были стиль и манеры поведения. Вообще работали они оба очень ярко и самобытно, - я никогда после не встречал ничего похожего. Насколько я понял из намеков Георгия Владимировича, оба они были из одной команды и какими только вопросами в разное время не занимались. Это были исследовательские и образовательные программы, серьезное лечение онкологических и других больных, психотерапия. Георгий Владимирович, на момент нашей с ним встречи, вел какие-то исследования на базе Института Экспериментальной Медицины по изучению паранормальных явлений. Кроме того, у этих людей были потрясающие наработки по вопросам развития личности. Несколько лет (опять же по намекам - они не любили говорить о себе) они работали с космонавтами, разведчиками, КГБшниками и другими, весьма серьезными людьми. Информация по этим вопросам до сих пор засекречена, но тот ее срез, с которым меня знакомил, в основном, Георгий Владимирович, и сейчас производит на меня мощное впечатление, так что, когда кто-то начинает вдохновенно говорить о разных новомодных "грандиозных" психотерапиях, я лишь тихонько улыбаюсь.

Итак, шел 1987 год. За три года, которые были посвящены индивидуальному и групповому психоанализу, я существенно изменился, появилось главное - устремление к самопознанию и самоизменению. Но я, хотя и умудрился к тому времени жениться, оставался этаким домашним - тепличным мальчиком, которому еще очень не хватало многих мужских и человеческих качеств. Это меня удручало, и я пробовал делать какие-то самостоятельные усилия к изменению, которые возможно, так ни к чему бы и не привели, если бы Зов Реальности еще раз достаточно громко не напомнил о себе. Где-то в конце зимы меня вдруг начали регулярно посещать мысли о смерти и вообще всякие инфернальные настроения. Такое у меня было несколько раз в детстве (кстати, многим в детстве знакомы подобные переживания), обычно ночью, когда перед самым засыпанием вдруг насквозь, как ледяным ножом пронзает мысль, что вот однажды, неизбежно наступит время когда я, тот самый единственный и неповторимый я -умру, исчезну навсегда, никто и ничто не поможет избежать этого непостижимого и неотвратимого, бесконечного нуля, который все равно наступит, - и бежать некуда, хоть головой о стенку бейся. Леденящий ужас, холодный пот, мелкая дрожь, - и крикнуть бы "Помогите!", - да что толку; в общем, - постучав часик - другой зубами, проваливаешься в зыбкий сон. Так вот, в детстве было такое несколько раз, а тут вдруг каждую ночь стала происходить подобная канитель. Промаялся я так пару месяцев, а потом случился в моей жизни Александр Павлович...

Маленькая комнатка в квартире на Обводном. Крепкий седой бородатый мужик (именно так я его воспринял) лет сорока пяти. Несколько секунд -пристальный, изучающий взгляд поверх очков.

- "Проходи, ложись на диван", - достает из ящика какие-то странные приборы, надевает на меня резиновую шапочку как для энцефалографии, закрепляет два электрода на правой стороне головы - один на лбу, другой на затылке. Все это без объяснений и без вопросов. Я ничего не понимаю. Начинает бешено колотиться сердце.

- "Чего испугался -то?" - с презрительной интонацией. Не зная, что ответить, бормочу чего-то вроде:

- "Неужели я теперь изменюсь?"
У Александра Павловича аж провод выпадает из рук:
- "Да пошел ты на хуй! Ты зачем сюда пришел?" - берет меня за руку и присвистывает, нащупав пуньс:

- "Ишь ты! Ну ты и мудак! Редко такого встретишь. Ну да ладно, - хер с тобой, - (лицо его принимает скучное выражение - мол придется теперь нянчиться с этим идиотиком), - рассказывай, что пожрать любишь".

- ???
- "Ну представь, что накрываешь себе праздничный стол и можешь поставить туда все, что пожелаешь. Осетринку, да? Поросеночка подрумяненного, так, чего еще?"

Неожиданный поворот темы и все манеры поведения Александра Павловича производят на меня отрезвляющее действие. Неожиданно я полностью расслабляюсь и, входя во вкус, накрываю воображаемый стол.

Он тем временем включает прибор, устанавливает стрелку на какой-то отметке, затем несколько секунд внимательно смотрит на меня. Под электродами появляется ощущение пощипывания, к которому я скоро привыкаю; больше ничего особенного не происходит.

Принцип действия прибора мне объяснил через год Георгий Владимирович. Я не буду подробно его описывать, так как это потребует углубления в нейрофизиологию. А, если в нескольких словах, то подбирается определенная частота тока низкого напряжения, для стимуляции определенных зон правого полушария мозга. Это дает одновременно несколько эффектов. Во-первых, выравнивается активность работы полушарий (в частности, в моем случае правое полушарие было заторможенным, именно поэтому работа шла с ним); во-вторых, происходит позитивизация эмоционального фона; в третьих, все, что происходит во время работы с прибором, закрепляется и усиливается, - вся информация мгновенно попадает в долгосрочную память, а это - важнейшее условие для мощного научения, - удается за короткий срок усвоить очень большой объем информации, которая будет обрабатываться еще несколько лет.

