«Мир одежды, мир шуток, веселья, мир удачи и мир ключей. Каждый мир – он для всех и ничей», – пропел Серый.
Весь день заряженная с утра новым духом счастливая троица купалась в лучах солнца, ласкающей мощи морских волн и заигрывании миров. Самое интересное, что все было неимоверно ярким, красочным и насыщенным, как никогда. И все было живым.
А вечером их ждала еще одна новость из нескольких миров, сплетенная в замысловатую сеть.
Часть 2
Игра сделала ход
Мишар верно оценил степень непредсказуемости разворачивающихся событий по тому, как с самого утра ему не удалось направить их по намеченному руслу. И намеренно отправил молодежь из дому, чтобы предстоящая встреча была ограничена в своей вариативности.
Поэтому, когда в дверь постучали, он был во всеоружии. Распахнув широко дверь и увидев сухощавого мужчину, он не стал говорить избитого: «Чем обязан» или «Я вас слушаю», а произнес:
– Удивительный сегодня день. Он каждую минуту наполняется новым и радостным. Я не удивлюсь, если и вы добавите в него приятную изюминку. Ведь так?
Мишар настолько неожиданно окунул пришельца в мир добродушия, что у того напрочь вышибло из головы весь заготовленный список вопросов и претензий. И в образовавшейся пустоте непрошенный гость не нашёлся, что сказать, кроме:
– Да, несомненно, – и расплылся в притянутой улыбке.
– Я как будто ждал вас, и, собираясь пить чай, прихватил две чашки. Проходите на веранду. Там будет уютно вести беседу, – Мишар указал гостю направление движения и приготовился закрыть за ним дверь.
Так и не успев прийти в себя, архивариус двинулся по коридору, и чуть было не потерял равновесие, но так и не понял, что произошло это из-за его привычки в помещении опираться взглядом на подоконники, как бы ощупывая их. А так как в коридоре окна были без подоконников, то его взгляд скользнул и провалился до пола, увлекая за собой тело.
Окончательно лишившись привычной уверенности, он остановился в нерешительности возле кресла, ища взглядом хозяина.
Подоспевший Мишар, с материнской заботой коснувшись рукой сухощавого плеча гостя, слегка направил его в кресло и всё так же добродушно произнёс:
– Присаживайтесь, присаживайтесь, сейчас я налью чаю, и мы познакомимся.
Уловив некую неловкость в положении рук гостя и поняв причину этого, уже разливая чай, он добавил:
– Если умыться с дороги, так это вот здесь у нас, и, поставив чайник, указал нужную дверь.
– Спасибо, вы очень любезны, – произнёс архивариус и поднялся с кресла.
Войдя в небольшую комнатку, где было всё необходимое для того, чтобы привести себя в порядок, тщательно вымыв руки и лицо, он посмотрел в зеркало и отпрянул. В своем взгляде он чётко увидел бессильную злобу обитавших в нём надменности, сомнения и недоверия, не привыкших к тому, чтобы так легко рушили их планы. «Портфель!» – нарисовали они ему картину пропажи важных материалов, и послушные им ноги буквально выбросили его тело из комнаты.
Мишар сидел, добродушно улыбаясь своим размышлениям, и заканчивал делать бутерброды.
– Как приятно освежиться с дороги, – подбодрил он гостя, не замечая его озабоченности, и начал знакомство в присущей ему манере, – меня зовут Мишар. Я вот по-стариковски копаюсь во всяких бумажках. Сколько всего интересного можно обнаружить в них. А что ещё нужно в старости: видеть, как жизнь не стоит на месте, и, хотя бы мысленно, бежать за ней. Вы не находите?
Сконфуженный своим неуместным подозрением и желая пойти навстречу гостеприимному и вполне безобидному старику, архивариус опять неуклюже улыбнулся. Он потихоньку начал выходить из неприятного состояния.
– А я, знаете, всю жизнь копаюсь в этих окаянных бумажках и уже просто сросся с ними. Я даже не могу выговорить своего человеческого имени, поскольку привык к официальному – Корнелий Пантелеймонович. Не будешь же себя Корнем называть.
Я уже по-всякому думал. В отчестве: «лей», в имени: «не лий», как будто отрицание отца. Можно подумать, что всё это не случайно. А ведь чистой воды совпадение. Точно так же, как и всё в жизни человека, начиная от его происхождения.
Вот ваш, например, случай. Кто-то когда-то давно играл в какие-то игры с подражанием в рифмовании слов. Надоело, так ведь не выкинул, а запечатал, написал первое попавшееся имя, добавил еще пару условий и отнес на почту или ещё там куда, вроде нашей нотариальной конторы. И всё. А дальше дело случая. Пришло вам в голову изменить имя, и игра эта вроде как продолжилась через вас. Пришло бы это другому, а ещё лучше, не пришло бы никому, или пожар где случился, так игра бы эта уже давно закончилась. Не приписывать же это каким-то разумным силам.
Архивариус, довольный демонстрацией своей осведомленности и логикой своего повествования, радовался тому, что нашел так быстро объяснение всему. И теперь может писать заключение по поводу происхождения и значения текстов из папки. Вот только узнать бы ещё, как они попали в Интернет. Объяснить всё логически и сенсация закрыта. Обычное серое стечение обстоятельств.
Сидящее внутри него радовалось и ликовало так, что он даже поперхнулся. И, вернувшись в реальность, понял, что пропустил то, что говорил старик.
Мишар всё это видел и не стал повторять сказанное, а просто добавил:
– Выходит, не случайно всё произошло. Выходит, это логическое завершение действия программы, по определенным законам простроенной.
Он отпил глоток чая и вопросительно посмотрел на Корнелия.
«Что же это я пропустил, – подумал архивариус, тоже отпивая глоток из чашки, – из чего логически такое вытекает. Не будешь же переспрашивать. Надо теперь какое-то новое доказательство случайности предоставить».
«Не будешь же переспрашивать», – озадаченно подтвердило сидящее внутри него. А в голове, как всегда, уже сложился четкий план, не требовавший обсуждения и принятия решения.
Расплывшись в улыбке на улыбку старика, архивариус полез в портфель и, достав нужный листок, произнёс:
– Как же не случайность? Тогда можно сказать, что всё имеет глубину. Даже в бредовой тарабарщине полоумного в клинике для душевнобольных можно уловить какой-нибудь старорусский подтекст, например.
Вот я, как раз вчера, сделал такую запись, как будто специально для вас. Взгляните. И он протянул листок, декламируя его по памяти:
– А худ нос тира дан нам.
– Ел сопиат номер один ос.
– А мир кин толпа мала.
– Ак ево лечь толпа злу нят.
И что теперь усмотреть в этом? Что в его памяти хранится свидетельство о худом носе, данном нам, если что-то съесть? А толпе хоть весь мир кинь, ей все мало, потому как злу внимает?
Чушь всё это и бред, а выглядит красиво.
Архивариус самодовольно откинулся в кресле и победоносно смотрел на бедного старика. «А ведь старик-то и сам не совсем адекватен, – подумал он, – и что я распинаюсь? Пора откланиваться, – и спохватился, – уже второй раз я пропускаю ответ».
На этот раз Мишар подождал, пока внимание вернулось к посетителю, и спокойно повторил вопрос:
– А больше ничего не говорил этот ваш полоумный?
– Минут десять или пятнадцать тараторил. Что ж теперь, фиксировать всякий бред прикажете?
Извините, уважаемый, мне пора. Спасибо за гостеприимство. Засиделся я.
Архивариус был доволен собой. Всё в нем ликовало. Всему нашлось объяснение, и в неявном споре он одержал явную победу.
Он поднялся, возвращая себе листок, собираясь сунуть его обратно в портфель.
Но тут произошло нечто, от чего он застыл, и челюсть его отвисла.
– Жалко, что не зафиксировали. Я вот тут в обратном порядке прочитал запись. Так выходит:
Манна дарит сон духа,
Сон и до ремонта, и после.
А лама, плотник Рима.
Тянул за плоть человека.
Это что же получается: какой-то лама устроился плотником в Риме и пытался сделать ремонт сонного духа в плоти человека? И, правда, чистое совпадение и бред. Но, интересно, чем же эта история закончилась. Жалко, что не зафиксировали.
Мишар тоже поднялся, делая вид, что не замечает, в каком ступоре находится Корнелий, и осторожно направил его к выходу. Доведя так его до выхода, еще посетовал:
– Жалко, что уходите. Интересно было поговорить. А что старику еще надо. Заезжайте, если что, – и закрыл за ним двери.
Архивариус машинально плёлся по дороге. Всё внутри него оборвалось, завалив то, что там обитало. Оно долго барахталось, пытаясь привлечь к себе внимание, и, наконец, убедившись в тщетности своих попыток, сделало то, что делало крайне редко: выскочило и преградило Корнелию дорогу. Тот вздрогнул и остановился.
– Надо же, такое привидится, – пробормотал он и частично вернулся к реальности.Как раз в это время прямо перед ним остановился автобус, и оттуда вышло трое молодых людей. Корнелий поднялся в салон, оплатил проезд и пробрался на заднее сиденье.
Дрожащей рукой вынул из портфеля злополучный лист и прочитал: «Манна дарит сон духа…»
– Эй, на заднем сидении, приехали, выходим, – разбудил его голос водителя.
В билетной кассе вокзала кассир порадовалась за него:
– Есть один билет. Поезд через полчаса, – но, взглянув в окошко, прониклась такой жалостью, что дальнейшие слова просто застряли на полпути.
Вагон монотонно покачивался. Командировка закончилась. А сознание его по-прежнему не хотело возвращаться к реальности. Только один раз, уже почти уснувшего, оно вернуло его во вчерашний день, в больничную палату и четко продекламировало:
«Луна буру вал гади пса
Ог еха кур в ропот
А тя се б и лун горд
Коты по к луг топот»
Сидевшее в нем хотело было вознегодовать, но вместо того вдруг притихло: «Пускай лучше не просыпается и не помнит».
Время пророчеств
Алим, конечно же, заметил архивариуса, который, как раздавленный таракан, еле передвигался, казалось бы, вопреки даже здравому смыслу.
От его пытливого взгляда и уверенных движений не осталось ничего. Он, как будто слепой, поднимался на ощупь по ступенькам автобуса, подталкиваемый сторонней силой, и от этого изгибался и дергался.
«Ничего себе, трансформация, – подумал Алим, – это ж какое надо было подать напряжение, чтобы у него транзисторы полетели?»
– Ты чего застрял там, – окликнула его Мила, – не накатался на автобусе? Жалеешь, что вышел?
– Нет, просто подумал, что произошло что-то важное.
– А до тебя только дошло, что теперь что-то важное происходит каждый день, – допытывалась Мила.
– Всё равно не пойму, как он так быстро меня нашёл и почему прошёл мимо.
Они подошли к дому.
– Вижу, опять не зря время провели, – встретил их дед.
– Да как же тут зря проведёшь после твоих откровений. То у тебя весь мир как переплетение множества игр, одна другой изощрённее. А то и не один мир вовсе, а переплетение множества миров, – игриво жаловалась Саша. – А ты знаешь, как после этого всё меняется. Будто и не жил раньше, а спал.
Говорит человек что-то или делает, а ты видишь, как он свою роль играет, и пытаешься понять, в какой игре. И думаешь, хочется ли тебе в ней участвовать, и в качестве кого. А то смотришь, как один мир сквозь другой проносится, и думаешь: «Зацепит, или нет».
В общем, устали мы от стольких впечатлений.
– Так мне тогда, выходит, не рассказывать ничего нового? Например, какой ход сделала игра? – понимающе-сочувственным голосом подыгрывал внучке дед.
– Игра сделала ход? – поинтересовалась Мила.
– А, я понял. Этот раздавленный таракан принес черную метку. И сам из-за этого расстроился, – вставил свою догадку Алим.
– Всё, всё, – опять взял слово Мишар, видя, насколько увязли в игривости его неопытные ученики, – мыть руки и за стол, а то вы сейчас настроите столько всего ненужного, что месяц будем разбирать. – Но потом не удержался и добавил, – тогда: прощай, сокровища.
– Какой таракан, какая метка, какие сокровища? – тихонько толкала Алима в бок Мила, – договаривались же ничего не скрывать.
Она прямо сверлила его глазами и то же самое пыталась делать пальцами.
– Да я ничего, – увиливал и от ответа, и от Милы Алим.
Саша в это время тихонько подвигала деда на кухню.
– Ну, ежели сокровище, то рассказать надо всё. Всё, что на ужин приготовил, надо выложить.
– Ага, значит, корысти ради, – отшучивался дед. – Давай, накрывай на стол. Посмотрим, какой у вас аппетит.
На стол накрывали все. Всем не терпелось всё узнать.
– Ну, начинай же, деда, – первая не выдержала Саша.
– Куда подевалось ваше терпение, не знаю, – и Мишар рассказал в подробностях о посещении гостя и в конце добавил, – в общем, этим посещением сбылось ещё одно пророчество:
«Когда недруг твой, побуждаемый тобою же завершённым пророчеством, принесёт тебе весточку от тебя же самого и будет уверен в обратном,
Когда остатки текста отразят события прошлого своей простотой и начнут свой путь, оттолкнувшись от тебя,
Все четверо, суть три, как один, отправятся на поиски некогда утраченного. Но путь тот пройдут, только если будут готовы.
Ибо охраняется он носящими правила недруга твоего и всеми, кто им следует. Ибо манна Дух усыпляет».
В общем, время пришло, а мы ещё не совсем готовы. И неизвестно, сколько у нас осталось на подготовку.
– И теперь останется неизвестным, что еще говорил Карим? – поинтересовалась Мила.
– Ну почему же, – успокоил ее Мишар, – ведь память Карима – это теперь наша общая память. Осталось только вспомнить. Хотя кое-что у меня уже записано.
– Прочитай что-нибудь, – попросила за всех Саша.
– Хорошо, одно прочту:
«Луна буру вал гади пса
Ог еха кур в ропот
А тя се б и лун горд
Коты по к луг топот»
Получается: Луну буравят псы гадостные. Понаехавшие куры ропщут. А ты, гордящийся лунностью своею, котом покидаешь истоптанный луг.
– Ну, не томи, деда, говори, что получается, – опять не выдержала Саша.
– А получается вот что:
Аспида главу рубанул
Топор в руках его.
Дрогнули бесята.
Топот, гул копыток.
Если весь текст прочитать, то будет описание происходившего и во плоти, и в духе. И было это всё сокрыто в писании старорусского мастера.
– Так ведь не было тогда современного языка, – возразила Мила.
– Так и не для них это послание было, – пояснил Мишар. – Так что? Будем готовиться? Или так пойдем? – обвёл он всех прищуренным глазом.
– Будем готовиться, – прозвучал единогласный ответ.
– Нагадил всё-таки таракан, – добавил Алим, – отпечаталось в пространстве и проникает везде, портя настроение. Хотя, может быть, это уже само пространство просится, чтобы помогли ему очиститься от нечисти.
