Жили-были два буржуя

Предчувствия томили – быть неприятностям!
Вроде бы неоткуда – начало обычного рабочего дня. На улицах фонари, на небе звезды. Дорога нормальная. Сам в настроении, а вот…

Рубахин на всякий пожарный сбавил скорость. Тут же сигналы за спиной.

Спокойнее, Соломон, спокойнее – в мыслях погладил себя по груди.

Доехал без происшествий. Слава те…
Охранник козырнул у ворот - в руках не базука, а лопата для уборки снега.

И здесь пронесло. Что ж ты, сердешное, так пульсируешь? – это Рубахин о своем сердце, поднимаясь в офис. Но «сердешное» не обмануло – неприятности поджидали, нахально устроившись на его столе. На самом видном месте лежало письмо, адресованное директору энергоремонтного предприятия С. В. Рубахину от теплогенерирующего холдинга «Фортуна». Вот оно, началось!

Сделав вид, что все как обычно, никаких по поводу тревог, Соломон Венедиктович поиграл в Шерлока Холмса – не стал сразу вскрывать, а внимательно осмотрел послание со всех сторон и даже понюхал. Тщетно – никаких сведений, которые помогли бы пролить свет на его содержание, ему найти не удалось. Конверт как конверт. Без отпечатков пятен, стертых ластиком надписей и прилипших табачных крошек. Подумав о том, что на его месте обломался бы и сам великий сыщик с Бейкер-стрит, Рубахин аккуратно вскрыл пластмассовым ножичком пакет и достал из него гербовый лист бумаги с напечатанным текстом.

Соломон Венедиктович обладал довольно импозантной внешностью, но бывали минуты, когда он выглядел глуповато. Брови ползли на лоб, ершик со лба стремился к носу – короче, признак ума прикрывался растительность (от греха). Наш-то не в духе – ежились тогда подчиненные. А сам он в такой ситуации разговаривал с собой.

- Интересное кино! И что мне теперь делать? – спросил свой пустующий кабинет и за него ответил. – По уму поступить, так послать бы всех на хер.

Восприняв собственный ответ как шутку, невесело рассмеялся.

За уголок брезгливо поднял двумя пальцами только что прочитанный документ и потряс, словно надеясь, что буквы с бумаги букашками скатятся на паркет. Скривил улыбку губами:

- Контора пишет, и никто не может ей запретить!
Про тех, кто писал, такое сказал:
- С вами, ребята, чем дальше, тем интереснее.
Пока Соломон Венедиктович «привыкал» к документу, вникал в его суть, тоска с печалью гуляли где-то в стороне и к нему не лезли, но стоило только «привыкнуть» и вникнуть, как накинулись и так взяли в оборот, что хоть плачь. Жалость к себе – это такое чувство, от которого хочешь не хочешь, а заплачешь.

Жизнь не удалась, – думал Рубахин, с отвращением глядя на документ. Разве о таком завершении карьеры мечтал он когда-то, принимая на себя директорские заботы об энергоремонтном предприятии? Тогда ему виделась бесконечная перспектива служебного роста и материального благополучия.

Если что и вредило Соломону Венедиктовичу в течение всей его жизни, так это некоторая поспешность в суждениях и способность искренне заблуждаться, представляя желаемое действительным. Но как-то и это удавалось сглаживать. Потом пришло время лихих перемен, и под шумок один чудило на букву «м» разбазарил всю энергосистему России, распродал достояние народа разным бл…м…. и в том числе, финнам.

Вздохнул Рубахин, отечески покачал головой.
- И эти гады куда-то лезут, на что-то надеются в нашей России.

Задумался о перспективах иностранного капитала в любимой стране.

Но вырвалось неожиданное:
- Не за хрен ведь собачий пропадаю!
Поразмыслив немного, нашел достойное оправдание «пропаданию»:

- Ну и черт с ними! Не стоит долго работать на одном месте – жизнь обедняется.

И даже заставил себя спеть:
- Мы не ищем легких путей….
Впрочем, нет такой песни. Наверное, он исполнял «Марш энтузиастов» - популярнейший хит времен недоразвитого социализма:

- Нам нет преград ни в море, ни на суше…
Еще раз пробежал глазами документ и начал думать, что же со всем этим делать. Чтобы лучше думалось, вставил в рот сигарету и закинул ноги на стол.

Оставим на пока его в этой позе и поговорим о документе, так расстроившим хозяина кабинета. Сим предписывалось, всем руководителям подразделений нового совместного предприятия «Фортуна» пройти аттестацию на предмет соответствия занимаемой должности. В условиях допуска на тестирование первые два пункта не тревожили – и диплом, и трудовую книжку можно купить. А вот третий пункт – непременное знание английского языка – для Рубахина, как шелковый шнур для ослушников падишаха.

Но не таков Соломон Венедиктович, чтобы перед финнам пасовать!

Через две сигареты к нему пришла мысль – если не превосходная, то вполне подходящая. Закурив в третий раз с начала мыслительного процесса, он снова взвесил все «за» и «против». Для принятия окончательного решения решил «обкатать» идею на подчиненном приятеле.

Нажал кнопку селектора:
- Ксюш, Инночкина ко мне.
Это только несведущие люди думают, что между начальником и подчиненным не бывает дружбы на производстве. Иногда случается.

- У тебя как с английским? – с порога спросил Рубахин своего заместителя по снабжению – среднего роста, спортивного, молодого.

- Могу вери вел!
- Как тебе новая жизнь под финиками? Нашел общий язык?

- Да не шибко-то убиваюсь, - пожал Костя плечами, присаживаясь к столу начальника. – Как говорит моя мама: перестройку пережили и это переживем.

- Что, так все плохо? – порадовался Рубахин за приятеля.

- Даже прикольно…, - Инночкин принялся рассказывать производственные анекдоты про головотяпство туполобых финнов в бардаке российской энергетики.

- Да все нормально, - подвел итог Соломон Венедиктович. – Самоутверждаются козлы. Такова жизнь.

- А у тебя что нового? – спросил Константин.
- Есть кое-что, - многозначительно произнес Рубахин. – Начинаю подумывать об отходных путях.

- А не рано ли? – усомнился Инночкин. – Сами выгонят, и просить не надо. Или есть запасные позиции?

- Нет, но есть мысль их создать.
- Думаешь с финнов царский долг взыскать? – пошутил Костя.

И Рубахин в тон ему:
- Нет, лучше со Штатами поссорю.
- Господи, Соломон! С такими связями и на свободе! Когда ты меня с нашими американскими друзьями сведешь?

- Ну, как-нибудь… Давай в Новый Год в столицу махнем…

- Зря затягиваешь, - строго сказал Инночкин. – Мы бы с америкосами такие дела замутили! Какой-нибудь фонд засобачили – например, в поддержку колыбели человеческой цивилизации Аркаима. Филиал в Челябинске, в Москве офис….

- Ты думаешь, они так глупы? – уныло вздохнул Соломон Венедиктович.

- Совсем неглупые, но тупые, – заверил Костя. - Острить тупых – мое хобби.

- Ладно. Я с ними поговорю, и на Новый Год стрелку забьем.

- А давай за океаном – в Нью-Йорке там, или захудалом каком Чикаго.

- И в столице-матушке нашей ништяк! Вокруг елки попрыгаем, попируем. Они когда водки нарежутся, такие покладистые.

- Мне все ясно - начинаю копить на билет в Первопрестольную.

- Думаю, скоро тебе откладывать не из чего будет, - серьезно заметил Рубахин и перебросил Инночкину через стол злосчастный документ.

Костя, прочитав:
- Что за манера сомневаться в профессионализме наших руководителей?

- Вот-вот, - Соломон был рад, что Инночкин его сразу понял. – Скоро у тебя будет новый директор. А может, ты сам в это кресло метишь?

Приговоренный руководитель подозрительно покосился на подчиненного.

- Предлагаешь уволиться? – насупился Костя. – А дальше что?

- Оставайся. Будешь делать от финнов аборты.
- Насчет абортов не знаю, Соломон Венедиктович, но вот семью кормить надо .…

Помолчали.
Костя первый не выдержал паузы - хмыкнул, кивнув на злосчастный «пергамент»:

- Не боятся изобретатели бандитских ножей оставить предприятие без администрации да еще в самый разгар отопительного сезона.

- Разумно мыслишь, - одобрил Рубахин, вновь превращаясь в самоуверенного руководителя, и принялся излагать свой конгениальный план.

Выглядел он на все сто – прям ГОЭЛРО.
- Слушаю критику, - закончил Рубахин.
- Никаких замечаний!
- Отлично! – улыбнулся Соломон Венедиктович. – Признаться, думал: сочтешь мое предложение сумасшедшим.

- Ну… было дело, только в самом начале, а в итоге – любо!

- Ну, любо, так любо, - Рубахин протянул через стол пятерню. – Значит, вместе до финиша?