Включив прибор, Александр Павлович заметно подобрел: то прохаживаясь по комнатке, то усаживаясь на край стола или в кресло, он поминутно потягивался, позевывал, кряхтел, посмеивался, почесывался, что называется, во всех местах, и все это время рассказывал пикантные истории из своей жизни, периодически намекая мне, что я редкостный мудак. Я уже совершенно расслабился и, спустя несколько времени, весело смеялся. С тем, что я мудак, я был полностью согласен, более того, я вдруг почувствовал, что Александр Павлович ни о чем не расспрашивает меня, потому что каким-то образом знает все, что я мог бы ему о себе рассказать, знает даже больше того. Как бы вдруг прочитав мои мысли, он посерьезнел и сказал, тыча в мою сторону пальцем:

- "Ты - как раз мой случай. Я уже несколько лет в основном с такими пиздюками - маменькиными сыночками работаю. Боишься, наверное, всего на свете, верно? Короче - полный пердомонокль! Ладно, будем делать из тебя мужика!"

В тот раз он дал мне задание выбрать любую сложную ситуацию, которую мне надо решить и сделать из нее "мультик с изюминкой", а затем несколько раз "прогнать" этот мультик, сначала здесь, с прибором, а потом - дома.

- "Представь, к примеру, что тебе нужно попросить что-то, а то и потребовать у человека, которого ты стесняешься, боишься, у какого-то там авторитета. Ну и вложи этот сюжет в мультик, типа ты - Красная Шапочка, идешь по лесу с корзинкой пирожков и кузовком масла (на этом месте он хитро прищурился, а я затрясся от хохота: этот "кузовок масла" оказался действительно "изюминкой"!), навстречу тебе Серый Волк, - ну как образ того, кого ты стесняешься и боишься, и вот тебе нужно что-то от него, -короче сочиняй сам".

Было символично и забавно, что он предложил мне образ Красной Шапочки. С течением времени я перешел от него к образу Иванушки Дурачка и другим, более мужественным персонажам. В качестве "изюминки" выступали то расстегнутая ширинка, то дрочильная машинка, то еще что-нибудь, что пускалось в ход в самый ответственный момент и полностью обесценивало страх, тревогу или стеснение.

Мы встречались раз десять за два месяца. Каждый раз какая-то тема прорабатывалась с прибором, потом следовало задание на дом, с возрастающей раз от раза степенью сложности. Все, что происходило при встрече, сопровождалось неизменными приколами, как правило, с отборным и очень сочным матом. Довольно много времени мы посвятили страхам и теме смерти. Излюбленным приемом Александра Павловича было что-то типа:

- "Ну вот представь, идешь ты где-то в незнакомом угрюмом месте. Представил? Ну вот. И вдруг тебе становится страшно. Так страшно, что не приведи Господь". - Дождавшись, когда я войду в переживание и меня слегка затрясет, он продолжал - "И вот тебе уже полная хана, и тут у тебя бах - .. .эрекция, - аж ширинка лопается. И ты как побежишь, как побежишь! А член-то из штанов выскочил и болтается - туда-сюда, туда-сюда..." - Кэтому моменту меня уже скручивали спазмы хохота.

Или:
- "Ну вот, наконец таки, помер ты, - что называется преставился. И лежишь, как подобает покойнику, в церкви, а вокруг поп ходит и кадилом машет. Но ведь ты, мерзавец, перед смертью, со страху-то обосрался, - и вонища стоит такая, что хоть вон выбегай!" - Тут он демонстративно морщится, затыкает нос, машет рукой, как бы отбиваясь от запаха - "Фу, блин, фу, ну и вонь, брррр..., да ну тебя на хуй!" - Александр Павлович даже отпрыгивает в сторону, как будто это все и впрямь происходит, а я хохочу до слез.

Последние домашние задания были для меня на самом деле серьезными испытаниями. Будучи учеником нерадивым, я в некоторых случаях умудрился схалтурить. Так, одно из заданий было - изменить жене. Мотивировал он это тем, что такие мальчики, как я, лет до тридцати сидят себе возле юбки Жены, а потом глядишь, - начинают из своего "окопчика" высовываться, да как осмелеют, да как загуляют... А жене то уже некуда деться, - тут и ребенок, и проблемы всякие. Вот и получаются различные драмы. Так что нужно это все пройти сейчас, пока дело еще поправимо.

Это задание оказалось запредельным. Мне тогда и познакомиться-то с девушкой было ой как трудно - стеснялся, комплексовал и все такое. А тут -изменить жене! В общем хватило меня на то, чтобы с грехом пополам познакомиться с какой-то десятиклассницей. Александр Павлович долго прикалывался надо мной, а потом махнул рукой:

- "Хрен с тобой. Останется это за тобой как должок...".

Затем мне нужно было выделить целый день на то, чтобы посетить крематорий, поприсутствовать на нескольких церемониях прощания с покойным, пристраиваясь то к одной, то к другой процессии, вообще побыть несколько часов в тамошней атмосфере, прочувствовать настроение, погулять по колумбарию, размышляя о жизни и смерти, и не уходить, пока не попривыкну. Переживание тогда было для меня потрясающим. Как только я прибьы в крематорий, у меня сразу же "зачесались пятки" и я решил без промедления смыться оттуда и "Бог с ним, с этим заданием!". Я бы, наверное, так и сделал, если бы, по случайности, не возникли проблемы с транспортом: отменили несколько автобусов подряд, и мне пришлось в самом паршивом настроении прогуляться по колумбарию - площадке с огромными вереницами маленьких ячеек с урнами, - это напоминало соты... Жутковато, но я начал прокручивать "мультик с изюминкой" и постепенно попривык, и вдруг накатило настроение торжественности и умиротворения. Потом я пристроился к длинной процессии: в тот день кремировали какого-то академика...