Чистка
– Наконец-таки начали воспринимать ученически, – обрадовался Мишар. – Не только разумом, но и другими частями. Вот это и есть настоящий ход игры. Не то, что приходил какой-то архивариус и пытался что-то выяснить. И даже не то, что мы его вроде переиграли в споре о случайности и не случайности. Это всё пыль в глаза и поверхностный затуманенный смысл, отраженный в раскладах десятка игр, которыми манипулировала настоящая игра.
Её истинная цель была привнести в этот мир уже отжившее, занять наше внимание и силы. А ведь сделала всё безупречно, вроде как проверку устроила на нашу компетентность, нашу готовность. И нашла самое уязвимое место – самоуверенность и гордыньку. В нас с Алимом самая малость переоценки своих сил, а у Милы и Саши самая малость недооценки. И ей хватило, чтобы простроить целую комбинацию.
Вот, смотрите: гонец её искренне верил, что делал благое дело. Он искренне пытался докопаться до правды. Он не бездействовал, а, наоборот, был деятельным, пропускал всё через чувства, размышлял, складывал смыслы и, что самое интересное, говорил правду, что всё это чушь и ерунда.
А я, подгоняемый гордыней, хитроумно доказывал обратное и зарабатывал себе наказание, и чуть вас не потянул за собой.
А у неё всё по закону: даже гонец, принёсший плохую весть, не зная о том, всё равно пострадал. Вы сами видели, что раздавило его, как таракана. Если бы не опыт Алима во взаимодействии с игрой, топали бы мы сейчас на свой эшафот. Строем и с песней, как говорится. Вот почему я говорил, что одному мне не управиться. Какие будут теперь предложения? – вопросом закончил он свою речь.
– Можно почистить пространство через точку на листе, – предложил Алим.
– Всякая атрибутика это теперь старье, прошлая эпоха, – отклонил предложение Мишар.
– Тогда нужно поговорить о чём-то чистом и радостном, притянув его мир сюда, – предложила Мила.
– Уже ближе. Но неизвестно соотношение сил. Сколько их и времени уйдёт на это.
– Тогда остаётся попросить Отца, – нерешительно начала Саша.
– Мы прекратили движение к наказанию и развернулись в правильном направлении, – констатировал Мишар, – теперь у нас есть время.
– Всё, как в игре, – поразился Алим, – только происходит в реальных условиях. Там тоже правильное действие или правильно произнесённое слово давало выигрыш во времени.
– Хорошее выражение: выигрыш во времени. Ёмкое и, вместе с тем, неопределенное. Этот выигрыш нельзя подержать в руках. Его нельзя посчитать математически, положить в карман или подарить другому. Но он где-то внутри и ждёт своей реализации, – заметила Мила.
– Это только потому, что оно относится к другому, тонкому миру. Или миру Духа. И напрямую вытекает из огненного, – пояснил Мишар.
– Тогда получается, что к простому разговору о чистом и радостном, надо прибавить устремлённость к источнику этого чистого и радостного, то есть к Отцу, – немного изменила своё первое предположение, но уже более уверенно, Саша.
– Мы начали свое движение в правильном направлении, – опять констатировал Мишар.
– А я вижу, как меняется пространство, как поднимается мое настроение. Вроде и не отрицается то, что было, а меняется масштаб, и кажется оно теперь мелким и несущественным, – воскликнул Алим.
– Ну, вот, теперь и я чувствую, как отлегло от сердца, и силы универсально-образующие начали расти. А это всего-то лишь устремились мы, ещё не осознав ни задач, ни целей того, что собираемся делать, – завершил Мишар первый этап действа. – Через час продолжим.
– А почему так скоро? – спросила Саша.
– Потому как нельзя терять темп. Но и забегать вперёд нельзя. Вот так. Называется: в ногу со временем. Ощущая его. Потечет быстрее – время действовать. Потечёт медленнее – время устояться, обдумать, – Мишар поднялся и ушел в свою комнату. Остальные последовали его примеру.
Алим лежал на диване и размышлял:
– А ведь предупреждал философ, что не так прост архиватор. И не архивариус это вовсе, а то, что через него проявляется.
«А ты: таракан, таракан, – поддакивал ему Серый, – надо срочно весь свой опыт, обретённый в игре, активировать. С таким трудом наработанный, понимаешь. Три окончания, два витка спирали, четыре уровня, с таким трудом нажитое», – разошёлся было Серый и вдруг умолк.
Алим задремал.
Через час все собрались снова. Мишар радостно обвёл всех взглядом и неожиданно сообщил:
– А вы знаете, я понял ошибку и уничтожил всю папку со странными старорусскими текстами. Потому что не всякие исследования во времени бывают благотворными. Нет, конечно, бывают такие исследования, истории, тексты, которые источают Огонь и порождают время.
Но бывают и такие, которые время человека поглощают и утилизируют. И тогда он падает духом, и жизнь его становится беспросветной, так как лишается он источника жизненных сил.
– Почему же тогда снимают разные фильмы ужасов, расправ, – недоумевала Мила.
– Потому, как делающие это не ведают, а иногда и ведают что, но всё равно творят, сжигая себя заживо. Ведь именно в этих фильмах у съёмочных групп больше всего происходит трагедий. Нездоровый интерес не может добавлять здоровья.
Ну, да ладно. Что мы имеем. Ответный ход игра сделала. И мы, хоть с трудом, но устояли, потому что она у нас в гостях была, а не мы у неё. Зато теперь понятно, почему не вся память к нам вернулась. Потому что мы ещё не готовы правильно ею пользоваться. И в каждый момент времени мы имеем то, к чему готовы. Значит, мы всегда готовы, и, стало быть, оба условия, о которых мы говорили, выполнены.
Какие будут предложения?
– Деда, твое «какие будут предложения» всегда означает, с одной стороны, что время уже пошло, а куда пошло – потом узнаете, а с другой стороны, что с этого момента всё, что вы скажете, может быть использовано против вас, – заметила Саша.
– Да, но если ты заметила, то теперь ты уже знаешь об этом, а, значит, учёба не проходит даром, – подбодрил её дед.
– А ведь у нас есть выигрыш во времени, – напомнила Мила, – а мы даже не знаем, как его можно использовать.
– Зато я догадываюсь, – вставил Алим, – мы можем посетить игру, и она не имеет права устраивать нам цейтнот.
– Но при этом мы должны быть в огне Отца, – не забывала свой аспект Саша, – иначе можем не заметить, как наше время истечёт.
– Ну что ж, имеем два варианта: первый продолжить обучение, как намечали, в режиме реального времени, чтобы иметь бонусы в тонком мире, или провести раунд в виртуальном времени игры, чтобы получить бонусы в реальной жизни.
Осталось только зафиксировать тему. Алим понимает, о чём я говорю.
– О том, что входить в тот мир лучше с адресом. И этим адресом является мыслеобраз, на который Отец даёт Огонь, или хотя бы чётко сформулированная цель, к которой будет вести Дух. Более низкие вибрации – это просто авантюризм, – подтвердил Алим.
– Ага, главное, что сразу всё стало понятно, – в голосе Саши была явная ирония.
– А я бывала в игре, полагаясь на Алима. А теперь у нас ещё и Мишар, – Мила посмотрела на Сашу, – зато впечатления незабываемые.
– Ну, ладно, уговорили, я тоже за игру. – Саша распрямила спину.
– Значит, устремление есть у всех, понятно, а с остальным напряжёнка. Попробуем тогда в виртуальном режиме, – констатировал дед, и все напряглись.
«Надо было не «напряжёнка» сказать, а «расслаблёнка» лучше», – основываясь на горьком опыте, прошептал Серый, и Алим с ним согласился.
Незаметная грань
Мишар минуту молчал и потом, отвечая, видимо, на свой же вопрос, произнёс:
– Нет, ничего не получается. Чистая физика идёт. Так мы от неё не оторвёмся. Не готовы мы сейчас. Каждый думает о своём, и все смотрят на меня.
– И поэтому ничего не происходит?– спросила Саша.
– А кто сказал, что ничего не происходит, – удивился Мишар, – происходит, ещё и как происходит, просто мы не хотим этого замечать.
– Как же не хотим, – удивилась Мила, – мы во все глаза смотрим, во все уши слушаем.
– Вот, вот, и я сейчас смотрю в прошлое, смотрю в настоящее, смотрю в будущее и вижу, что происходит нечто грандиозное, и сердце моё радуется. – Мишар как будто смотрел во что-то далекое прямо перед собой.
– Так это ты в другом смысле смотришь, – возразил Алим.
– Вот, ведь можете, оказывается, когда хотите, видеть разницу, – играл удивление Мишар.
Теперь уже не выдержала Саша:
– А это твое «видеть» уже в третьем смысле.
– Вот молодцы. Теперь вы понимаете, что означает смотреть и не видеть, слушать и не слышать. Тогда вспомните, кто мимо чего прошёл и не увидел, и не услышал.
– Мой мир, я вижу это, в последнее время сильно изменился. Я бы сказала, в нём появилось новое измерение, которым я еще не научилась пользоваться и поэтому, только переместившись по нему, замечаю изменения, но не пойму, как они произошли.
– Это верно, но это общие фразы, – продолжил Алим, – а я вот вижу, что события происходят точно, как в игре. Только не мы в её мир входим, а она в наш.
– А у меня к этому двоякое отношение. Хорошо, конечно, когда сказка приходит в этот мир, и он становится ярче. Но тогда теряется целый загадочный мир, в который так иногда тянуло.
– Вот, я так и знал, что вы дадите мне подсказку, – Мишар радовался больше всех, – во-первых, ключи мы собрали не зря, и они открыли дверь. Но мы не вошли в игру. Мы забыли, что она несла в себе условия. Мне кажется, что мы сейчас живём в новых условиях. А это значит, что через эту дверь вошла игра, и теперь она делает ходы в нашей жизни.
И Саша тоже права. Раз мы притянули то, к чему тянулись, значит, мы таки дотянулись. Просто теперь нам надо увидеть следующее, к чему мы можем тянуться. Это хорошо, что мы начали движение. Вы, наверное, пока отдыхайте, а мне надо покопаться в своих бумагах: поискать вам новые сказки на ночь. Море. Берег. Старик. Чего еще не хватает? – улыбнулся он.
– А я пойду к морю. Отдых не так часто бывает. А потом оно опять будет приходить только в видениях, – Алим задал новый тон разговору, он был уверен: его-то работа не оставит без сказок.
– Тогда и я пойду радоваться волнам, – решила Мила.
– Куда вас денешь. В дельфинарий, так в дельфинарий, – согласилась Саша.
«Да, жить, как в сказке, неплохо, – думал Алим, прохаживаясь по берегу, – но если теперь даже всё и возможно, то всё равно время течёт по-другому – медленнее».
«Это потому, что тебе не хватает пятого измерения, насыщенности», – сочувственно подтвердил Серый.
«С глубиной бы разобраться», – возразил ему Алим.
«Подождите, – не умолкал Серый, – раз она, эта глубина пришла в мир, то она скоро сама станет со всеми вами разбираться. Не соскучитесь».
«Да иди ты, – отмахнулся от него Алим, – умеешь успокаивать».
– Если мух нет, а молодой и красивый от чего-то отмахивается, значит, мир грёз одолевает, – услышал он неожиданно обращенный к нему женский голос и увидел, будто явившуюся из моря, загоревшую девушку с коробом. Она стояла босыми ногами на мокрой полосе, омываемой волнами, и пена раз за разом, смываемая новой волной, ею же и приносимая, шипела у её загорелых ног.
Сообразив, что привлёк к себе внимание только в силу рода её деятельности, Алим решил подыграть ей:
– А вы можете что-то интереснее предложить?
– Несомненно, интереснее. Вас такие интересные дамы сопровождают. И так ревниво оберегают, – заметила коробейница, – что вам непременно надо порадовать их сувениром. У меня здесь на любой вкус. Загляните, – хитро предложила она, и Алим машинально сделал шаг ей навстречу.
Коробейница видела, что спутницы Алима приближаются. Ей это было на руку. А Алим от неожиданности вздрогнул, когда услышал:
– Ни на минуту нельзя оставить без присмотра, – возмущалась Мила, – того и гляди – уведут. Хоть на цепь посади.
– Так это молодой человек подарки вам выбирает, – развивала разговор в нужном ей направлении предприимчивая девушка, сильно загоревшая по сравнению с Милой и Сашей, – бусы, зверушки, ракушки на любой вкус, – продолжала она, улыбаясь.
Алим рассматривал товар, и его взгляд остановился на одной большой красивой раковине. Внимательная смуглянка достала её и, приподняв вверх для всеобщего обозрения, таинственно произнесла:
– А это вообще уникальная вещь и дорого стоит. Это раковина из легенды.
– Из какой легенды? – спросил Алим.
– Давным-давно вышедшая из волн дева хотела плеснуть из нее воду на молодого юношу, попавшего под чары таинственной игры, но не успела, и окаменел он. Так, окаменевший, и по сей день сидит он под деревом, недалеко от берега. Голова и руки его почти срослись с туловищем. Но ноги так же четко видны. Легенда гласит, что дева в сердцах забросила раковину обратно в море. И сама растворилась в нём, слившись с волной. Только ветер всё не может успокоиться и разносит по округе окончание легенды.
Алим не верил своим ушам и не знал, что сказать. Саша слушала с интересом новую для неё историю. И только Мила, чувствуя, как в ней оживают воспоминания, с волнением спросила:
– И какое же окончание легенды?
– Дело в том, что оно имеет значение только для того, кто владеет раковиной, – хитро прищурилась девушка.
– А вы уверены, что это именно та раковина. Вы, небось, уже не один десяток таких продали, – засомневался Алим.
Довольная, что сделка уже вот-вот состоится, смуглянка безупречно продолжала:
– Может, и не та, ведь её только вчера выбросило на берег как раз напротив окаменевшего юноши. А проверить это можно только воспользовавшись ею. Прикосновение к легенде дорогого стоит, а, может, и не очень – в зависимости от обстоятельств, – добавляла загадочности девушка.
– Хорошо, я беру, – решился Алим. Спутницы его с интересом наблюдали, что же будет дальше.
– Она стоит всех денег, которые ты имеешь при себе, – протянула коробейница раковину.
Беглецы из легенды
Алим вывернул карманы шорт и рубашки и после совершённого обмена спросил:
– И чем же заканчивается легенда?
– Она не заканчивается, но имеет продолжение. Сердце окаменевшего юноши по-прежнему бьётся, и это можно услышать, если приложить ухо к его груди. А если дева морская плеснёт из этой раковины водой на каменного истукана, то он оживёт. И тогда он поведает совсем неимоверную историю. Только вот одно предостережение: легенда гласит, что окаменел он не случайно, и участь такая постигла не его одного. Так что надо быть осторожным.