- Победного! – Костя с жаром пожал ему руку.
- А финны с финнками в финских банях…..
- … пусть финками бреют финнские яйца!
Друзья расхохотались.
- Слушай, а они свинину едят?
- Да хрен их знает! Тебе зачем?
- Дак подложим.
И снова хохот.
Двое русских продвинутых мужиков задумали финку финнам в бок. И не в темной подворотне, а прямо в просторном кабинете директора энергоремонтного предприятия, ставшего структурным подразделением совместного русско-финнского холдинга «Фортуна». От тех, что караулят по подворотням, можно откупиться наличностью из кошелька, а вот от этих такой мелочью не отделаешься. Ишь, как регочут!

Нареготавшись.
- С кого начнем?
- Сверху вниз – тех, кто нам нужен.
- А если…
- «Отключим газ!» То бишь выгоним на хер с плохой записью в трудовой книжке. Кто не с нами, тот против нас!

- Что, так сразу со статьей? – удивился Инночкин.
- Почему «сразу»? – усмехнулся Рубахин. – На любого что-нибудь наскребется.

И подмигнул:
- С кадрами надо работать.
Нажал кнопку селектора:
- Ксения, заместителя по производству ко мне.
Через минуту звонок. Голос Барашкина:
- Вызывали, Соломон Венедиктович? Сейчас приду!
Что-что, а угодить начальству Мустафа Абрамович умел. Исконно русскому человеку, коим считал он своего директора, люба правда-матка в глаза с последующими искренними раскаяниями и извинениями – мол, заблуждался, шеф, прости подлеца. Что и практиковал почти ежедневно.

- Простите меня великодушно, Соломон Венедиктович, - тенорил Барашкин, прижав к груди обе ладони. – Не врубаюсь.

Рубахин строго:
- Раз не врубаешься, садись на хер за стол и пиши заявление по собственному желанию.

- На хер или за стол?
- Однохренственно! Впрочем, если остроумия некуда деть, иди в цирк коверным работать! А хочешь остаться у меня и не лизать финнам жопу, пиши заявление на увольнение. Предупреждаю: не создавай на ровном месте проблему - выгоню по статье.

- Обижаете, Соломон Венедиктович! – Барашкин широко улыбнулся. – Вы ж для меня, как теща родная…

- Садись, пиши, - Рубахин дал понять, что разговорная часть завершена.

Главный инженер Рылин был следующим. Глубоко посаженные недружелюбные глаза, сжатые в ниточку губы и тяжелый подбородок выдавали в нем человека, руководствующегося в жизни принципом: «а мы постоим – на своем настоим».

С полуслова поняв директора, он «врубил дурака» - делал вид, что ужасно озабочен состоянием дел на производстве.

- Я им говорю: как вы могли забыть вагончик в Ебурге? Вагончик! Это вам не будка собачья. Кстати, Костя, твои орлы.

- Да хер с ним! – успокаивал ретивого служаку директор. - Забудут, потом себе заберем. Ты что ли остаешься?

- А эти-то что удумали, уроды…, - продолжал нести «пургу» Рылин.

Рубахин долго и внимательно его слушал, склонив голову на бок и сохраняя спокойствие.

- Слышь, Рылин, - Соломон Венедиктович повертел перед собой ладонями, будто кубик Рубика собирал. – Ты должен быть в курсе, как ежи размножаются.

Тут главный инженер умолк ошарашенный.
- К чему вы? – спросил, промокнув платком лоб.
- Сейчас узнаешь, - и попросил секретаря вызвать главного бухгалтера.

Н. Л. Шулленберг не заставила себя ждать. Дама была аппетитногубая, полногрудая, но с тоненькими ножками, трепетавшими при каждом шаге от многопудовой нагрузки – этакий перекормленный Наф-Наф на копытцах.

– На будущий год нам нужно новое положение по надбавкам стимулирующего характера... – начала главный бухгалтер, едва войдя в кабинет.

- Да на хрен! – отмахнулся Рубахин. – Ничего нам не нужно на следующий год. Потому что следующего года для нас не будет.

Рылин и главный бухгалтер в недоумении уставились на него.

- Ну-ка, повторите, Нина Львовна, что вы мне про этого субчика говорили, - Соломон Венедиктович ткнул пальцем в главного инженера.

Женщина потупилась, будто ей сделали предложение, и заворковала вкрадчиво:

- А вот пусть объяснит, уважаемый Владимир Викторович, почему у него постоянно не сходятся отчетности по командировочным.

Рылин не стал запираться, а сразу же перешел к оправданиям.

– А я не могу подрывать дисциплину в коллективе перед сдачей объекта. Рука не поднимается выдавать деньги на пьянство. Лучше я их…

- Сам пропью! – закончил Рубахин.
- Я не пью на работе, - обиделся главный инженер.
- Ну, «домой унесу». Как это не назови – все равно воровство. Значит так, Рылин, либо ты пишешь заявление на увольнение по собственному желанию, либо по моему желанию Нина Львовна на тебя в прокуратуру строчит донос.

Быть главным инженером предприятия очень хлопотно, но приятно, хотя бы потому, что твое мнение специалиста даже начальством не оспаривается. Всем директорам, с которыми Владимиру Викторовичу приходилось работать, было далеко до идеала, до требовательного и принципиального руководителя, у которого мухи – и те летают строем. Быть главным специалистом у профана Рубахина, да еще склонного закрывать глаза на «шалости» подчиненных с подотчетными деньгами, не в тягость, а в кайф. Но по всем приметам дни Соломошки сочтены: не прорваться ему с его багажом технических знаний и административных навыков через финские рогатки. Да вот ситуация – утопающий хватает за ногу плывущего. Как тут спастись?

Увольняться Рылину не хотелось. Он набычился, каменно стиснув челюсти, в позе: а мы постоим, на своем настоим – Бог даст, сами станем директорами. Думал так, не догадываясь, что в директорах не продержался бы и месяца. Как началось массовое увольнение сотрудников, так и его бы сняли – не уважали главного инженера Рылина на энергоремонтном предприятии.

Смерив упрямого подчиненного оценивающим взглядом, Рубахин сказал главному бухгалтеру:

- Пишите, Нина Львовна, заявление в прокуратуру.
- Может, приказом проще уволить? – подал голос Костя Инночкин. – Зачем же в суд человека?

Рубахин жестко:
- За измену Родине с бл...ми финскими!
Главный бухгалтер:
- Ох, не нравится мне эта затея….
- Всем что-нибудь не нравится, Нина Львовна, - оборвал ее Соломон Венедиктович. – Кому работа, кому зарплата, а кому и директор. Только мне все нравятся, и знаете почему? Да потому что у каждого из вас голова болит только за свою задницу, а у меня за предприятие. И когда любимое детище отдают на разграбление аборигенам из бывшей российской колонии, возомнившим себя культурной нацией, а нас считающих отсталыми свиньями, достойных хлева, меня так прямо с души воротит. Я бы это все лучше взорвал, чем им отдал – как Кутузов Москву.

Лицо директора на глазах наливалось свекольным цветом.

- Пора всем наконец осознать реалии нашего настоящего и недалекого будущего, - демонстрируя начальственный гнев, Рубахин ударил ладонью о стол, - и научиться любить многострадальную нашу Родину. Впрочем, черт с вами! Можете оставаться, но не проситесь потом ко мне. Вы не дети, я вам не добрая мамочка! Всех патриотов с собой заберу, а вы целуйтесь здесь с акала-какалами.

- Вы наш добрый папочка! – вставила Шулленберг, желая разрядить обстановку.

- Спасибо, доченька!
Под свирепым взглядом директора Нина Львовна съежилась, уменьшилась в объеме чуть ли не вполовину.

Выдержав долгую паузу, Соломон Венедиктович сказал:

- Все свободны!
Присутствующих, кроме Инночкина, словно ураганом понесло к двери.

- Но учтите, - сказал им Рубахин в спину. – У меня достаточно крепкая память, чтобы не забыть обиды. Как говорил в такой ситуации крестный отец дон Вито Корлеоне: «Я верю в дружбу и готов доказать свою дружбу первым».

Надо ясность внести, чтобы и читатель смог понять смысл выше сказанного.

А дело все в том, что Рубахин никогда не гнушался пить с подчиненными, а выпимши, любил вспоминать свое лихое криминальное прошлое.

Главные специалисты энергоремонтного предприятия были люди вменяемые - понимали намеки с полуслова. Через четверть часа в кабинет попросился обратно Рылин:

- Я тут подумал: какая мне с этих финнов польза?
И положил заявление на стол.
- Разумеется, - кивнул Соломон Венедиктович и добавил. – Да я забыл сказать: оклад главного инженера на моем предприятии будет на 50 % выше, чем здесь.

Цысарочка ты моя! – засветились любовью к начальству глаза Рылина.

