Рассмотрим же происхождение слова «агрессия». «Корни слова агрессия – ad (к) и gradi – двигать, говорят о движении вперёд или действии, но не определяют, есть ли при этом положительное или отрицательное намерение»[1]. Видимо отсюда проистекает двойственность понимания явления агрессии.
Само значение слова не говорит нам о том, имеет ли агрессия негативный или позитивный характер; однако, долгое время агрессия несла именно негативную нагрузку.
Чтобы выделить именно деструктивную составляющую агрессии, введём особый термин «разрушительные проявления». Данный термин – «разрушительные проявления» - мы используем для того, чтобы уйти от более распространённого, но не более понятного при этом понятия «агрессия».
Мы привыкли считать агрессию разрушительной, нередко забывая о том, что она необходима для выживания: для сохранения себя, своей целостности или, иными словами, для укрепления своей идентичности и удержания психического равновесия. Отрицательное отношение к агрессии мы можем встретить и в мире терапии, об этом, в частности, пишет Отто Кернберг: «Впечатление, которое я получил от исследования клинического материала, представляемого Я-психологами, состоит в том, что они скрыто или явно придерживаются того взгляда, что интерпретация агрессии пациента соответствует атаке на пациента, как будто бы всякая агрессия является «плохой». Такой взгляд на агрессию способен только подкрепить собственное убеждение пациента, что агрессия – это плохо и что он должен защитить себя от таких «обвинений» любыми способами, которые есть в его распоряжении».
В статье «Агрессия и психологическая самость», которую опубликовали в соавторстве П.Фонаги, Дж.С.Моран, М.Таргет, указано, что одной из функций агрессии является защитная – в охране репрезентации самости и идентичности.
В общем виде психоаналитические теории агрессии можно подразделить на две основные группы. Первая группа теорий считает агрессию врождённым инстинктом к разрушению – в таком понимании это некая энергия, мешающая развитию Я. Ко второй группе теорий относятся те, в рамках которых агрессия рассматривается как результат воздействия условий внешней среды.
Концепция агрессии Отто Кернберга
При изучении разрушительных проявлений через призму ранних отношений между матерью и ребёнком наибольший интерес представляет теория объектных отношений [одно из направлений глубинной психологии]. Отто Кернберг в своей работе «Агрессия при расстройствах личности и перверсиях»[5] придаёт агрессии большое значение. Он изучает соотношение и взаимодействие таких понятий, как ярость, агрессия и ненависть, исследуя степень влияния первичных отношений мать-дитя на формирование патологической структуры личности.
Зигмунд Фрейд, разрабатывая свою дуалистическую концепцию [влечение к жизни-влечение к смерти], оставил открытым вопрос о происхождении агрессивного влечения, определив при этом источники влечения к жизни [концепция Зигмунда Фрейда в том, что касается влечения к смерти недостаточно проработана, З.Фрейд ввёл это понятие достаточно поздно]. Для О. Кернберга в исследовании особенностей агрессивного и либидинального влечений особое значение приобретают аффекты, определяемые им как биологически обусловленные психофизиологические паттерны, активизирующиеся в процессе развития под влиянием условий развития.
«Именно психический аспект этих паттернов, будучи особым образом организован, образует агрессивное [влечение к смерти] и либидинальное влечения [влечение к жизни], которые описывал Фрейд... В противовес до сих пор весьма распространённому в психоанализе взгляду на аффекты просто как на процессы разрядки, я считаю их структурами, связывающими биологические инстинкты и психические влечения» [5]. Далее в той же работе О. Кернберг пишет: «…я определяю аффекты как психофизиологические поведенческие паттерны, включающие специфическую когнитивную [позитивную или негативную] оценку, специфическое выражение лица, субъективное переживание удовольствия и притягательности или боли и отвращения, а также паттерн мышечной и нейровегетативной разрядки. Выражение лица является частью общего коммуникативного паттерна, отличающего разные аффекты»[5].
О. Кернберг подразделяет аффекты на примитивные - ранние доэдипальные: интенсивные, глобальные и диффузные, и производные, представляющие собой комбинации примитивных аффектов, но уже имеющие когнитивную оценку – это чувства и эмоции.
О. Кернберг считает аффекты неделимыми составляющими влечений и ранних мотивационных систем, вместе с тем он указывает и на значение аффекта как сигнала влечения.
В ходе психоаналитической работы различные компоненты переживания аффекта соединяются в единое целое, и оказывается, что аффект представляет собой сложную систему, единицами которой являются познание, коммуникация, особенности объектных отношений. Аффект имеет в себе когнитивную составляющую, которая представляет собой позитивную или негативную оценку – так проявляется мотивационная составляющая аффекта.
О. Кернберг вводит понятие пикового аффективного состояния, которое характеризуется высокой степенью напряжения. Он пишет о том, насколько важны подобные состояния для формирования аффективной памяти. Пиковые аффективные состояния позволяют интернализироваться примитивным объектным отношениям, содержащим расщепление («плохой» и «хороший»). Сила переживания способствует формированию наполненных аффектом структур памяти, которые по сути своей являются предвестниками интернализованных объектных отношений и основой организации сексуального и агрессивного влечений [5].
О. Кернберг выделяет ярость как наиболее характерное проявление агрессии в переносе [особый тип отношений, устанавливающийся между клиентом и психоаналитиком]. Раздражение в таком случае представляет собой слабовыраженный аффект, служащий выражением потенциала проявлений ярости (хронически проявляется в раздражительности). Злость – более интенсивна и более дифференцирована.
