Материальная поддержка со стороны мирских последователей буддийского учения играла огромную роль в жизни буддийского монашества. Такая поддержка была особенно важна в ранний период существования сангхи, до того, как в первых веках нашей эры буддийские монастыри превратились в крупных феодальных собственников. Так как дисциплинарные правила поведения прямо запрещали буддийским монахам занятия земледелием и участие в любых формах денежного обмена (правила пачиттия 10 и нисаггия пачиттия 19 и 20), единственным источником материального снабжения монашества были добровольные пожертвования мирян. Современный буддийский монах Тханиссаро Бхиккху назвал такой способ существования сангхи «экономикой дара», первым и главным символом которой является монашеская чаша для сбора подаяния. Вполне естественно, что свод дисциплинарных правил поведения буддийских монахов (Пратимокша-сутра) уделял сбору подаяния значительное внимание.
С помощью подаяния буддийские монахи получали все необходимые предметы монашеского обихода, однако главным предметом подаяния была ежедневная пища. Сбор подаяния проводился, как правило, в первой половине дня, так как монахи могли принимать пищу только от рассвета до полудня (пачиттия 37) и им было запрещено делать запасы пищи (пачиттия 38). Смысл этого правила состоял, видимо, в том, что монахи не должны были излишне отрываться от мирян, от помощи которых они зависели. Подобным же стремлением был обусловлен запрет принимать пищу в общественных центрах раздачи подаяния более одного раза подряд (пачиттия 31).
Сбор подаяния сопровождался определенными предписаниями. Заботе о внешнем виде монахов и правилах поведения в публичных местах уделялось значительное внимание в правилах Пратимокши. От хорошего впечатления, произведенного опрятным внешним видом и солидным поведением монахов, во многом зависело отношение к монахам со стороны мирян и привлечение в сангху новых приверженцев. В каноне встречаются эпизоды, где говорится, что первое впечатление, полученное при встрече с буддийским монахом, оказывалось едва ли не решающим для принятия человеком буддийского учения. Наиболее известный случай — это встреча Сарипутты со своим будущим наставником Ассаджи. Первоначально Сарипутта был приверженцем одного из бродячих учителей, Санджаи Белаттхипутты, но однажды он встретил в Раджагрихе буддийского монаха, пришедшего в город за сбором подаяния. «Грациозный в движениях, он подходил и отходил, смотрел вперед и назад, протягивал и убирал руки, с опущенными глазами, он был полон благородства». Тогда Сарипутта подумал: «Это может быть только архат или тот, кто близок к достижению архатства. Что, если я подойду к нему и спрошу: «Ради чего вы занимаетесь подвижничеством? Кто ваш учитель? Какой Дхарме вы следуете?». Эта встреча оказалась решающей для вступления Сарипутты на буддийский путь и впоследствии он стал одним из двух главных учеников Будды.
Целый раздел правил Пратимокши был посвящен правильному поведению монахов в общественных местах. Монах не должен был появляться на людях обнаженным или полуобнаженным (секхия 1 — 4). Его поведение должно быть сдержанным, а глаза опущенными (секхия 5 — 8). Говорить монах должен был тихим голосом (секхия 13 — 14), не смеяться громко (секхия 11 — 12), не размахивать руками, головой или всем телом (секхия 15 — 20), не ходить на цыпочках или на пятках (секхия 25). Голова монаха не должна быть покрыта (секхия 23 — 24), он не должен был пользоваться обувью и зонтиками от дождя или солнца (Махавагга 5. 12 и Чулавагга 5. 23. 3, гл. 10).
Ряд подобных правил касался сбора подаяния и приема пищи. Принимать подаяние следовало с благодарностью (секхия 28), и смотреть при этом в чашу (секхия 28). Собирать подаяние следовало до края чаши и не накладывать с верхом (секхия 30). При еде следовало смотреть в чашу, не ковыряться в ней, не набивать рот и т. д. (секхия 32 — 56).