Соломон Венедиктович стремился к тому, чтобы его предприятие всегда было на хорошем счету. Хороший счет это не только отсутствие жалоб заказчиков и нареканий со стороны руководства, но и положительные экономические показатели. Этому нимало способствовало отсутствие конкуренции: возглавляемое Рубахиным предприятие было единственным ремонтным во всей энергосистеме Урала. Кадры себе Соломон Венедиктович подбирал расторопные и руководил ими толково, не забывая при каждом удобном случае поощрять ударников и сторонников.

Дождавшись заявления Нины Львовны, приказал Ксюше оповестить инженерно-технических работников об оперативном совещании в кабинете директора в два часа пополудни.

- Ну вот, Костян, костяк нового предприятия создан, - объявил он Инночкину. – Погоним волну сверху вниз.

До совещания предложил снабжающему заму пройтись по производственным участкам. Соломон Венедиктович имел обыкновение каждый рабочий день обходить предприятие. Заходить в кабинеты руководителей и специалистов, оценивать обстановку на местах, интересоваться состоянием дел и настроением людей. Он искренне верил в то, что подобные обходы дисциплинируют подчиненных, давая им понять, что директор где-то рядом, что его неусыпное око зорко бдит.

Если бы он узнал, что эти его обходы сотрудники меж собой называли не иначе, как «наезды пахана», то очень бы расстроился. К счастью он оставался в неведении. Почему «к счастью»? Да потому что нельзя отбирать у человека его заблуждения. Без них он подобен древу без корней – нечем цепляться за реальность. Жалким становится и достойным сочувствия.

Инночкин же имел собственное мнение в этом вопросе – даже три:

1. Специалиста учить – дело губить.
2. Судить надо по конечному результату.
3. Поощрять и наказывать только рублем, без всякой лирики.

Это была тема их постоянных споров, но не сегодня.
После обхода вполне дружелюбные приятели вернулись в директорский кабинет перекусить, выпить чаю, выкурить сигарету. Письмо из «Фортуны» по-прежнему лежало на столе, напоминая о причине затеянной смуты. Рубахин за чашкой чая с бутербродами сделал контрольный звонок домой. Тылы были крепки и надежны - во всяком случае голос жены звучал спокойно, даже доброжелательно.

– Я готовлю на ужин биточки с цветной капустой, – сообщила она. – Но ты, конечно, можешь есть свои любимые пельмени. Если хочешь.

– Да ты что! – притворно удивился Рубахин. – Разве какие-то там пельмени могут сравниться с твоими биточками! В семь буду за столом. Как штык!

Отключив телефон, Соломон Венедиктович прокомментировал приятелю:

- Намедни с братишками засиделся в баре, домой не помню как доставлялся. Утром встаю – мама родная! – благоверная, как сломанный телевизор: изображение присутствует, а звук пропал….

Совещание началось со вступительного слова директора предприятия. Он обожал ораторствовать, и получалось это у него, признать надо, весьма толково.

Сделав суровое лицо и помахав в воздухе письмом из «Фортуны», Рубахин сказал:

- Здесь приказано, мать нашу так: всему персоналу ИТР пройти переаттестацию на предмет профпригодности. Ну и кто выживет, получит соответствующий оклад… Я думаю, ниже нынешнего. Зачем финнам думать о нас, мать иху так?

Аудитория возмущенно загудела.
- Они уже черте че натворили на теплогенерирующих предприятиях, теперь вот до нас добрались….

И снова пауза для реплик с мест.
- Я знаю, что говорю! – Рубахин рубанул воздух ладонью, будто кто-то ему возразил. – Вижу, что в этой «Фортуне» творится, а будет того хуже. И мы тут решили…

Принялся излагать идею создания собственного энергоремонтного предприятия.

- Смело! – кто-то из зала.
Рубахин грудь расправил и широко улыбнулся:
- Меня поддержали все заместители и главные специалисты предприятия. Дело за вами. Не собираюсь никого упрашивать, а просто призываю вас всегда помнить о том, что вы - энергоремонтники. Специалисты! Да вам равных в России нет! Вам надо в ножки кланяться, а эти придурки закордонные удумали переаттестацию! Как в курятнике на предмет яйценоскости. Тьфу! Кто со мной пойдет?

Рубахин все делал быстро – быстро читал, быстро писал, быстро ел и пил, напиваясь быстро, быстро решал и руководил, быстро впадал в гнев и столь же быстро отходил.

- Берите бумагу, доставайте ручки, пишите заявления на увольнение.

Народ ударился в эпистолярии, а Соломон Венедиктович сел в свое кресло, играя бровями. Начальнице отдела кадров Чирковой приказал:

- Юлия Павловна, соберите и готовьте приказы. А вы, господа, по рабочим местам – и до конца дня занесите в ОК заявления своих подчиненных. Не бывать нам под финнами!

- Хорошо, Соломон Венедиктович!
- Скажите рабочим от моего имени на новом предприятии у всех зарплата будет в полтора раза выше. Слово Рубахина!

- Прямо сейчас и займемся, Соломон Венедиктович…
- Пока оформляются учредительные документы, все в оплачиваемых отгулах.

- Ура командиру!
Прошел час.
Рубахин нажал кнопку селектора:
- Юлия Павловна, много сдано заявлений?
- Ни-од-но-го!
Приятели переглянулись.
- Совсем распоясался народ, – тяжело вздохнув, сказал Рубахин. – Эти чумазые проституты думают, что директор у них не рыба, не мясо, а с капустой пирожок. Ждут, что я им в ножки буду кланяться….

Переварив обиду непродолжительным молчанием, Соломон Венедиктович изрек:

- А мы поклонимся, не сломимся – игра стоит свеч.
Подмигнул Инночкину:
- Волна сверху разбилась о твердолобые скалы, так мы под ними почву шатнем.

- Как это?
- Как в анекдоте.
И рассказал:
- Врач пациента спас, тот: «Чем вас, доктор, отблагодарить?». Мужик со «скорой» видит – палаты у больного навороченные и, боясь продешевить, «Отблагодарите, - говорит, - по-божески». В ответ: «Хорошо, доктор. Буду за вас молиться».

- В че тут суть?
- А в то: что сухая ложка горло дерет.
И по селектору:
- Нина Львовна, всю наличку кассы ко мне.
Инночкину:
- Сади торопыг своих на колеса, чтоб через сорок минут в столовой были накрыты столы для банкета по случаю создания многопрофильного предприятия «Рубин».

И снова в селектор:
- Ксюша, объяви по участкам: в 16-00 в столовой банкет всех сотрудников нового предприятия. Приглашаются все желающие. Вход по заявлениям на работу.

- Многопрофильное предприятие? – удивился Костя. – Ты говорил об энергоремонтном.

Рубахин вознес к потолку палец:
- Думать надо на перспективу. А название не удивило?

- «Рубахин-Инночкин»? Годится.
Вошла Шулленберг с деньгами – вышла без них.
- Ну, давай, Костян, шевели батонами: закуска, выпивка, музон – чтоб все честь по чести. Людям надо угодить.

Идея сработала. Не организовано, но вереницей народ потянулся в отдел кадров, потом в столовую. И там, и там возникли очереди: Юлия Павловна принимала заявления на увольнения, а инспектор ОК Галочка Гончарова – на прием.

В начале пятого часа дня в столовую вошел С. В. Рубахин. Весь коллектив возглавляемого еще им предприятия собрался за накрытыми столами.

Соломон Венедиктович был краток:
- Дорогие коллеги! Сегодня вы приняли мужественное и верное решение. Вы надеетесь, а я уверен, что все плохое останется у нас позади, а впереди будет только хорошее. Желаю всем на новом поприще успешной работы, результатом которой станет наше общее процветание. Не знаю, как вы, друзья, а я уже просто задолбался работать на дядю чужого.

Все дружно поддержали директора.
- Хочется спокойно жить и трудиться. Хочется счастья семье и России!

По бурным аплодисментам, переходящим в овации, седовласые ветераны производства вспомнили длинные пустые речи густобрового, как Рубахин, Леонида Ильича и прослезились. Выпили, целоваться полезли. Соломон Венедиктович чуть не пал жертвой своей популярности….

Вокруг Константина сбилась малолюдная непьющая компания. Обсуждали пафосную речь директора, соревнуясь в острословии. Нина Львовна доверительно склонилась к Инночкину, предоставляя ему великолепную возможность заглянуть в вырез ее платья:

- Давайте поговорим о чем-нибудь приятном! Например, о том, кто как планирует провести отгулы.

Костя демонстративно отвел глаза в сторону:
- Ну, у меня-то отгулов не будет.
- У вас-то понятно, а у других?
- Поеду к теще в деревню. Лес рядом, речка, сугробы – сказка! А воздух какой!

- Я буду дома сидеть. Балбесами своими займусь – оболтусами растут.

