Запах яблок

Я мрачно отметила, что от меня он оторвался уже давно. Наше параллельное сосуществование держится на его усталости и моём чувстве юмора. И наоборот.

В который раз за это несносное воскресенье сдержала порыв врезать чем-нибудь по самодовольному затылку обожаемого супруга. Например, табуретом, на котором ёрзаю, сжимаясь от доверительных восторгов дорогой подружки – по телефону.

Несколько лет назад откровения другой подруги довели до обморока. Запуталась в телефонном проводе и больно ударилась о косяк. Тогда в окнах радовался август, пахло яблоками… Сейчас, слушая и уже не слыша Машку, я знала, что не буду умирать трое суток. Ведьмы не падают в обморок.

Откуда-то донёсся слабый яблочный аромат… Ай да Мари! Рыжая болонка, слепленная как некрасивый пупсик. Уже за тридцать, а всё носится с чужими детьми и их непутёвыми родителями, отвлекаясь от пестиков-тычинок и прочей ботаники. На моих глазах прошло два её сумасшедших романа. Ещё два не удались, и я смутно ощущала свою причастность и вину. Я любила Машку, как котёнка, которого подобрала у подъезда в ливень, а она не видела во мне соперницы, в силу моего замужества, и доверяла.

– Милусь, ты слушаешь? Ты где?!
– Да, дорогая, ты остановилась на том, что вы с Тимом всю ночь целовались в мастерской Киры, и тебе это очень понравилось.

Мари издала звук, отнесённый мною к её восторгу от секса среди мольбертов, этюдников и рам. В этот момент меня захлестнула такая ненависть, что я испугалась.

Всегда готова была пожалеть Машку, но теперь, похоже, мы поменялись ролями. Хорошо, что она об этом не догадывается.

Запах яблок усиливался. Меня трясло… Но я слышала свой голос, звенящий от радости за Машку и Тимку, такую великолепную пару!.. Лицемерие более аморально, чем жалость.

– Мил, ты где?!
Оказывается, крошка благодарна мне за то, что вчера у Киры я позвонила Тиму и отдала его голос ей. Господи, мои подруги будто стажировались у маркиза де Сада! Ощутив знакомую, но забытую яблочную тошноту, я положила трубку на ковёр и пошла глотнуть воды. Глотнула я ликёра, вернее, высосала полбутылки. Гадость какая! Но за мартини пришлось бы идти мимо Пашуни, а я сейчас за себя не ручаюсь.

Та, что смотрит из зазеркалья, красивее, мудрее, значительнее, чем я. Она может вдохновлять мужчин на безумства, а женщины в ее присутствии цепенеют. Она разговаривает с цветами, слышит дыхание деревьев и шёпот звёзд. Она ведает тайный смысл явлений, обратные стороны вещей… Нет! Не выпущу! Останься в зеркале!

Меня не привлекает власть над мужчинами, а женщины со мной охотно дружат и даже пытаются лукавить. Я забываю поливать цветы, из деревьев люблю только яблоню, а «язык звезд» перевожу на человеческий. Конечно, беспокойная кровь прабабки, травницы Евдокии Фроловны, порой напоминает о себе, но этому есть вполне разумное объяснение: просто я любопытна, просто мне интересно. Интересно то, что помню из своего прошлого воплощения, когда, служа Пресветлой Иштар, ведала и повелевала, читала по звёздам и приподнимала завесу времени.

В этой жизни у меня было всё, пока из тёмных глубин подсознания ни появилась Она.

Она показала, насколько зыбок реальный мир, как бесприютно в нем мятущейся душе. Она привела к Наставнице, которая открыла реальность высшего плана, тонкий мир удивительных сущностей и великих сил, где все гармонично и ничто не случайно. Я поняла, почему у меня ломаются и теряются крестики, почему спотыкаюсь на ступенях церкви, почему невыносим запах ладана и нестрашна мысль о смерти.

Да что, собственно, произошло?! Тимофей, бородатый циник, убежденный в том, что секс есть истина в последней инстанции… Проработав с ним два года, я его так и не заметила. Для меня Тим был продолжением переносной телекамеры. Чем-то вроде штатива. Мы много спорили о постановке сюжетов для теленовостей, болтали «за жизнь», курили как паровозы, пили кофе литрами. Нам было весело, но я его не видела в упор. Пока однажды на дурацкой вечеринке он не ухватил меня за руки и не объяснил… Чтобы не обидеть коллегу, я покорно целовалась, борясь с ощущением, что целуюсь с телекамерой. Тим показался мне милым.