На следующий день я был с утра уже у Александра Павловича. Он встретил меня очень серьезно, взгляд его был тих и дружелюбен, он не прикалывался и не обзывался, - я понял, что он заметил, как во мне что-то изменилось.

Сейчас, вспоминая все это, я вдруг понял основную стратегию его работы со мной. С точки зрения энергетики, все что он делал, было направлено на расслабление "низа". Нижние энергетические структуры (центры) - мочеполовая и копчиковая области бьии у меня здорово деформированы, напряжены, что и выражалось во всех моих страхах, стеснительности, недостатке мужских качеств. Все задания, "муяьтики", мат и сальности, стиль общения со мной, а гаавное - все поведение Александра Павловича, которым он демонстрировал прямо противоположное моему состояние: предельное расслабление "низа", - это и было основой работы, сами же техники и задания - второстепенны.

Кстати, часто во время моих визитов ему звонили женщины, или же кто-то из них оказывался в этот момент у него в гостях, и пока шли приготовления к сеансу, он очень вальяжно и даже как бы развязно общался с ними, а телефонные разговоры заканчивал фразами типа: "Целую во все места" и тому подобное.

Далеко не сразу, но все это возымело свое действие. Чтобы произошло расслабление этих самых нижних энергоструктур, понадобилось несколько лег и дополнительные усилия, но общее направление и стиль были заданы Александром Павловичем еще тогда.

Месяцев через десять после окончания наших встреч я позвонил ему, сообщить как идут дела, и сказал, что в принципе есть еще с чем работать. Он помолчал немного в телефонную трубку, а затем сказал:

- "Ладно, запиши такой-то телефон, позвони и спроси Георгия Владимировича. Скажи что от меня, а там он сам разберется, что с тобой делать".

Через неделю Георгий Владимирович - очень солидный, представительный мужчина лет пятидесяти с густой черной бородой, пришел ко мне домой. Поздоровавшись, он неторопливо обошел всю квартиру, внимательно осматривая расстановку вещей и всякие мелочи (что сразу же меня озадачило), затем сея за стол, достал из портфеля какие-то бумаги, чистую тетрадь и четыре ручки с пастой разных цветов. Минут десять он что-то записывал в тетрадь этими ручками, меняя цвета и подчеркивая отдельные фразы. При этом он периодически поднимал голову, внимательно смотрел на меня или оглядывал комнату. Закончив записи, он начал задавать мне вопросы, ответы на которые также педантично записывал разными цветами в тетрадку. Обращался он ко мне на вы, исключительно по имени-отчеству, с подчеркнутым вниманием, тактом и серьезностью. Его поведение было полной противоположностью тому, как действовал Александр Павлович. Исключительная вежливость и корректность (даже когда он настойчиво чего-то требовал или критиковал мои действия), строгость речи, четкость формулировок, без малейших отклонений в сторону вольных оборотов, педантичность, неторопливость и обстоятельность, - все эти качества он неизменно проявлял в течение всего нашего знакомства.

В тот день мы проговорили часов пять. Вопросы Георгия Владимировича затронули буквально все факторы моей жизни: интересы, увлечения, круг общения (мне приходилось давать очень подробные характеристики всем, сто меня окружал в тот период жизни), подробное описание семейных взаимоотношений, образ жизни, режим дня, предпочтения в еде, одежде, вкусы в музыке, кино, искусстве, литературе, спорте, научные, философские и мировоззренческие взгляды, подробные планы на будущее, отношение к самым разным жизненным вопросам и многое другое. Выслушав и записав мои ответы, он, после некоторой паузы, сказал:

- "Ну что я могу вам сказать, Владислав Евгеньевич, - вообще я давно УЧЮ почти не занимаюсь индивидуальной работой, - меня интересуют сейчас масштабные проекты и работа с социальными структурами и слоями. Но вы мне стали интересны. Если учесть ваш молодой возраст, достаточно гибкую психику и способность к изменениям, то, пожалуй, есть некоторые шансы, что из вас может получиться толк. Вы конечно понимаете, что речь идет не о каких-то частных проблемах, а о становлении личности, которая сможет внести вклад в общее русло Жизни. Именно с этих позиций вы меня и интересуете, поэтому я могу уделить вам свое время. По крайней мере, попробуем начать, а через некоторое время, в зависимости оттого, насколько вы сможете включиться в работу, я сделаю вывод, - будем ли мы продолжать и стоит ли раскрывать перед вами те знания и практические наработки, которыми я располагаю".