Пратимокша-сутра стремилась предотвратить превращение монахов в обычных попрошаек. Так как сбор подаяния был постоянным занятием монахов, эта опасность постоянно висела над ними. Монах в принципе не должен был выпрашивать пищу — сбор подаяния проходил в молчании, монах просто подходил к домам или людям, и в случае, если ему не подавали, молча уходил. Несмотря на то, что монах собирал подаяние, он ни в коей мере не должен был унижаться и терять чувство собственного достоинства. По правилам Пратимокши это нарушение относилось к разряду тяжелых и, кроме предписанного в таких случаях покаяния, монах дожен был удалиться из той местности, где был совершен проступок (сангхадисеса 13).
Среди монахов, видимо, существовал обмен информацией, в каких домах можно получить подаяние. Забавный случай содержится в истории происхождения правила пачиттия 34. Один монах получил подношение в доме, где верующая мирянка готовила угощение для дочери, возвращающейся к мужу после посещения родителей. Монах сказал об этом другому монаху, тот следующему и т. д. Святые отцы один за другим потянулись в этот дом, и в результате процесс угощения занял столько времени, что муж, уставший от ожидания, дал жене развод и женился на другой. Комментарий резонно отмечает, что после этого случая женщина возненавидела буддийское учение и все, что с ним связано. В результате этого случая Будда сформулировал правило, согласно которому монахи не должны были брать более двух или трех полных чаш для подаяния из одного дома, и после этого предупреждать остальных монахов, чтобы они не ходили в этот дом (пачиттия 34).
Главным принципом, которым следовало руководствоваться буддийским монахам в отношениях с поддерживающими их мирянами, был принцип умеренности. В правилах Пратимокша-сутры большое значение придавалось тому, чтобы содержание монахов не ложилось тяжелым бременем на плечи мирян. Будде пришлось установить ряд правил, ограждающих мирян от ненасытной жадности некоторых монахов. Таковы правила, запрещающие монахам превышать установленные размеры жилища, если средства на его постройку собирались подаянием (сангхадисеса 6), запрет использовать слишком большое количество штукатурки при отделке жилища (пачиттия 19), правило о посещении одного и того же дома (пачиттия 34), запрет выпрашивать для себя «улучшенные» виды пищи типа меда, масла, патоки, мяса и т. д. (пачиттия 39), правила, регламентирующие способы получения и использования различных предметов монашеского обихода (одежды, ковриков для сидения и т. д.) (нисаггия паччития 1, 3, 6, 7 — 9, 11 — 16, 21, 22, 24, 27, пачиттия 89 — 92. В этом отношении характерна история происхождения правила сангхадисеса 6:
В это время монахи из Алави строили себе жилища на средства, полученные от сбора подаяния. Поскольку размеры жилища не были ограничены, постройка никак не подходила к завершению. Они постоянно выпрашивали, постоянно намекали: «Дайте людей, дайте работу, дайте быка, дайте повозку, дайте нож, дайте тесло, дайте тростника, дайте соломы, дайте травы, дайте глины». Люди, утомленные выпрашиванием, утомленные постоянными намеками, заметив монаха, прятались, сворачивали на другую дорогу, закрывали двери. Даже увидев коров, они разбегались, воображая, что видят монахов.
После этого происшествия Будда установил правило, ограничивающее максимальный размер жилища монахов, если средства на него собирались подаянием.