Проявления ярости столь ярки и всеобъемлющи, что может создаваться впечатление, что ярость является примитивным аффектом. Опираясь на свой клинический опыт, О. Кернберг говорит, что в ходе психоанализа проявляются скрытые за аффектом ярости фантазии, которые содержат отношения между образом Я и значимого другого – т.е. уже существует объектный мир.
Первоначальная функция ярости: избегание боли или раздражения, впоследствии ярость способствует избеганию препятствий к удовлетворению, восстановлению автономии в ситуациях невыносимой фрустрации, воспринимаемых как активизация преследующих и «плохих» объектов.
Агрессивное влечение, по сути, представляет собой совокупность аффектов, наиболее значительным и тяжелым из которых, имеющим сложную структуру и развитие, является ненависть. Когнитивная составляющая ненависти является хронической и стабильной в отличие от ярости и злости. Как черта характера ненависть проявляется в рационализациях [=интеллектуализациях] и нарушениях деятельности Я и Сверх-Я.
И здесь мы обнаруживаем причины противопоставления любви и ненависти. Цель ненависти – уничтожение объекта ненависти, но вместе с тем и одновременно с этим, человек нуждается в этом объекте и любит его. Ненависть не всегда бывает патологической и для нас это имеет принципиальное значение – в некоторых случаях она служит ответом на объективную опасность, угрозу выживания, в таких случаях ненависть направлена на избежание этой опасности. Обычно при этом она сочетается с бессознательными процессами, за счет которых усиливается, и может проявляться, например, в желании отомстить.
Очень сильная ненависть подразумевает физическое уничтожение объекта – убийство (или самоубийство) или обесценивание (символическое убийство) – разрушение отношений со значимыми другими (антисоциальная структура личности). Уничтожение возможностей вступления в конструктивные отношения с окружающими также может объясняться завистью к объекту, который не охвачен ненавистью.
Более слабая патология ненависти представляет собой садистские склонности и желания, выражающиеся стремлением сделать объект страдающим, а я при этом буду получать удовольствие. Садизм может носить сексуальный характер, быть составляющей злокачественного нарциссизма, проявляться через рационализированную форму жестокости (желание унизить объект). Здесь отношения с ненавистным объектом есть, в отличие от предыдущего – более глубокого нарушения.
Ещё более слабая форма ненависти – желание доминировать над объектом, властвовать.
У людей с невротической организацией, характеризующейся достаточно хорошо интегрированным Сверх-Я, ненависть может проявляться через идентификацию с жёстким, преследующим Сверх-Я, что будет проявляться в морализаторстве, оправданном негодовании. На этом уровне характерно направление ненависти на себя.
Концепция агрессии Элис Балинт
«Балинт (1968) рассматривает агрессию как несоответствие между потребностью ребёнка в абсолютной зависимости и откликом матери; ненависть, которая служит барьером, защищающим Эго от «людей, которые нас не любят»... [14]
По Э. Балинт существует истинная ненависть – чистая агрессия и псевдоненависть – отношение к объекту как к пище, у которой не может быть своих интересов. Доэдипальный пациент не может устанавливать отношений, поскольку боится требований партнера, заранее ненавидя его за них. Пренебрежение интересами объекта есть у всех больных в переносе, независимо от уровня заболевания. Пациент хочет быть с аналитиком, но так, чтобы не обращать на него внимания, архаичная любовь (архаичная любовь – без чувства реальности, любовь Оно, а социальная, основанная на реальности форма любви – любовь со стороны Я) не считается с интересами объекта (они такие же как и у меня или не может быть противоречий между моими желаниями и желаниями объекта). Все это скорее характерно для отношений с матерью, отношения с отцом больше подпадают под принцип реальности.
В своей статье «О генитальной любви» [зрелая любовь] от 1947 года [14] Э. Балинт пишет, что о генитальной любви мало что известно. Зрелая любовь не должна быть противоречивой, то есть не должно быть жадности, желания поглотить любимый объект, желания унизить объект, презирать объект за его сексуальные желания, испытывать отвращения к нему, не должно быть страха перед половыми органами партнера и желания хвастаться своими. Настоящая генитальная любовь требует сильного Я, способного сбалансировать интересы двоих. Причем удовлетворение желаний друг друга должно приносить удовольствие (не страдание), а неизбежное неисполнение части желаний не должно приносить слишком большого страдания.
В статье «О любви и ненависти» от 1951 года [14] Э. Балинт пишет, что природа любви доэдипального пациента весьма характерна: сначала он сильно идеализирует объект, а потом обесценивает и ненавидит. Ненависть, которая появляется в ответ на фрустрацию, находит выражение в тревоге. Тревога и до некоторой степени ненависть существуют только в незрелой форме, любовь бывает как незрелой, так и зрелой. Переход от ненависти к любви более сложен, чем от любви к ненависти, поскольку для него необходимо кроме внутреннего процесса, участие объекта. Устойчивая ненависть говорит о некоторой незрелости Эго. Преходящая ненависть не дает вернуться к зависимости от любви окружения. Для ненависти требуется условие в форме отрицания зависимости. То есть ненависть вторична.
Итак, мы рассмотрели две концепции, соответствующие двум направлениям психоаналитической мысли: о врожденной и приобретенной агрессии. На самом деле Э. Балинт оставляет открытым вопрос о происхождении первичной агрессии.
Желание уничтожить объект не всегда является ненавистью. Желание маленькой девочки убить маму, чтобы жениться на отце не является проявлением ненависти, а является проявлением псевдоненависти – стремлением поглотить любимый объект.