Слова эти приободрили меня, и я тут же почувствовал себя человеком, перспективным для общего блага человечества: была задействована очень мощная мотивация, замешанная на чувстве собственной значимости. Тем временем Георгий Владимирович продолжал:

- "Но от вас, в свою очередь, потребуется выполнение нескольких серьезных условий. Во-первых, вам необходимо будет взять отпуск на работе, не менее, чем на два месяца. Во-вторых, вы снимите для себя отдельную квартиру. В третьих, на два месяца вы полностью прекращаете любые, даже телефонные контакты со всеми людьми, с которыми общались до сих пор. Это относится не только к жене, родителям, друзьям и сотрудникам, но ко всем, даже просто поверхностным знакомым. Потом вы вернетесь ко всем этим контактам, но вернетесь уже другим человеком. Иными словами, на два месяца вы должны полностью выйти из всех привычных для вас условий жизни. Далее мы с вами определим новые условия и распорядок вашей жизни на эти два месяца, которых вам необходимо будет строго придерживаться. Любое несоблюдение этих условий автоматически приведет к прерыванию нашей совместной работы. Тщательно обдумайте мои предложения, и как только будете готовы, - сообщите мне и начнем".

Условия и впрямь нешуточные: нужно было впервые "прыгнуть" в самостоятельную жизнь, да еще и лишиться всех привычных условий и контактов. Тем не менее, я без промедления согласился. Оставалось решить конкретные вопросы: снять квартиру и найти благовидный предлог, под которым я мог бы на два месяца полностью исчезнуть из поля внимания моих близких и знакомых. Весьма кстати оказался тот факт, что через неделю после этого разговора я защищал диплом в институте и, учитывая благосклонное отношение ко мне Альтшуллера, у которого я оставался работать после окончания института, я с легкостью взял необходимый отпуск. Короче говоря, желание учиться у Георгия Владимировича было столь сильным, что не прошло и десяти дней, как все условия были выполнены, и мы начали работать.

Режим работы был следующий: Георгий Владимирович приходил ко мне на новую квартиру, которую я снимал, через день, и мы занимались с ним по двенадцать часов подряд, а на следующий день я самостоятельно отрабатывал усвоенный материал в самых разнообразных заданиях и ситуациях.

С самого начала мне был предложен (в качестве обязательного) определенный распорядок жизни, где было расписано буквально все, что только можно: режим дня, график определенных физических тренировок (гимнастика, бег, силовые нагрузки, элементы йоги, релаксация, прогулки, купание в проруби - работа началась в феврале, и т.п.), режим и качество питания. Георгий Владимирович предложил мне график чтения определенной литературы, куда входила специальная подборка художественных произведений и стихов (в основном из классики), подборка научных текстов по самым разным разделам человекознания: философии, психологии, нейрофизиологии, социологии, религии, культурологии, медицины, литература по кибернетике, синергетике, теории систем (Конечно одолел я весь этот список не за два месяца, а более, чем за год). Далее было подробное расписание прослушивания определенной классической музыки, расписание посещения театров, филармонии, выставок и музеев, библиотек, лекций, различных клубов по интересам, спортивных секций, театральной студии (куда я умудрился поступить, пройдя конкурсный отбор). Были разработаны маршруты прогулок по городу, пригородам, загородные прогулки и даже поездки на сутки в другие (не очень отдаленные) города, типа Выборга и Приозерска.

Чтобы успеть все это выполнять в дни между встречами с Георгием Владимировичем, каждый такой день был расписан поминутно. Кроме всего прочего, я несколько раз в день заполнял всевозможные графики, где отмечал множество параметров, касающихся самых разных процессов, которые со мной происходили (физиологических, психологических, мировоззренческих, событийных); так же я ежедневно вел дневник, где тщательно анализировал все, что происходило со мной за день, а утром записывал и анализировал сны (но не в психоаналитической системе интерпретаций).

В дни совместных занятий с Георгием Владимировичем, мы работали над изучением и практической реализацией его Теории, которая представляла собой очень четко структурированный и предельно концентрированный сплав званий о человеке, начиная от физиологии (нейрофизиология, нейробиоло-гия, теория функциональных систем), далее это увязывалось с психологией личности (восприятие, эмоции, потребности, воля, интеллект, память, внимание), механизмами межличностных взаимодействий и групповыми процессами. Потом делался, как любил говорить Георгий Владимирович, системный "охват" жизни человека, опять же, начиная от социально-исторических процессов и до попытки увидеть взаимосвязь всей Теории с неким фундаментальным потоком Жизни, как явлением Вселенского масштаба.

Изучение каждого нового раздела информации начиналось с проработки Масштабных Блок-Схем. Обычно Георгий Владимирович разворачивал огромные "простыни", сшитые из больших листов бумаги, где отдельные блоки информации связывались обилием разноцветных стрелок. Каждая из та. ких масштабных Блок-Схем дробилась затем на отдельные Блоки, далее каж. дый Блок разбивался на цепочки, и так далее, до совершенно конкретно! информации, отработав которую, мы шли в обратном порядке, соединяя вс( звенья в цепочки, Блоки, Блок-Схемы и, затем, каждый раз, мы выходил" на попытку уже с новых позиций произвести "охват" отработанного материала с точки зрения общей Теории.