Вполне естественно, что в палийских текстах большое внимание уделялось религиозному и философскому осмыслению самого акта даяния. Даяние (дана) рассматривалось как один из существенных предварительных шагов в буддийской практике. В тех случаях, когда Будда произносил проповедь перед неподготовленной аудиторией, он начинал с пропаганды добродетели даяния, и лишь затем переходил к другим аспектам учения, таким, как мораль, закон кармы и т. д. Даяние считалось главным средством борьбы с жадностью (лобха) — первой из трех «корней» неблагой мотивации поведения. В религиозном плане роль даяния для мирян определялась прежде всего тем, что оно было главным способом улучшить свою карму и обрести хорошее рождение в следующей жизни. Хотя жертвователь и не рассчитывал получить что-то взамен своего дара, обретенная в результате даяния религиозная заслуга все-таки могла исчисляться определенным образом, и зависела от трех факторов: чистоты намерений дающего, степени святости принимающего и от типа и размера даяния. Эти факторы рассматриваются во многих буддийских суттах с присущей индийским авторам склонностью к подробным классификациям: так, в Даккхинавибхангасутте рассматриваются четырнадцать видов подношений отдельным индивидам, семь видов подношений сангхе и четыре степени чистоты даяния. Не вдаваясь в тонкости замечательных схоластических классификаций, отметим только один интересный пункт. Если монах, которому делалось подношение, был лишен необходимых добродетелей, такое подношение следовало рассматривать как подношение сангхе в целом и оно также приносило неизмеримое и бесконечное благое воздаяние. Подобные оговорки, видимо, были свойственны всем религиям, вынужденным считаться с земными слабостями своих последователей.
С течением времени роль даяния в религиозной практике продолжала возрастать. Уже в палийских джатаках встречались сюжеты о даянии частей тела или о даянии жены и детей (джатака о царе Шиби и джатака о Вессантаре). В более поздних санскритских джатаках все большую популярность приобретают сюжеты о пожертвовании собственного тела, например, о кормлении собственным телом голодной тигрицы. В махаяне даяние (дана) была осмыслена как первая из парамит («совершенств»), следуя которым вступивший на путь бодхисаттвы достигает освобождения. Жертва собственного тела рассматривалась как показатель достижения совершенства в даянии. В южном буддизме в средние века составляются многочисленные произведения, посвященные даянию, в которых встречаются, в частности, и такие сюжеты: подданные борются с царем за право материально поддерживать сангху (и тем самым улучшать свою судьбу в будущем рождении) и дело даже доходит до вооруженного мятежа. В бирманских деревнях до сих пор существуют специальные книги, в которых учитываются заслуги, полученные от подаяния. Благодаря учету заслуг миряне стараются убедиться, что их добродетели перевешивают грехи и они получат благоприятное перерождение.
В ответ на материальную поддержку сангхи буддисты-миряне получали не только надежду на лучшее будущее, но и нечто вполне реальное, хотя и не имеющее конкретного измерения. Таким ответным даром был дар учения, превосходящий, по выражению Дхаммапады, все другие дары (Дхаммапада, 354). В Пратимокша-сутре правилам проповеди Дхармы посвящен один подраздел главы Секхия (правила 57 — 72). Проповедь Дхармы не требовала каких-либо особых условий, и основной смысл этих правил сводился к тому, чтобы проповедующий не находился в униженном положении по отношению к слушающему (т. е. монах не должен стоять, а слушающий — сидеть, монах не должен идти сбоку от дороги, а слушающий — по дороге и т. д.). Успеху проповедей Будды и его учеников, видимо, способствовали социально-политические перемены в индийском обществе: разрыв родо-племенных отношений и становление первых государств. В этих условиях уже не работала привычная ритуально-мифологическая картина мира и возникала необходимость в новом, понятийном осмыслении действительности. Такое осмысление происходило и в рамках традиционной ведической религии, что отражено прежде всего в ранних упанишадах.
Однако учение упанишад имело одну особенность: оно было эзотерическим, не предназначенным для широкого распространения, и формировалось в узких жреческих кругах. Проповедь же Будды была открытой, обращенной ко всем слоям индийского общества. При этом речь могла идти не только о каких-либо морально-этических поучениях, но и о достаточно сложных отвлеченных вещах. В Вопросах Милинды упоминаются два случая, когда монахи читали мирянам проповедь по абхидхарме — самой сложной и философской части учения (в более позднее время к изучению абхидхармы допускались только достаточно продвинутые монахи).