- Так, оболтусы или балбесы?
- Какая разница!
- А для меня понятия отдых и планы несовместимы – доверюсь судьбе…

Полностью дошедшая до кондиции основная масса сотрудников понукала выпить:

- Кто родился в ноябре, вставай, вставай, вставай…
- Ну, мне пора, - засобирался Инночкин. – Кажется, оргия начинается.

Но не успел уйти без скандала - уже у дверей тормознул его изрядно «уставший» Рылин и погнал с места в карьер:

- Что за херню вы затеваете с Рубахиным?
Рылин-мурылин, - машинально срифмовал про себя Костя, внимательно разглядывая пьяного инженера (ну, правильнее-то главного, но не сейчас) и прикидывая, кто тот по жизни – чудак на букву «м» или просто контуженный.

- А он разве не толково объяснил?
- Получается: вы с директором умные, а остальные не очень? Но я вам не мальчишка, чтобы мною крутить! Или думаешь, что ты здесь самый крутой?! Так я таких об колено башкой…

Чудак на букву “м”, без вариантов, – определился Инночкин.

Рылин сознательно шел на конфликт. Как человек неглупый, догадывался, что неспроста Рубахин затеял возню – в буржуи собрался. Но Соломошка ему не по зубам, а вот эта его конечность правая… Больше всего ему хотелось подраться с Инночкиным прямо здесь и сейчас - при всем честном народе. С нанесением друг другу телесных повреждений легкой и средней тяжести. С привлечением милиции и судебно-медицинской экспертизы. Вот будет знатный шухер, который собьет спесь с этого выжиги из снабжения и поднимет его (Рылина) в глазах директора. А может быть, и сорвет массовый уход людей от финнов, у которых Рылину больше светило. Он так думал.

А Костя иначе. Косте стало ясно, что спокойного разговора не получится. Можно было утащить буйного молодца в туалет и макнуть головой, куда следует, но как-то не хотелось связываться. Опять же – зима на дворе, в коридорах ощутимо сквозит, он же, бедолага, простудится.

Был и другой способ - пожестче. Пара хороших ударов сбивала пьяную удаль не хуже холодного душа. Но Рылин еще не перешел той грани, после которой у Кости начинали чесаться кулаки. Не вдаваясь в детали и уточнения, Инночкин сообщил главному инженеру о своем желании попрактиковаться в хирургии:

- Еще пару слов таким тоном, и я натяну тебе глаз на жопу да заставлю моргать.

Может быть, и удалась эта уникальная операция, но ей помешали.

Атакованный грудь в грудь Н. Л. Шулленберг Рылин хрюкнул и вмялся в стену. В этой позе ослаб, улыбнулся клинически, а отпущенный на свободу, походкой подзагулявшего матроса поплелся к столам в поисках свободного стула.

– Я так и знала, что все закончится скандалом, – сказала Нина Львовна, догнав Инночкина в коридоре. – Как с ними Соломон Венедиктович управляется? Воистину тяжела шапка Мономаха!

Негаданный наследник великого князя добросовестно отдувался.

На пиру-то, как в бане – все равны. Да ему не впервой!

- Командир! – вопил какой-то мужик, наваливаясь на стол. – Дай я тебя поцелую.

Соломон Венедиктович погрозил ему пальцем.
– А с чухонцами целоваться в лом?
- Так-то оно так, но если по правде, то совсем и не эдак, – закатал губы ремонтник.

Хорошее выражение, надо будет запомнить, – подумал Рубахин и крылато добавил к портрету рабочего. - Гвозди бы делать из этих людей - не было б в мире тупее гвоздей!

От сухощавого старичка, подсевшего с боку, так и веяло праведным гневом.

Что-то тут не так, – почувствовал Соломон Венедиктович и напрягся. – Какой-то «перенапряженный» дед.

- Если помните, меня зовут Каблуков Петр Петрович. Да разве ж всех упомнишь! Вон у вас сколько народу.

- А меня Сема Рубахин.
- Я знаю. Если позволите, начну издалеча.
- Надеюсь не со времен закладки первого камня в фундамент ЧТЗ?

- Мой отец погиб на финской войне.
- Ага! Начинаю догадываться…
- Ни в жисть не угадаете. Я этих финнов жду, не дождусь – у меня для них бомба припасена. Вспомнят, сволочи, Петра Каблукова! Обоих нас с батей вспомнят.

Петр Петрович потряс в воздухе кулаком и умолк.
- А от меня-то чего вы хотите? – спросил Рубахин.
- Ничего особенного. Просто прошу оставить в охранниках здесь и принять в новое предприятие.

- В качестве…
- Ну, скажем, подрывника-диверсанта.
- Ага! – Рубахин отстранился от говорившего и окинул его внимательным взглядом на предмет адекватности и вменяемости.

- В случае трагической гибели оклад мой прошу выдавать жене – Каблуковой Марии Тихоновне, – старик даже всхлипнул.

Если вдуматься, подумал Рубахин, то дед молодец – настоящий патриот-партизан!

Подскочил Барашкин, глаза закатил:
- Шеф! Шеф! Такое событие. Кино и цирк в одном флаконе!

Рубахин от деда улизнул:
- Пойдем в коридор, курнем – расскажешь.
Барашкин поведал:
- Мне сейчас с ЧеГРЭСа приятель звонил. Появился у них в офисе какой-то мужик, представился инспектором по кадрам из «Фортуны». Кто-то его там узнал, подтвердил – действительно, бывший кадровик из «Челябэнерго». Ну, тоси-боси, намекает – любую должность за наличку у финнов. Посыпались баксы. Он их собрал, списки составил кандидатов в руководители и укатил. Как оказалось, с концами пропал. А сегодня из «Фортуны» письмо пришло – экзаменация всего без исключения поголовья на профпригодность. Теперь эти лопухи – по три соискателя на одно место – бьются в истерике: и деньги мошеннику впарили, и переаттестации не избежали.

- Нет героя без геморроя! - улыбнулся директор. – Если б тебя искушали, Абрамыч, какую себе должность купил?

- Хватит с меня одного искушения, - помрачнел замдиректора по производству.

Рубахин понял о чем он. По административному положению Мустафа Абрамович является первым замом, но фактически право подписи документов в отсутствии директора у его заместителя по снабжению. И оклад у Инночкина гораздо больше.

Люди бывают разные – худые и толстые, вредные и не очень, скупые и щедрые, доверчивые и подозрительные, храбрые и трусливые, работящие и ленивые, раскованные и комплектующие… Желающие могут продолжить перечень до бесконечности.

Вредные, скандальные и чересчур дотошные работники не нравились Рубахину патологически. Собственно говоря, все перечисленные категории мало кому из руководителей нравятся. Скорее всего – не нравятся никому. Но у Соломона Венедиктовича была своя метода по выявлению таковых с последующим устранением. Для того он и «опускался» до пьянства в своем коллективе - когда подчиненный вдрыбаган и интересуется у начальника: «Ты меня уважаешь?».

Даже сегодня, на банкете по случаю, он приглядывался и выявлял кандидатов в «гугеноты Варфоломеевой ночи». Рубахин это называл «сталинским методом». Как-то услышал, что Вождь Всех Народов спиртным накачивал своих соратников, потом, слушая их пьяные бредни, делал выводы и подключал Берию.

А веселье уже расплескалось по всей конторе. Кто-то где-то плясал, кто-то пел или пил из горла, стоя в кругу. Парочки целовались. Рылин поправлял здоровье в туалете: он то блевал в писсуар, то умывался холодной водой – здоровье поправлялось медленно.

Рубахин, увидев свое отражение в зеркале над раковиной, вдруг показал ему оттопыренный кверху средний палец правой руки.

Толи о финнах сейчас вспомнил, толи о биточках жены….

Это была совсем ничего не обещающая встреча. Случайно столкнулись в дверях магазина студент Инночкин и его преподаватель Вербицкая - она с авоськами, он за пельменями шел, угнетаемый голодом.

- Давайте я вам помогу.
И поднялись в квартиру одинокой женщины – она с желанием отблагодарить знакомого парня ужином, он с желанием принять ее благодарность. Поели, попили кофе, послушали классическую музыку…

- Что это было?
- Бах. Доступный и гармоничный Бах. Тебе он понятен?

Чтобы не врать:
- У вас отличный вкус.
- А что ты любишь из классики?
- Мне, пожалуй, пора.
Инночкин встал.
- Как скажешь, - Клара Оскаровна заметно погрустнела, и Косте захотелось сказать ей что-нибудь хорошее.

- Спасибо за ужин, все очень понравилось, особенно музыка.

- Тебе спасибо. Так приятно провести вечер в чьей-то компании…

- Переезжайте в общагу, - пошутил. – Там этого добра…

- Много не надо. Достаточно одного, но хорошего, - Вербицкая подошла вплотную к Инночкину и неожиданно обвила свои руки вокруг его шеи.