Теория имела очень много "срезов" и уровней, что давало возможносп работать параллельно сразу с несколькими задачами. Приведу пример отработки какой-либо теоретической цепочки. Пусть это будет работа с эмоциями. Вначале изучалась теоретическая схема: эмоции, - факторы на них влияющие, - механизмы бессознательного запуска эмоций, - связь эмоций с потребностями, - механизмы формирования потребностей, - механизмы волевых процессов, - механизмы сознательного запуска\торможения эмоций, - связь с нейрофизиологией, - связь с процессами межличностного взаимодействия и так далее. Каждый элемент такой цепочки - довольно внушительный объем информации. Работа с подобной цепочкой могла проходить в следующем режиме: сначала происходил тщательный теоретические разбор материала, вопросы - ответы, прояснение каждого элемента на примерах. Затем мы брали отрывок из какого-то художественного произведения и разбирали переживания героев с точки зрения изученной теоретической модели. Вслед за этим рассматривалась какая-то ситуация из моего прошлого, затем вчерашняя ситуация, затем мы анализировали детально мои текущие переживания. Потом шло моделирование коррекции текущего эмоционального состояния, что находило выражение в реальных действиях, после чего разбирался механизм происшедших изменений. Следующим шагом было задание, которое мне тут же нужно было выполнить; задание, которое должно было вызвать ту или иную эмоциональную реакцию. Мне нужно было предвосхитить ее, опираясь на быстрый теоретический анализ возможных последствий, найти способы регуляции и выполнить задание уже с необходимым результатом, то есть с возникновением в результате сознательно спрог-нозированной эмоции и поведенческой реакции.

Далее Георгий Владимирович предлагал уже какое-либо масштабное задание на следующий день, которое мы вместе разбирали, предвосхищали результат, намечали коррекцию и способы достижения требуемого эмоционального состояния "на выходе". Потом мы снова возвращались к Теории и связывали проработанную таким образом цепочку с той информацией, которая была изучена ранее, осуществляли "охват" всего, что пройдено уже с самых общих позиций. В конце двенадцатичасовой работы следовало закрепление всего, что изучалось за день, с помощью прибора, с которым я познакомился еще у Александра Павловича. На следующий день мне предстояло довести до автоматизма анализ ситуаций, учет и задействование максимального количества факторов, коррекцию Происходящего и прогнозирование будущего. Задания составлялись с возрастающей степенью сложности, и в каждом действии мне нужно было решить несколько параллельных задач: например планировалось посещение какого-то культурного учреждения (естественно, с кучей мелких практик по пути туда и обратно), само по себе это служило формированию и подкреплению некоторой потребности. Кроме того там мне нужно было совершить действие, на котором произойдет практическая отработка разобранной вчера теории. Попутно совершался ряд небольших действий направленных на развитие определенных волевых качеств. Еще мне нужно было собрать информацию, которая потребуется в дальнейшей самостоятельной работе, опять же - с кем-то познакомиться, завязать контакт, наблюдая свои реакции и реакции людей, успеть прочитать специальную литературу по теме и художественную, подобранную Георгием Владимировичем как раз на этот случай. Успех в каждом действии я должен был отмечать неким положительным подкреплением, а за неудачу - наказывать себя.

Честно говоря, я был нерадивым учеником и часто халтурил, упуская, как правило, самые существенные части самостоятельных заданий. За это мне доставалось от Георгия Владимировича, но почему-то, он все-таки не прервал нашу работу. Сейчас, вспоминая этот период, я понимаю, что не усвоил и десятой части предложенной мне информации, хотя кое-чему все же научился.

Сам же Георгий Владимирович казался мне тогда человеком, безупречно владеющим всей своей жизнью в любом ее аспекте. Он жил в полном соответствии со своей Теорией и по большому счету, и в мелочах.

Последние несколько занятий были посвящены прогнозированию моегс будущего. Делалось это с учетом огромного количества факторов, с задействованием всех аспектов жизни.

Долго еще я, с грехом пополам, пытался продолжать ритм жизни, предложенный Георгием Владимировичем, а через несколько месяцев засел за со ставление глобального плана жизни на десять лет вперед. Работал я над эти>^ планом недели три подряд по много часов в день. Ставились масштабные цели во всех сферах жизни, затем каждая цель делилась на этапы, этапы -на ступени и так далее, вплоть до самых элементарных действий. Дальш" был план на год, на месяц, на неделю и на каждый день. В таком режиме ;

прожил где-то полгода, а затем забросил все сразу и забыл эти планы. Не Давно я нашел на антресолях свой глобальный план и с удивлением обнару Жил, что по большому счету, все, что я хотел, - свершилось, правда много' совсем не так, как я вначале предполагал.

Игорь Александрович Володин

Короткая встреча, происшедшая зимой 1988 года, после которой в моей жизни наконец таки проявился, хотя еще в очень и очень туманных очертаниях основной ориентир - духовная практика.