Обратимся к ещё одному автору, который занимался исследованием глубиннопсихологического смысла проявлений агрессии. В своей статье, опубликованной в материалах конференции «Знак, Символ, Архетип» Дж.Виннер пишет: «Ненависть и любовь тоже находятся в диалектических отношениях. Одно – не отсутствие другого, скорее, обе они существуют как пара противоположностей, которые борются за сосуществование в амбивалентных отношениях… Спектр ненависти простирается от позитивной, доброкачественной ненависти, до злокачественной, деструктивной» [1].
Итак, мы видим, что авторы, чьи концепции мы рассмотрели, склоняются к тому, что ненависть может представлять как конструктивное, так и деструктивное проявление, впрочем, скорее деструктивное, чаще характеризующее искажение взаимоотношений.
Принципиальное значение имеет протяженность переживания ненависти во времени. Ненависть преходящая и проходящая скорее является вариантом нормы – способом защиты, характеристикой реакции на опасность или угрозу.
«Ненависть гораздо более сфокусирована, чем гнев ли ярость и обычно становится устойчивой частью структуры личности… В нее вплетаются разные желания: разрушить, причинять страдания, контролировать. Она почти всегда включает параноидный страх возмездия. В то время как ярость раздирает или фрагментирует Эго, ненависть заостряет его; ярость взрывается, ненависть тлеет или кипит на медленном огне» [1].
Тлеющая ненависть в случае нормы – это реакция на фрустрацию, которая продолжается. Пока продолжается разрушительное воздействие внешней среды – есть и ненависть. Если же она не проходит с исчезновением травмирующего фактора или не служит стимулом к избеганию или другому способу разрешения травмирующей ситуации, она вливается в структуру личности.
Дж. Виннер считает обиду центральным компонентом ненависти. Обида представляет собой раннюю нарциссическую травму, она становится средством сохранения целостности самости, это способ остаться с обидевшим объектом с тем, чтобы всё-таки когда-нибудь получить от него любовь, что помогает избежать дезинтеграции. Ярость приводит к ненависти, которая в свою очередь приводит к обиде, которая приводит к еще большей ненависти и ярости – в итоге такая обида не только сводит не нет креативность, но и представляет собой «порочный круг» усиления и взращивания негативных чувств по отношению к объекту.
Гладстон выделял два типа пациентов. Таких, которые признают свою ненависть, смещают ее на безопасный объект, находя «козла отпущения», избегая, таким образом, выражать свои противоречивые чувства к источнику ненависти, при этом ненавидя в свое удовольствие. Второй тип пациентов «вытесняет ненависть и лишается необходимой для творчества агрессии, а ненавистный объект становится недоступен прощению» [1].
Ненависть, таким образом, чаще всего является реакцией на фрустрацию, которая проявляется в виде неприязни, продолжающейся в норме до тех пор, пока продолжается фрустрирующая ситуация. Чаще всего ненависть является устойчивой составляющей структуры личности и имеет направленность на определенный объект, также она может носить генерализованный характер.
Проявление деструктивных импульсов в отношениях с партнером.
Наиболее показательны в плане проявления деструктивных тенденций близкие отношения. В них чаще всего проявляются деструктивные тенденции, поскольку они представляют собой выражение тех отношений, которые были в раннем детстве.
Ненависть в отношениях между полами проявляется весьма специфическим образом. Чувство ненависти тесно связано с чувством любви, а чувство любви теснейшим образом связано со взаимоотношениями в т.н. первичной группе, а более конкретно – с характером взаимоотношений между ребенком и матерью в самый ранний период развития последнего.
В культуре, и это находит отражение в языке (любовь-ненависть, но не любовь-равнодушие – хотя они истинные антагонисты) ненависть связывается с любовью. Выстраивая близкие гетеросексуальные партнерские отношения, мы неизбежно столкнемся с противоречивостью наших чувств к партнёру. У нас есть разные способы переживания ненависти, мы пользуемся ими, временами даже не замечая самого существования ненависти.
Противоречивые чувства к партнеру пугают не меньше, чем не менее противоречивые чувства матери к ребёнку (речь идет о работе Дональда Винникотта «Разговор с родителями») [3]. Д. Винникотт говорит, что ненависть матери к ребёнку неизбежна. Об этом он упоминает в статье «Ненависть в контрпереносе» [2], где перечисляет множество причин ненависти, через которые раскрывается ее естественность, даже свойственность и характерность ее для психики.
По сути, важен не факт наличия самой ненависти, а характер переживания ее человеком. И тем, в какой форме она достигает ребенка или взрослого. Станет ли благодаря этой ненависти ребёнок способен справляться со своими собственными сильными чувствами, когда это потребуется? Здесь мы говорим о контейнировании [термин, введённый Мелани Кляйн, «вбирание» и «держание» сильных чувств] и о том, насколько мать является хорошим «контейнером» для чувств ребенка и через это учит его выдерживать напор этих чувств, справляться с ними.
Нарушения идентичности мы скорее наблюдаем у пограничных и психотических пациентов. В этом смысле крылатое «от любви до ненависти один шаг» приобретает некий особый смысл. Мы говорим здесь о работе одной из примитивных защит: идеализации, а затем неизбежно следующем обесценивании. И эти слова косвенным образом обращают нас к базовому конфликту пограничного пациента, связанному с нарушениями на стадии сепарации-индивидуации по М. Малер конфликту приближения-удаления [13].