Костя мягко попытался освободиться, но хрупкие на вид руки Клары Оскаровны держали его крепко.

- Мне так хочется, чтобы ты остался у меня еще ненадолго, - губы у доцента и кандидата экономических наук были горячими, и слова они произносили обжигающие. – Думай обо мне что хочешь, только не уходи.

Что же мы делаем? - хотел сказать Инночкин, но не подвластные разуму руки его уже обнимали женщину, а губы тянулись к ее губам. Поцелуи с одновременным освобождением друг друга от одежды продлились не более минуты. Затем Клара Оскаровна увлекла Костю через коридор в спальню.

- Я твоя, - сказала она, извиваясь в его объятиях, и больше ничего не говорила, только постанывала от наслаждения.

В глубине души Инночкин понимал, что никакая это не любовь: им просто-напросто пользуются – ну, да и пусть!

- Это называется – нечаянная радость, - сказала Вербицкая, когда они, наконец, утолили страсть. – Ты сердишься на меня?

- Нисколечко не сержусь, - ответил Костя и не соврал.

Какой смысл сердиться на соблазнившую тебя женщину? В конце концов, им обоим было хорошо друг с другом, Ему, во всяком случае, точно было хорошо. Даже очень.

- Это хорошо, - Клара приподнялась на локте и посмотрела Инночкину в глаза. – Ты придешь еще?

- Не уверен, - ответил Костя.
- Почему? – тонкие брови хозяйки квартиры взметнулись вверх. – Я слишком торопилась, да? Извини, просто у меня больше года никого не было. В следующий раз буду вести себя как надо. Ты оценишь.

- Да не в этом дело. – В подобной ситуации было просто невозможно не обнять женщину и не привлечь к себе. – У меня ведь девушка есть.

- Странно было, если бы у тебя ее не было – такой парень! - сказала Вербицкая, прижимаясь к нему всем телом. – Но я ведь ни на что не претендую, только на встречи… Иногда.

- Я буду себя чувствовать предателем по отношению к ней.

- Да, это проблема, - вздохнула женщина. – Скажу для сведения – я люблю жить одна и не собираюсь жертвовать своим одиночеством, чтобы не пришлось считаться с чужими привычками и желаниями. Когда-то очень хотела завести ребенка, но выяснилось, что мне и это не под силу, поэтому внебрачных детей от меня можешь не опасаться. Для бесед по душам и поездок на море у меня есть подруги…

- Тогда зачем тебе я? – полушутя-полусерьезно спросил Инночкин.

- Исключительно ради секса.
Костя уже достиг того возраста, когда начинаешь понимать, что секс не может быть просто сексом и не влечь за собой ничего. На самом деле с секса все только начинается – и настоящие отношения, и взаимные обязательства, и осложнения с неприятностями.

Правильнее всего было встать, молча одеться и уйти. Навсегда. И при встречах в универе коротко, по-деловому здороваться, не более того. Но подумать легко, а сделать трудно. Хотя бы потому, что подобное поведение было бы невежливым по отношению к милой, очень симпатичной и явно расположенной к нему женщине, которая пригласила его в гости, накормила, угостила вкусным кофе, развлекла музыкой и напоследок показала ему «небо в алмазах». Оттолкнуть ее и начать одеваться было невозможно. Раньше надо было отталкивать. До того, как... Но и просто лежать тоже было тяжело – чувство недовольства собой нарастало и могло спровоцировать взрыв.

Положение спасла Вербицкая - если, конечно, это можно было назвать спасением.

- Ты все же сердишься, – тихо сказала она и замолчала, то ли ожидая ответа, то ли обдумывая следующую фразу.

Инночкин молчал.
- Ты больше не придешь...
- Наверное – да, - «наверное» Костя вставил из вежливости. – Не приду.

- Тогда я сейчас возьму от жизни все, что она способна мне дать, – женская рука скользнула вниз по животу парня, проверяя, готов ли он к новым подвигам.

Для того чтобы немедленно встать и уйти, надо быть святым-пресвятым.

Семь бед – один ответ! – рассудил Инночкин и ни о чем больше не думал...

На завтрак Клара разогрела в микроволновке пиццу, которую они пошустрому съели и выпили кофе….

Потом поехали в универ.
Прошло десять лет.
Рубахин подкинул Костю до банка, пообещал заехать по звонку, но расставаться не торопился:

- А с госпожой Вербицкой у тебя что-то было или только складываются предпосылки?

- Хорошая сегодня погода, – ответил Инночкин, покидая салон. – Солнце светит в синем небе, птички поют, травка зеленеет. Чувствуешь, какой свежий воздух? Как за городом….

- Чувствую, – ответил Рубахин. – Дышу полной грудью. И не стоит так напрягаться; просто подумал: раз ты примерный семьянин, то мог бы я погрешить за тебя – мне не впервой. Тем более по возрасту она мне более подходящая.

Печально все это, - думал Инночкин, поднимаясь по ступеням в банк. – Даже умные люди не могут без пошлости воспринимать существующее бытие.

Когда-то, еще в студентах, Костя склонен был верить в то, что окружающий мир устроен разумно и логично. По мере взросления и накопления опыта, особенно делового, он все больше и больше убеждался в том, что никакой логики в устройстве мира нет. Есть только хаос и определенные причинно-следственные связи, большей частью – неподвластные разуму.

Самое стройное и грамотное, на его взгляд, объяснение придумали индусы. Поступки, совершенные в одной жизни, влияют на все, что творится в другой. Индус бы ответил Рубахину на его закидон – будешь злоупотреблять этим, в следующей жизни станешь пенисом. А Костя не смог.

Госпоже Вербицкой, сказали в банке, занездоровилось, и она уехала домой.

Инночкин позвонил Кларе.
- Что с тобой?
- Мой грех! – повинилась она, совершенно не удивившись звонку Константина. – Что-то неважно себя почувствовала и сачканула. Все документы твои готовы - я их с собой забрала. Приедешь? У меня сейчас просто нет сил снова выходить из дома. Как вернулась с работы, пала трупом и думаю – кто бы мне ужин приготовил? Если хочешь, я завтра встану пораньше и к восьми подвезу тебе эти проклятые бумажки, а?

Последняя фраза была сказана с такой надеждой на то, что слишком рано вставать не придется, что только конченая сволочь могла сказать: «Хорошо, привози утром».

Инночкин не был сволочью, тем более конченой. Поэтому он ответил:

- Я сейчас возьму пельменей и спасу тебя от голодной смерти. Или пиццу?

- Из твоих рук даже яд. Жду.
Затем Костя отказался от услуг Рубахина – не хотелось пошлости слушать, и поймал такси: свой авто на профилактике в СТО. Подумав о Соломоне Венедиктовиче, поймал себя на мысли о том, что пьяный Рубахин нравится ему гораздо больше трезвого – никакой заносчивости, никакого апломба, никакого негатива в отношениях с окружающими. Напротив – сплошной позитив. Да он и сам на лесть подчиненных «Золотой вы человек, Соломон Венедиктович!» говорил без бахвальства: «Когда выпью – да!»

- Как ты вовремя! Молодец! – похвалила Клара, открывая дверь.

В прихожую тут же потянуло запахом свежей выпечки, к которому примешивались ваниль и корица.

Несмотря на заявленное «нездоровье», Вербицкая была не в халате, как ожидалось, а при полном домашнем параде – кремовая трикотажная блузка, светло-коричневые бриджи с завязками на поясе, легкий, естественный, без ярких красок макияж.

- Я испекла сметанный кекс с изюмом, – придав голосу заговорщицкий оттенок, словно речь шла о чем-то запретном и оттого еще более желанном, сообщила хозяйка. – Можешь считать, что старалась к твоему приезду. Так что ты просто обязан попробовать.

- А это куда? – пакет пельменей в руках.
- В морозилку или домой увезешь.
Кекс, стоявший посреди стола, уже успел остыть до той кондиции, когда его можно есть.

- Чай? Кофе?
- Чай, и покрепче, пожалуйста, – попросил Инночкин.

Незаметно для себя Костя слопал почти весь кекс. Хозяйке досталось всего два кусочка, но она не была в претензии.

- Я так радуюсь, когда моя стряпня кому-то нравится, – сказала она. – Иногда накатит: испеку что-нибудь и везу утром на работу, народ угощать. Хлопот на копейку, а удовольствия на миллион.

- В следующий раз, когда что-нибудь съедобное в банк привезешь, не забудь и меня пригласить, – напросился Инночкин.

- Я тебя уж не раз приглашала заглядывать на чашку чая, когда захочется. Только ты такой деловой….

- Ну а как же! Семью кормить надо.
Вербицкая поджала губы:
- Разумно. Только давай об этом не здесь и не сейчас. Еще хочешь чаю?