Произошла эта встреча в одном из подмосковных пансионатов, куда я прибыл на конференцию по квантовой оптике. Кроме участников конференции в пансионате жило еще несколько отдыхающих, среди них - Игорь Александрович, который обедал за одним столиком со мной. В первые два дня конференции за обедом мы ограничивались приветствиями и, иногда немногословными разговорами на общие темы. На третий день Игорь Александрович вдруг стал задавать вопросы о моих интересах и о жизни вообще. Я что-то отвечал, говорил про психоанализ, йогу, саморазвитие... После обеда разговор продолжился. Честно говоря, я поначалу не был расположен к откровениям и длительной беседе с этим человеком. На конференции меня окружали куда более "интересные" люди, с которыми я рассчитывал найти общие темы как для разговоров, так и для дальнейшей совместной работы. Это были академики, директора известных физических институтов, кафедр, лабораторий, авторы книг, которые в те времена были для меня настольными. Володин на их фоне представлялся мне то ли чудаком, то ли неудачником. Работал он в одном из академических институтов, занимающихся прикладными вопросами, которые меня не интересовали. Внешне он показался мне несколько неуверенным человеком, был он худощав и слегка заикался. Но поразил меня его взгляд: совершенно спокойный и удивительно глубокий. Может быть именно этот взгляд был причиной того, что после обеда я не пошел на интересовавший меня доклад одного из светил физической мысли, а отправился прогуляться с Володиным и продолжить начатый за обедом разговор. Постепенно этот маленький, слегка заикающийся человек завладел моим вниманием полностью. Говорил он о таких вещах, как самопознание, духовная практика, передача Живого Знания, рассказывал о работе. которую он со своими товарищами (группой, лабораторией...?) вел в этом направлении, о том, что к этой работе можно присоединиться. Впервые для меня прозвучали имена Гурджиева и Кастанеды и сразу же запали очень глубоко. То что говорил Игорь Александрович было непонятно моему уму, -вроде бы близко к психологии и всему тому, что я знал, а вроде бы и что-то совершенно иное, таинственное и непостижимое. Под конец разговора я вообще что-либо перестал понимать, хотя слова были простые. Но внутри была потрясающая ясность не от самих слов, а от понимания того, что за этими словами стоит что-то очень важное, может быть самое главное в жизни. В тот же вечер Володин уехал из пансионата в Москву.

С.В. (Сергей Васильевич Лебедьков)
После приезда с Подмосковной конференции, мною овладело весьма странное настроение, в котором я прожил около полутора месяцев. Это было необычное томление, ностальгия по чему-то неясному. Гонимый этим чувством, я часами бродил без цели по городу, по паркам, стараясь понять, что со мной происходит. Поначалу я применял Теорию Георгия Владимировича ИДИ мультики Александра Павловича. Это срабатывало, но ненадолго. В конце концов я понял, что пытаться уйти от этого переживания не нужно, важно осознать его и я перестал "работать" с ним. Перебирая бумаги, оставшиеся ОТ наших встреч с Георгием Владимировичем, я вдруг обнаружил, что не выполнил одно из главных заданий: не нашел Группу. Под этим подразумевалась группа единомышленников, вместе с которыми я буду продолжать свое развитие. Еще во время занятий с Георгием Владимировичем я поучаствовал в дюжине различных кружков по интересам, среди которых были и Клуб "моржей" и театральная студия, курсы ораторского искусства, клуб любителей классической музыки, пара спортивных секций. Большей частью это были временные коллективы, остальные были мне неинтересны. Несколько раз я пытался собрать группу из своих знакомых и начать с ними вместе Изучать Теорию Георгия Владимировича, но эти попытки проваливались обычно после первой же встречи. На какие-то "подпольные" коллективы судьба тогда меня не выводила, а весь репертуар известных мне доступных в то время кружков и групп меня почему-то не привлекал.

Как-то по радио передали об открытии в районе Гостиного Двора Психологического Центра, где происходили сеансы индивидуальной и групповой Психотерапии. Все это казалось скучным и ненужным, особенно потому, что ^То было связано с психотерапией. Тем не менее, проходя как-то мимо этого Центра, я зашел поинтересоваться, что и как. Оказалось, что среди других специалистов, там работает молодой психолог, которого администратор начала всячески расхваливать и рекламировать. Я вежливо кивал и уже собирался было уходить, но взглянув в расписании на фамилию этого молодого психолога, остался и тут же взял к нему номерок. Некто Сергей Васильевич Лебедьков, в кабинет которого я отправился, привлек меня своей фамилией. Он был моим почти что однофамильцем (Лебедько - достаточно редкая фамилия, и до того я не встречал однофамильцев).

Сергей Васильевич мне сразу понравился. С первой встречи он заразил Меня идеями Транзактного Анализа и дал почитать самиздатовскую распечатку "Игр в которые играют люди" Эрика Берна. Два-три месяца, пока ВДло формирование группы, я почти ежедневно заходил к Лебедькову, сначала покупая номерки, затем просто в перерывах между пациентами и обсуждал с ним множество всяких вопросов. Это был и анализ моей жизни, особенно напряженных в тот период семейных взаимоотношений, мировоззренческие вопросы: Лебедьков был первым человеком, который начал посвящать меня в идеи Буддизма, Йоги, взгляды ШриАуробиндо и многое другое, что открывало совершенно новые горизонты жизни. Сергею Васильевичу было немного за тридцать, но в нем чувствовался незаурядный жизненный опыт и профессионализм. За время наших встреч он создал у меня колоссальную мотивацию и желание работать. Каждый раз я уходил от него окрыленный и вдохновленный. Он говорил, что ищет единомышленников, что из каждой проведенной им двухмесячной психотерапевтической группы остается по одному-два человека, на которых он очень надеется, которые образуют Клуб, собирающийся раз в неделю, где идет уже нс психотерапия, а творческий совместный поиск путей саморазвития и самопознания.

- "Когда-нибудь, - говорил Лебедьков, - у нас сложится мощный творческий коллектив, вы все тоже будете психологами или другими специалистами по человекознанию. Мы будем вести множество различных групп и семинаров, создадим свой Центр, может быть даже Институт, где-нибудь загородом. Там мы займемся серьезными исследованиями, психотерапией, духовными исканиями, йогой. Мы будем заниматься и лечением, и вопросами развития личности, может быть, даже какими-то экстремальными тре-нингами. Постепенно мы сможем зарабатывать неплохие деньги, а это даст возможность путешествовать по монастырям всего мира, где сокрыты потрясающие знания...".