Видеоряд моих сюжетов, благодаря стараниям Тимофея, стал лучшим в вечерних новостях, а, поскольку тексты мои считались «самыми-самыми», то сюжеты повторяли утром и днём, а телеканал-конкурент однажды заслал ко мне своего эмиссара. Словом, от связи с Тимом я выиграла как репортер, но как женщина чувствовала что-то вроде зубной боли. Я презирала себя, слыша свист ветра в ушах и зная, что дно пропасти уже недалеко. Банально попавшись на приманку любви, я заглотила голый крючок – и ничего хорошего не ожидала.

В отличие о своих предшественников – влюбленных или просто играющих по моим правилам – Тим не желал затруднять себя: только работа и секс. Я трепыхалась на крючке, тщетно пытаясь освободиться. Подстриглась и выкрасилась в «бордо», перестала спать по ночам и похудела, что, по мнению руководства телеканала, добавило мне шарма. Меня стали выпускать в прямой эфир – на ведение вечерних новостей и утренних телешоу. Всё было отлично! Если бы не Тим. Роль секс-тренажера была мне нова и оскорбительна, но я приняла её ещё и от раздражения на Пашуню: грела мысль о его ветвистых рогах.

– Милусь, пока! Тимка обещал позвонить…
Оставшись наедине со своей тихой истерикой, долго смотрела на самодостаточный затылок Пашуни. Разумеется, его я тоже когда-то любила. С этим затылком, сутулостью и лёгким занудством. И, конечно, однажды отдала своей подруге. Я никогда не умела делиться, предпочитая отдать, отойти в сторону. В глубине души надеялась, что мне не изменят – ни в какой ситуации и ни в каком смысле. Пашуня единственный, кто с честью выдержал это нелепое испытание. От лени, скорее всего. Но – его самоуглубленность и моя болезненная потребность в нём, его холодность и мои страсти-мордасти!.. Это было ужасно. Умирая от страха потерять его и вылезая вон из кожи, чтобы быть ему интересной, я промучилась несколько лет. Но выкарабкалась. Подсознательно желая удивить Пашку и осознанно – ему отомстить, рванула в вольную журналистскую среду. И всё получилось – сначала на радио, потом на телевидении. Пашуня, пожав плечами, поздравил меня с «головокружительным взлётом». Потом хвастался своим сомнительным друзьям. А я знала: если бы Пашка меня любил, то я так и состарилась бы, обожая его. Двигатель моей карьеры – нелюбовь собственного мужа.

«Рожденная в час затмения Солнца Луною, в миг таинственных превращений, под звездой Тубан, ясным глазом Дракона, ты имеешь силу, но проявляешь слабость, – вещала Наставница. – Ты ищешь любви и спокойного счастья, но твоя Венера, терзаемая лукавой Капеллой, склоняется к Минтаке, звезде мистерий и пророчества… Не будет покоя и радости, пока боишься истинных желаний, умения делать тайное явным. Вспомни себя – свой дух, свой дар!»

Я слушала эти слова с трепетом, пугаясь нереальности происходящего, а Она, та, что в зеркале – с восторгом, еле сдерживая порыв немедленно начать действовать. Ей было что вспомнить.

…Когда я, в зябком страхе за сына, обессиленного высокой температурой и измученного уколами, металась по пропахшей лекарствами квартире, Она спокойно раздела ребёнка и посыпала заговорённой солью горячее тельце, потом – в здравом рассудке и твёрдой решимости – провела ритуал изгнания лихорадки. Соль, вместе с хворью, была брошена в клетку к волнистому попугайчику. Через шесть часов попугай завалился на бок и затих, а ребёнок проснулся и бодрым голосом попросил сока.

…Когда беспросветной ночью, под пристальным взглядом полной Луны, я набрала горсть таблеток, чтобы уснуть - до следующей жизни, Она швырнула их с балкона, начертила мелом на полу магический круг, зажгла свечи, воскурила благовония, разложила амулеты и пентаграммы. Темный Ангел Рафаил, отразившись лёгким облачком в глади заговорённой воды, открыл такое, ради чего стоило задержаться на этом свете.

…Когда в мой сон ворвался огненный вихрь, обратившись в огромную чёрную птицу, полоснувшую в небе знак – 10022001, Она поняла, что эти симметричные цифры – дата внезапной потери очень близкого человека.