Коробейница осталась довольна и проведенной сделкой, и впечатлением от рассказа, явно отразившемся во взглядах слушавших его. А посему улыбнулась и пошла дальше.
– Постойте, – остановила её Саша, – ведь самого главного вы не сказали: где же находится тот истукан?
– Ах, да, самое главное: владелец раковины становится частью легенды и должен её продолжить. А юноша тот неповоротливый подпирает дерево километрах в трёх отсюда, там, за теми скалами, – и она показала направление – огромное дерево и истукан – всё по-честному. Удачи вам.
– Красивая легенда, – загорелась Саша, – только вот жаль, что историю мы не услышим, потому как вряд ли дева выйдет из воды, чтобы плеснуть водой на юношу.
– Это ты так думаешь, потому что не знаешь всего, – возразил Алим, – мне, например, известен случай, когда дева успела плеснуть. Правда, ей помогал старик. И с девой той можно договориться.
Алим посмотрел вопросительно на Милу. А Саша села на песок и упрямо произнесла:
– Никто никуда не пойдет, пока вы мне всё не расскажете. Иначе будет нарушено первое правило, ведущее к истине.
– Так мы и не против того, чтобы представить свою версию истории, – ответил Алим за двоих и тоже присел. – Просто сценку из этой легенды игра предлагает к проживанию игроков, и мы через неё прошли. До сих пор помню то состояние, когда начинаешь превращаться в камень.
– Саша, я могу тебе подробности по дороге рассказать. Зачем терять время? – предложила Мила, делая первые шаги в ту сторону, куда всех тянуло, как магнитом.
Девчонки шли впереди, перебрасываясь раковиной и уточняя возможные подробности то ли игры, то ли легенды, а Алим шёл чуть позади, тоже погружаясь в различные воспоминания.
«Не всё так просто, как кажется на первый взгляд», – предупреждал его Первопроходец во время последней беседы, когда он ждал появления Милы теперь уже в её кабинете. «Всё зависит от соразмерности, глубины взгляда и того, на что он устремлён. Зачастую уход в сторону ничем не лучше спотыкания».
«Вот, вот: семь раз отмерь, а один раз отрежь, – поддакнул Серый, – может, это и не тот вовсе камень, а какой-нибудь камень преткновения или одолей-камень. А, может, игра ещё что придумала, ведь говорил же дед, что она теперь сама активно прорывается в наш мир», – не унимался он.
– Ай, – вскрикнул Алим, споткнувшись о небольшой камень, и присел. Он хоть и ударился, но не больно. Однако в связи с предшествующими размышлениями не спешил продолжать путь, а как-то странно разглядывал окружающий мир, так, будто проявился в нём впервые.
Они проходили как раз тот выступ, за которым скрывалась часть берега, обещавшая окунуть их в легенду. Но самое интересное было другое. Алим ясно осознал, что это не шутка.
Оглядываясь назад, он видел обычный морской берег с движением, пляжами, какими-то постройками и горизонтом, разделенным на море и возвышающуюся сушу. Поворачивая голову в другую сторону, он видел не то лагуну, не то еще как-то это называется.
В приморских терминах он был слаб, но одно видел чётко: это была картинка из другого мира. Другие краски, другая природа, другое восприятие, вызывавшее другое состояние. И ощущение локальности этого мира. Даже облака над ним вращались вокруг своего центра и поражали своей неестественностью, как в компьютерных играх.
– Смотри, уже застыл, – произнесла Мила, прерывая его соображения, – а давай его из раковины обольем – может, оживёт? – обратилась она озорно к Саше. Но та прежде, чем продолжить игру, сочувствующе обратилась к Алиму.
– Сильно ударился? Тут начинаются камни, надо смотреть под ноги.
– Дело не в том, – продолжил свои размышления вслух Алим. Чувствуете, здесь плотность воздуха другая, как будто другие законы начинают действовать. Вон, смотрите, как движутся облака. А внизу какая-то неподвижность, только ветер смерчиками кружит вокруг того дерева, в самой гуще камней. Как будто вычищает их от всего наносного.
Мне кажется, я не готов так сразу окунуться в этот мир. А, может, это очередной ход игры. Откуда появилась та сказительница легенд, и почему ты, живя здесь, не слышала о ней раньше? Почему мы так однозначно восприняли её рассказ, и почему я споткнулся, когда размышлял о камне преткновения?
Но и даже тогда в игре нам помогал старик. А сейчас мы бросились в неизвестность, даже не предупредив его.
– Я, конечно, часто приезжаю к деду, и здесь бывала, но об этой легенде не слышала, и не рассматривала эту часть берега в таком состоянии. Я тоже сейчас как будто вижу его впервые, и у меня так же возникло желание порасспросить обо всем деда.
– Вы хотите сказать, что мы сейчас развернёмся и пойдём назад, когда уже почти пришли? – неуверенно возразила Мила.
– Нет, ты можешь сходить послушать, что там шепчет истукан, или разделить участь вон тех птиц, – испытующе произнес Алим.
Мила смотрела, как птицы пытаются что-то достать между камнями, потом подхвачиваемые вихрем относятся в сторону на песок. Прихрамывая и приходя в себя, отряхиваются и опять устремляются к камням. Затем картина повторяется вновь.
– А ведь такое впечатление, что вихрь их щадит, но при желании может потрепать куда существеннее, – заметила Саша.
– Ага, нагоняете жути, – обиделась Мила, развернулась и пошла назад, унося с собой раковину, – теперь даже если заставлять будете, я туда не пойду.
Теперь Мила шла впереди, слегка ускоряя шаг, когда Саша и Алим пытались её догнать. Зная её физическую подготовку и упрямство, Алим произнес:
– Это бесполезно.
И Саша решила воспользоваться предоставленной ей возможностью пообщаться с Алимом.
– Как это у тебя получается замечать всякие незначительные, казалось бы, детали. Мила столько всего рассказывала, как ты открываешь новые миры, и она вслед за тобой, а теперь я этому учусь. Это оказывается так интересно. Даже дед меня так не вдохновлял. Наверное, из-за разницы в возрасте. Я думала, что это имеет значение. А теперь вижу, что нет.
Она замолчала.
– Я не задумывался об этом, но сейчас мне пришёл ответ. Всё это возможно, когда умеешь балансировать на грани внутреннего и внешнего мира. Тогда успеваешь улавливать взаимосвязь между внешними и внутренними картинками, как они меняются синхронно. Но эти связи очень тонкие и становятся не видимы на фоне грубых действий или всплеска эмоций.
Зато, когда улавливаешь эти связи, то будто попадаешь в иной мир. Ничто тебя уже не сбивает с толку. И смотришь, как внешнее перетекает во внутреннее. А самое кайфовое, когда, поймав волну, меняешь вектор её направленности, и внутреннее начинает перетекать вовне. Своеобразно каждый раз, но уловив, как бы сказал твой дед, программу, в которой развиваются события, ты начинаешь усилием воли, меняя внутреннее состояние, менять внешние условия.
Представь радость человека, создающего что-то своими руками, вернее, владеющего своими руками, своим голосом, своими мыслями, способного это выразить внешне. А теперь представь, что ты владеешь чем-то намного мощнее, намного сокровеннее, и оно, это твоё и вместе с тем намного, казалось бы, превышающее тебя, начинает из тебя истекать, эманировать во внешнее пространство, как будто ты и есть портал миров.
– Где ты так научился говорить, Алим, я как будто не ушами тебя слышу, а всем телом. Даже мурашки пробежали.
– Это не я, – засмеялся Алим, – это ты задала так вопрос, что он вытащил из меня то, чего я и не знал.
– Это вы надо мной смеетесь? – обернулась Мила. Любопытство и ревность оказались сильнее надуманной сердитости, и она подождала своих друзей. – Признавайтесь, что ещё удумали на пару? – взяла она под руку Алима.
– О, как всё серьёзно, – опять рассмеялась Саша, – как я тебе завидую. Только что Алим погрузил меня совсем на секундочку в неведомый мир, и во мне начало расти «хочу».
Мила ущипнула Алима за бок и добавила словами:
– А я догадывалась, что ты способен у красивых девушек растить «хочу». Но чтобы вот так прямо в моём присутствии – это уже как-то называется.
– Да ты все неправильно поняла, – начал оправдываться Алим.
– А ты ему ещё смугляночку припомни, и посмотрим, как он будет выкручиваться, – смеялась Саша, как будто она тут вовсе не причем.
– Вот, попробуй после этого войти в глубину вопроса. Сами же просят: «объясни», и сами же не дают войти в нужное состояние. Не зря женщин не брали в плавание.
Тучи закрыли солнце, и сзади послышался раскат грома. Небо там было совсем тёмным. Все ускорили шаг.
– Да, вовремя мы сообразили, что надо идти домой. Успеть бы до дождя.
– Как-то неожиданно он собрался.
Мимо пронёсся кружащийся столб пыли и бросил под ноги несколько птичьих перьев. Но оторвавшийся от своего мощного центра, он, видимо, не рассчитал своих возможностей, выбился из сил и на время притих. Алиму показалось это смешным.
– Поздно спохватился, – улыбнулся он, – мы уже почти пришли.
Какою мерою мерите
– Деда, а почему ты не рассказывал о каменном истукане? – с порога начала Саша.
– Так сначала ты маленькая была – незачем было, а потом как-то другим мысли были заняты. А что, значит, появилась эта плутовка и прямиком к вам? – вопросом на вопрос ответил Мишар.
– А вы и вправду знаете эту историю? – заинтересовалась Мила, – и рассказать можете?
– Отчего бы и не рассказать, раз срок пришёл.
– Опять ты опоздал, деда, нам уже рассказали.
– То, что вам рассказали – всего лишь интерпретация сотни раз переданных слухов, в которых давно уже утеряна суть, а, стало быть, и смысл туда каждый вкладывал, как мог. Вы бы лучше накрыли на стол. За чашечкой чая оно и разговор душевнее, и мысли яснее, а то притянули за собой возмущённые стихии. Ведь не уйдут, пока ответ не получат.
В подтверждение слов Мишара капли косого дождя с порывом ветра таки дотянулись до окна, и обескураженные твердостью стекла поползли вниз на отлив, увлекая за собой осевшую на нём пыль.
Повторив пару раз безуспешную попытку проникнуть в дом таким способом, дождь, лишённый поддержки ветра, обрушился ливнем, пытаясь подмыть мешавшее ему строение. Однако, как только интересовавшая стихию четвёрка уселась за стол, пыл её поубавился. Она, то прислушивалась, утихая к разговору, то набрасывалась на окно, не соглашаясь с чем-то, то выла и улюлюкала во всевозможные трубы и неплотно прилегающие элементы перекрытия, сожалея о тех временах, когда человек со страхом признавал её власть над собой.
«Жалкие создания, попались бы вы мне в открытом море! Ух!» – и подхваченная где-то жестянка поскакала и ударилась громко обо что-то. Потом всё утихло.
– Интересующая вас легенда, – начал Мишар, отпивая глоток чая из пиалы, – становится ещё интереснее, когда знаешь её истоки. Предмет её откровения куда более значим, чем любые интерпретации, которые суть лишь хлебные крошки на пути ищущего.
– И ты предлагаешь нам пройти этот путь, – начала догадываться Саша.
– Посмотреть на всё по-другому, не привязываясь к поспешным выводам, максимально пытаясь избежать однобокости, – предположил Алим.
– Понятно теперь, почему вы рванули изо всех сил к истукану, а затем нагнали жути и с еще большим рвением побежали от того места, где он находится, – иронизировала Мила, – это чтобы посмотреть на всё с разных точек зрения.
– Начало отличное, – подытожил первый круг Мишар, – развитие многомерности восприятия – это и есть предмет всей возни, описываемой в легенде.
– И что, для этого нужно бегать по берегу наперегонки с ветром, плескать водой и пытаться услышать камень? – Саша вопросительно смотрела на деда. Но продолжил Алим:
– Красиво сказала: ветер, вода и камень. Только ветер – это ведь движение воздуха. Потоки воздуха, потоки воды. Океан водный, воздушный океан – они как будто перекликаются, и только камень не хочет участвовать в этой перекличке, и вода камень точит. Камень преткновения. – Алим чуть было не провалился в свои фантазии, но его остановила Мила:
– Ага, ты сейчас начнёшь обниматься с водой и ветром, парить над землёй и пинать камень за то, что он бездушный. А что омывать будет вода, и где ветер будет играть со своим мусором, если земли и камня не будет?
– Что интересно: в кожаной папке есть лист с рассуждениями по этому же вопросу. Сейчас принесу. – Мишар пошёл в свою комнату и принёс два листа с текстом, продолжив, – вот, послушайте, описание идёт как продолжение листа под номером два:
«Вовне стремясь, я испускал дыханье, и камнем оседало даже то, что было мыслью. Я терял сознанье, пытаясь уяснить: ну что же, что меня тому подвергло наказанью, что за напасть.
Я вспомнил вечер.
Свеча горела, и, смеясь, я произнес: «Что, Мудрый камень, я мог бы написать, с тобой слиясь?» И текст полился сам собою, пером излив погоды страсть.
Опять за окнами ненастье, вода и ветр, забыв покой, затея спор между собой о сей бытийности земной и данной им над нею власти, не совладая с силой страсти, сплелись в безудержности той
В поток…
Опять вам камень поперёк. А он ни слова не изрёк. Он чхал на ваши устремленья, на ваши вихри и теченья – он камень, камень преткновенья, его душа не знает слёз.
Окаменелая душа. Он твёрд и мыслит не спеша. Ему что вечность, что мгновенье, в угоду вам менять решенье не будет он. И что с того.
Для вас не стоит ничего быть здесь и там, везде, во всём, а он от глыбы отломлённый - уже не глыба: камень он.
И отделённый навсегда, он не познает единенья, на то он камень преткновенья. Один расколешь – станет два.
И так до крохотной песчинки, когда и ветер, и вода свободно ею помыкают. За сколько ж миллионов лет устои каменные тают?»
А дальше на следующем листе, будто продолжение пятого и третьего листа одновременно:
«В тот миг меня покинул дух… Я ж, словно бы уснув, дивился: мой Дух со мною не простился. Влекомый искрою Огня, он будто смотрит на меня.
Я ним увидел, что надежда - то суть лишь первая одежда моей без плоти во плоти. Я, сняв её, могу уйти на миг из плана бытия.
Но возвращусь уже не я и буду вновь себя растить. Зачем тогда мне уходить из праха в прах, в Огонь с Огня, и Дух обратно втёк в меня.
Надеждой Вера облеклась, и разум бренный возвратился, и будто бы мечта сбылась. Не умер я, но вновь родился.
И вот я вижу пред собой: меня живительной водой морская дева поливает, смутившись, в море убегает. И я кричу ей вслед – постой…».
Но текст несёт какую-то неустойчивость и обрывается, словно сознание пишущего скачет по присутствиям и присутственностям матрицы, не имея способности к головерсумному сложению.
– Опять ты, деда, непонятным языком говоришь.