Мы можем говорить о том, что есть некий уровень агрессии, который просто необходим для того, чтобы ребенок отделился, т.е. вышел из симбиотических отношений с матерью, в этом смысле агрессия будет равнозначна активности, направленной во внешний мир. Мы можем назвать этот уровень агрессии также конструктивным – он необходим для нормального развития личности.
«Идеи Винникотта (Winnicott, 1971) о корнях агрессии и о последующих возможностях использования ее в интересах роста заставляют предположить, что существует решающая ранняя фаза развития, когда деструктивность имеет позитивную ценность. Винникотт наблюдал, что дети, которым хорошо помогали в этой фазе, скорее всего, будут проявлять более здоровую агрессивность, в противоположность тем, чья агрессия никогда не была опосредована во вмещающих отношениях с матерью» [1].
Если же агрессии по каким-либо причинам недостаточно – в силу ли врожденной «слабости» Оно, т.е. недостаточной его заряженности условно назовем ее «негативной» энергией, то существует большая вероятность того, что ребенок при наличии гиперопекающей матери не найдет в себе сил для сепарации. В таком случае либо ненависть к противоположному полу будет следствием невыносимости и невозможности осознать подобные чувства в отношении к матери, которая пытается поглотить ребенка таким образом через симбиоз, возможно сделав его своим нарциссическим продолжением, не имеющим отдельного существования. То есть агрессия, связанная с этими отношениями в диаде мать-дитя будет вынесена во внешний мир, и одной из форм этой агрессии может быть ненависть к противоположному полу как следствие собственной слабой идентичности. Эта слабость идентичности порождает страх, который приводит в конечном итоге к ненависти.
Весьма поэтично воспевает деструктивные проявления, именуя их страстями, Петер Куттер в своей работе «Любовь, ненависть, зависть, ревность. Психоанализ страстей», он напоминает нам о следующих словах Фрейда, которые подтверждает наша повседневность: «В своем эссе «Неудовлетворенность культурой», опубликованном в 1927 году, и гораздо раньше, в 1908 году, в менее известной и небольшой по объему статье «О культурной половой морали и современном состоянии психики» Зигмунд Фрейд указывал на то, что господствующее общество стремится подавить влечения индивида. Данное стремление чревато девальвацией чувств, особенно тогда, когда речь идет о чувствах интенсивных и длительных, иными словами, о страстях. Чувства и страсти прочно забыты, и мы даже не ощущаем на сознательном уровне связанного с этой потерей дефицита. Нам кажется, что наша жизнь безукоризненна, между тем она находится в состоянии стагнации, и многие из нас, если и не страдают от внутренней опустошённости и бессмысленности, то, по крайней мере, ощущают определенного рода неудовлетворенность» [7].
В ходе психоаналитической терапии вскрываются чувства, которые очень сильны, зачастую даже невыносимы, и потому сокрыты для сознания в обычном состоянии.
«С первого взгляда находка психоаналитика напоминает скорее слепую ненависть или обжигающее бешенство, праведную ярость или жестокость, чем творческие достижения, нежное благоговение или горячую страсть. Однако обнаруженные чувства следует воспринимать такими, какие они есть, и терпеливо их сносить. В данном случае в атмосфере, пронизанной терпимым отношением к страстям, рано или поздно будет достигнуто необходимое согласие» [7].
«Возникает вопрос: какие чувства способны чинить помехи любви? Прежде всего следует назвать болезненные чувства дефицита, собственного несовершенства, неполноценности, беспомощности и бессилия. Перечисленные чувства вызывают сильный стыд, следовательно, могут травмировать чувство собственного достоинства, и поэтому с легкостью вытесняются. Данные чувства берут начало в самой первой любви индивида, т.е. в той любви, которую вызвал у него самый первый участник отношений. Для мужчины и для женщины таким человеком является мать. Мы пассивно желаем, чтобы мать нас любила. Первая любовь начинается прекрасно, но кончается несчастливо. Даже при условии, что мать действительно любит своего ребенка, она просто не в состоянии любить его столь сильно, сколь желает того ее ненасытное дитя.
В этом таится первопричина тесной взаимосвязи между любовью и смертью, неразрешимой дилеммы между счастьем утолённой страсти и его трагическим исходом. Несчастный конец в какой-то степени запрограммирован глубоким впечатлением от первого неудачного опыта» [7].
Собственно ненависть П. Куттер определяет через неприязнь к определенному человеку, чаще к сопернику, которая длительна и сильна, и перерастает в ненависть при взаимодействии с этим человеком – на основании этого он причисляет ненависть к страстям. Кроме того, он пишет о том, что склонность к нарушению обещаний и ненадёжность являются проявлениями латентной ненависти: «… основные причины страстной ненависти: неизбывные обиды, оскорбления, душевные травмы и унижения… Чем меньше у индивида независимости, тем тяжелее ему переносить разочарования такого рода. Ребенка можно травмировать до глубины души. Люди реагируют на подобную травматизацию бессильным и неопределенным гневом или нацеленной, неумолимой и беспощадной ненавистью. Только такая реакция позволяет избежать страха и выбраться из океана беспомощности и безысходности. Однако спасительный берег, на котором находит себе прибежище человек, оказывается обителью ненависти, ярости, злости, гнева и враждебности» [7].
Ненависть между полами может иметь различную природу, вопрос о том, что её порождает, непрост. «Откуда возникла подобная половая ненависть? Быть может, ее причины кроются в неуверенности и комплексе неполноценности, в чувствах, которые не должны осознаваться, ибо их осознание повлекло бы за собой тяжелую травматизацию? В данном случае соотношение выглядит по-прежнему: чем неувереннее человек, тем значительнее его ненависть» [7].