- Полчашки.
- Мужчины такие странные..., – Клара налила гостю чаю, отставила чайник в сторону. – Почему неудобно приходить в гости, если женщина приглашает? Почему нельзя получить максимум удовольствия от общения, если хочется? Почему, если нет никаких осложнений, их надо придумывать?

- Сама запрещаешь и сама начинаешь. Да будет тебе известно: я женат…

- Знал бы ты, как приятно соблазнять серьезных мужчин с моральными принципами! – рассмеялась Вербицкая. – Даже если известно, что ничего не получится, сам процесс увлекает и развлекает. Да ладно, не хмурься, тебе не идет суровость, ты и без нее красивый. Допивай чай и пошли смотреть бумаги – Ланселот же за ними прискакал.

Последняя фраза Клары была буквально пропитана сарказмом, но Инночкин предпочел его не заметить. Допил, как ему было велено, чай, и потопал за хозяйкой в ее кабинет.

«Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними», – сказал римский поэт Овидий в год рождества Христова.

За прошедшие десять лет кандидат наук и доцент кафедры экономики Южноуральского государственного университета Вербицкая Клара Оскаровна, отчаявшись защитить докторскую диссертацию, поменяла место работы. Теперь она в «Альфа-банке» заведовала кредитным отделом. Приобрела права и машину «Альфа-Ромео», новую квартиру в новом доме нового спального района города. Только статус незамужней женщины не поменялся. Да и сердечная привязанность тоже.

Инночкин закончил университет, поработал на стройках, приобретая навыки. Женился, купил две машины - себе и жене, квартиру в центре города. Теперь он совладелец и финансовый директор процветающего предприятия «Рубин». Жизнь задалась – можно сказать расхожею фразой, или по-рубахински: мужик решил – мужик сделал; респект ему и уважуха!

Документы действительно были готовы. Инночкин полистал для проформы.

- Я молодец? – Клара подставила щеку для поцелуя. – С тебя причитается.

- Хочешь заставить меня мыть посуду?
- Да ты че? – округлила хозяйка глаза. – До таких интимностей между нами вряд ли когда дойдет. Я хочу лишь, чтоб ты был так любезен, помочь мне растрясти жирок.

Мнимые излишки жира были продемонстрированы столь соблазнительным образом, что устоять было невозможно. Впрочем, Инночкин и не собирался себя сдерживать. Назвался груздем – цепляйся на вилку!

- А потом мы обсудим еще одну тему, - пообещала Клара, исступленно целуя гостя. - Давно хотела поговорить.

- Если у тебя останутся силы, - плотоядно усмехнулся Костя.

- Останутся. Сегодня ты будешь просить пощады....
- Нет, ты, - упрямился Костя, стягивая с нее одежды.

- О, пощади меня, мой господин – ты же добрый такой…

- Это тебе так кажется, или ты хочешь в это верить! На самом деле — я холодный и расчетливый мерзавец, преследующий своекорыстные цели…

- Да ты, я вижу, проблемный парень!
- Отнюдь - кто мне не создает проблем, со мной проблем никогда не имеет.

Многолетняя привычка жить на два дома давно уже вытравила из Инночкина угрызения в стиле – мачо ты, кобелячо. Утолив первый натиск страсти, он лежал закинув руки за голову и ее проветривал – не думая ни о чем. Клара нежно теребила его ключицу.

- Слушай, мы вместе уже десять лет. Наверное, это любовь. Ты чему улыбаешься?

- Тому, как причудливо в тебе сочетаются романтизм и практицизм.

- Да - я практичный романтик, - кивнула Вербицкая. - И помечтать люблю, и деньги считать умею. Женщина двадцать первого века.

Инночкин внезапно почувствовал себя не очень молодым. Ощущение, если честно, не из приятных. Бизнесмена работа обязывает держаться солидно – это, во-первых. А во-вторых, когда называют по имени-отчеству, поневоле прибавляешь себе годков. В-третьих, любовница на семь лет старше – даже Рубахина это цепляет.

Впрочем, нашел успокаивающее - зря он кручинится, его ж сегодня в магазине дважды молодым человеком обозвали. Так что не все потеряно в жизни...

- Знаешь, никак не могу привыкнуть к тому, что ты уже папа! - глаза Клары повлажнели. — Я ж тебя еще…

- Вот таким помнишь! - Инночкин слегка развел в сторону ладони, показывая, каким именно его помнит любовница с десятилетним стажем.

- .. студентом далеко не прилежного поведения.
- Ага, теперь скажи, что я тебя силой взял, и ты меня хотела за это отправить в тюрьму.

- Дохамишь сейчас – повторить заставлю.
- А понравилось?
- Да уж…! Прибежал, перекусил, перепихнул – все наспех, по-быстрому: не успел вставить, как уже кончил. Дома так же? Смотри, привыкнешь – а эту привычку перебороть трудно.

- Ты чего? – Костя изумленно. – Какая насекомая укусила?

Несколько минут лежали молча, холодно соприкасаясь обнаженными телами.

- Ты хотела об этом поговорить?
- Ты прости меня. Я поплачу – ладно?
Клара уткнулась носом в его предплечье и зашвыркала носом, и завздрагивала телом. Спасибо, что не голосила. Инночкин погладил ее по роскошным волосам.

- Я понимаю – усталость, нервы, одиночество…
Женщина покивала головой, изображая согласие и полную покорность судьбе.

Инночкин, по привычке доверяться рассудку, а не эмоциям, просчитал ситуацию. Клара не гонит его – это плюс. Упрекает, любит значит – это с одной стороны вроде как плюс, если закрыть глаза на то, как упрекает и чем; если не закрывать – тогда большой минус. Ему - молодому и самолюбивому. Но сам-то он знает, что с ним все в порядке - и этот плюс пересилит все минусы.

А вобщем-то, какая-то идиотская театрольно-киношная ситуация. И Клара так на себя не похожа. В конце концов, Инночкин пришел к выводу, что ничего изменить он не в силах: сама затеяла инцидент, сама пусть разруливает.

Мышление странным образом раздвоилось: мысли уже потянулись к документам, подготовленным для него Кларой, а какой-то участок мозга все еще «переваривал» внезапную слабость в ее поведении.

О чем сейчас думает? Молча лежит, не требует утешения. И на том спасибо. Не потому, что он, Инночкин Костя, черствый по жизни человек. Просто он знает – все утешители врут, все утешения – ложь. И Клара знает – сама говорила. А жизнь, - считают великие – на десять процентов состоит из того, что с нами происходит, и на девяносто процентов из того, как мы на это реагируем.

- Знаешь, чем умный человек отличается от дурака? - Клара справилась со своими чувствами, и голос ее стал почти нормальный, снисходительно-поучительный, преподавательский. – Тем, что знает, что ему надо.

Не зная к чему она, Инночкин осторожно:
- Пустячок, а приятно.
Потом, подумав:
- Но человеку свойственно ошибаться.
И все-таки не угадал.
- Скажи, чего ты хорошего нашел в бизнесе? – Клара подняла голову, подперла ее рукой, согнутой в локте, и заглянула Инночкину в глаза. – Строил бы себе да строил… Это ж красиво – новые здания, нестандартные архитектурные решения. Поэзия плюс романтика! Чему улыбаешься?

- Ты, конечно, права, но…, - замялся Костя. – Знаешь, как больно сердцу, когда стройка замирает от недостатка средств. Самое поганое ощущение – строили, строили и… и ни хрена не построили!

Он хотел добавить еще пару соображений, но вместо этого оборвал себя на полуслове и закрыл глаза, словно увидел внутри нечто интересное, доселе невиданное.

- Я поняла тебя. Но менеджмент предприятия и бизнес – это наука. Тебе надо учиться, дорогой.

- Да я сейчас, - усмехнулся Костя. – Только штаны натяну.

- Я серьезно.
- Серьезно хочешь сделать из меня дипломированного финансиста?

- Сначала студента.
- Тебе напомнить дату моего рождения?
- Не надо. Какое сегодня число, я и так помню.
- Давай рассказывай, что ты задумала?
- В обиде не будешь: я-то уж знаю, как угодить таким крутым перцам, как ты.

- Какая интрига! Ну, не томи!
В Библии сказано: «Всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят». А вот Инночкину без этих манипуляций от Всевышнего подвалило – не много, не мало, а направление от «Альфа-Банка» на обучение в Кембриджский университет. Вот так!

- У вас своих идиотов мало? – не поверил Костя предложению.

- Идиотов полно, - вздохнула Клара. – Еще бы – Британия! Только там учиться надо, а не по Пикадилли гулять с певичками. Без диплома приедешь, денежки банку придется вернуть.

- И мне?
- И тебе.
- Что за причуды?
- Это из национальной программы подготовки менеджерских кадров высшего звена. Перед правительством и ЦБ прогнуться хочет наше руководство.