Через некоторое время я уже буквально "горел" всеми этими идеями. С физикой и мечтами о единой физической теории было покончено. В Институте теперь я появлялся раз в месяц за зарплатой: пользуясь репутацией подающего надежды теоретика и любимца Альтшуллера, мне удалось продержаться таким образом года полтора, - как раз до поступления на Факультет Психологии. Все это время я был поглощен идеями, которыми заразил меня Лебедьков, самиздатовской литературой по духовной практике и новейшим направлениям психотерапии, общением с группой, а потом - Клубом, что давало совершенно новое направление, стиль и ритм жизни, вдохновляло и преображало. Я не буду подробно рассказывать о групповой работе, скажу только что пять бывших пациентов Сергея Васильевича (которого мы прозвали С.В.) стали психологами; многие из тех, кто находился в весьма плачевном и жалком состоянии, обрели уверенность и самостоятельность, у некоторых проявилась жажда к духовному поиску. Мы встречались несколько раз в неделю: что-то изучали, разбирались с жизнью и потребностями каждого члена группы, занимались йогой под руководством С. В., исследовали разные психотехники и, наконец, еженедельно, независимо от погоды выезжали загород, где играли в футбол и волейбол, медитативно бегали, купалясь (в любое время года) и сидели у костра. Потом мы стали ходить в походы (в основном на лодках).

&го было время, когда я впервые полюбил жизнь, научился ей радоваться и наслаждаться. Такое настроение было общим фоном того периода. Было и несколько совершенно необычных, порой даже ошеломляющих переживаний. Вот одно из них:

Как-то раз, теплым июньским вечером, при возвращении с очередного занятия, случилось нечто, тогда совершенно для меня необъяснимое. Подходя к дому, я Вдруг обнаружил, что мир вокруг как-то изменился: все стало намного светлев и ярче. Удивительно легким и радостным было дыхание, появилось ощущение, что я не иду, а буквально лечу. Войдя в квартиру, я попытался сосредото-чиься на своих ощущениях и вдруг, где-то из самого центра меня произошел "•врыв". Я взрывался во все стороны сразу, каждой частичкой уносился куда-то" бесконечность и все это длились и длилось без остановки и без конца. Было ошеломление. Состояние безумного счастья и любви наполняло меня, переполото и взрывало. Не в силах усидеть на месте и совершенно не понимая, что происходит, я выскочил на улицу и понесся в парк. Я чувствовал только, что я бесконечен, и что эта бесконечность непрерывно взрывается в каждой своей течке. Я кричал звездам и деревьям, что я люблю их, распевал какие-то безумные песни. Компании гулявших в ночном парке девушек я поклялся в вечной любви и вдохновенно читал сумасшедшие стихи, тут же и сочиненные. Потом я просто носился сквозь ночь, раскинув руки, как будто силясь обнять все на свете. Уставший и обессилевший, я обнимал и гладил деревья, шепча им слова любви и благодарности, затем упал на землю, силясь обнять и ее... Совершенно опьяневший от чувств и окончательно уставший, я добрел до дома, свалился на кровать и, чувствуя, что не могу уже выдерживать такой накал, закрыл глаза, питаясь уснуть. Не тут то было, - я продолжал взрываться и разлетаться во все стороны... Лишь под утро я забылся, хотя и в полудреме все продолжалось. Продолжалось уже с меньшим накалом это переживание и на следующий день, в только к вечеру ко мне вернулось обычное восприятие.

Апогеем наших с С.В. взаимоотношений стал случай, впервые показавший мне,

- чю такое настоящая учебная ситуация. Как я уже упомянув, в то время у меня мрводически обострялись семейные отношения. Ссоры и скандалы дскодили иногда чУ& ли не до драк. И вот, как-то уже поздно вечером, после очередной семейной фмы я приехал в Центр к С.В. - у него как раз закончилась вечерняя группа. Я иювл (в которыйуже раз) спрашивать совета, что делать в подобной ситуации. С.В. мвдательно выслушал меня, а затем неожиданно резко произнес:

- "Послушайте, да выгоните вы свою жену из дома! Это же ваша квар-чяра? Ну так и выгоните, как только она начнет скандалить или обижаться, -пусть идет к своим родителям!"

Я оторопел. С.В. - гуманист и миротворец, человек, в котором я видел Учителя Любви и Милосердия, вдруг предлагает мне совершить чуть ли не подлость! Удивленный, перестав что-либо соображать, я как-то недоуменно пожал плечами, пробормотал что-то невнятное и побрел домой, совершенно сбитый с толку. Жену я, в силу своих "гуманистических" взглядов, конечно же, не выгнал. Ссора, как и обычно, постепенно перешла в период беззаботного мира и любви, а слова С.В, забылись.

Вскоре основные члены Клуба С.В. собрались на Игру. Игра была изобретением С.В., он и все мы видели в ней потрясающие перспективы. Я не имею права описывать эту Игру, скажу только, что в ней очень много слоев и смыслов, достаточно сложные правила и, через год - другой регулярной Игры, мы все, согласно замыслу С.В. имели шансы для очень глубоких изменений и роста. До того, на многие занятия с С.В. я приводил свою жену - Лену. Обычно она шла без особого интереса, уступая моим настойчивым уговорам. А тут я настолько красочно описал Игру, что она впервые загорелась сама, и это бьио очень важно для меня.