– Вот присутствия я понимаю. Сам часто на лекциях пребываю в полном отсутствии присутствия, а, стало быть, присутствие мое зафиксировалось где-то в ином месте, видимо, не испытывая потребности быть солидарным телу. Матрицы я тоже могу представить, как какие-нибудь разложенные на отдельные ячейки, упорядоченные элементы программ, которые, отпечатываясь в сопряженном пространстве, вызывают в нем соответствующие процессы. Тут у меня фантазии хватает. А вот, что такое «головерсум», представить не могу, – выпалил Алим.
«Ух, ты, – не выдержал даже Серый, – это как тогда на семинаре: никто ничего не поймёт, но что-то должно произойти».
Саша смотрела в окно, думая о своём, Мишар не спешил с ответом, ведь была очередь Милы, а та несколько раз открывала рот и закрывала, как рыба, не произнеся ни звука. Затем поднесла руку ко лбу Алима и вслух заключила:
– Нет, аспирин тут не поможет.
Зато на улице явно посветлело. Дождь прекратился, и показалось солнце. Где-то вдалеке прогремел гром.
– Мишар, кто такая эта смуглая плутовка? – вдруг вспомнила Мила волновавший её вопрос, – мне кажется, она дурно повлияла на психику этого юноши. А вдруг это заразно? – они с Сашей рассмеялись и сочувственно посмотрели на Алима. Мишар тоже улыбнулся, не столько самой шутке, сколько привнесённым ею изменением в настрой игры, которая ещё не закончилась.
– Головерсумность – это качественно новое, компактно-целостное восприятие. Этакая естественная эвристичность, позволяющая видеть доселе невидимое – это к вопросу Алима.
А смуглая плутовка эта – вроде как обычная девушка, только несёт она в себе завершение той программы, частью которой является, и легенда о философском камне, и неисполненное поручение сестёр горгон с постигшим за это их наказанием, и необходимость осознания вашей роли в этом – это к вопросу Милы.
Всё дело в том, что программа настолько мощная, что покорёжила не одно колесо сансары целых народов, не то чтобы отдельных людей. Может и лучше, что вам это ни о чём не говорит. И ещё одно. Игра не выводит игроков на уровень, если у них нет шансов его пройти.
– И что нужно, чтобы пройти уровень?
– А я думаю, главная задача игры, если считать её положительным героем, это научить игроков выходить из оков той действительности, в которой они живут. Ведь когда играющий углубляется в игру, всё остальное становится для него несущественным, он обретает способность перемещения в ином измерении, и лишь его недомерность делает его же слепым. Одно-двумерное перемещение даже в многомерных условиях не позволяет воспользоваться их преимуществом, как, например, дикарю телефоном. И тогда появляется лишь манящая возможность получения чего-то из ниоткуда, которая существует в игре. Тем и притягательна игра, что расшатывает, встряхивает уже освоенную мерность, всё больше и больше насыщая ее предпосылками к развитию. Не дает укорениться в сознании ощущению всеобщей незыблемости.
Мила опять приложила руку ко лбу Алима, и он замолчал.
– Мишар, а почему в легендах людей превращали именно в камень? Они так лучше сохраняются? А я слышала, что когда из камня вытёсывали очень красивые скульптуры людей, то их даже пытались оживить. Но, по-моему, безуспешно.
– За Алима не беспокойся. В принципе, у вас сейчас идет сходный процесс у всех троих. Только у вас с Сашей это больше похоже на опустошение, а у Алима на заполненение до предела. Это как в физике фазовый переход. Так количество переходит в качество через отрыв от старой матрицы. И, кстати, это ещё одна модель того вопроса, в котором мы барахтаемся.
– Вот умеешь ты, деда, подбирать нужные слова. То пустоголовые мы, то беспомощно барахтаемся. Про вещество даже я знаю. Лёд, вода и пар, например. Молекулы одни, а выглядит по-разному. И всего-то лишь надо нагреть или охладить. И что с того?
– А то, что ведут они себя по-разному. Ледышку или камень кинешь, и летят они по линии какой-нибудь одномерно, пока не забьются в какой-нибудь угол. Водой хлюпнешь – растечется она по поверхности, красуясь двумерностью своего поведения. А газ выпустишь, так он неспешно так, оглядываясь по сторонам, расползется по всему объёму трёхмерно и плевать ему, нравится тебе это или нет, назад его уже не загонишь.
– Ага, это ещё один симптом. Ты ещё попробуй указать им на недостойность их поведения, или родителей вызови. – Алиму явно не повезло, что Мила после него в игру вступает. Если бы можно было увидеть его тонкие тела, они явно были бы все поколоты и в синяках. – Сейчас окажется, что камень водой обливали, чтобы он одномерность свою на двумерность поменял, а ветер пытался вдохнуть в него дух трёхмерности. А, может, его сразу поместить в плазменный коллайдер, чтобы он четырехмерно отреагировал?
– Ну вот, вы уже подметили, что в одном и том же трёхмерном пространстве проявление мерности неоднородно и растёт с повышением внутренней энергии. Я думаю, на сегодня достаточно. Новое понимание должно приобщиться к старому, отвоевать свои позиции. Да и воздух на улице после дождя, наверно, приятней, чем в помещении.
Твёрдое намерение
Свежий воздух был необычайно приятен. Особенно после мозгового штурма. Свежемаринованная троица, как тихонько вслед обозвал их Мишар, отправилась смотреть новый мир, или старый, но новыми глазами.
– Интересно, что будет, когда мы начнем сверлить глазами того истукана. Он оживет, рассыплется, как песок, или в нём останется три отверстия? – спросила Мила своих попутчиков.
– Вот, интересно, ты вышла любоваться природой? Или хочешь довести нас до полной кондиции? – в ответ спросила Саша.
– Нет, у Милы уже есть план, как перехитрить игру, – выдал Алим свою версию.
– А что, я виновата разве, что не могу так быстро переключаться, как вы? Сейчас попробую. Вон чайки спешно обследуют берег, выискивая моллюсков на обновленном стихией берегу, вон кораблик на горизонте плывет, как ни в чём не бывало, и пассажиры, наверное, радуются, что дождь закончился. Вон рыбаки на берегу готовятся выйти в море, а дальше девушка идет вдоль берега, – Мила помедлила и уточнила, – смуглая.
И, увидев, как Алим внимательно смотрит в сторону удаляющейся девушки, взяла его под руку и развернула в другую сторону:
– Глаза поломаешь. Пойдёмте лучше к санаторию, может, чего вкусного купим, или там какая развлекательная программа нарисуется. Хочется развеяться.
– Вот нравится мне твоя откровенность, Мила. Вполне даже согласна, надо между людьми потолкаться, – подхватила идею Саша, а то всё какие-то заморочки в голову лезут. Надо свеженьких впечатлений подкинуть.
Алим соглашался молчаливо, и Милу насторожил его задумчивый взгляд.
– Не боись, вдвоем мы его не проглядим. Будет, как под колпаком у Мюллера, – перехватила её настороженный взгляд Саша.
– Ну, вот, прощай свобода в расцвете юношеских лет, – наконец отреагировал Алим шуткой, и Мила немного успокоилась.
– А что вы подразумеваете под вкусненьким: что-нибудь сладенькое или экзотическое? – продолжил он заинтересованно. – Экзотическими тут могут быть только цены, а всё остальное можно достать, перепрыгнув через забор. Никогда не пробовали так?
– Нет, а что?
– Вот и я тоже, – шутливо сожалела Саша.
Посещение шумного санатория прояснило то обстоятельство, что какой-то он не такой, и люди в нём странные, не интересные. Так что остаток вечера юные искатели приключений провели, гуляя по берегу и обсуждая наполеоновские планы на после отпуска. Зайдя в дом, тихонько разошлись по своим комнатам.
– Странная тактика у Мишара, – думал Алим, лежа на диване, – почему бы сразу не сказать, на что обратить внимание и чего сделать, что за история и как её закончить. Нет же, надо помучить: догадайтесь, мол, сами. А время – оно такое, что может и не ждать.
Алим смотрел в окно, которое в его комнате выходило в сторону моря. Сам берег видно не было, но горизонт и подымавшийся над ним диск луны были видны хорошо.
Необычное ощущение не давало Алиму покоя. Его как будто магнитом вытягивало в окно, и он догадывался, откуда могла исходить эта притягательная сила.
«Надо взвесить все за и против», – забеспокоился Серый, предвидя, что ситуация может выйти из-под его контроля. И Алим решил взвесить.
Конечно, получив дополнительные знания о целях и возможностях заинтересованных сторон, а, может, и об особенностях программ, задействованных в этом, да ещё и действуя группой, они будут иметь некую защищённость. Хотя, если всё, что говорил Мишар, правда, то речь идёт не о противостоянии, а о возможности не совершить фатальной глупости. Но, с другой стороны, излишняя осторожность может перекрыть доступ к самому сокровенному.
Пойти же одному, в простой роли наблюдателя, может и глупо, но правило «дуракам везет» работает очень часто. Таков первый пункт. Здесь есть и плюсы, и минусы.
Пункт второй. Если правда, что та самая игра заинтересована в благополучном завершении легенды, то он, Алим, из всех имеет самый большой опыт, и, что немаловажно, её доверие. И ещё: не нужно будет переживать за остальных. Тут, наверное, больше плюсов, чем минусов.
Пункт третий. Смуглянка, видимо, бывает там часто. Вот и сегодня пошла. Может, раковины собирать после большой волны, а, может, она живёт с той стороны от лагуны, а Мишар говорил, что она обычная девушка, пускай даже с необычной судьбой. Да и глупости всё это. Если ночью там может происходить что-то необычное, то он это увидит. И Алим отдался на волю судьбы и той притягательной силы, которую так отчётливо ощущал.
Ноги спустились с дивана, на ходу облекаясь в шорты и сливаясь со спортивной обувью. Окно распахнулось бесшумно, и тело Алима ни за что не зацепившись, так же бесшумно переместилось на прибрежную полосу. Неведомая сила создавала необычную скорость и легкость передвижения. А взволнованный Серый так расстарался в своих предположениях и фантазиях, что Алим вспомнил о конспирации и осторожности, только остановившись перед тем небольшим камнем, о который споткнулся накануне. Он отошел подальше от воды и присел в камнях.
«Надо осмотреться и успокоиться», – дал он себе внутреннюю установку и притаился. До камня под деревом было еще далеко. Луна, хоть и хорошо всё освещала, но на большом расстоянии, да ещё и в тени дерева было трудно что-либо различить.
Убедившись в отсутствии какого-либо движения и посторонних звуков возле интересующего его объекта, Алим переместился ближе метров на двадцать и опять присел. Затем еще и еще. Когда осталось метров тридцать, он устроился полулёжа между камнями и уставился на луну.
«И что дальше?» – поинтересовался Серый.
– Да отстань ты, – прошептал Алим, – и без тебя знаю, что придурок. Ещё домой километра три топать. А не хочется. Лежать бы так и лежать. И Алим лежал и лежал, смотря, как подымается луна, как приближаются к ней легкие дымчатые облака. Закрыв глаза, слушал, как шумит море, и где-то изредка недовольно перекрикиваются потревоженные чайки.
«Надо пересилить себя, подойти к камню, постучать по нему или погладить, чтобы не чувствовать себя потом трусом, и возвращаться домой, пока ещё есть время поспать», – дал он себе очередную установку. Но ноги не слушались, тело отяжелело, будто ожидало какой-то более убедительной мотивировки, способной дать достаточный импульс к действию.
И Серый услужливо начал рисовать фантастические картины всевозможных вариантов сказочных сюжетов.
Дивное свечение
Алим так и уснул бы под его мурлыкание, если бы не одно странное происшествие, которое вернуло его к реальности. Всем своим телом он ощутил вдруг обмяклость, шевеление камней и, наоборот, покорно-смиренное утихание моря. Будто оно притаилось. Сквозь веки Алим увидел, как становится всё светлее, и его бросило в жар: «Неужели утро?». Дрогнув, он пробудился от дремоты и открыл глаза.
По-прежнему была ночь, но со стороны моря лился мягкий свет, который по своему поведению скорее был газоподобной жидкостью. Жидкость эта нежно растеклась по лагуне, заполнив собою и камни, и дерево, и воздух, и Алима, образовав некий купол. Светящийся Алим смотрел на источник этого света и не мог оторвать от него глаз. Это была девушка, как две капли воды похожая на ту, которая продала им раковину. Только в свете она была намного обворожительнее. В руках ее была раковина, из которой и истекал свет.
Дева направлялась к истукану, и, по мере её приближения, он всё больше насыщался свечением, пока, наконец, тоже обмяк и, расправив плечи, приподнял голову.
– Вот и дождались мы своего часа, Сомикам. Завтра окончательно проявится наш мир, и мы сможем, наконец, преодолеть забвение и ступить на путь восхождения. Завтра я услышу, как бьется твое ожившее сердце, когда ты прижимаешь меня к своей груди.
– Ты так часто мне об этом говорила, Маридан, что я уже ощущаю, как во мне что-то происходит, когда ты приближаешься, когда я слышу твой голос. В меня уже проникает исходящее от тебя тепло. Я начинаю вибрировать так, будто твой отец опять сотрясает землю вокруг. Меня тянет броситься навстречу тебе, только ноги еще не слушаются.
– Не может такие слова говорить обладающий каменным сердцем. Близится свершение. Но ты забыл, что он не отец мне, и к тому же, он уже оставил свой пост. Его время прошло. Завтра к тебе прикоснется юноша, сердце которого пылает любовью, и в тебя войдет её живительная сила. Тогда пройдёт и время наших страданий.
Притихшие вокруг Алима зверушки поползли подальше от моря, оставляя его одного сидящим на песке.
Истукан обхватил каменную ногу руками и дернул ее, пытаясь освободить от чар и песка. Земля всколыхнулась, и зверушки притихли, с опаской оглянувшись в сторону моря.
Свет вспыхнул, осветив их, и они вновь окаменели. Светящаяся благодать покинула их, и вокруг опять стало темно. Истукан тоже застыл. Алим не заметил, когда дева уходила от камня. В свете выглянувшей из-за туч луны он успел лишь заметить, как сливается она с морем, погружаясь в него, и волосы ее развеваются, как живые.
Мелькнувшая было догадка пронизала его всего холодом, и ноги задеревенели. Луна опять спряталась за тучи, и стало темно. Или то потемнело в глазах.
Алим пронзил наползающую пустоту криком, и, сорвавшись, помчался домой, наполняясь радостью осознания того, что он живой.
Каждое мгновение этого живущего самого по себе движения было первым и последним. Алим же, уцепившись в него крепкой хваткой десятка своих рук, все свои силы вложил в то, чтобы не оторваться и не остаться там, в небытии.
И в то самое последнее мгновение, когда, казалось, силы и воля на исходе, он вскочил в окно, закрыл его, забился под одеяло, отключился.