- Вот даже как! А при чем же здесь я?
- Балда! Это же очень демократичный шаг – отправить клиента банка, а не сотрудника. Характеристику я тебе напишу подходящую – мол, сама надежность и предприимчивость. Направление от предприятия – ну, это уже твоя забота. Да и в Администрацию заскочи – ты говорил: у тебя там приятель - попроси рекомендацию, лишней не будет. Три документа – и ты в Кембридже. Господи, Костя, как я завидую!

- Так и ехала бы сама.
- Это не вежливо с твоей стороны напоминать о моем неперспективном возрасте.

- Прости. Ты считаешь, мне по силам получить диплом Кембриджского университета?

- Ни грамма сомнений. А в отпуске я прилечу к тебе в Англию, и мы прошвырнемся по Пикадилли – ну, как та, которая ускоряла шаг. Представляешь? Эх, ты! Ни на грош романтики! Действуй, любимый - мысленно я с тобой!

Выйдя от Клары, Инночкин всей душой и телом ощутил приближение праздника. Радость проявлялась во всем – в улыбках девушек, в слабом ласковом ветерке, в солнечных бликах отраженных от стекол окон и витрин. Даже милицейский патруль, проверявший документы у двух «нацменов», делал это как-то добродушно, если не гостеприимно – добро, мол, пожаловать, дорогие гости, в град стольный Южного Урала.

Приветствуя мир все увеличивающейся в размере улыбкой, Костя позвонил Рубахину.

- Ты где? Подъезжай – документы со мной.
Пока ждал, купил и с наслаждением уплел эскимо, укрывшись от солнца под раскидистым кленом и пытаясь постичь его возраст. По всем приметам выходило, что не менее ста лет. Живуч, старина!

Рубахин то ли наугад пошутил, то ли был в курсе миграций Инночкина.

- Ожидал увидеть тебя перемазанным губной помадой, а не мороженным.

- Сейчас помада не мажется, - с наигранным сожалением ответил Костя. – Я проверял.

- Ты сияешь, как только что отчеканенная монета. Тебе в банке выдали премию?

- Представь себе: да – посылают учиться за их счет.

- Куда?
- В Кембридж. В Англию. На два года.
- О, Господи! Костян, с тобой все хорошо?
- Нормалек!
- Ты решил сдернуть с «Рубина»?
- Да с чего ты взял? Ты же сам говорил: надо работать на перспективу - расширять горизонты, выходить на международные стройплощадки. А для этого надо знать правила их игры. Чего не понятного?

- Это тебе Вербицкая удружила?
- Нам, Соломон – мне, тебе и «Рубину».
- Значит, командировочка на два года?

- Не командировка, а мечта. Сказка! Песня!
- Чувствую, потеряем мы тебя: заграница всегда портила русских людей.

За разговорами приехали в офис. Рубахин заказал Ксюше кофе, а Инночкин открыл Интернет. Нашел сайт Кембриджского университета, факультет экономики и бизнеса.

Рубахину:
- Вот, что тут написано о его выпускниках – слушай, вникай: «Хозяева своего дела, обладающие сборником тех качеств, которыми должен владеть настоящий боец, твердый в своих решениях и непоколебимый в своей стратегии. У них есть способность к логическому мышлению, которую иногда называют математическим складом ума. При всей своей доброжелательности они очень хитры и своего не упустят».

Генеральный директор МП «Рубин» поперхнулся кофе:
- Ага, вот где собака-то покопалась – «…хитры и своего не упустят».

- Ну, это ж реклама. Хотя…
- А я тебе вот что скажу – и не обижайся: как другу. Мои приятели и знакомые вобщем-то лестно о тебе отзываются – молодой, умный, напористый. Но вот не вписываешься ты в их компанию. И это плохо. Бизнес делают не только в офисе, но и в сауне, и в шашлычке. А ты не пьешь, к бабью равнодушен – и как же ты с ними общий язык найдешь? Хочешь совет? Учись жить, Константин, а не этому, как его? – менеджменту. Давай в конце лета махнем на Карибы семейно в кампании. Бабам шубы купим, ребятишкам компьютеры, сами оттянемся всей душой.

- Не катит. Сгоняй один до сентября, а потом на два года забудь про отпуск. Ну, а подарки… В шубе неудобно управлять машиной, двух «нотиков» в доме хватает, а на море акулы людей пожирают – вконец распоясались зубастые сволочи - почитай газеты.

На некоторое время в кабинете генерального директора «Рубина» повисла напряженная тишина. Костя, гоняя по скулам желваки, сверлил приятеля взглядом на предмет положительного ответа. И тот сдался.

- На два дня, на два дня вы забудьте про меня, - пропел Соломон Венедиктович и хмыкнул, покрутив головой. – Ну, делай, как знаешь, а мне в лом твой отъезд.

«Где поют — ложись и спи спокойно: кто поет, тот человек достойный» – вычитанное где-то утверждение Костя считал абсолютно ложным. Ему не раз приходилось встречать совершенно недостойных людей, обладавших недурственными вокальными способностями и любивших петь. Но это был не тот случай – сейчас согласие Рубахина многое для него значило.

- Ну тогда, с твоего позволения, готовлю в «Альфа-Банк» наше представление? И будь уверен – ни «Рубину», ни державе за меня не будет стыдно.

Рубахин покачал головой, что можно было бы расценить и как знак согласия и как осуждение. Выберем среднее – осуждающее согласие или согласное осуждение. Инночкин тут же зашуршал клавиатурой, а Соломон Венедиктович потянулся в кресле:

- Знающие люди говорят: англичанки – зеленоглазые блондинки, похожие все на Милен де Монжо. А, ну да ведь ты туда с семьей, наверное? Пожалеешь…

- А сами англичане знаешь как говорят, - ответил Костя. – С утра выпил – весь день свободен.

- Разумно. Надо запомнить.
Костя нажал кнопку селектора:
- Ксюш, с принтера принеси, пожалуйста, документ.
Достал из кармана мобильный, нашел запись «Ксенжик», сделал вызов.

- Привет, старина, говорить удобно?
Владислав Ксенжик был институтским однокашником – после учебы попал в министерство строительства правительства области и сидел там, год от года повышая должность. Когда-то Костя выручал его, студента-ботаника и такого зануду, про которого говорят: и в курином яйце найдет клочок шерсти, из передряг, теперь Владислав Романович манил однокашника под свою высокую руку.

- Ты надумал и хочешь меня обрадовать?
- Нет. Но мне от тебя кое-что нужно.
- И что же?
- Не по телефону. Давай встретимся.
- Подлетай. Я уже почти свободен.
- Я без колес.
- Отвезу, - это Рубахин.
И отвез. Костя Ксенжика снова вызвонил.
Присели в скверике у Администрации.
- Мой племянник собирается в ЮРГу на наш факультет, а я его отговариваю.

- Почему? – Костя припомнил в каком году они поступали и ужаснулся быстрому течению времени. – И как ты его отговариваешь? Какие доводы приводишь?

- Да не модно сейчас, говорю, - вздохнул Ксенжик. – И потом: любой кризис пустяшный стройки сворачивает – сидишь без работы.

- Ты ж не сидишь. А губернатор намедни сказал, что наша-то отрасль самая что ни есть градообразующая в Челябинске: один строитель обеспечивает работой еще четырех человек инфраструктуры.

- За прессой следишь? Это похвально. Но ты что-то хотел.

Инночкин поведал, но по мимолетному недружелюбно-колючему взгляду приятеля понял, что тот не в восторге от просьбы и новости.

- Ты сомневаешься в моих способностях?
- Как ты вышел на них?
- Через Вербицкую. Помнишь, экономику нам читала?
- А! Ну да – у тебя ведь с ней были шашни. Сейчас ей сколько? Не стара наша Клара для дел интимных? Или, как говорится, когда делу надо, и русалка женщина. Так?

Вдох-выдох, - приказал себе Инночкин. – Дышим медленно, глубоко и плавно. Прогоняем раздражение.

Раздражение и не подумало исчезать.
- Да не напрягайся ты – я шучу. Мне уже говорили: ты ловко устроился – банкиршу попехиваешь и кредиты берешь через это дело. Мо-ло-дец! Мы тут сидим….

Зачем они там сидят в правительстве области Ксенжик не успел рассказать.

Сигарета вдруг выпала у Кости из пальцев – неловко дернувшись за ней, он заехал локтем приятелю в солнечное сплетение. Разумеется, совершенно случайно.

Ксенжик согнулся и пал на колени, выпучив глаза и, как рыба, ловя воздух ртом. Наконец, зачерпнув пригоршню в легкие, промычал что-то нечленораздельное.

- Блин, сигарета чертова! Извини, получилось так. Ты в порядке?

- Ну, ты идиот! Голова кружится. Похоже на сотрясение мозгов.

- Откуда они у тебя? Скорую вызвать? Нет? Ну, тогда я пошел. Будь здоров!