Собирались мы на квартире у одного из членов группы. В торжественной обстановке, сохраняя благоговейную тишину в предвкушении таинства Игры, мы расселись вокруг большого стола, на кагором были разложены принадлежности для Игры. Все ждали, воща С.В. начнет. Он не торопился и долго молчал, сосредоточенно наблюдая за нами. Наконец, он заговорил и начал еще раз описывать первую фазу Игры, ее правила и перспективы. Потом он предложил начать, но как бы вдруг, остановив на мне взгляд, сказал:

- "Кстати, Лену я не допускаю к Игре".
- "Как? Почему? Что случилось?" - неожиданное поведение С.В. было непонятно всем членам группы.

- "Просто потому, что я так решил!" - резко сказал С.В. Такого от него никто не ожидал. Со всех сторон послышались реплики, возражения, возгаасы недоумения, хотя и достаточно робкие, - С.В. все-таки был авторитетом.

И тут взорвался я. Никогда еще до сих пор не смел я повысить голос на авторитетную для меня фигуру, но тут вдруг что-то прорвалось и все невыраженные эмоции, что годами копились по отношению к начальникам, "папам", "старшим", вырвались наружу. Я вскочил из-за стола и, уже стоя, что-то яростно кричал. С.В. не остался в долгу, и вот мы вдвоем, на глазах ошарашенной группы ругались и кричали друг на друга. (Вспоминая потом этот случай, я понял, что С.В. "подыгрывал" мне, распаляя мои чувства). Вначале обвинения были голословными и абстрактными - типа "сам дурак", но потом, уже полностью захваченный чувствами я, задыхаясь от "праведного гнева", сказал, обращаясь к группе:

- "Ребята! Он же меня на подлость толкал! Он же предлагал мне Лену выгнать из дома!"

Я замолчал. С.В. тоже молчал. В группе же произошло резкое оживление. Почти час группа бурлила, обсуждая все, что произошло. Раздавались голоса осуждающие и защищающие С.В., осуждающие и защищающие меня. Большинство членов группы было полностью сбито с толку и не понимало, как подобное вообще могло случиться: и С.В. и я предстали в совершенно неожиданном свете.

Наконец, дождавшись паузы, С.В. сказал:
- "Ладно, хватит пустых разговоров, начнем Игру!, - тут он повернулся ко мне и глядя мне в глаза, произнес, - Вы, Влад совершили сейчас предательство, но вы можете остаться на Игре сегодня. В дальнейшем Игра для вас закрыта".

То, что происходило со мной в течение следующих трех дней очень трудно описать. Я был раздираем гневом, отчаянием, раскаянием, торжеством и экстазом, и все это почти одновременно. Потом, на утро третьего дня, я проснулся с чувством освобождения и удивительной легкости. С.В. перерезал "пуповину" и вытолкнул меня за привычный образ себя. Теперь я был свободен и самостоятелен, я вылечился и знал, что могу и буду сам решать все сложности и проблемы.

Вскоре после того случая на Игре я расстался с Леной. Несмотря на многочисленные ссоры и трудности (а во многом, как раз благодаря ним) Лена сыграла в моем становлении очень важную роль, не менее важную, чем каждый, о ком я писал до сих пор. Я благодарен ей, и она остается очень дорогим для меня человеком.

С С.В. мы постепенно примирились, хотя никогда больше не было между нами тех теплых отношений, что связывали нас больше года. Он больше не относился ко мне, как к ученику, а я к нему, как к Учителю. Потом, еще около года я ходил на Клуб, мы продолжали ездить загород и в походы. Затем, постепенно группа распалась. Вместе с С.В. осталось лишь два-три человека из пятнадцати-двадцати основных участников Клуба. Я к тому времени уже поступил на "Психфак" (где учился в 91-92г.), - волна новых знакомств, идей, тренингов и семинаров понесла меня к новым граням и рубежам жизни.

Было еще много всего. Самое начало 90-х -хлынул поток литературы, семинаров, вышли из "подполья" многие группы. Тоща хотелось объять сразу все. Еще только поступив на "Психфак" (спецфакультет переподготовки), я начал практиковать как психолог-психотерапевт, появилась довольно большая частная практика, группы студентов, множество оригинальных семинаров. Но несмотря на успехи и все возрастающий интерес к психотерапии, как к профессии, я знал, что это еще не все, это не самое главное.

На двухнедельном семинаре в Зеленогорске по вопросам "Йоги и Духовного Развития", благодаря Владимиру Антонову и его компании, я, пройдя какие-то ка-тарсические практики, которые почему-то назывались суфийскими, прикоснулся к очень глубокому переживанию, которое иначе как Благодать, пожалуй не назвать. После этого я стал настойчиво искать, уже зная, вернее предвосхищая то, чего я ИЩУ. Так что когда в конце 1991 мне позвонила моя знакомая - Лена Шек (с помо-Щью которой я попал на семинар Антонова и, вообще, познакомился со многими оригинальными людьми) и сказала, что на днях будет занятие, которое проводят очень интересные ребята, и это, по-видимому, как раз то, что мне нужно, я без колебаний отравился туда. Все произошло очень просто. Так я встретил Петра и Школу...