Часть 3
Да будет свет
– Да будет свет, уж день наполнен желаний девственной толпой.
Весь день заряженная с утра новым духом счастливая троица купалась в лучах солнца, ласкающей мощи морских волн и заигрывании миров. Самое интересное, что все было неимоверно ярким, красочным и насыщенным, как никогда. И все было живым.
А вечером их ждала еще одна новость из нескольких миров, сплетенная в замысловатую сеть.
Часть 2
Игра сделала ход
Мишар верно оценил степень непредсказуемости разворачивающихся событий по тому, как с самого утра ему не удалось направить их по намеченному руслу. И намеренно отправил молодежь из дому, чтобы предстоящая встреча была ограничена в своей вариативности.
Поэтому, когда в дверь постучали, он был во всеоружии. Распахнув широко дверь и увидев сухощавого мужчину, он не стал говорить избитого: «Чем обязан» или «Я вас слушаю», а произнес:
– Удивительный сегодня день. Он каждую минуту наполняется новым и радостным. Я не удивлюсь, если и вы добавите в него приятную изюминку. Ведь так?
Мишар настолько неожиданно окунул пришельца в мир добродушия, что у того напрочь вышибло из головы весь заготовленный список вопросов и претензий. И в образовавшейся пустоте непрошенный гость не нашёлся, что сказать, кроме:
– Да, несомненно, – и расплылся в притянутой улыбке.
– Я как будто ждал вас, и, собираясь пить чай, прихватил две чашки. Проходите на веранду. Там будет уютно вести беседу, – Мишар указал гостю направление движения и приготовился закрыть за ним дверь.
Так и не успев прийти в себя, архивариус двинулся по коридору, и чуть было не потерял равновесие, но так и не понял, что произошло это из-за его привычки в помещении опираться взглядом на подоконники, как бы ощупывая их. А так как в коридоре окна были без подоконников, то его взгляд скользнул и провалился до пола, увлекая за собой тело.
Окончательно лишившись привычной уверенности, он остановился в нерешительности возле кресла, ища взглядом хозяина.
Подоспевший Мишар, с материнской заботой коснувшись рукой сухощавого плеча гостя, слегка направил его в кресло и всё так же добродушно произнёс:
– Присаживайтесь, присаживайтесь, сейчас я налью чаю, и мы познакомимся.
Уловив некую неловкость в положении рук гостя и поняв причину этого, уже разливая чай, он добавил:
– Если умыться с дороги, так это вот здесь у нас, и, поставив чайник, указал нужную дверь.
– Спасибо, вы очень любезны, – произнёс архивариус и поднялся с кресла.
Войдя в небольшую комнатку, где было всё необходимое для того, чтобы привести себя в порядок, тщательно вымыв руки и лицо, он посмотрел в зеркало и отпрянул. В своем взгляде он чётко увидел бессильную злобу обитавших в нём надменности, сомнения и недоверия, не привыкших к тому, чтобы так легко рушили их планы. «Портфель!» – нарисовали они ему картину пропажи важных материалов, и послушные им ноги буквально выбросили его тело из комнаты.
Мишар сидел, добродушно улыбаясь своим размышлениям, и заканчивал делать бутерброды.
– Как приятно освежиться с дороги, – подбодрил он гостя, не замечая его озабоченности, и начал знакомство в присущей ему манере, – меня зовут Мишар. Я вот по-стариковски копаюсь во всяких бумажках. Сколько всего интересного можно обнаружить в них. А что ещё нужно в старости: видеть, как жизнь не стоит на месте, и, хотя бы мысленно, бежать за ней. Вы не находите?
Сконфуженный своим неуместным подозрением и желая пойти навстречу гостеприимному и вполне безобидному старику, архивариус опять неуклюже улыбнулся. Он потихоньку начал выходить из неприятного состояния.
– А я, знаете, всю жизнь копаюсь в этих окаянных бумажках и уже просто сросся с ними. Я даже не могу выговорить своего человеческого имени, поскольку привык к официальному – Корнелий Пантелеймонович. Не будешь же себя Корнем называть.
Я уже по-всякому думал. В отчестве: «лей», в имени: «не лий», как будто отрицание отца. Можно подумать, что всё это не случайно. А ведь чистой воды совпадение. Точно так же, как и всё в жизни человека, начиная от его происхождения.
Вот ваш, например, случай. Кто-то когда-то давно играл в какие-то игры с подражанием в рифмовании слов. Надоело, так ведь не выкинул, а запечатал, написал первое попавшееся имя, добавил еще пару условий и отнес на почту или ещё там куда, вроде нашей нотариальной конторы. И всё. А дальше дело случая. Пришло вам в голову изменить имя, и игра эта вроде как продолжилась через вас. Пришло бы это другому, а ещё лучше, не пришло бы никому, или пожар где случился, так игра бы эта уже давно закончилась. Не приписывать же это каким-то разумным силам.
Архивариус, довольный демонстрацией своей осведомленности и логикой своего повествования, радовался тому, что нашел так быстро объяснение всему. И теперь может писать заключение по поводу происхождения и значения текстов из папки. Вот только узнать бы ещё, как они попали в Интернет. Объяснить всё логически и сенсация закрыта. Обычное серое стечение обстоятельств.
Сидящее внутри него радовалось и ликовало так, что он даже поперхнулся. И, вернувшись в реальность, понял, что пропустил то, что говорил старик.
Мишар всё это видел и не стал повторять сказанное, а просто добавил:
– Выходит, не случайно всё произошло. Выходит, это логическое завершение действия программы, по определенным законам простроенной.
Он отпил глоток чая и вопросительно посмотрел на Корнелия.
«Что же это я пропустил, – подумал архивариус, тоже отпивая глоток из чашки, – из чего логически такое вытекает. Не будешь же переспрашивать. Надо теперь какое-то новое доказательство случайности предоставить».
«Не будешь же переспрашивать», – озадаченно подтвердило сидящее внутри него. А в голове, как всегда, уже сложился четкий план, не требовавший обсуждения и принятия решения.
Расплывшись в улыбке на улыбку старика, архивариус полез в портфель и, достав нужный листок, произнёс:
– Как же не случайность? Тогда можно сказать, что всё имеет глубину. Даже в бредовой тарабарщине полоумного в клинике для душевнобольных можно уловить какой-нибудь старорусский подтекст, например.
Вот я, как раз вчера, сделал такую запись, как будто специально для вас. Взгляните. И он протянул листок, декламируя его по памяти:
– А худ нос тира дан нам.
– Ел сопиат номер один ос.
– А мир кин толпа мала.
– Ак ево лечь толпа злу нят.
И что теперь усмотреть в этом? Что в его памяти хранится свидетельство о худом носе, данном нам, если что-то съесть? А толпе хоть весь мир кинь, ей все мало, потому как злу внимает?
Чушь всё это и бред, а выглядит красиво.
Архивариус самодовольно откинулся в кресле и победоносно смотрел на бедного старика. «А ведь старик-то и сам не совсем адекватен, – подумал он, – и что я распинаюсь? Пора откланиваться, – и спохватился, – уже второй раз я пропускаю ответ».
На этот раз Мишар подождал, пока внимание вернулось к посетителю, и спокойно повторил вопрос:
– А больше ничего не говорил этот ваш полоумный?
– Минут десять или пятнадцать тараторил. Что ж теперь, фиксировать всякий бред прикажете?
Извините, уважаемый, мне пора. Спасибо за гостеприимство. Засиделся я.
Архивариус был доволен собой. Всё в нем ликовало. Всему нашлось объяснение, и в неявном споре он одержал явную победу.
Он поднялся, возвращая себе листок, собираясь сунуть его обратно в портфель.
Но тут произошло нечто, от чего он застыл, и челюсть его отвисла.
– Жалко, что не зафиксировали. Я вот тут в обратном порядке прочитал запись. Так выходит:
Манна дарит сон духа,
Сон и до ремонта, и после.
А лама, плотник Рима.
Тянул за плоть человека.
Это что же получается: какой-то лама устроился плотником в Риме и пытался сделать ремонт сонного духа в плоти человека? И, правда, чистое совпадение и бред. Но, интересно, чем же эта история закончилась. Жалко, что не зафиксировали.
Мишар тоже поднялся, делая вид, что не замечает, в каком ступоре находится Корнелий, и осторожно направил его к выходу. Доведя так его до выхода, еще посетовал:
– Жалко, что уходите. Интересно было поговорить. А что старику еще надо. Заезжайте, если что, – и закрыл за ним двери.
Архивариус машинально плёлся по дороге. Всё внутри него оборвалось, завалив то, что там обитало. Оно долго барахталось, пытаясь привлечь к себе внимание, и, наконец, убедившись в тщетности своих попыток, сделало то, что делало крайне редко: выскочило и преградило Корнелию дорогу. Тот вздрогнул и остановился.
– Надо же, такое привидится, – пробормотал он и частично вернулся к реальности.Как раз в это время прямо перед ним остановился автобус, и оттуда вышло трое молодых людей. Корнелий поднялся в салон, оплатил проезд и пробрался на заднее сиденье.
Дрожащей рукой вынул из портфеля злополучный лист и прочитал: «Манна дарит сон духа…»
– Эй, на заднем сидении, приехали, выходим, – разбудил его голос водителя.
В билетной кассе вокзала кассир порадовалась за него:
– Есть один билет. Поезд через полчаса, – но, взглянув в окошко, прониклась такой жалостью, что дальнейшие слова просто застряли на полпути.
Вагон монотонно покачивался. Командировка закончилась. А сознание его по-прежнему не хотело возвращаться к реальности. Только один раз, уже почти уснувшего, оно вернуло его во вчерашний день, в больничную палату и четко продекламировало:
«Луна буру вал гади пса
Ог еха кур в ропот
А тя се б и лун горд
Коты по к луг топот»
Сидевшее в нем хотело было вознегодовать, но вместо того вдруг притихло: «Пускай лучше не просыпается и не помнит».
Время пророчеств
Алим, конечно же, заметил архивариуса, который, как раздавленный таракан, еле передвигался, казалось бы, вопреки даже здравому смыслу.
От его пытливого взгляда и уверенных движений не осталось ничего. Он, как будто слепой, поднимался на ощупь по ступенькам автобуса, подталкиваемый сторонней силой, и от этого изгибался и дергался.
«Ничего себе, трансформация, – подумал Алим, – это ж какое надо было подать напряжение, чтобы у него транзисторы полетели?»
– Ты чего застрял там, – окликнула его Мила, – не накатался на автобусе? Жалеешь, что вышел?
– Нет, просто подумал, что произошло что-то важное.
– А до тебя только дошло, что теперь что-то важное происходит каждый день, – допытывалась Мила.
– Всё равно не пойму, как он так быстро меня нашёл и почему прошёл мимо.
Они подошли к дому.
– Вижу, опять не зря время провели, – встретил их дед.
– Да как же тут зря проведёшь после твоих откровений. То у тебя весь мир как переплетение множества игр, одна другой изощрённее. А то и не один мир вовсе, а переплетение множества миров, – игриво жаловалась Саша. – А ты знаешь, как после этого всё меняется. Будто и не жил раньше, а спал.
Говорит человек что-то или делает, а ты видишь, как он свою роль играет, и пытаешься понять, в какой игре. И думаешь, хочется ли тебе в ней участвовать, и в качестве кого. А то смотришь, как один мир сквозь другой проносится, и думаешь: «Зацепит, или нет».
В общем, устали мы от стольких впечатлений.
– Так мне тогда, выходит, не рассказывать ничего нового? Например, какой ход сделала игра? – понимающе-сочувственным голосом подыгрывал внучке дед.
– Игра сделала ход? – поинтересовалась Мила.
– А, я понял. Этот раздавленный таракан принес черную метку. И сам из-за этого расстроился, – вставил свою догадку Алим.
– Всё, всё, – опять взял слово Мишар, видя, насколько увязли в игривости его неопытные ученики, – мыть руки и за стол, а то вы сейчас настроите столько всего ненужного, что месяц будем разбирать. – Но потом не удержался и добавил, – тогда: прощай, сокровища.
– Какой таракан, какая метка, какие сокровища? – тихонько толкала Алима в бок Мила, – договаривались же ничего не скрывать.
Она прямо сверлила его глазами и то же самое пыталась делать пальцами.
– Да я ничего, – увиливал и от ответа, и от Милы Алим.
Саша в это время тихонько подвигала деда на кухню.
– Ну, ежели сокровище, то рассказать надо всё. Всё, что на ужин приготовил, надо выложить.
– Ага, значит, корысти ради, – отшучивался дед. – Давай, накрывай на стол. Посмотрим, какой у вас аппетит.
На стол накрывали все. Всем не терпелось всё узнать.
– Ну, начинай же, деда, – первая не выдержала Саша.
– Куда подевалось ваше терпение, не знаю, – и Мишар рассказал в подробностях о посещении гостя и в конце добавил, – в общем, этим посещением сбылось ещё одно пророчество:
«Когда недруг твой, побуждаемый тобою же завершённым пророчеством, принесёт тебе весточку от тебя же самого и будет уверен в обратном,
Когда остатки текста отразят события прошлого своей простотой и начнут свой путь, оттолкнувшись от тебя,
Все четверо, суть три, как один, отправятся на поиски некогда утраченного. Но путь тот пройдут, только если будут готовы.
Ибо охраняется он носящими правила недруга твоего и всеми, кто им следует. Ибо манна Дух усыпляет».
В общем, время пришло, а мы ещё не совсем готовы. И неизвестно, сколько у нас осталось на подготовку.
– И теперь останется неизвестным, что еще говорил Карим? – поинтересовалась Мила.
– Ну почему же, – успокоил ее Мишар, – ведь память Карима – это теперь наша общая память. Осталось только вспомнить. Хотя кое-что у меня уже записано.
– Прочитай что-нибудь, – попросила за всех Саша.
– Хорошо, одно прочту:
«Луна буру вал гади пса
Ог еха кур в ропот
А тя се б и лун горд
Коты по к луг топот»
Получается: Луну буравят псы гадостные. Понаехавшие куры ропщут. А ты, гордящийся лунностью своею, котом покидаешь истоптанный луг.
– Ну, не томи, деда, говори, что получается, – опять не выдержала Саша.
– А получается вот что:
Аспида главу рубанул
Топор в руках его.
Дрогнули бесята.
Топот, гул копыток.
Если весь текст прочитать, то будет описание происходившего и во плоти, и в духе. И было это всё сокрыто в писании старорусского мастера.
– Так ведь не было тогда современного языка, – возразила Мила.
– Так и не для них это послание было, – пояснил Мишар. – Так что? Будем готовиться? Или так пойдем? – обвёл он всех прищуренным глазом.
– Будем готовиться, – прозвучал единогласный ответ.
– Нагадил всё-таки таракан, – добавил Алим, – отпечаталось в пространстве и проникает везде, портя настроение. Хотя, может быть, это уже само пространство просится, чтобы помогли ему очиститься от нечисти.