Чтобы выделить именно деструктивную составляющую агрессии, введём особый термин «разрушительные проявления». Данный термин – «разрушительные проявления» - мы используем для того, чтобы уйти от более распространённого, но не более понятного при этом понятия «агрессия».
Мы привыкли считать агрессию разрушительной, нередко забывая о том, что она необходима для выживания: для сохранения себя, своей целостности или, иными словами, для укрепления своей идентичности и удержания психического равновесия. Отрицательное отношение к агрессии мы можем встретить и в мире терапии, об этом, в частности, пишет Отто Кернберг: «Впечатление, которое я получил от исследования клинического материала, представляемого Я-психологами, состоит в том, что они скрыто или явно придерживаются того взгляда, что интерпретация агрессии пациента соответствует атаке на пациента, как будто бы всякая агрессия является «плохой». Такой взгляд на агрессию способен только подкрепить собственное убеждение пациента, что агрессия – это плохо и что он должен защитить себя от таких «обвинений» любыми способами, которые есть в его распоряжении».
В статье «Агрессия и психологическая самость», которую опубликовали в соавторстве П.Фонаги, Дж.С.Моран, М.Таргет, указано, что одной из функций агрессии является защитная – в охране репрезентации самости и идентичности.
В общем виде психоаналитические теории агрессии можно подразделить на две основные группы. Первая группа теорий считает агрессию врождённым инстинктом к разрушению – в таком понимании это некая энергия, мешающая развитию Я. Ко второй группе теорий относятся те, в рамках которых агрессия рассматривается как результат воздействия условий внешней среды.
Концепция агрессии Отто Кернберга
При изучении разрушительных проявлений через призму ранних отношений между матерью и ребёнком наибольший интерес представляет теория объектных отношений [одно из направлений глубинной психологии]. Отто Кернберг в своей работе «Агрессия при расстройствах личности и перверсиях»[5] придаёт агрессии большое значение. Он изучает соотношение и взаимодействие таких понятий, как ярость, агрессия и ненависть, исследуя степень влияния первичных отношений мать-дитя на формирование патологической структуры личности.
Зигмунд Фрейд, разрабатывая свою дуалистическую концепцию [влечение к жизни-влечение к смерти], оставил открытым вопрос о происхождении агрессивного влечения, определив при этом источники влечения к жизни [концепция Зигмунда Фрейда в том, что касается влечения к смерти недостаточно проработана, З.Фрейд ввёл это понятие достаточно поздно]. Для О. Кернберга в исследовании особенностей агрессивного и либидинального влечений особое значение приобретают аффекты, определяемые им как биологически обусловленные психофизиологические паттерны, активизирующиеся в процессе развития под влиянием условий развития.
«Именно психический аспект этих паттернов, будучи особым образом организован, образует агрессивное [влечение к смерти] и либидинальное влечения [влечение к жизни], которые описывал Фрейд... В противовес до сих пор весьма распространённому в психоанализе взгляду на аффекты просто как на процессы разрядки, я считаю их структурами, связывающими биологические инстинкты и психические влечения» [5]. Далее в той же работе О. Кернберг пишет: «…я определяю аффекты как психофизиологические поведенческие паттерны, включающие специфическую когнитивную [позитивную или негативную] оценку, специфическое выражение лица, субъективное переживание удовольствия и притягательности или боли и отвращения, а также паттерн мышечной и нейровегетативной разрядки. Выражение лица является частью общего коммуникативного паттерна, отличающего разные аффекты»[5].
О. Кернберг подразделяет аффекты на примитивные - ранние доэдипальные: интенсивные, глобальные и диффузные, и производные, представляющие собой комбинации примитивных аффектов, но уже имеющие когнитивную оценку – это чувства и эмоции.
О. Кернберг считает аффекты неделимыми составляющими влечений и ранних мотивационных систем, вместе с тем он указывает и на значение аффекта как сигнала влечения.
В ходе психоаналитической работы различные компоненты переживания аффекта соединяются в единое целое, и оказывается, что аффект представляет собой сложную систему, единицами которой являются познание, коммуникация, особенности объектных отношений. Аффект имеет в себе когнитивную составляющую, которая представляет собой позитивную или негативную оценку – так проявляется мотивационная составляющая аффекта.
О. Кернберг вводит понятие пикового аффективного состояния, которое характеризуется высокой степенью напряжения. Он пишет о том, насколько важны подобные состояния для формирования аффективной памяти. Пиковые аффективные состояния позволяют интернализироваться примитивным объектным отношениям, содержащим расщепление («плохой» и «хороший»). Сила переживания способствует формированию наполненных аффектом структур памяти, которые по сути своей являются предвестниками интернализованных объектных отношений и основой организации сексуального и агрессивного влечений [5].
О. Кернберг выделяет ярость как наиболее характерное проявление агрессии в переносе [особый тип отношений, устанавливающийся между клиентом и психоаналитиком]. Раздражение в таком случае представляет собой слабовыраженный аффект, служащий выражением потенциала проявлений ярости (хронически проявляется в раздражительности). Злость – более интенсивна и более дифференцирована.
Проявления ярости столь ярки и всеобъемлющи, что может создаваться впечатление, что ярость является примитивным аффектом. Опираясь на свой клинический опыт, О. Кернберг говорит, что в ходе психоанализа проявляются скрытые за аффектом ярости фантазии, которые содержат отношения между образом Я и значимого другого – т.е. уже существует объектный мир.