Таким образом, в целом акт даяния имел две стороны: если в материальном отношении дающими были буддисты-миряне, а монахи выступали в качестве принимающей стороны, то в духовном плане монахи выступали как дарители учения Будды, а миряне играли роль получателей. Происходил своеобразный обмен дарами, позволяющий поддерживать нормальное существование буддийской общины и буддийского учения.
С помощью подаяния буддийские монахи получали все необходимые предметы монашеского обихода, однако главным предметом подаяния была ежедневная пища. Сбор подаяния проводился, как правило, в первой половине дня, так как монахи могли принимать пищу только от рассвета до полудня (пачиттия 37) и им было запрещено делать запасы пищи (пачиттия 38). Смысл этого правила состоял, видимо, в том, что монахи не должны были излишне отрываться от мирян, от помощи которых они зависели. Подобным же стремлением был обусловлен запрет принимать пищу в общественных центрах раздачи подаяния более одного раза подряд (пачиттия 31).
Сбор подаяния сопровождался определенными предписаниями. Заботе о внешнем виде монахов и правилах поведения в публичных местах уделялось значительное внимание в правилах Пратимокши. От хорошего впечатления, произведенного опрятным внешним видом и солидным поведением монахов, во многом зависело отношение к монахам со стороны мирян и привлечение в сангху новых приверженцев. В каноне встречаются эпизоды, где говорится, что первое впечатление, полученное при встрече с буддийским монахом, оказывалось едва ли не решающим для принятия человеком буддийского учения. Наиболее известный случай — это встреча Сарипутты со своим будущим наставником Ассаджи. Первоначально Сарипутта был приверженцем одного из бродячих учителей, Санджаи Белаттхипутты, но однажды он встретил в Раджагрихе буддийского монаха, пришедшего в город за сбором подаяния. «Грациозный в движениях, он подходил и отходил, смотрел вперед и назад, протягивал и убирал руки, с опущенными глазами, он был полон благородства». Тогда Сарипутта подумал: «Это может быть только архат или тот, кто близок к достижению архатства. Что, если я подойду к нему и спрошу: «Ради чего вы занимаетесь подвижничеством? Кто ваш учитель? Какой Дхарме вы следуете?». Эта встреча оказалась решающей для вступления Сарипутты на буддийский путь и впоследствии он стал одним из двух главных учеников Будды.
Целый раздел правил Пратимокши был посвящен правильному поведению монахов в общественных местах. Монах не должен был появляться на людях обнаженным или полуобнаженным (секхия 1 — 4). Его поведение должно быть сдержанным, а глаза опущенными (секхия 5 — 8). Говорить монах должен был тихим голосом (секхия 13 — 14), не смеяться громко (секхия 11 — 12), не размахивать руками, головой или всем телом (секхия 15 — 20), не ходить на цыпочках или на пятках (секхия 25). Голова монаха не должна быть покрыта (секхия 23 — 24), он не должен был пользоваться обувью и зонтиками от дождя или солнца (Махавагга 5. 12 и Чулавагга 5. 23. 3, гл. 10).
Ряд подобных правил касался сбора подаяния и приема пищи. Принимать подаяние следовало с благодарностью (секхия 28), и смотреть при этом в чашу (секхия 28). Собирать подаяние следовало до края чаши и не накладывать с верхом (секхия 30). При еде следовало смотреть в чашу, не ковыряться в ней, не набивать рот и т. д. (секхия 32 — 56).
Пратимокша-сутра стремилась предотвратить превращение монахов в обычных попрошаек. Так как сбор подаяния был постоянным занятием монахов, эта опасность постоянно висела над ними. Монах в принципе не должен был выпрашивать пищу — сбор подаяния проходил в молчании, монах просто подходил к домам или людям, и в случае, если ему не подавали, молча уходил. Несмотря на то, что монах собирал подаяние, он ни в коей мере не должен был унижаться и терять чувство собственного достоинства. По правилам Пратимокши это нарушение относилось к разряду тяжелых и, кроме предписанного в таких случаях покаяния, монах дожен был удалиться из той местности, где был совершен проступок (сангхадисеса 13).