Чистка
– Наконец-таки начали воспринимать ученически, – обрадовался Мишар. – Не только разумом, но и другими частями. Вот это и есть настоящий ход игры. Не то, что приходил какой-то архивариус и пытался что-то выяснить. И даже не то, что мы его вроде переиграли в споре о случайности и не случайности. Это всё пыль в глаза и поверхностный затуманенный смысл, отраженный в раскладах десятка игр, которыми манипулировала настоящая игра.
Её истинная цель была привнести в этот мир уже отжившее, занять наше внимание и силы. А ведь сделала всё безупречно, вроде как проверку устроила на нашу компетентность, нашу готовность. И нашла самое уязвимое место – самоуверенность и гордыньку. В нас с Алимом самая малость переоценки своих сил, а у Милы и Саши самая малость недооценки. И ей хватило, чтобы простроить целую комбинацию.
Вот, смотрите: гонец её искренне верил, что делал благое дело. Он искренне пытался докопаться до правды. Он не бездействовал, а, наоборот, был деятельным, пропускал всё через чувства, размышлял, складывал смыслы и, что самое интересное, говорил правду, что всё это чушь и ерунда.
А я, подгоняемый гордыней, хитроумно доказывал обратное и зарабатывал себе наказание, и чуть вас не потянул за собой.
А у неё всё по закону: даже гонец, принёсший плохую весть, не зная о том, всё равно пострадал. Вы сами видели, что раздавило его, как таракана. Если бы не опыт Алима во взаимодействии с игрой, топали бы мы сейчас на свой эшафот. Строем и с песней, как говорится. Вот почему я говорил, что одному мне не управиться. Какие будут теперь предложения? – вопросом закончил он свою речь.
– Можно почистить пространство через точку на листе, – предложил Алим.
– Всякая атрибутика это теперь старье, прошлая эпоха, – отклонил предложение Мишар.
– Тогда нужно поговорить о чём-то чистом и радостном, притянув его мир сюда, – предложила Мила.
– Уже ближе. Но неизвестно соотношение сил. Сколько их и времени уйдёт на это.
– Тогда остаётся попросить Отца, – нерешительно начала Саша.
– Мы прекратили движение к наказанию и развернулись в правильном направлении, – констатировал Мишар, – теперь у нас есть время.
– Всё, как в игре, – поразился Алим, – только происходит в реальных условиях. Там тоже правильное действие или правильно произнесённое слово давало выигрыш во времени.
– Хорошее выражение: выигрыш во времени. Ёмкое и, вместе с тем, неопределенное. Этот выигрыш нельзя подержать в руках. Его нельзя посчитать математически, положить в карман или подарить другому. Но он где-то внутри и ждёт своей реализации, – заметила Мила.
– Это только потому, что оно относится к другому, тонкому миру. Или миру Духа. И напрямую вытекает из огненного, – пояснил Мишар.
– Тогда получается, что к простому разговору о чистом и радостном, надо прибавить устремлённость к источнику этого чистого и радостного, то есть к Отцу, – немного изменила своё первое предположение, но уже более уверенно, Саша.
– Мы начали свое движение в правильном направлении, – опять констатировал Мишар.
– А я вижу, как меняется пространство, как поднимается мое настроение. Вроде и не отрицается то, что было, а меняется масштаб, и кажется оно теперь мелким и несущественным, – воскликнул Алим.
– Ну, вот, теперь и я чувствую, как отлегло от сердца, и силы универсально-образующие начали расти. А это всего-то лишь устремились мы, ещё не осознав ни задач, ни целей того, что собираемся делать, – завершил Мишар первый этап действа. – Через час продолжим.
– А почему так скоро? – спросила Саша.
– Потому как нельзя терять темп. Но и забегать вперёд нельзя. Вот так. Называется: в ногу со временем. Ощущая его. Потечет быстрее – время действовать. Потечёт медленнее – время устояться, обдумать, – Мишар поднялся и ушел в свою комнату. Остальные последовали его примеру.
Алим лежал на диване и размышлял:
– А ведь предупреждал философ, что не так прост архиватор. И не архивариус это вовсе, а то, что через него проявляется.
«А ты: таракан, таракан, – поддакивал ему Серый, – надо срочно весь свой опыт, обретённый в игре, активировать. С таким трудом наработанный, понимаешь. Три окончания, два витка спирали, четыре уровня, с таким трудом нажитое», – разошёлся было Серый и вдруг умолк.
Алим задремал.
Через час все собрались снова. Мишар радостно обвёл всех взглядом и неожиданно сообщил:
– А вы знаете, я понял ошибку и уничтожил всю папку со странными старорусскими текстами. Потому что не всякие исследования во времени бывают благотворными. Нет, конечно, бывают такие исследования, истории, тексты, которые источают Огонь и порождают время.
Но бывают и такие, которые время человека поглощают и утилизируют. И тогда он падает духом, и жизнь его становится беспросветной, так как лишается он источника жизненных сил.
– Почему же тогда снимают разные фильмы ужасов, расправ, – недоумевала Мила.
– Потому, как делающие это не ведают, а иногда и ведают что, но всё равно творят, сжигая себя заживо. Ведь именно в этих фильмах у съёмочных групп больше всего происходит трагедий. Нездоровый интерес не может добавлять здоровья.
Ну, да ладно. Что мы имеем. Ответный ход игра сделала. И мы, хоть с трудом, но устояли, потому что она у нас в гостях была, а не мы у неё. Зато теперь понятно, почему не вся память к нам вернулась. Потому что мы ещё не готовы правильно ею пользоваться. И в каждый момент времени мы имеем то, к чему готовы. Значит, мы всегда готовы, и, стало быть, оба условия, о которых мы говорили, выполнены.
Какие будут предложения?
– Деда, твое «какие будут предложения» всегда означает, с одной стороны, что время уже пошло, а куда пошло – потом узнаете, а с другой стороны, что с этого момента всё, что вы скажете, может быть использовано против вас, – заметила Саша.
– Да, но если ты заметила, то теперь ты уже знаешь об этом, а, значит, учёба не проходит даром, – подбодрил её дед.
– А ведь у нас есть выигрыш во времени, – напомнила Мила, – а мы даже не знаем, как его можно использовать.
– Зато я догадываюсь, – вставил Алим, – мы можем посетить игру, и она не имеет права устраивать нам цейтнот.
– Но при этом мы должны быть в огне Отца, – не забывала свой аспект Саша, – иначе можем не заметить, как наше время истечёт.
– Ну что ж, имеем два варианта: первый продолжить обучение, как намечали, в режиме реального времени, чтобы иметь бонусы в тонком мире, или провести раунд в виртуальном времени игры, чтобы получить бонусы в реальной жизни.
Осталось только зафиксировать тему. Алим понимает, о чём я говорю.
– О том, что входить в тот мир лучше с адресом. И этим адресом является мыслеобраз, на который Отец даёт Огонь, или хотя бы чётко сформулированная цель, к которой будет вести Дух. Более низкие вибрации – это просто авантюризм, – подтвердил Алим.
– Ага, главное, что сразу всё стало понятно, – в голосе Саши была явная ирония.
– А я бывала в игре, полагаясь на Алима. А теперь у нас ещё и Мишар, – Мила посмотрела на Сашу, – зато впечатления незабываемые.
– Ну, ладно, уговорили, я тоже за игру. – Саша распрямила спину.
– Значит, устремление есть у всех, понятно, а с остальным напряжёнка. Попробуем тогда в виртуальном режиме, – констатировал дед, и все напряглись.
«Надо было не «напряжёнка» сказать, а «расслаблёнка» лучше», – основываясь на горьком опыте, прошептал Серый, и Алим с ним согласился.
Незаметная грань
Мишар минуту молчал и потом, отвечая, видимо, на свой же вопрос, произнёс:
– Нет, ничего не получается. Чистая физика идёт. Так мы от неё не оторвёмся. Не готовы мы сейчас. Каждый думает о своём, и все смотрят на меня.
– И поэтому ничего не происходит?– спросила Саша.
– А кто сказал, что ничего не происходит, – удивился Мишар, – происходит, ещё и как происходит, просто мы не хотим этого замечать.
– Как же не хотим, – удивилась Мила, – мы во все глаза смотрим, во все уши слушаем.
– Вот, вот, и я сейчас смотрю в прошлое, смотрю в настоящее, смотрю в будущее и вижу, что происходит нечто грандиозное, и сердце моё радуется. – Мишар как будто смотрел во что-то далекое прямо перед собой.
– Так это ты в другом смысле смотришь, – возразил Алим.
– Вот, ведь можете, оказывается, когда хотите, видеть разницу, – играл удивление Мишар.
Теперь уже не выдержала Саша:
– А это твое «видеть» уже в третьем смысле.
– Вот молодцы. Теперь вы понимаете, что означает смотреть и не видеть, слушать и не слышать. Тогда вспомните, кто мимо чего прошёл и не увидел, и не услышал.
– Мой мир, я вижу это, в последнее время сильно изменился. Я бы сказала, в нём появилось новое измерение, которым я еще не научилась пользоваться и поэтому, только переместившись по нему, замечаю изменения, но не пойму, как они произошли.
– Это верно, но это общие фразы, – продолжил Алим, – а я вот вижу, что события происходят точно, как в игре. Только не мы в её мир входим, а она в наш.
– А у меня к этому двоякое отношение. Хорошо, конечно, когда сказка приходит в этот мир, и он становится ярче. Но тогда теряется целый загадочный мир, в который так иногда тянуло.
– Вот, я так и знал, что вы дадите мне подсказку, – Мишар радовался больше всех, – во-первых, ключи мы собрали не зря, и они открыли дверь. Но мы не вошли в игру. Мы забыли, что она несла в себе условия. Мне кажется, что мы сейчас живём в новых условиях. А это значит, что через эту дверь вошла игра, и теперь она делает ходы в нашей жизни.
И Саша тоже права. Раз мы притянули то, к чему тянулись, значит, мы таки дотянулись. Просто теперь нам надо увидеть следующее, к чему мы можем тянуться. Это хорошо, что мы начали движение. Вы, наверное, пока отдыхайте, а мне надо покопаться в своих бумагах: поискать вам новые сказки на ночь. Море. Берег. Старик. Чего еще не хватает? – улыбнулся он.
– А я пойду к морю. Отдых не так часто бывает. А потом оно опять будет приходить только в видениях, – Алим задал новый тон разговору, он был уверен: его-то работа не оставит без сказок.
– Тогда и я пойду радоваться волнам, – решила Мила.
– Куда вас денешь. В дельфинарий, так в дельфинарий, – согласилась Саша.
«Да, жить, как в сказке, неплохо, – думал Алим, прохаживаясь по берегу, – но если теперь даже всё и возможно, то всё равно время течёт по-другому – медленнее».
«Это потому, что тебе не хватает пятого измерения, насыщенности», – сочувственно подтвердил Серый.
«С глубиной бы разобраться», – возразил ему Алим.
«Подождите, – не умолкал Серый, – раз она, эта глубина пришла в мир, то она скоро сама станет со всеми вами разбираться. Не соскучитесь».
«Да иди ты, – отмахнулся от него Алим, – умеешь успокаивать».
– Если мух нет, а молодой и красивый от чего-то отмахивается, значит, мир грёз одолевает, – услышал он неожиданно обращенный к нему женский голос и увидел, будто явившуюся из моря, загоревшую девушку с коробом. Она стояла босыми ногами на мокрой полосе, омываемой волнами, и пена раз за разом, смываемая новой волной, ею же и приносимая, шипела у её загорелых ног.
Сообразив, что привлёк к себе внимание только в силу рода её деятельности, Алим решил подыграть ей:
– А вы можете что-то интереснее предложить?
– Несомненно, интереснее. Вас такие интересные дамы сопровождают. И так ревниво оберегают, – заметила коробейница, – что вам непременно надо порадовать их сувениром. У меня здесь на любой вкус. Загляните, – хитро предложила она, и Алим машинально сделал шаг ей навстречу.
Коробейница видела, что спутницы Алима приближаются. Ей это было на руку. А Алим от неожиданности вздрогнул, когда услышал:
– Ни на минуту нельзя оставить без присмотра, – возмущалась Мила, – того и гляди – уведут. Хоть на цепь посади.
– Так это молодой человек подарки вам выбирает, – развивала разговор в нужном ей направлении предприимчивая девушка, сильно загоревшая по сравнению с Милой и Сашей, – бусы, зверушки, ракушки на любой вкус, – продолжала она, улыбаясь.
Алим рассматривал товар, и его взгляд остановился на одной большой красивой раковине. Внимательная смуглянка достала её и, приподняв вверх для всеобщего обозрения, таинственно произнесла:
– А это вообще уникальная вещь и дорого стоит. Это раковина из легенды.
– Из какой легенды? – спросил Алим.
– Давным-давно вышедшая из волн дева хотела плеснуть из нее воду на молодого юношу, попавшего под чары таинственной игры, но не успела, и окаменел он. Так, окаменевший, и по сей день сидит он под деревом, недалеко от берега. Голова и руки его почти срослись с туловищем. Но ноги так же четко видны. Легенда гласит, что дева в сердцах забросила раковину обратно в море. И сама растворилась в нём, слившись с волной. Только ветер всё не может успокоиться и разносит по округе окончание легенды.
Алим не верил своим ушам и не знал, что сказать. Саша слушала с интересом новую для неё историю. И только Мила, чувствуя, как в ней оживают воспоминания, с волнением спросила:
– И какое же окончание легенды?
– Дело в том, что оно имеет значение только для того, кто владеет раковиной, – хитро прищурилась девушка.
– А вы уверены, что это именно та раковина. Вы, небось, уже не один десяток таких продали, – засомневался Алим.
Довольная, что сделка уже вот-вот состоится, смуглянка безупречно продолжала:
– Может, и не та, ведь её только вчера выбросило на берег как раз напротив окаменевшего юноши. А проверить это можно только воспользовавшись ею. Прикосновение к легенде дорогого стоит, а, может, и не очень – в зависимости от обстоятельств, – добавляла загадочности девушка.
– Хорошо, я беру, – решился Алим. Спутницы его с интересом наблюдали, что же будет дальше.
– Она стоит всех денег, которые ты имеешь при себе, – протянула коробейница раковину.
Беглецы из легенды
Алим вывернул карманы шорт и рубашки и после совершённого обмена спросил:
– И чем же заканчивается легенда?
– Она не заканчивается, но имеет продолжение. Сердце окаменевшего юноши по-прежнему бьётся, и это можно услышать, если приложить ухо к его груди. А если дева морская плеснёт из этой раковины водой на каменного истукана, то он оживёт. И тогда он поведает совсем неимоверную историю. Только вот одно предостережение: легенда гласит, что окаменел он не случайно, и участь такая постигла не его одного. Так что надо быть осторожным.
Коробейница осталась довольна и проведенной сделкой, и впечатлением от рассказа, явно отразившемся во взглядах слушавших его. А посему улыбнулась и пошла дальше.