Первоначальная функция ярости: избегание боли или раздражения, впоследствии ярость способствует избеганию препятствий к удовлетворению, восстановлению автономии в ситуациях невыносимой фрустрации, воспринимаемых как активизация преследующих и «плохих» объектов.
Агрессивное влечение, по сути, представляет собой совокупность аффектов, наиболее значительным и тяжелым из которых, имеющим сложную структуру и развитие, является ненависть. Когнитивная составляющая ненависти является хронической и стабильной в отличие от ярости и злости. Как черта характера ненависть проявляется в рационализациях [=интеллектуализациях] и нарушениях деятельности Я и Сверх-Я.
И здесь мы обнаруживаем причины противопоставления любви и ненависти. Цель ненависти – уничтожение объекта ненависти, но вместе с тем и одновременно с этим, человек нуждается в этом объекте и любит его. Ненависть не всегда бывает патологической и для нас это имеет принципиальное значение – в некоторых случаях она служит ответом на объективную опасность, угрозу выживания, в таких случаях ненависть направлена на избежание этой опасности. Обычно при этом она сочетается с бессознательными процессами, за счет которых усиливается, и может проявляться, например, в желании отомстить.
Очень сильная ненависть подразумевает физическое уничтожение объекта – убийство (или самоубийство) или обесценивание (символическое убийство) – разрушение отношений со значимыми другими (антисоциальная структура личности). Уничтожение возможностей вступления в конструктивные отношения с окружающими также может объясняться завистью к объекту, который не охвачен ненавистью.
Более слабая патология ненависти представляет собой садистские склонности и желания, выражающиеся стремлением сделать объект страдающим, а я при этом буду получать удовольствие. Садизм может носить сексуальный характер, быть составляющей злокачественного нарциссизма, проявляться через рационализированную форму жестокости (желание унизить объект). Здесь отношения с ненавистным объектом есть, в отличие от предыдущего – более глубокого нарушения.
Ещё более слабая форма ненависти – желание доминировать над объектом, властвовать.
У людей с невротической организацией, характеризующейся достаточно хорошо интегрированным Сверх-Я, ненависть может проявляться через идентификацию с жёстким, преследующим Сверх-Я, что будет проявляться в морализаторстве, оправданном негодовании. На этом уровне характерно направление ненависти на себя.
Концепция агрессии Элис Балинт
«Балинт (1968) рассматривает агрессию как несоответствие между потребностью ребёнка в абсолютной зависимости и откликом матери; ненависть, которая служит барьером, защищающим Эго от «людей, которые нас не любят»... [14]
По Э. Балинт существует истинная ненависть – чистая агрессия и псевдоненависть – отношение к объекту как к пище, у которой не может быть своих интересов. Доэдипальный пациент не может устанавливать отношений, поскольку боится требований партнера, заранее ненавидя его за них. Пренебрежение интересами объекта есть у всех больных в переносе, независимо от уровня заболевания. Пациент хочет быть с аналитиком, но так, чтобы не обращать на него внимания, архаичная любовь (архаичная любовь – без чувства реальности, любовь Оно, а социальная, основанная на реальности форма любви – любовь со стороны Я) не считается с интересами объекта (они такие же как и у меня или не может быть противоречий между моими желаниями и желаниями объекта). Все это скорее характерно для отношений с матерью, отношения с отцом больше подпадают под принцип реальности.
В своей статье «О генитальной любви» [зрелая любовь] от 1947 года [14] Э. Балинт пишет, что о генитальной любви мало что известно. Зрелая любовь не должна быть противоречивой, то есть не должно быть жадности, желания поглотить любимый объект, желания унизить объект, презирать объект за его сексуальные желания, испытывать отвращения к нему, не должно быть страха перед половыми органами партнера и желания хвастаться своими. Настоящая генитальная любовь требует сильного Я, способного сбалансировать интересы двоих. Причем удовлетворение желаний друг друга должно приносить удовольствие (не страдание), а неизбежное неисполнение части желаний не должно приносить слишком большого страдания.
В статье «О любви и ненависти» от 1951 года [14] Э. Балинт пишет, что природа любви доэдипального пациента весьма характерна: сначала он сильно идеализирует объект, а потом обесценивает и ненавидит. Ненависть, которая появляется в ответ на фрустрацию, находит выражение в тревоге. Тревога и до некоторой степени ненависть существуют только в незрелой форме, любовь бывает как незрелой, так и зрелой. Переход от ненависти к любви более сложен, чем от любви к ненависти, поскольку для него необходимо кроме внутреннего процесса, участие объекта. Устойчивая ненависть говорит о некоторой незрелости Эго. Преходящая ненависть не дает вернуться к зависимости от любви окружения. Для ненависти требуется условие в форме отрицания зависимости. То есть ненависть вторична.
Итак, мы рассмотрели две концепции, соответствующие двум направлениям психоаналитической мысли: о врожденной и приобретенной агрессии. На самом деле Э. Балинт оставляет открытым вопрос о происхождении первичной агрессии.
Желание уничтожить объект не всегда является ненавистью. Желание маленькой девочки убить маму, чтобы жениться на отце не является проявлением ненависти, а является проявлением псевдоненависти – стремлением поглотить любимый объект.
