Боевая Обезьяна

Покрытых мрачными тайными, одежды, сотканные поистине из величайших достижений человечества – Гуманизма и Права, мы можем с высокой вероятностью персонифицировать хаотично рефлексирующую, высоко социализированную обезьяну. Обезьяну, чьё предельно наглое, кричащее безрассудство заставляет даже самых сильных мира сего плакать и показывать белые зубы, умело подражая таким образом, повадкам своих несчастных собратьев по общей камере. Жалкий зверёк и не думает скрываться под божественной голограммой – полым слепком эволюционной матрицы, напротив, он пребывает в синтаксической нирване от хронического безделья и тотального гормонального контроля над операционной системой под названием человек. Мы можем сколько угодно иронизировать по поводу его внешности и дурных привычек, сколько угодно закрывать глаза на его дикие нравы и даже, не побоюсь этого слова, понятия, игнорировать горы нелепостей, не замечать карьеры полные чистого страха так, в конце концов, не осознав, что человеком не рождаются «от», а становятся «для». Ведь там, за радужной оболочкой глаз, подсказывающей такое ненужное многое, в глубинах противоречий и чувств, за барьерами интонаций и различий, под толстым слоем религиозных запретов, протравленных мраморными вкраплениями сияющего осознания, за культурной штукатуркой семиотических элементов, в эпицентре дробей, логарифмов и производных, где происходит настройка и регулировка всей вселенской микромеханики, за всеми бесчисленными чешуйками изотерической черепицы, словно спящая красавица мирно дремлет, нежно обнимая свой пушистый хвост, большая, ленивая, волосатая обезьяна. Её лицо безмятежно не само по себе, а от лошадиных доз эндорфина и дофамина, вызывающих у примата ложное чувство блаженства, стабильности, а также непоколебимой уверенности в правильности сексуально окрашенных поступков на любом из отрезков предельно личного линейного будущего. Спящий, или другими словами экономный режим, позволяет зверьку потратить сэкономленную творческую и мыслительную энергии на выпендрёж, драки за бананы, обсуждение важных, резонансных событий, напрямую касающихся жизни сообщества. История нас учит и учит тому, что подражание другим никогда не требовало какой-либо умственной активности, не имело оно и аналитических признаков, потому что являет собой предельно элементарную, реакционную модель, подобно которой оторванная лягушачья лапка продолжает дёргаться и довольно нелепо воспроизводит бегство от уже реализовавшей себя фатальной опасности. Такое наплевательское отношение к себе и к своему окружению представляет собой злостную манипуляцию, которая беспрепятственно позволяет зверьку перекладывать свою ответственность на своих собратьев. Непонимание этих процессов продолжает снабжать Мировые Весы маркированными пустышками, утяжеляя карму всех потерпевших, даже не догадываясь, что, бросая друг другу морские якоря, вместо спасательных кругов нельзя выйти за порочный механизм намеренного непонимания связей между событиями бурной и насыщенной судьбы. На задний план перемещаются бесполезный страх смерти, стресс от невыносимости глубины собственной, истинной, невещественной природы, мыслетворчество и другие глупые, а подчас революционные идеи. Жизнь в стаде, изобилующим выпивкой, едой и самками, воспринимается всеобщей директивой «жить, чтобы есть», а уход от возможности возвысится над немытыми сородичами не вербально относится к разряду низкосортного колдовства. Каждой обезьяне должно быть известно, что за стеной слов и умозаключений, подобно всякому другому тупому существованию, никакой жизни нет, и доведение столь необходимой информации задача любого уважающего себя учебного заведения, определяющего себя хоть низшим, хоть высшим. Находясь в беспамятстве и ретранслируя мысли окружающих, жизнь обезьяны не несёт никакую смысловую нагрузку, являясь, скорее всего, пустой и бессмысленной с точки зрения возвратно-поступательного хода Эволюции. Можно даже сказать, что этой жизни нет, так как нет основных её атрибутов, которыми не являются ни чувства, ни достоинства, ни достижения, а поскольку нет самого живущего, то нет ни его духа, ни души. Нет вообще ничего, так как в таком