– Постойте, – остановила её Саша, – ведь самого главного вы не сказали: где же находится тот истукан?
– Ах, да, самое главное: владелец раковины становится частью легенды и должен её продолжить. А юноша тот неповоротливый подпирает дерево километрах в трёх отсюда, там, за теми скалами, – и она показала направление – огромное дерево и истукан – всё по-честному. Удачи вам.
– Красивая легенда, – загорелась Саша, – только вот жаль, что историю мы не услышим, потому как вряд ли дева выйдет из воды, чтобы плеснуть водой на юношу.
– Это ты так думаешь, потому что не знаешь всего, – возразил Алим, – мне, например, известен случай, когда дева успела плеснуть. Правда, ей помогал старик. И с девой той можно договориться.
Алим посмотрел вопросительно на Милу. А Саша села на песок и упрямо произнесла:
– Никто никуда не пойдет, пока вы мне всё не расскажете. Иначе будет нарушено первое правило, ведущее к истине.
– Так мы и не против того, чтобы представить свою версию истории, – ответил Алим за двоих и тоже присел. – Просто сценку из этой легенды игра предлагает к проживанию игроков, и мы через неё прошли. До сих пор помню то состояние, когда начинаешь превращаться в камень.
– Саша, я могу тебе подробности по дороге рассказать. Зачем терять время? – предложила Мила, делая первые шаги в ту сторону, куда всех тянуло, как магнитом.
Девчонки шли впереди, перебрасываясь раковиной и уточняя возможные подробности то ли игры, то ли легенды, а Алим шёл чуть позади, тоже погружаясь в различные воспоминания.
«Не всё так просто, как кажется на первый взгляд», – предупреждал его Первопроходец во время последней беседы, когда он ждал появления Милы теперь уже в её кабинете. «Всё зависит от соразмерности, глубины взгляда и того, на что он устремлён. Зачастую уход в сторону ничем не лучше спотыкания».
«Вот, вот: семь раз отмерь, а один раз отрежь, – поддакнул Серый, – может, это и не тот вовсе камень, а какой-нибудь камень преткновения или одолей-камень. А, может, игра ещё что придумала, ведь говорил же дед, что она теперь сама активно прорывается в наш мир», – не унимался он.
– Ай, – вскрикнул Алим, споткнувшись о небольшой камень, и присел. Он хоть и ударился, но не больно. Однако в связи с предшествующими размышлениями не спешил продолжать путь, а как-то странно разглядывал окружающий мир, так, будто проявился в нём впервые.
Они проходили как раз тот выступ, за которым скрывалась часть берега, обещавшая окунуть их в легенду. Но самое интересное было другое. Алим ясно осознал, что это не шутка.
Оглядываясь назад, он видел обычный морской берег с движением, пляжами, какими-то постройками и горизонтом, разделенным на море и возвышающуюся сушу. Поворачивая голову в другую сторону, он видел не то лагуну, не то еще как-то это называется.
В приморских терминах он был слаб, но одно видел чётко: это была картинка из другого мира. Другие краски, другая природа, другое восприятие, вызывавшее другое состояние. И ощущение локальности этого мира. Даже облака над ним вращались вокруг своего центра и поражали своей неестественностью, как в компьютерных играх.
– Смотри, уже застыл, – произнесла Мила, прерывая его соображения, – а давай его из раковины обольем – может, оживёт? – обратилась она озорно к Саше. Но та прежде, чем продолжить игру, сочувствующе обратилась к Алиму.
– Сильно ударился? Тут начинаются камни, надо смотреть под ноги.
– Дело не в том, – продолжил свои размышления вслух Алим. Чувствуете, здесь плотность воздуха другая, как будто другие законы начинают действовать. Вон, смотрите, как движутся облака. А внизу какая-то неподвижность, только ветер смерчиками кружит вокруг того дерева, в самой гуще камней. Как будто вычищает их от всего наносного.
Мне кажется, я не готов так сразу окунуться в этот мир. А, может, это очередной ход игры. Откуда появилась та сказительница легенд, и почему ты, живя здесь, не слышала о ней раньше? Почему мы так однозначно восприняли её рассказ, и почему я споткнулся, когда размышлял о камне преткновения?
Но и даже тогда в игре нам помогал старик. А сейчас мы бросились в неизвестность, даже не предупредив его.
– Я, конечно, часто приезжаю к деду, и здесь бывала, но об этой легенде не слышала, и не рассматривала эту часть берега в таком состоянии. Я тоже сейчас как будто вижу его впервые, и у меня так же возникло желание порасспросить обо всем деда.
– Вы хотите сказать, что мы сейчас развернёмся и пойдём назад, когда уже почти пришли? – неуверенно возразила Мила.
– Нет, ты можешь сходить послушать, что там шепчет истукан, или разделить участь вон тех птиц, – испытующе произнес Алим.
Мила смотрела, как птицы пытаются что-то достать между камнями, потом подхвачиваемые вихрем относятся в сторону на песок. Прихрамывая и приходя в себя, отряхиваются и опять устремляются к камням. Затем картина повторяется вновь.
– А ведь такое впечатление, что вихрь их щадит, но при желании может потрепать куда существеннее, – заметила Саша.
– Ага, нагоняете жути, – обиделась Мила, развернулась и пошла назад, унося с собой раковину, – теперь даже если заставлять будете, я туда не пойду.
Теперь Мила шла впереди, слегка ускоряя шаг, когда Саша и Алим пытались её догнать. Зная её физическую подготовку и упрямство, Алим произнес:
– Это бесполезно.
И Саша решила воспользоваться предоставленной ей возможностью пообщаться с Алимом.
– Как это у тебя получается замечать всякие незначительные, казалось бы, детали. Мила столько всего рассказывала, как ты открываешь новые миры, и она вслед за тобой, а теперь я этому учусь. Это оказывается так интересно. Даже дед меня так не вдохновлял. Наверное, из-за разницы в возрасте. Я думала, что это имеет значение. А теперь вижу, что нет.
Она замолчала.
– Я не задумывался об этом, но сейчас мне пришёл ответ. Всё это возможно, когда умеешь балансировать на грани внутреннего и внешнего мира. Тогда успеваешь улавливать взаимосвязь между внешними и внутренними картинками, как они меняются синхронно. Но эти связи очень тонкие и становятся не видимы на фоне грубых действий или всплеска эмоций.
Зато, когда улавливаешь эти связи, то будто попадаешь в иной мир. Ничто тебя уже не сбивает с толку. И смотришь, как внешнее перетекает во внутреннее. А самое кайфовое, когда, поймав волну, меняешь вектор её направленности, и внутреннее начинает перетекать вовне. Своеобразно каждый раз, но уловив, как бы сказал твой дед, программу, в которой развиваются события, ты начинаешь усилием воли, меняя внутреннее состояние, менять внешние условия.
Представь радость человека, создающего что-то своими руками, вернее, владеющего своими руками, своим голосом, своими мыслями, способного это выразить внешне. А теперь представь, что ты владеешь чем-то намного мощнее, намного сокровеннее, и оно, это твоё и вместе с тем намного, казалось бы, превышающее тебя, начинает из тебя истекать, эманировать во внешнее пространство, как будто ты и есть портал миров.
– Где ты так научился говорить, Алим, я как будто не ушами тебя слышу, а всем телом. Даже мурашки пробежали.
– Это не я, – засмеялся Алим, – это ты задала так вопрос, что он вытащил из меня то, чего я и не знал.
– Это вы надо мной смеетесь? – обернулась Мила. Любопытство и ревность оказались сильнее надуманной сердитости, и она подождала своих друзей. – Признавайтесь, что ещё удумали на пару? – взяла она под руку Алима.
– О, как всё серьёзно, – опять рассмеялась Саша, – как я тебе завидую. Только что Алим погрузил меня совсем на секундочку в неведомый мир, и во мне начало расти «хочу».
Мила ущипнула Алима за бок и добавила словами:
– А я догадывалась, что ты способен у красивых девушек растить «хочу». Но чтобы вот так прямо в моём присутствии – это уже как-то называется.
– Да ты все неправильно поняла, – начал оправдываться Алим.
– А ты ему ещё смугляночку припомни, и посмотрим, как он будет выкручиваться, – смеялась Саша, как будто она тут вовсе не причем.
– Вот, попробуй после этого войти в глубину вопроса. Сами же просят: «объясни», и сами же не дают войти в нужное состояние. Не зря женщин не брали в плавание.
Тучи закрыли солнце, и сзади послышался раскат грома. Небо там было совсем тёмным. Все ускорили шаг.
– Да, вовремя мы сообразили, что надо идти домой. Успеть бы до дождя.
– Как-то неожиданно он собрался.
Мимо пронёсся кружащийся столб пыли и бросил под ноги несколько птичьих перьев. Но оторвавшийся от своего мощного центра, он, видимо, не рассчитал своих возможностей, выбился из сил и на время притих. Алиму показалось это смешным.
– Поздно спохватился, – улыбнулся он, – мы уже почти пришли.
Какою мерою мерите
– Деда, а почему ты не рассказывал о каменном истукане? – с порога начала Саша.
– Так сначала ты маленькая была – незачем было, а потом как-то другим мысли были заняты. А что, значит, появилась эта плутовка и прямиком к вам? – вопросом на вопрос ответил Мишар.
– А вы и вправду знаете эту историю? – заинтересовалась Мила, – и рассказать можете?
– Отчего бы и не рассказать, раз срок пришёл.
– Опять ты опоздал, деда, нам уже рассказали.
– То, что вам рассказали – всего лишь интерпретация сотни раз переданных слухов, в которых давно уже утеряна суть, а, стало быть, и смысл туда каждый вкладывал, как мог. Вы бы лучше накрыли на стол. За чашечкой чая оно и разговор душевнее, и мысли яснее, а то притянули за собой возмущённые стихии. Ведь не уйдут, пока ответ не получат.
В подтверждение слов Мишара капли косого дождя с порывом ветра таки дотянулись до окна, и обескураженные твердостью стекла поползли вниз на отлив, увлекая за собой осевшую на нём пыль.
Повторив пару раз безуспешную попытку проникнуть в дом таким способом, дождь, лишённый поддержки ветра, обрушился ливнем, пытаясь подмыть мешавшее ему строение. Однако, как только интересовавшая стихию четвёрка уселась за стол, пыл её поубавился. Она, то прислушивалась, утихая к разговору, то набрасывалась на окно, не соглашаясь с чем-то, то выла и улюлюкала во всевозможные трубы и неплотно прилегающие элементы перекрытия, сожалея о тех временах, когда человек со страхом признавал её власть над собой.
«Жалкие создания, попались бы вы мне в открытом море! Ух!» – и подхваченная где-то жестянка поскакала и ударилась громко обо что-то. Потом всё утихло.
– Интересующая вас легенда, – начал Мишар, отпивая глоток чая из пиалы, – становится ещё интереснее, когда знаешь её истоки. Предмет её откровения куда более значим, чем любые интерпретации, которые суть лишь хлебные крошки на пути ищущего.
– И ты предлагаешь нам пройти этот путь, – начала догадываться Саша.
– Посмотреть на всё по-другому, не привязываясь к поспешным выводам, максимально пытаясь избежать однобокости, – предположил Алим.
– Понятно теперь, почему вы рванули изо всех сил к истукану, а затем нагнали жути и с еще большим рвением побежали от того места, где он находится, – иронизировала Мила, – это чтобы посмотреть на всё с разных точек зрения.
– Начало отличное, – подытожил первый круг Мишар, – развитие многомерности восприятия – это и есть предмет всей возни, описываемой в легенде.
– И что, для этого нужно бегать по берегу наперегонки с ветром, плескать водой и пытаться услышать камень? – Саша вопросительно смотрела на деда. Но продолжил Алим:
– Красиво сказала: ветер, вода и камень. Только ветер – это ведь движение воздуха. Потоки воздуха, потоки воды. Океан водный, воздушный океан – они как будто перекликаются, и только камень не хочет участвовать в этой перекличке, и вода камень точит. Камень преткновения. – Алим чуть было не провалился в свои фантазии, но его остановила Мила:
– Ага, ты сейчас начнёшь обниматься с водой и ветром, парить над землёй и пинать камень за то, что он бездушный. А что омывать будет вода, и где ветер будет играть со своим мусором, если земли и камня не будет?
– Что интересно: в кожаной папке есть лист с рассуждениями по этому же вопросу. Сейчас принесу. – Мишар пошёл в свою комнату и принёс два листа с текстом, продолжив, – вот, послушайте, описание идёт как продолжение листа под номером два:
«Вовне стремясь, я испускал дыханье, и камнем оседало даже то, что было мыслью. Я терял сознанье, пытаясь уяснить: ну что же, что меня тому подвергло наказанью, что за напасть.
Я вспомнил вечер.
Свеча горела, и, смеясь, я произнес: «Что, Мудрый камень, я мог бы написать, с тобой слиясь?» И текст полился сам собою, пером излив погоды страсть.
Опять за окнами ненастье, вода и ветр, забыв покой, затея спор между собой о сей бытийности земной и данной им над нею власти, не совладая с силой страсти, сплелись в безудержности той
В поток…
Опять вам камень поперёк. А он ни слова не изрёк. Он чхал на ваши устремленья, на ваши вихри и теченья – он камень, камень преткновенья, его душа не знает слёз.
Окаменелая душа. Он твёрд и мыслит не спеша. Ему что вечность, что мгновенье, в угоду вам менять решенье не будет он. И что с того.
Для вас не стоит ничего быть здесь и там, везде, во всём, а он от глыбы отломлённый - уже не глыба: камень он.
И отделённый навсегда, он не познает единенья, на то он камень преткновенья. Один расколешь – станет два.
И так до крохотной песчинки, когда и ветер, и вода свободно ею помыкают. За сколько ж миллионов лет устои каменные тают?»
А дальше на следующем листе, будто продолжение пятого и третьего листа одновременно:
«В тот миг меня покинул дух… Я ж, словно бы уснув, дивился: мой Дух со мною не простился. Влекомый искрою Огня, он будто смотрит на меня.
Я ним увидел, что надежда - то суть лишь первая одежда моей без плоти во плоти. Я, сняв её, могу уйти на миг из плана бытия.
Но возвращусь уже не я и буду вновь себя растить. Зачем тогда мне уходить из праха в прах, в Огонь с Огня, и Дух обратно втёк в меня.
Надеждой Вера облеклась, и разум бренный возвратился, и будто бы мечта сбылась. Не умер я, но вновь родился.
И вот я вижу пред собой: меня живительной водой морская дева поливает, смутившись, в море убегает. И я кричу ей вслед – постой…».
Но текст несёт какую-то неустойчивость и обрывается, словно сознание пишущего скачет по присутствиям и присутственностям матрицы, не имея способности к головерсумному сложению.
– Опять ты, деда, непонятным языком говоришь.