Обратимся к ещё одному автору, который занимался исследованием глубиннопсихологического смысла проявлений агрессии. В своей статье, опубликованной в материалах конференции «Знак, Символ, Архетип» Дж.Виннер пишет: «Ненависть и любовь тоже находятся в диалектических отношениях. Одно – не отсутствие другого, скорее, обе они существуют как пара противоположностей, которые борются за сосуществование в амбивалентных отношениях… Спектр ненависти простирается от позитивной, доброкачественной ненависти, до злокачественной, деструктивной» [1].
Итак, мы видим, что авторы, чьи концепции мы рассмотрели, склоняются к тому, что ненависть может представлять как конструктивное, так и деструктивное проявление, впрочем, скорее деструктивное, чаще характеризующее искажение взаимоотношений.
Принципиальное значение имеет протяженность переживания ненависти во времени. Ненависть преходящая и проходящая скорее является вариантом нормы – способом защиты, характеристикой реакции на опасность или угрозу.
«Ненависть гораздо более сфокусирована, чем гнев ли ярость и обычно становится устойчивой частью структуры личности… В нее вплетаются разные желания: разрушить, причинять страдания, контролировать. Она почти всегда включает параноидный страх возмездия. В то время как ярость раздирает или фрагментирует Эго, ненависть заостряет его; ярость взрывается, ненависть тлеет или кипит на медленном огне» [1].
Тлеющая ненависть в случае нормы – это реакция на фрустрацию, которая продолжается. Пока продолжается разрушительное воздействие внешней среды – есть и ненависть. Если же она не проходит с исчезновением травмирующего фактора или не служит стимулом к избеганию или другому способу разрешения травмирующей ситуации, она вливается в структуру личности.
Дж. Виннер считает обиду центральным компонентом ненависти. Обида представляет собой раннюю нарциссическую травму, она становится средством сохранения целостности самости, это способ остаться с обидевшим объектом с тем, чтобы всё-таки когда-нибудь получить от него любовь, что помогает избежать дезинтеграции. Ярость приводит к ненависти, которая в свою очередь приводит к обиде, которая приводит к еще большей ненависти и ярости – в итоге такая обида не только сводит не нет креативность, но и представляет собой «порочный круг» усиления и взращивания негативных чувств по отношению к объекту.
Гладстон выделял два типа пациентов. Таких, которые признают свою ненависть, смещают ее на безопасный объект, находя «козла отпущения», избегая, таким образом, выражать свои противоречивые чувства к источнику ненависти, при этом ненавидя в свое удовольствие. Второй тип пациентов «вытесняет ненависть и лишается необходимой для творчества агрессии, а ненавистный объект становится недоступен прощению» [1].
Ненависть, таким образом, чаще всего является реакцией на фрустрацию, которая проявляется в виде неприязни, продолжающейся в норме до тех пор, пока продолжается фрустрирующая ситуация. Чаще всего ненависть является устойчивой составляющей структуры личности и имеет направленность на определенный объект, также она может носить генерализованный характер.
Проявление деструктивных импульсов в отношениях с партнером.
Наиболее показательны в плане проявления деструктивных тенденций близкие отношения. В них чаще всего проявляются деструктивные тенденции, поскольку они представляют собой выражение тех отношений, которые были в раннем детстве.
Ненависть в отношениях между полами проявляется весьма специфическим образом. Чувство ненависти тесно связано с чувством любви, а чувство любви теснейшим образом связано со взаимоотношениями в т.н. первичной группе, а более конкретно – с характером взаимоотношений между ребенком и матерью в самый ранний период развития последнего.
В культуре, и это находит отражение в языке (любовь-ненависть, но не любовь-равнодушие – хотя они истинные антагонисты) ненависть связывается с любовью. Выстраивая близкие гетеросексуальные партнерские отношения, мы неизбежно столкнемся с противоречивостью наших чувств к партнёру. У нас есть разные способы переживания ненависти, мы пользуемся ими, временами даже не замечая самого существования ненависти.
Противоречивые чувства к партнеру пугают не меньше, чем не менее противоречивые чувства матери к ребёнку (речь идет о работе Дональда Винникотта «Разговор с родителями») [3]. Д. Винникотт говорит, что ненависть матери к ребёнку неизбежна. Об этом он упоминает в статье «Ненависть в контрпереносе» [2], где перечисляет множество причин ненависти, через которые раскрывается ее естественность, даже свойственность и характерность ее для психики.
По сути, важен не факт наличия самой ненависти, а характер переживания ее человеком. И тем, в какой форме она достигает ребенка или взрослого. Станет ли благодаря этой ненависти ребёнок способен справляться со своими собственными сильными чувствами, когда это потребуется? Здесь мы говорим о контейнировании [термин, введённый Мелани Кляйн, «вбирание» и «держание» сильных чувств] и о том, насколько мать является хорошим «контейнером» для чувств ребенка и через это учит его выдерживать напор этих чувств, справляться с ними.
Нарушения идентичности мы скорее наблюдаем у пограничных и психотических пациентов. В этом смысле крылатое «от любви до ненависти один шаг» приобретает некий особый смысл. Мы говорим здесь о работе одной из примитивных защит: идеализации, а затем неизбежно следующем обесценивании. И эти слова косвенным образом обращают нас к базовому конфликту пограничного пациента, связанному с нарушениями на стадии сепарации-индивидуации по М. Малер конфликту приближения-удаления [13].
Мы можем говорить о том, что есть некий уровень агрессии, который просто необходим для того, чтобы ребенок отделился, т.е. вышел из симбиотических отношений с матерью, в этом смысле агрессия будет равнозначна активности, направленной во внешний мир. Мы можем назвать этот уровень агрессии также конструктивным – он необходим для нормального развития личности.