Среди монахов, видимо, существовал обмен информацией, в каких домах можно получить подаяние. Забавный случай содержится в истории происхождения правила пачиттия 34. Один монах получил подношение в доме, где верующая мирянка готовила угощение для дочери, возвращающейся к мужу после посещения родителей. Монах сказал об этом другому монаху, тот следующему и т. д. Святые отцы один за другим потянулись в этот дом, и в результате процесс угощения занял столько времени, что муж, уставший от ожидания, дал жене развод и женился на другой. Комментарий резонно отмечает, что после этого случая женщина возненавидела буддийское учение и все, что с ним связано. В результате этого случая Будда сформулировал правило, согласно которому монахи не должны были брать более двух или трех полных чаш для подаяния из одного дома, и после этого предупреждать остальных монахов, чтобы они не ходили в этот дом (пачиттия 34).
Главным принципом, которым следовало руководствоваться буддийским монахам в отношениях с поддерживающими их мирянами, был принцип умеренности. В правилах Пратимокша-сутры большое значение придавалось тому, чтобы содержание монахов не ложилось тяжелым бременем на плечи мирян. Будде пришлось установить ряд правил, ограждающих мирян от ненасытной жадности некоторых монахов. Таковы правила, запрещающие монахам превышать установленные размеры жилища, если средства на его постройку собирались подаянием (сангхадисеса 6), запрет использовать слишком большое количество штукатурки при отделке жилища (пачиттия 19), правило о посещении одного и того же дома (пачиттия 34), запрет выпрашивать для себя «улучшенные» виды пищи типа меда, масла, патоки, мяса и т. д. (пачиттия 39), правила, регламентирующие способы получения и использования различных предметов монашеского обихода (одежды, ковриков для сидения и т. д.) (нисаггия паччития 1, 3, 6, 7 — 9, 11 — 16, 21, 22, 24, 27, пачиттия 89 — 92. В этом отношении характерна история происхождения правила сангхадисеса 6:
В это время монахи из Алави строили себе жилища на средства, полученные от сбора подаяния. Поскольку размеры жилища не были ограничены, постройка никак не подходила к завершению. Они постоянно выпрашивали, постоянно намекали: «Дайте людей, дайте работу, дайте быка, дайте повозку, дайте нож, дайте тесло, дайте тростника, дайте соломы, дайте травы, дайте глины». Люди, утомленные выпрашиванием, утомленные постоянными намеками, заметив монаха, прятались, сворачивали на другую дорогу, закрывали двери. Даже увидев коров, они разбегались, воображая, что видят монахов.
После этого происшествия Будда установил правило, ограничивающее максимальный размер жилища монахов, если средства на него собирались подаянием.
Вполне естественно, что в палийских текстах большое внимание уделялось религиозному и философскому осмыслению самого акта даяния. Даяние (дана) рассматривалось как один из существенных предварительных шагов в буддийской практике. В тех случаях, когда Будда произносил проповедь перед неподготовленной аудиторией, он начинал с пропаганды добродетели даяния, и лишь затем переходил к другим аспектам учения, таким, как мораль, закон кармы и т. д. Даяние считалось главным средством борьбы с жадностью (лобха) — первой из трех «корней» неблагой мотивации поведения. В религиозном плане роль даяния для мирян определялась прежде всего тем, что оно было главным способом улучшить свою карму и обрести хорошее рождение в следующей жизни. Хотя жертвователь и не рассчитывал получить что-то взамен своего дара, обретенная в результате даяния религиозная заслуга все-таки могла исчисляться определенным образом, и зависела от трех факторов: чистоты намерений дающего, степени святости принимающего и от типа и размера даяния. Эти факторы рассматриваются во многих буддийских суттах с присущей индийским авторам склонностью к подробным классификациям: так, в Даккхинавибхангасутте рассматриваются четырнадцать видов подношений отдельным индивидам, семь видов подношений сангхе и четыре степени чистоты даяния. Не вдаваясь в тонкости замечательных схоластических классификаций, отметим только один интересный пункт. Если монах, которому делалось подношение, был лишен необходимых добродетелей, такое подношение следовало рассматривать как подношение сангхе в целом и оно также приносило неизмеримое и бесконечное благое воздаяние. Подобные оговорки, видимо, были свойственны всем религиям, вынужденным считаться с земными слабостями своих последователей.