Если бы не Она, то я до сих пор проверяла бы тетрадки, пекла пироги и вышивала бисером, всхлипывая над разбитыми мечтами, вздыхая о свежем ветре, пахнущем полынью и мятой. Я бежала бы по замкнутому кругу, как цирковая лошадь, не умея остановиться и оглядеться, не ведая будоражащей власти Луны, мудрости Верховной Жрицы, ясного взора Жреца, олицетворяющего Бога-охотника, которому поклонялись братья и сёстры ещё в каменном веке.

Я встала, потянулась – как кошка, только вверх. И вдруг ощутила такую усталость от всех этих пашунь и тимов!… Провались они все! Я неплохая тележурналистка, в меру скандальная и весьма обаятельная, меня узнают на улицах и в супермаркетах, а я тут сижу в темноте, раскачиваясь, как кобра, и жалею себя… Какого икса?!

Подавив острое желание допить ликёр, поискала в тумбочке сигареты – и не нашла. Ну почему так и не научилась оставлять парочку на всякий случай?! Ну почему не могу просто брать, не благодаря и не требуя?! Тим мил и нежен, очень ласков со мной… Ага, вот оно! Я знаю, что он такой же с Мари, с Софочкой, с любой другой женщиной, а я слишком большая собственница. И эгоистка. И дура! Ну, где же сигареты?!

– Мил, тебя к телефону! Это Игорь.
– Скажи ему, что я умерла!
Подлой мышью мелькнула мысль отыграться на Игоряше… Нет, это все равно, что поливать лужайку в дождь. Игорёк знает о моих погонях за любовью, о моем одиночестве с Пашуней. В тот жуткий август именно он выпутал меня из телефонного провода, отпоил липовым чаем. Игорь тогда пришел с корзиной изумительных яблок – нереально красных, вызывающе желтых, пронзительно зеленых – как шары! Вспомнила! Яблоки благоухали – иначе не скажешь! – в вазах, на подносах, на тарелках – по всей квартире. Я впитала этот аромат, как запах отчаяния и крушения иллюзий.

Она улыбается мне из зазеркалья, потому что ведает: вкус ночи – мёд на губах, цвет ночи – на дне колодца, аромат ночи – в ростке священной вербены, в желтых звёздочках зверобоя, в водовороте яблоневого цвета. Тирлич-трава, в удел ведьмам достающаяся, для натирания чистого тела, для совершения чар, чувствуя шаги нечеловеческие, вытягивается, бормочет, в ладони просится. Дышит, движется темнота – густая, вязкая… Живая…

Она решительно смывает косметику и безжалостно расчёсывает кудри. Она прекрасна в своем естестве! Её ждут… И Она будет там! На заветной поляне у лесного озера, вдали от городской суеты и посторонних глаз, взметнётся ввысь Великое Пламя Очищающее, блеснёт Магический Меч, создавая конус Силы, и те, кто ведает, будут славить Богиню.

Кинжал с белой рукоятью, направленный в сердце, и обращённые в душу взоры не дадут солгать, и я произнесу слова, после которых пути назад уже не будет. Да, это мой дух и мой дар! Во мне кровь многих поколений ведьм, колдунов, чародеев – с тех дремучих времён, когда земные женщины родили детей от падших ангелов, и мы унаследовали ведание как цвет глаз или походку. Во мне память тех, кого отправляли на костёр за веру в Предназначение, кого оболгали, но не сумели опутать лукавыми условностями и удобными традициями. Потому что мы ведаем: мир более сложен, чем видимое его отражение, потому что мы ощущаем естественную неразрывность с каждой травинкой, каждым камнем, каждой звездой. Да, мы можем исцелять водой и проклинать ветром, дразнить, морочить, сводить с ума!.. Иногда мы и сами теряем рассудок, не сумев совладать с тем, что внутри нас, или испугавшись того, что ведаем. Вот поэтому так важно принять Силу, признать свой дух и свой дар. Вот поэтому я приклоняю колени в круге Света и впускаю в свою душу Тьму. Принимаю право пасть на самое дно и возродиться из собственных слёз.

– Мила, Игорь едет к нам с дыней!
От приступа смеха у меня свело живот и скулы. Уткнувшись головой в горку диванных подушек, я не то молилась, не то ругалась – сквозь смех. Это же надо! Опять Игорь! С дыней! Начинается новый виток в моих орбитальных пилотажах… В следующий раз ко мне прилетит запах дыни.