Машина Рубахина стояла на прежнем месте.
- За что ты ему?
- Ты следишь за мной?
- Ну что ты, Костян! Хотел посмотреть, с кем ты в Белом Доме дружбанишь.

- Да уж, дружба – козла с идиотом.
- Простите, вы-то кто будете? – с невинным видом осведомился Рубахин.

- Идиот, раскатавший губы.
- А мое такое убеждение - не пристало финдиректору «Рубина» обращаться с просьбами к разной шушере. Твой приятель здесь должностью что-то вроде старшего полового, а гонору – я те дам! Ты, Костян, ко мне обращайся. Али мы не буржуи? Сегодня, между прочим, приглашен в компашку, в которой, по слухам, сам «папа» будет. Разговор затеется, о чем попросить?

Инночкин уважал людей, следующих своим убеждениям – хоть и не было настроения трепаться, сел в машину к Рубахину.

- Так что же вы с друганом-то не поделили? – Соломон Венедиктович решил, что вопрос уместен.

И Костя ответил:
- Плохим пацанам свойственно бить хороших мальчиков, которых родители ставят в пример. Синдром отрицания.

- Это по-нашенски. Вот если б ты еще пить научился, цены тебе не было. Римляне говорили: «In vino veritas», - блеснул эрудицией Рубахин. – Истина в вине! А ты морду воротишь…

- Ищу смысл трезвой жизни, - ответил Костя. – Ты его случайно не видел?

- В моей жизни никогда не было такого смысла, - признался Рубахин, выруливая на дорогу. – Я его и не искал никогда. Тебя домой?

В полдень следующего дня позвонила Вербицкая:
- Поздравляю! У тебя появился соперник.
- И кто он?
- Ксенжик из министерства строительства области. Известна фамилия?

- Да. И что теперь будет? Твой «Альфа-Банк» устроит нам конкурс?

- Безальтернативно поедешь ты. Или я тут для бумаг скрепка? Вези представление от своего предприятия.

- Мне тут Рубахин обещал ходатайство губернатора в ваш банк, да не могу дозвониться – на связь не выходит.

- Было б здорово! Ищи его – время терпит.
Да где ж тебя черти-то носят! – снова и снова набирал Костя номер гендиректора.

А Ксенжик – стервец. То ли нарочно провоцировал, то ли совсем меня в грош оценил. Прав Рубахин - в Белом Доме чем ниже должность, тем больше гонору. Бюрократы – етивашувкорень! Ну, поговорили, ну не договорились, не совсем мирно разошлись. Так он что мне теперь – мстить собрался?

Откровенный выпад Ксенжика вроде бы не обречен на успех – Клара считает. Но, немного подумав, Костя решил, что это дело он так не оставит и что-нибудь предпримет в плане ответных мер. Но не сейчас. Сейчас главное знать – говорил ли Рубахин с «папой» по поводу рекомендации в «Альфа-Банк».

На очередное – абонент выключен или находится вне зоны досягаемости! – покатал на языке словосочетания «Соломон-Болобон, Рубахин-Дурахин» и решил отвезти Кларе представление «Рубина». Хоть что-то пока…

Вербицкая продемонстрировала ему письмо подписанное министром строительства Челябинской области.

- Вот, пошла на должностное преступление – держу у себя и трясусь от страха: вдруг додумаются позвонить управляющему банка.

- А ты сама позвони, - сказал Инночкин и объяснил, что и как надо сказать главному строителю области.

Вербицкая усмехнулась:
- Зачем тебе в Кембридж? Ты уже сейчас законченный интриган.

Но трубку взяла и позвонила в приемную министерства:

- Мне господина Серова. Вербицкая, завотделом кредитования юридических лиц, «Альфа-Банк». Здравствуйте, Александр Петрович. Вот я по какому вопросу: тут у меня направление ваше на Ксенжика… да-да, но дело в том, что у меня на руках ходатайство перед банком от губернатора области за другого господина. Тоже строителя…. Значит, вы не настаиваете? Значит, я правильно вам позвонила? Ну и прекрасно!

Закончив телефонный разговор, Клара, шумно выдохнув, прищелкнула пальцами:

- Полцарства за кофе! Смотри, дорогой, как руки трясутся. Это у меня от излишней образованности. Скоро и ты будешь таким.

От недостаточной, – подумал Инночкин про образованность кандидата наук, но спорить не стал, а потопал в коридор к кулеру за кофе.

Попив и успокоившись, Клара разговорилась:
- Давай после Кембриджа в мой отдел – к чуткой и доброй начальнице. Поднатаскаешься и на мое место.

- А ты куда?
- Под тебя. В производственном, конечно, смысле.
- Милая, ты же прекрасно знаешь: я - строитель и строить люблю.

- Да знаю я, что и кого ты любишь! Я для тебя – лишь ступень карьеры, орудие, так сказать, производства.

- Ты от меня устала? – Инночкин поднялся. – Как соскучишься, позвони.

Он уже был у дверей, Клара сказала:
- Да это я так, со зла бабского. Знала же, кого полюбила: ты у меня тот еще хам, но хам справедливый – зря в бутылку не лезешь и благодарностью за добро преисполнен. Ты не обижайся – это пройдет.

- Знаю, только не надо меня успокаивать. Я с трехлетнего возраста уяснил, что люди все далеки от идеала. А ты, пока не поздно еще, обрати драгоценное внимание на второго соискателя – молодой, разведенный…

- Ты про Ксенжика?
- Про него.
- Ага, испугался! Вот иди и подумай, как ведешь себя, неблагодарный.

Вербицкая показала Косте язык.
Рубахин отзвонился через два дня.
- Ты прости меня – подзагулял.
- Да все нормально – путевка наша.
- Я про «папу» тебе обещал… «Папы» не было.
- И здесь все устроилось: мы сыграли на его имени – враг разбит и позорно бежал.

Мир наш завязан на балансе черного и белого, хорошего и плохого. Самое опасное состояние – это когда человек восклицает: остановись, мгновение, ты прекрасно! Но мгновение не замирает, а сразу за ним наступает черная полоса шириной во всю оставшуюся жизнь. И от этого не застрахован никто.

Пусть все будет хорошо, думал Костя Инночкин, просчитывая возможные вариации предстоящей учебы в Кембридже, но еще лучше, когда для полного блаженства или окончательной и громогласной победы всегда не хватает какой-то малости. Так надежней….

Прошло два года и еще немного.
- А вот и наш Диккенс воротился из Англии! – встретил Костю на пороге офиса не самой широкой из своих улыбок Рубахин.

- Что-то не так? – рука, протянутая для рукопожатия, повисла в воздухе.

- Да все не так. Проходи, садись, закуривай. Сейчас на оперативку соберутся специалисты – сам и услышишь. Давно приехал?

Костя присел, закурил, ответил:
- Четыре дня как в России. Из них два в Челябинске. Визиты к родне, туда-сюда…

- Теперь на работу? Ну, молодец ты – вовремя: у нас тут сплошной завал.

На этот «завал» горечи у Рубахина скопилось достаточно – он бы весь день ее изливал, но тут отворилась дверь, и из приемной в кабинет потянулись специалисты.

Рубахин открыл совещание.
- Ошибки строителей бывают разные – некоторые можно исправить за счет резервов предприятия, а за иные надо сразу отрывать головы. Вот по Тобольску… Что нам скажет уважаемый Мустафа Абрамович? Почему от финнов в адрес нашего предприятия летят рекламации за рекламациями? Почему мы в сроки-то не укладываемся? Если наш объект передадут в другие руки, мы ни хрена не получим от вложенного и заработанного. Вы это-то понимаете, горе-строители?

Барашкин, при упоминании его имени гендиректором, встал и молча стоял в ожидании паузы.

Рубахин кивнул ему:
- Ну, говори.
- А я с самого начала говорил, - заместитель директора по производству любил резать правду-матку в глаза начальству, чтобы потом покаяться и признать ошибки, - что Тобольск выставляет нереальные сроки. Уже потому, как оформлены документы, было ясно, что нас там накажут. Что и практикует «Фортуна» в данное время.

- Сроки, в сроки почему не укладываетесь? – скривился Рубахин будто от зубной боли.

- Есть порядок технологических операций, - пожал плечами Барашкин. – Не выполнив первую, нельзя приступать ко второй.

- Ты что, самый умный? - набычился гендиректор. – Мало людей – бери еще.

Мустафа Абрамович снова изобразил недоумение вздернутыми плечами:

- Да причем тут люди? Как бы вам образно-то объяснить? Простите, дамы, но… Вы, Соломон Венедиктович, хоть втроем, хоть вшестером пользуйте бабу, она вам раньше, чем через девять месяцев не родит.

Народ загудел, закивал соглашаясь – мол, бабы такие: им по фигу финские рекламации.

- Садись, гинеко