случае ничто попросту не существует, кроме задачи природы по воспроизводству форм, одна из которых возможно однажды разобьётся и перестанет иметь пространство только внутри себя. Ошибочно предполагать, что боевая обезьяна находится внутри человека, как раз наоборот, она находится снаружи между ним и тем, чем он является на самом деле. Более того, мысленно запускать архаичное существо войны внутрь себя крайне неразумно и просто опасно. Намного разумнее считать, что боевая обезьяна является фрагментарным ключом Вселенной, животным, которое призвано заставить нас вспомнить разобраться или же окончательно забыть о нём в себе – в эпицентре своей обезьяньей глупости. Идя на поводу чувства жалости к самому себе, упраздняются любые зачатки связей, так что немая картина образует довольно унылый, сюрреалистический пейзаж с заброшенной мельницей, которая крутит лопасти, без каких-либо целей и задач. Как результат, не понимающая базовых усилий обезьяна перестаёт оформлять свои действия, она обречена лишь поддерживать мозговое возбуждение путём повторяющихся фраз, лозунгов, манифестов, использовать форму определения, наделяя её функцией мысли, которая мыслью совсем не является. Неокортекс, с его отделами и полями, не особо дальновидными приматами воспринимается не более чем инфраструктурой, позволяющей отнимать колбасу у более нерасторопных сородичей, обслуживая по сути неуправляемое «мышление», тем самым лишь усиливая отклонение в понимании происходящего, не пытаясь даже констатировать тригонометрию своего отношения к тому или иному событию. В принципе нет смысла изобретать чего либо, так как имеющаяся возможность копирования позволяет без особых усилий достичь того же результата в более сжатые сроки, что хорошо демонстрируют открытия в научной и около научной сфере. Как и тысячи лет назад, тотальная лень заставляет обезьяну пользоваться тяжёлой корягой, не прикладывая к физическому труду функции поиска мотивов своей деятельности, не желая знать, как смотрится и выглядит ситуация целом. При таких обстоятельствах можно сколь угодно долго и с одинаковым успехом обвинять в своём чувстве собственной неполноценности масонов, иллюминатов, евреев, Гитлера, НАТО, королеву Елизавету, Путина, Черчилля, Алена Далласа, США, АНБ, Аэрофлот, Бога, соседа, судьбу, плохие дороги, везде находя подтверждения своей маниакальной трусости перед лицом жизни, её вызовами, нивелируя пренатальные характеристики, не совершая работы по преодолению движущегося вниз эскалатора постоянно разрушающегося Мира с одной лишь целью – целью сохранения.

PS: Сидя в удобном кожаном кресле, складывая купленные дорогой ценой пазлы событий в новой для меня динамической системе координат, сравнивая результаты анализов поведения, взвешивая начала и окончания движений, фиксируя в своём внимании ментальные связи и разворачивая их структуру на полупрозрачном экране рабочего монитора, из-за пелены тумана слов и понятий моему внутреннему взору предстаёт висячий Астральный Город, в котором и разворачивается вся эта обыкновенная, столь привычная своей обыденностью драма жизни двадцатого столетия. Только в этом Городе, возможен такой интенсивный психоделический трип; Городе, в котором много странностей, в котором пропадают люди, куда заносит иногда космическим ветром бумажные фрагменты хроник Акаши, где всё очень эфемерно, зыбко, предельно условно. В Городе, где магнетизм притягивает друг к другу подобное, где, открыв старую дверь, можно попасть на любую пространственно-временную палубу; Городе, в который перемещались некоторые племена доколумбовой Америки, довольно много фантазировавшие и успешно реализовавшие себя в этом. Я не могу называть его иначе, потому что полная оторванность не позволяет мне верить в его реальность, а раз так, то я вынужден рассматривать его проявления как концепцию, к которой относиться всё то, что есть на этом, по сути, не обитаемом острове. Только исходя из этого, я вынужден принять без противоядия довольно горькую истину: нужно бежать быстрее ускользающего из под ног эскалатора, лишь для того, чтобы не остаться вечным пленником этого яркого, живого и предельно импликативного пространственно-временного континуума.