С течением времени роль даяния в религиозной практике продолжала возрастать. Уже в палийских джатаках встречались сюжеты о даянии частей тела или о даянии жены и детей (джатака о царе Шиби и джатака о Вессантаре). В более поздних санскритских джатаках все большую популярность приобретают сюжеты о пожертвовании собственного тела, например, о кормлении собственным телом голодной тигрицы. В махаяне даяние (дана) была осмыслена как первая из парамит («совершенств»), следуя которым вступивший на путь бодхисаттвы достигает освобождения. Жертва собственного тела рассматривалась как показатель достижения совершенства в даянии. В южном буддизме в средние века составляются многочисленные произведения, посвященные даянию, в которых встречаются, в частности, и такие сюжеты: подданные борются с царем за право материально поддерживать сангху (и тем самым улучшать свою судьбу в будущем рождении) и дело даже доходит до вооруженного мятежа. В бирманских деревнях до сих пор существуют специальные книги, в которых учитываются заслуги, полученные от подаяния. Благодаря учету заслуг миряне стараются убедиться, что их добродетели перевешивают грехи и они получат благоприятное перерождение.
В ответ на материальную поддержку сангхи буддисты-миряне получали не только надежду на лучшее будущее, но и нечто вполне реальное, хотя и не имеющее конкретного измерения. Таким ответным даром был дар учения, превосходящий, по выражению Дхаммапады, все другие дары (Дхаммапада, 354). В Пратимокша-сутре правилам проповеди Дхармы посвящен один подраздел главы Секхия (правила 57 — 72). Проповедь Дхармы не требовала каких-либо особых условий, и основной смысл этих правил сводился к тому, чтобы проповедующий не находился в униженном положении по отношению к слушающему (т. е. монах не должен стоять, а слушающий — сидеть, монах не должен идти сбоку от дороги, а слушающий — по дороге и т. д.). Успеху проповедей Будды и его учеников, видимо, способствовали социально-политические перемены в индийском обществе: разрыв родо-племенных отношений и становление первых государств. В этих условиях уже не работала привычная ритуально-мифологическая картина мира и возникала необходимость в новом, понятийном осмыслении действительности. Такое осмысление происходило и в рамках традиционной ведической религии, что отражено прежде всего в ранних упанишадах.
Однако учение упанишад имело одну особенность: оно было эзотерическим, не предназначенным для широкого распространения, и формировалось в узких жреческих кругах. Проповедь же Будды была открытой, обращенной ко всем слоям индийского общества. При этом речь могла идти не только о каких-либо морально-этических поучениях, но и о достаточно сложных отвлеченных вещах. В Вопросах Милинды упоминаются два случая, когда монахи читали мирянам проповедь по абхидхарме — самой сложной и философской части учения (в более позднее время к изучению абхидхармы допускались только достаточно продвинутые монахи).
Таким образом, в целом акт даяния имел две стороны: если в материальном отношении дающими были буддисты-миряне, а монахи выступали в качестве принимающей стороны, то в духовном плане монахи выступали как дарители учения Будды, а миряне играли роль получателей. Происходил своеобразный обмен дарами, позволяющий поддерживать нормальное существование буддийской общины и буддийского учения.
Обсуждения Даяние и Подаяние