«Идеи Винникотта (Winnicott, 1971) о корнях агрессии и о последующих возможностях использования ее в интересах роста заставляют предположить, что существует решающая ранняя фаза развития, когда деструктивность имеет позитивную ценность. Винникотт наблюдал, что дети, которым хорошо помогали в этой фазе, скорее всего, будут проявлять более здоровую агрессивность, в противоположность тем, чья агрессия никогда не была опосредована во вмещающих отношениях с матерью» [1].
Если же агрессии по каким-либо причинам недостаточно – в силу ли врожденной «слабости» Оно, т.е. недостаточной его заряженности условно назовем ее «негативной» энергией, то существует большая вероятность того, что ребенок при наличии гиперопекающей матери не найдет в себе сил для сепарации. В таком случае либо ненависть к противоположному полу будет следствием невыносимости и невозможности осознать подобные чувства в отношении к матери, которая пытается поглотить ребенка таким образом через симбиоз, возможно сделав его своим нарциссическим продолжением, не имеющим отдельного существования. То есть агрессия, связанная с этими отношениями в диаде мать-дитя будет вынесена во внешний мир, и одной из форм этой агрессии может быть ненависть к противоположному полу как следствие собственной слабой идентичности. Эта слабость идентичности порождает страх, который приводит в конечном итоге к ненависти.
Весьма поэтично воспевает деструктивные проявления, именуя их страстями, Петер Куттер в своей работе «Любовь, ненависть, зависть, ревность. Психоанализ страстей», он напоминает нам о следующих словах Фрейда, которые подтверждает наша повседневность: «В своем эссе «Неудовлетворенность культурой», опубликованном в 1927 году, и гораздо раньше, в 1908 году, в менее известной и небольшой по объему статье «О культурной половой морали и современном состоянии психики» Зигмунд Фрейд указывал на то, что господствующее общество стремится подавить влечения индивида. Данное стремление чревато девальвацией чувств, особенно тогда, когда речь идет о чувствах интенсивных и длительных, иными словами, о страстях. Чувства и страсти прочно забыты, и мы даже не ощущаем на сознательном уровне связанного с этой потерей дефицита. Нам кажется, что наша жизнь безукоризненна, между тем она находится в состоянии стагнации, и многие из нас, если и не страдают от внутренней опустошённости и бессмысленности, то, по крайней мере, ощущают определенного рода неудовлетворенность» [7].
В ходе психоаналитической терапии вскрываются чувства, которые очень сильны, зачастую даже невыносимы, и потому сокрыты для сознания в обычном состоянии.
«С первого взгляда находка психоаналитика напоминает скорее слепую ненависть или обжигающее бешенство, праведную ярость или жестокость, чем творческие достижения, нежное благоговение или горячую страсть. Однако обнаруженные чувства следует воспринимать такими, какие они есть, и терпеливо их сносить. В данном случае в атмосфере, пронизанной терпимым отношением к страстям, рано или поздно будет достигнуто необходимое согласие» [7].
«Возникает вопрос: какие чувства способны чинить помехи любви? Прежде всего следует назвать болезненные чувства дефицита, собственного несовершенства, неполноценности, беспомощности и бессилия. Перечисленные чувства вызывают сильный стыд, следовательно, могут травмировать чувство собственного достоинства, и поэтому с легкостью вытесняются. Данные чувства берут начало в самой первой любви индивида, т.е. в той любви, которую вызвал у него самый первый участник отношений. Для мужчины и для женщины таким человеком является мать. Мы пассивно желаем, чтобы мать нас любила. Первая любовь начинается прекрасно, но кончается несчастливо. Даже при условии, что мать действительно любит своего ребенка, она просто не в состоянии любить его столь сильно, сколь желает того ее ненасытное дитя.
В этом таится первопричина тесной взаимосвязи между любовью и смертью, неразрешимой дилеммы между счастьем утолённой страсти и его трагическим исходом. Несчастный конец в какой-то степени запрограммирован глубоким впечатлением от первого неудачного опыта» [7].
Собственно ненависть П. Куттер определяет через неприязнь к определенному человеку, чаще к сопернику, которая длительна и сильна, и перерастает в ненависть при взаимодействии с этим человеком – на основании этого он причисляет ненависть к страстям. Кроме того, он пишет о том, что склонность к нарушению обещаний и ненадёжность являются проявлениями латентной ненависти: «… основные причины страстной ненависти: неизбывные обиды, оскорбления, душевные травмы и унижения… Чем меньше у индивида независимости, тем тяжелее ему переносить разочарования такого рода. Ребенка можно травмировать до глубины души. Люди реагируют на подобную травматизацию бессильным и неопределенным гневом или нацеленной, неумолимой и беспощадной ненавистью. Только такая реакция позволяет избежать страха и выбраться из океана беспомощности и безысходности. Однако спасительный берег, на котором находит себе прибежище человек, оказывается обителью ненависти, ярости, злости, гнева и враждебности» [7].
Ненависть между полами может иметь различную природу, вопрос о том, что её порождает, непрост. «Откуда возникла подобная половая ненависть? Быть может, ее причины кроются в неуверенности и комплексе неполноценности, в чувствах, которые не должны осознаваться, ибо их осознание повлекло бы за собой тяжелую травматизацию? В данном случае соотношение выглядит по-прежнему: чем неувереннее человек, тем значительнее его ненависть» [7].
Авторская публикация. Свидетельство о публикации в СМИ № P108-2490.
Обсуждения Обзор некоторых психоаналитических концепций агрессии