– Вот присутствия я понимаю. Сам часто на лекциях пребываю в полном отсутствии присутствия, а, стало быть, присутствие мое зафиксировалось где-то в ином месте, видимо, не испытывая потребности быть солидарным телу. Матрицы я тоже могу представить, как какие-нибудь разложенные на отдельные ячейки, упорядоченные элементы программ, которые, отпечатываясь в сопряженном пространстве, вызывают в нем соответствующие процессы. Тут у меня фантазии хватает. А вот, что такое «головерсум», представить не могу, – выпалил Алим.
«Ух, ты, – не выдержал даже Серый, – это как тогда на семинаре: никто ничего не поймёт, но что-то должно произойти».
Саша смотрела в окно, думая о своём, Мишар не спешил с ответом, ведь была очередь Милы, а та несколько раз открывала рот и закрывала, как рыба, не произнеся ни звука. Затем поднесла руку ко лбу Алима и вслух заключила:
– Нет, аспирин тут не поможет.
Зато на улице явно посветлело. Дождь прекратился, и показалось солнце. Где-то вдалеке прогремел гром.
– Мишар, кто такая эта смуглая плутовка? – вдруг вспомнила Мила волновавший её вопрос, – мне кажется, она дурно повлияла на психику этого юноши. А вдруг это заразно? – они с Сашей рассмеялись и сочувственно посмотрели на Алима. Мишар тоже улыбнулся, не столько самой шутке, сколько привнесённым ею изменением в настрой игры, которая ещё не закончилась.
– Головерсумность – это качественно новое, компактно-целостное восприятие. Этакая естественная эвристичность, позволяющая видеть доселе невидимое – это к вопросу Алима.
А смуглая плутовка эта – вроде как обычная девушка, только несёт она в себе завершение той программы, частью которой является, и легенда о философском камне, и неисполненное поручение сестёр горгон с постигшим за это их наказанием, и необходимость осознания вашей роли в этом – это к вопросу Милы.
Всё дело в том, что программа настолько мощная, что покорёжила не одно колесо сансары целых народов, не то чтобы отдельных людей. Может и лучше, что вам это ни о чём не говорит. И ещё одно. Игра не выводит игроков на уровень, если у них нет шансов его пройти.
– И что нужно, чтобы пройти уровень?
– А я думаю, главная задача игры, если считать её положительным героем, это научить игроков выходить из оков той действительности, в которой они живут. Ведь когда играющий углубляется в игру, всё остальное становится для него несущественным, он обретает способность перемещения в ином измерении, и лишь его недомерность делает его же слепым. Одно-двумерное перемещение даже в многомерных условиях не позволяет воспользоваться их преимуществом, как, например, дикарю телефоном. И тогда появляется лишь манящая возможность получения чего-то из ниоткуда, которая существует в игре. Тем и притягательна игра, что расшатывает, встряхивает уже освоенную мерность, всё больше и больше насыщая ее предпосылками к развитию. Не дает укорениться в сознании ощущению всеобщей незыблемости.
Мила опять приложила руку ко лбу Алима, и он замолчал.
– Мишар, а почему в легендах людей превращали именно в камень? Они так лучше сохраняются? А я слышала, что когда из камня вытёсывали очень красивые скульптуры людей, то их даже пытались оживить. Но, по-моему, безуспешно.
– За Алима не беспокойся. В принципе, у вас сейчас идет сходный процесс у всех троих. Только у вас с Сашей это больше похоже на опустошение, а у Алима на заполненение до предела. Это как в физике фазовый переход. Так количество переходит в качество через отрыв от старой матрицы. И, кстати, это ещё одна модель того вопроса, в котором мы барахтаемся.
– Вот умеешь ты, деда, подбирать нужные слова. То пустоголовые мы, то беспомощно барахтаемся. Про вещество даже я знаю. Лёд, вода и пар, например. Молекулы одни, а выглядит по-разному. И всего-то лишь надо нагреть или охладить. И что с того?
– А то, что ведут они себя по-разному. Ледышку или камень кинешь, и летят они по линии какой-нибудь одномерно, пока не забьются в какой-нибудь угол. Водой хлюпнешь – растечется она по поверхности, красуясь двумерностью своего поведения. А газ выпустишь, так он неспешно так, оглядываясь по сторонам, расползется по всему объёму трёхмерно и плевать ему, нравится тебе это или нет, назад его уже не загонишь.
– Ага, это ещё один симптом. Ты ещё попробуй указать им на недостойность их поведения, или родителей вызови. – Алиму явно не повезло, что Мила после него в игру вступает. Если бы можно было увидеть его тонкие тела, они явно были бы все поколоты и в синяках. – Сейчас окажется, что камень водой обливали, чтобы он одномерность свою на двумерность поменял, а ветер пытался вдохнуть в него дух трёхмерности. А, может, его сразу поместить в плазменный коллайдер, чтобы он четырехмерно отреагировал?
– Ну вот, вы уже подметили, что в одном и том же трёхмерном пространстве проявление мерности неоднородно и растёт с повышением внутренней энергии. Я думаю, на сегодня достаточно. Новое понимание должно приобщиться к старому, отвоевать свои позиции. Да и воздух на улице после дождя, наверно, приятней, чем в помещении.
Твёрдое намерение
Свежий воздух был необычайно приятен. Особенно после мозгового штурма. Свежемаринованная троица, как тихонько вслед обозвал их Мишар, отправилась смотреть новый мир, или старый, но новыми глазами.
– Интересно, что будет, когда мы начнем сверлить глазами того истукана. Он оживет, рассыплется, как песок, или в нём останется три отверстия? – спросила Мила своих попутчиков.
– Вот, интересно, ты вышла любоваться природой? Или хочешь довести нас до полной кондиции? – в ответ спросила Саша.
– Нет, у Милы уже есть план, как перехитрить игру, – выдал Алим свою версию.
– А что, я виновата разве, что не могу так быстро переключаться, как вы? Сейчас попробую. Вон чайки спешно обследуют берег, выискивая моллюсков на обновленном стихией берегу, вон кораблик на горизонте плывет, как ни в чём не бывало, и пассажиры, наверное, радуются, что дождь закончился. Вон рыбаки на берегу готовятся выйти в море, а дальше девушка идет вдоль берега, – Мила помедлила и уточнила, – смуглая.
И, увидев, как Алим внимательно смотрит в сторону удаляющейся девушки, взяла его под руку и развернула в другую сторону:
– Глаза поломаешь. Пойдёмте лучше к санаторию, может, чего вкусного купим, или там какая развлекательная программа нарисуется. Хочется развеяться.
– Вот нравится мне твоя откровенность, Мила. Вполне даже согласна, надо между людьми потолкаться, – подхватила идею Саша, а то всё какие-то заморочки в голову лезут. Надо свеженьких впечатлений подкинуть.
Алим соглашался молчаливо, и Милу насторожил его задумчивый взгляд.
– Не боись, вдвоем мы его не проглядим. Будет, как под колпаком у Мюллера, – перехватила её настороженный взгляд Саша.
– Ну, вот, прощай свобода в расцвете юношеских лет, – наконец отреагировал Алим шуткой, и Мила немного успокоилась.
– А что вы подразумеваете под вкусненьким: что-нибудь сладенькое или экзотическое? – продолжил он заинтересованно. – Экзотическими тут могут быть только цены, а всё остальное можно достать, перепрыгнув через забор. Никогда не пробовали так?
– Нет, а что?
– Вот и я тоже, – шутливо сожалела Саша.
Посещение шумного санатория прояснило то обстоятельство, что какой-то он не такой, и люди в нём странные, не интересные. Так что остаток вечера юные искатели приключений провели, гуляя по берегу и обсуждая наполеоновские планы на после отпуска. Зайдя в дом, тихонько разошлись по своим комнатам.
– Странная тактика у Мишара, – думал Алим, лежа на диване, – почему бы сразу не сказать, на что обратить внимание и чего сделать, что за история и как её закончить. Нет же, надо помучить: догадайтесь, мол, сами. А время – оно такое, что может и не ждать.
Алим смотрел в окно, которое в его комнате выходило в сторону моря. Сам берег видно не было, но горизонт и подымавшийся над ним диск луны были видны хорошо.
Необычное ощущение не давало Алиму покоя. Его как будто магнитом вытягивало в окно, и он догадывался, откуда могла исходить эта притягательная сила.
«Надо взвесить все за и против», – забеспокоился Серый, предвидя, что ситуация может выйти из-под его контроля. И Алим решил взвесить.
Конечно, получив дополнительные знания о целях и возможностях заинтересованных сторон, а, может, и об особенностях программ, задействованных в этом, да ещё и действуя группой, они будут иметь некую защищённость. Хотя, если всё, что говорил Мишар, правда, то речь идёт не о противостоянии, а о возможности не совершить фатальной глупости. Но, с другой стороны, излишняя осторожность может перекрыть доступ к самому сокровенному.
Пойти же одному, в простой роли наблюдателя, может и глупо, но правило «дуракам везет» работает очень часто. Таков первый пункт. Здесь есть и плюсы, и минусы.
Пункт второй. Если правда, что та самая игра заинтересована в благополучном завершении легенды, то он, Алим, из всех имеет самый большой опыт, и, что немаловажно, её доверие. И ещё: не нужно будет переживать за остальных. Тут, наверное, больше плюсов, чем минусов.
Пункт третий. Смуглянка, видимо, бывает там часто. Вот и сегодня пошла. Может, раковины собирать после большой волны, а, может, она живёт с той стороны от лагуны, а Мишар говорил, что она обычная девушка, пускай даже с необычной судьбой. Да и глупости всё это. Если ночью там может происходить что-то необычное, то он это увидит. И Алим отдался на волю судьбы и той притягательной силы, которую так отчётливо ощущал.
Ноги спустились с дивана, на ходу облекаясь в шорты и сливаясь со спортивной обувью. Окно распахнулось бесшумно, и тело Алима ни за что не зацепившись, так же бесшумно переместилось на прибрежную полосу. Неведомая сила создавала необычную скорость и легкость передвижения. А взволнованный Серый так расстарался в своих предположениях и фантазиях, что Алим вспомнил о конспирации и осторожности, только остановившись перед тем небольшим камнем, о который споткнулся накануне. Он отошел подальше от воды и присел в камнях.
«Надо осмотреться и успокоиться», – дал он себе внутреннюю установку и притаился. До камня под деревом было еще далеко. Луна, хоть и хорошо всё освещала, но на большом расстоянии, да ещё и в тени дерева было трудно что-либо различить.
Убедившись в отсутствии какого-либо движения и посторонних звуков возле интересующего его объекта, Алим переместился ближе метров на двадцать и опять присел. Затем еще и еще. Когда осталось метров тридцать, он устроился полулёжа между камнями и уставился на луну.
«И что дальше?» – поинтересовался Серый.
– Да отстань ты, – прошептал Алим, – и без тебя знаю, что придурок. Ещё домой километра три топать. А не хочется. Лежать бы так и лежать. И Алим лежал и лежал, смотря, как подымается луна, как приближаются к ней легкие дымчатые облака. Закрыв глаза, слушал, как шумит море, и где-то изредка недовольно перекрикиваются потревоженные чайки.
«Надо пересилить себя, подойти к камню, постучать по нему или погладить, чтобы не чувствовать себя потом трусом, и возвращаться домой, пока ещё есть время поспать», – дал он себе очередную установку. Но ноги не слушались, тело отяжелело, будто ожидало какой-то более убедительной мотивировки, способной дать достаточный импульс к действию.
И Серый услужливо начал рисовать фантастические картины всевозможных вариантов сказочных сюжетов.
Дивное свечение
Алим так и уснул бы под его мурлыкание, если бы не одно странное происшествие, которое вернуло его к реальности. Всем своим телом он ощутил вдруг обмяклость, шевеление камней и, наоборот, покорно-смиренное утихание моря. Будто оно притаилось. Сквозь веки Алим увидел, как становится всё светлее, и его бросило в жар: «Неужели утро?». Дрогнув, он пробудился от дремоты и открыл глаза.
По-прежнему была ночь, но со стороны моря лился мягкий свет, который по своему поведению скорее был газоподобной жидкостью. Жидкость эта нежно растеклась по лагуне, заполнив собою и камни, и дерево, и воздух, и Алима, образовав некий купол. Светящийся Алим смотрел на источник этого света и не мог оторвать от него глаз. Это была девушка, как две капли воды похожая на ту, которая продала им раковину. Только в свете она была намного обворожительнее. В руках ее была раковина, из которой и истекал свет.
Дева направлялась к истукану, и, по мере её приближения, он всё больше насыщался свечением, пока, наконец, тоже обмяк и, расправив плечи, приподнял голову.
– Вот и дождались мы своего часа, Сомикам. Завтра окончательно проявится наш мир, и мы сможем, наконец, преодолеть забвение и ступить на путь восхождения. Завтра я услышу, как бьется твое ожившее сердце, когда ты прижимаешь меня к своей груди.
– Ты так часто мне об этом говорила, Маридан, что я уже ощущаю, как во мне что-то происходит, когда ты приближаешься, когда я слышу твой голос. В меня уже проникает исходящее от тебя тепло. Я начинаю вибрировать так, будто твой отец опять сотрясает землю вокруг. Меня тянет броситься навстречу тебе, только ноги еще не слушаются.
– Не может такие слова говорить обладающий каменным сердцем. Близится свершение. Но ты забыл, что он не отец мне, и к тому же, он уже оставил свой пост. Его время прошло. Завтра к тебе прикоснется юноша, сердце которого пылает любовью, и в тебя войдет её живительная сила. Тогда пройдёт и время наших страданий.
Притихшие вокруг Алима зверушки поползли подальше от моря, оставляя его одного сидящим на песке.
Истукан обхватил каменную ногу руками и дернул ее, пытаясь освободить от чар и песка. Земля всколыхнулась, и зверушки притихли, с опаской оглянувшись в сторону моря.
Свет вспыхнул, осветив их, и они вновь окаменели. Светящаяся благодать покинула их, и вокруг опять стало темно. Истукан тоже застыл. Алим не заметил, когда дева уходила от камня. В свете выглянувшей из-за туч луны он успел лишь заметить, как сливается она с морем, погружаясь в него, и волосы ее развеваются, как живые.
Мелькнувшая было догадка пронизала его всего холодом, и ноги задеревенели. Луна опять спряталась за тучи, и стало темно. Или то потемнело в глазах.
Алим пронзил наползающую пустоту криком, и, сорвавшись, помчался домой, наполняясь радостью осознания того, что он живой.
Каждое мгновение этого живущего самого по себе движения было первым и последним. Алим же, уцепившись в него крепкой хваткой десятка своих рук, все свои силы вложил в то, чтобы не оторваться и не остаться там, в небытии.
И в то самое последнее мгновение, когда, казалось, силы и воля на исходе, он вскочил в окно, закрыл его, забился под одеяло, отключился.
Часть 3
Да будет свет
– Да будет свет, уж день наполнен желаний девственной толпой.
Обсуждения Время пророчеств